Текст книги "50 знаменитых убийств"

СССР

УБИЙСТВО КАК ПРОПАГАНДА. СОЗДАНИЕ КУЛЬТА

(1918–1932)

Согласно официальной версии – председатель пионерского отряда села Герасимовка Свердловской области. Его убийство было использовано для создания образа пионера – борца с кулаками.

…от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими к «боженьке»! Не стоит, потому что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии. Но чем, чем ты искупишь их?… Неужто тем, что они будут отомщены? Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены. И какая же гармония, если ад: я простить хочу и обнять хочу, я не хочу, чтобы страдали больше. И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены…

Иван Карамазов.

(Ф. М. Достоевский. «Братья Карамазовы»)

Пожалуй, большинству жителей бывшего СССР нужно приложить некоторые усилия для того, чтобы сообразить, кто такой Павел Трофимович Морозов. А вот имя пионера Павлика Морозова ни у кого вопросов не вызывает (за исключением, пожалуй, его нынешних ровесников). Непримиримый борец с единоличниками, отстаивающий социалистические идеалы, организатор пионерского отряда и идеолог колхозного движения в глухой уральской деревне Герасимовке, павший от рук собственного деда, главаря кулацкой банды, – это Павлик Морозов. Доносчик, «сдавший» своего отца, оклеветавший множество безвинных односельчан, вызвавший ненависть местного населения и зарезанный в лесу, – это тоже Павлик Морозов.

Не правда ли, описания отличаются разительно? Это неудивительно – между ними пролегают пятьдесят лет, отделяющие эпоху коллективизации от эпохи капитализации. Впрочем, при всей несхожести этих описаний у них есть одна общая черта – оба они являются продуктом идеологических установок государства и относятся к области мифов и легенд, а не исторических фактов, ибо Павлик Морозов давно стал символической фигурой. Но если два-три десятка лет назад он воплощал в себе качества настоящего пионера, для которого интересы общества выше личных интересов и родственных чувств, то сегодня его имя чаще всего произносится с иронией и презрением.

Вот хвалебная статья о Морозове в «Пионерской правде» 30-х годов: «Павлик не щадит никого… Попался отец – Павлик выдал его. Попался дед – Павлик выдал его. Укрыл кулак Шатраков оружие – Павлик разоблачил его… Павлика вырастила и воспитала пионерская организация. Из него рос недюжинный большевик». А вот что пишет Юрий Дружников в конце 80-х годов в книге «Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова»: «…Павлик Морозов донес в ОГПУ, что его отец против советской власти. Этим он помог строительству коммунизма. Отец его был арестован и исчез в лагерях. Враги партии убили мальчика. После этого народ провозгласил его своим героем. С тех пор все дети Советского Союза стали изучать на уроках его биографию, чтобы в жизни поступать, как Павлик. Итак, юный доносчик, предатель собственного отца, сделан национальным героем огромной страны с тысячелетним прошлым…»

Чем мальчик заслужил сначала всенародное поклонение и вознесение чуть ли не в ранг святого, а затем всеобщее же презрение? И самый важный вопрос – кем и за какие грехи он был зверски убит? Ведь убийство ребенка во все времена было самым тяжким преступлением, которое нельзя ничем оправдать…

Сегодня существуют две версии происшедшего. Первая, официальная, была провозглашена сразу после смерти Павлика и продержалась более пятидесяти лет. Согласно ей, мальчик пал жертвой классовой борьбы – кулацкая родня Павлика, боясь дальнейших разоблачений, решила избавиться от пионера (надо подчеркнуть, что главным мотивом была не месть за доносительство, а именно борьба с советской властью, которую олицетворял Павлик). У этой версии и сегодня находятся почитатели – вот что пишет Алексей Данко в книге «Бессмертие», изданной в 1997 (!) году: «…То, что Павлик Морозов стал жертвой мести за разоблачение преступлений своего отца, не только не соответствует многим фактам, но и объективно полностью отрицается всем содержанием жизни Павлика и обострением классового противостояния в деревне в тот период. Эта версия выгодна классовым врагам и одновременно упрощенно понятна на уровне крестьянского сознания. Она сводит все сложности классовой борьбы до уровня семейной драмы… Скрытые местные кулаки и подкулачники, спасая собственную шкуру, были заинтересованы перевести дело… из разряда классового преступления в разряд семейных разборок».

Вторая версия, высказанная Юрием Дружниковым, состоит в том, что ребенка убили по идеологическому, «партийному» заказу сотрудники НКВД с целью развязать репрессии против крестьян, не желавших вступать в колхозы, и повысить сбор продовольственного налога. Возможно, эта идея покажется фантастической – слишком уж незначительной представляется фигура Павлика на общем фоне тогдашней внутренней политики СССР. Однако внимательное рассмотрение дела позволяет предположить, что эта версия близка к реальности, хотя, конечно, неопровержимых доказательств ее правильности нет.

Впрочем, доказать что бы то ни было сегодня очень сложно – документы по делу Павлика Морозова содержат очень много противоречий, а свидетелей уже нет в живых. Но факт остается фактом: Павлик Морозов был убит в сентябре 1932 года, после чего получил официальное звание «Герой-пионер Советского Союза № 1» – так он был записан в Книге почета ЦК ВЛКСМ. Все дети страны стали изучать на уроках его биографию, чтобы в жизни поступать, как Павлик…

Однако реальный Пашка Морозов не имеет ничего общего с виртуальным персонажем Павликом Морозовым, кроме даты гибели. Даже имя Павлик кажется не вполне естественным – трудно представить, чтобы так называли деревенского пацана; это было имя «городское», имевшее хождение в семьях образованных, но никак не среди неграмотных крестьян. Собственно, имя пионеру-мифу дала «Пионерская правда», которая сначала ласково называла героя Павлушей, а потом пришла к ставшему легендарным сочетанию «Павлик Морозов».

Пашка Морозов происходил из семьи белорусских переселенцев, отправившихся искать лучшей жизни за Урал в начале XX века. В тот период царским правительством создавались условия для заселения Сибири – желающим отправиться на освоение новых территорий давали «подъемные» и обеспечивали семенным материалом. В Сибирь стремились, в основном, самые бедные и неимущие крестьяне, которых в родном краю ждала полная нищета. Туда же направлялись и те, у кого были какие-то неприятности с властями, помещиками, бывшие каторжники, желающие начать новую жизнь. Среди переселенцев было много белорусов. В 1906 году жители Витебской и Минской губерний приехали в Кошукскую волость Туринского уезда Тобольской губернии и расположились у озера Сатоково, прямо в тайге (степная часть Зауралья была уже давно освоена, и новым сибирякам оставалось отвоевывать свои наделы у леса). Так появилась деревня Герасимовка, получившая свое название по имени первого поселенца Герасима Сакова. Герасимовка была деревней тихой, работящей и непьющей. Самогон здесь не гнали – зерна едва хватало на новый посев и на прокорм. Жили натуральным хозяйством, вырубали все новые участки леса, прикупали скот.

Географически Герасимовка находится в центре России, однако была и остается глухой окраиной. Места эти именуют Зауральем или Северным Уралом, хотя они относятся к Западной Сибири. Весь этот район заселяли белорусы, переезд которых в Сибирь был частью царской политики русификации. В результате основная масса поселенцев оставалась неграмотной – люди говорили на чудовищной смеси русского и белорусского языков, а читать и писать не умели вовсе. Тотальная неграмотность сохранялась в этом краю до 40-х годов XX века.

Вместе с волной переселенцев-белорусов в Сибирь приехали и Морозовы – Сергей Сергеевич с женой Аксиньей (по другим источникам – Ксенией) и детьми Трофимом и Иваном. Назвать Морозовых крестьянами можно с большой натяжкой – Сергей долгие годы был тюремным надзирателем в Витебске, а жена его – конокрадкой. Собственно, они и познакомились-то на этапе, где Морозов конвоировал заключенных. Аксинья была дважды судима, причем второй раз незадолго до свадьбы, и жениху пришлось дать большую взятку, чтобы замять дело. Морозовы прибыли в Герасимовку 26 октября 1910 года, о чем осталась запись в книге регистрации.

Морозовы, как и другие герасимовцы, пахали, сеяли, корчевали лес, постепенно приобретая большое уважение односельчан (после установления советской власти Трофима Морозова трижды избирали председателем сельсовета). Советская пресса, впрочем, утверждала, что их авторитет был основан на страхе – Морозовых боялись, особенно Ксению-Аксинью: «…когда приехали они с дедом Морозом за Урал, брови у нее были длиннющие, дети в Герасимовке ее все боялись, да и от деда прятались» (зловещий дед Мороз – это Сергей Морозов).

Жизнь в Герасимовке шла своим чередом, и главным событием 1917 года для деревни стали не Февральская и Октябрьская революции (о них в деревне узнали с большим опозданием), а женитьба Трофима Сергеевича Морозова на Татьяне Байдаковой. Молодые поставили избу на краю деревни, у леса, а 14 ноября 1918 года у Татьяны и Трофима родился сын Павел.

Итак, сын родителей-белоруссов, белорус Павел Трофимович Морозов появился на свет в ноябре 1918 года. На этом можно было бы не акцентировать внимание, если бы Павлик Морозов чудесным образом не оказался, во-первых, русским, представителем «старшего брата», подающим пример детям народов СССР. Во-вторых, Павлик родился вовсе не 14 ноября и, возможно, даже не в 1918 году. «Согласно обелиску, установленному на месте дома, в котором он родился, Павлик появился на свет 2 декабря… В 1932 году, в момент смерти, Павлику было 11, 12, 13, 14 и 15 лет. Картотека Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге называет годом его рождения 1921-й (т. е. 11 лет), 12 лет – в учебнике «История СССР», 13, 14 и 15 лет в «Пионерской правде» от 15 октября, 2 ноября и 5 декабря 1932 года…» (Юрий Дружников).

Вообще, в Герасимовке происходили занятные вещи, достойные пера фантастов, описывающих «петлю времени». Так, по одним данным, уже в 1917 г. там избрали сельский совет. В других источниках называется совсем иная дата: «В среде бедняков переселенческих деревень были активисты, хотя большевистской партийной организации не было. Судьба этих активистов оказалась трагичной, все они погибли во время Гражданской войны или кулацких мятежей. В 1923 году в Герасимовке был создан сельский Совет». А старожилы утверждали, что сельсовет организовался в деревне только в 1932 году.

Странная ситуация сложилась в семье Трофима и Татьяны Морозовых, у которых родилось пятеро детей (один умер вскоре после рождения). Павел был первенцем, кроме него было еще трое сыновей – Алексей, Федор и Роман. Примерно через десять лет супружеской жизни Трофим бросил жену с четырьмя детьми и ушел к другой женщине – случай небывалый в крестьянской общине. Его почти не осуждали. Татьяна была как бы не в себе – хозяйство пребывало в запустении, детьми она не занималась, могла их сутками не кормить, не говоря уже о том, чтобы следить за их физическим и психическим здоровьем. Позднее появились неподтвержденные данные о ее психической болезни.

Какое-то время Трофим продолжал подкармливать семью, но этого было недостаточно – крестьянский быт требовал мужской силы: надо было пахать, заготовлять дрова, пасти и кормить скот… Все это легло на Павла, которому к тому времени исполнилось десять лет. Остальные братья были слишком малы, а Татьяне, в общем-то, было безразлично, что происходит с детьми.

Мальчик, выросший не в самых благоприятных условиях, сильно отставал в развитии; сейчас таких детей называют социально и педагогически запущенными. Он был маленького роста, плохо говорил, отличался примитивностью интересов, низким уровнем интеллектуального развития, склонностью к детским играм и бессмысленному времяпрепровождению. Пашка проявлял поразительную жестокость, особенно в отношении мелких зверушек. Ровесники избегали его – мальчик был неопрятен, от него плохо пахло, он отличался мстительностью, его поступки были непредсказуемы и агрессивны. Павел трижды поступал в школу (последний раз он пошел в первый класс за год до гибели, в тринадцать лет), пытался научиться читать и писать, но в итоге лишь с большим трудом освоил алфавит. Наконец, Пашка никогда не был ни пионером, ни тем более пионерским вожаком – пионерский отряд появился в Герасимовке уже после его смерти.

А вот Павлик Морозов глазами «официальных» источников: «Старшим в доме остался восьмилетний Павлик, мальчик редкой красоты, очень миниатюрный по сравнению с ровесниками. Кожа смуглая, волосы черные. Под высоким лбом – большущие глаза, широко открытые, глубоко посаженные, темно-карие, почти черные[98]98
  Что характерно, цвет глаз Павлика тоже меняется от источника к источнику: они то черные, то серые, то голубые. То же и с волосами – их цвет варьирует от русого до темно-каштанового, а волнистость – от кудрей до «ежика».


[Закрыть].

Рука у него была верная, в 10 лет стрелял Павлик очень метко. В семье осталась старая берданка, с которой приходилось охотиться на глухарей. Именно приходилось, – убивать живое существо мальчику было ужасно жалко, но дома младшие братишки и мать жили впроголодь.

Павлик эмоционально воспринимал мир. Даже отправляясь в лес за ягодами или грибами, он старался насладиться красотой окружающего мира. Характер его был незлобивый, отходчивый… Много внимания Павлик уделял братишкам.

Когда младшему брату Алеше исполнилось семь лет, он тоже стал пахать… Павлик смог пойти в школу… Учеба сразу пошла легко. Без сомнения, его умственные способности и память были обусловлены тем, что он с раннего возраста познавал премудрости крестьянского труда: когда и почему пахать, когда и что сеять, каковы сроки и признаки созревания тех или иных культур… Переработка этого обильного объема информации сильно развивает мозг.

Павлик был бойким, находчивым и упорным. С первых же дней поступления в школу он был прилежным учеником и хорошим товарищем. По учебе, поведению в школе, выполнению домашних заданий и общественной работе он всегда был первым… Часть свободного времени Павлик использовал, чтобы помочь товарищам в учебе. Всем Павлик был как брат: кому старший, кому младший…Его уважали не только ровесники, но и взрослые».

Мать не могла смириться с уходом мужа, строила козни его новой жене, устраивала сцены и скандалы, а когда стало очевидно, что Трофим не вернется, начала мстить. Она, по-видимому, решила припугнуть бывшего супруга и заставить его вернуться в семью, а если это не удастся, то хотя бы извлечь материальную выгоду из его ухода. Татьяна стала, наверное, одной из первых советских жен, решивших привлечь партийные органы к решению своих супружеских проблем, но далеко не последней – угрозы обращения в партком были в СССР одним из популярных методов восстановления семейного счастья.

Каким образом старший сын Татьяны и Трофима оказался замешан в материнскую месть, можно только гадать. То ли он сам решил наказать отца за свое полуголодное существование, то ли мать подучила его донести. Соседи считали, что именно Татьяна толкнула сына на донос, того же мнения держались и Морозовы (Трофим недвусмысленно заявил об этом на суде). Татьяна, однако, отрицала свое участие: «Павлик надумал, я не знала, он со мной не советовался». Но, зная уровень развития Павла, трудно представить, что он был способен на такую инициативу.

О чем же донес Павлик? Согласно приговору суда, Трофим, «…будучи председателем сельсовета, дружил с кулаками, укрывал их хозяйства от обложения, а по выходе из состава сельсовета способствовал бегству спецпереселенцев путем продажи документов». Иными словами, Трофим Морозов снабжал раскулаченных и сосланных крестьян справками, с которыми они могли покинуть спецпоселения и уехать из Сибири, а Павлик его разоблачил. Интересно, правда, что последние из справок с подписью Трофима Морозова датированы 27 июля 1932 г., хотя к этому времени он уже отбывал срок в лагере (к концу того же года Трофим был расстрелян). Позднее выяснилось, что справки изготавливали в сельсовете, подделывая подпись Трофима.

Как же мальчик узнал о деятельности отца? Например, так: как-то он заглянул в горницу, где сидел отец, и увидел, как тот считал деньги. Павлик быстро догадался, что деньги – от классовых врагов, и выкрал у отца одну справку, чтобы предъявить соответствующим органам. По версии журнала «Пионер», Павлик вытащил у спящего отца из-под подушки портфель с документами. Проснувшись, отец взмолился: «Не губи, родимый!», но сын был непреклонен. Однако красть нехорошо, поэтому есть и третий вариант: Трофим разорвал и выбросил бракованную справку, а Павлик собрал обрывки, восстановил текст и передал его компетентным органам. А вот свидетельства очевидцев: «За сельсоветом следили, но не могли доказать вины Трофима, и тогда сын заявил, что видел, как отец этим занимался. Павлик врал, так как в это время отец с ними уже не жил и мальчик не мог видеть, как тот подделывал справки. Могла знать его мать Татьяна, да и то из сплетен».

Перечень «органов», в которые якобы заявил Павлик, довольно велик. В него попали: милиция (в том числе участковый инспектор Титов), сельсовет, райком партии (для чего Павлику пришлось без остановки пробежать около 120 километров – до райцентра и обратно), уполномоченный ОГПУ, директор школы (который передал сведения уполномоченному по хлебозаготовкам), следователь ЧК (хотя ЧК в то время уже не существовало). Есть и облагороженная в соответствии с духом времени версия от 1997 года, согласно которой Павлик не доносил вообще: «Кулачье попыталось нанести основной удар по пионерскому вожаку, Павлику Морозову. Его вызвали в сельсовет, где незнакомые люди грубо закричали на него: «Ты что же, активист, других агитируешь, а о своем отце скрываешь!» Дело в том, что Трофим не только снабжал банды бланками советских справок, но и приторговывал ими. Видимо, он с кем-то не сошелся в цене и кто-то доложил куда следует. Трофима осудили и отправили в тюрьму. Этим фактом воспользовались местные кулаки против Павлика Морозова, хотя Павлик жил без отца и о его «художествах» знать не мог».

Что касается роли Павла в судьбе отца, то арест назревал и без Павлика. Трофим, будучи председателем сельсовета, требовал от односельчан выполнения поставок государству. Одновременно он хитрил, приуменьшал сведения о запасах хлеба, научился давать туманные обещания государственным органам. Положение его было шатким: от него требовали сведения о том, сколько у кого земли, кто применяет наемный труд, «спускали» списки на раскулачивание. Крестьяне, недовольные поборами государства, грозили донести на Сергея Морозова, что тот, будучи надзирателем в тюрьмах, издевался над большевиками, и тогда, мол, Трофима снимут с должности. Донос висел в воздухе, и, по всей видимости, Павлик был не единственным, кто «заявил».

Павлик Морозов подал заявление следственным органам 25 ноября 1931 г., а через несколько дней отца арестовали. В марте 1932 г. состоялся суд, на котором Павлик «…обрисовал все подробности на своего отца, его проделки» (из дела № 374 об убийстве Павла Морозова) – это единственное документальное упоминание о показаниях Павла. Однако пламенная речь Павлика Морозова на суде существует в двенадцати вариантах, причем ни в одном из них нет указаний ни на фальшивые справки, ни на полученные за них деньги, а только требования наказать отца за контрреволюционную деятельность. Татьяна также давала на суде показания против Трофима, что лишний раз подтверждает версию о доносе как способе мести.

Особым пафосом отличается финал судилища. Отец, сломленный гневными речами Павлика, закричал: «Это же я… Я! Твой батька!» Но Павлик заявил судье: «Он был моим отцом, но больше я его отцом не считаю». Отречение Павлика было самым известным поступком такого рода, но далеко не единственным. В годы сталинских репрессий миллионы людей отказывались от своих ближайших родственников, стремясь сохранить свою жизнь и жизнь детей, или веря в предъявленные обвинения, или надеясь избежать ареста и высылки как «члена семьи изменника Родины».

Надо сказать, что ожидания Татьяны относительно результатов суда не оправдались. Трофима арестовали и сослали, а его отец после суда перестал не только помогать Татьяне, но даже пускать невестку и внука к себе во двор. По приговору суда было конфисковано имущество Трофима Морозова, и Татьяна с детьми осталась без малейших средств к существованию. Но если раньше ее бедственное положение вызывало у сельчан хоть какое-то сочувствие, то сейчас она не могла рассчитывать на чью-либо помощь. Павла и до того не любили в селе, а после суда над ним стали откровенно издеваться – швырять камнями, поджигать одежду, портить пищу и т. д. Позднее эти жестокие шутки были названы попытками покушения на жизнь пионера и активиста Павлика Морозова, от которого кулачье стремилось избавиться во что бы то ни стало.

Мальчику оставалось жить полгода, когда он – если верить советским источникам – развернул кампанию по выявлению случаев укрывательства хлеба, пропаганде колхозного движения, организации всеобщего участия в государственном займе и т. д. Павлик первым появлялся на обысках, приводил уполномоченных по хлебозаготовкам в подозрительные дома, сообщал о хранении оружия. Он привлек к этой деятельности всех сельских пионеров, которые стали активно разоблачать противников коллективизации.

Вообще, привлечение детей к разоблачению взрослых было типичной практикой тех лет. Героизация Павлика Морозова была призвана уничтожить у нового поколения сомнения по поводу того, можно ли доносить на родителей (вопрос о доносительстве как таковом уже не поднимался – советский гражданин был обязан проявлять бдительность). Однако Павел не имел отношения к раскулачиваниям в Герасимовке в марте – сентябре 1932 года: он в силу отставания в развитии был просто не в состоянии заниматься ничем подобным. Односельчане подтверждали, что Пашка хотя и был хулиганом и пакостником, но разоблачением кулаков не занимался – он просто не понимал, что нужно делать. Так что донос на отца был «взлетом» его осведомительской карьеры. Правда, не исключено, что мать, обиженная на родню, подговорила Пашку «заявить» и на деда: «…когда дед Паши укрыл кулацкое имущество, – писала газета «Уральский рабочий», – Паша побежал в сельсовет и разоблачил деда». Однако никаких свидетельств и доказательств этого нет.

3 сентября 1932 года стало роковым днем для Павла Морозова и началом героической биографии пионера Павлика. В этот день Пашка вместе с братом отправился в лес за клюквой. Дети не вернулись. В тот же вечер из леса с воем выскочила собака Морозовых, но детей не искали несколько дней – мать Татьяна уехала на три дня в райцентр Тавду. Тела детей случайно обнаружил крестьянин Дмитрий Шатраков – Павел и Федор были зарезаны.

«Протокол подъема трупов», составленный участковым милиционером 6 сентября, сообщал: о Павле: «В левой руке разрезана мякоть и нанесен смертельный удар ножом в брюхо, в правую половину, куда вышли кишки, второй удар нанесен ножом в грудь около сердца»; о Федоре: «Нанесен удар в левый висок палкой, и правая щека покрыта испекшей кровью, раны не заметно. Ножом нанесен смертельный удар в брюхо выше пупа, куда вышли кишки, и разрезана правая рука ножом до кости». В приговоре суда отмечалось, что на голову Павлика был надет мешок. Однако свидетели утверждали, что на самом деле на Паше была задрана рубашка, которая приобрела красный цвет от сока клюквы, рассыпанной и растоптанной убийцами.

«Протокол» указывал, что Павлика ударили ножом два раза, хотя раны на теле три. Позже, после похорон, газета «На смену!» уточнила, что Павлу были нанесены не три, а четыре ножевые раны. Журналист Смирнов, обвинитель на суде, писал: «После пятого удара ножом в грудь Павлик лежал мертвым». А через тридцать лет всплыли некие показания о том, что на теле Павлика было обнаружено 16 ножевых ран.

Следствия как такового не было. Братья Морозовы ушли в лес за клюквой, но когда, куда и кто знал об этом, следствие не выясняло. Остался без ответа вопрос, почему трое суток никто не искал пропавших детей? Почему не обратили внимания на вернувшуюся из лесу с воем собаку Морозовых? Кто и зачем позвонил из Тавды и велел похоронить детей до приезда следователя?

Неизвестно, когда именно было совершено преступление. На месте убийства не было сделано ни единого фотоснимка – следователи там вообще не побывали, они даже не описали места убийства. Деревенский фельдшер отказался помочь в составлении «Протокола подъема трупов», побоявшись заменять патологоанатома.

Следствие не задалось и вопросом о том, почему преступление было совершено так близко от деревни, а убийца даже не пытался замести следы? Никого не удивило, что подозреваемые и не пытались прятаться от ареста, хотя легко могли бы уйти в другую деревню или скрыться в тайге.

В ходе следствия число арестованных постоянно увеличивалось. Первым был взят Дмитрий Шатраков, который обнаружил тела детей. Затем арестовали его братьев и отца (их отпустили, поскольку Дмитрий предоставил справку, что был в райвоенкомате в Тавде, а его отец и братья нашли свидетелей, подтвердивших, что они весь день провели в поле далеко от места убийства). Следом арестовали Сергея Морозова, на которого донес двоюродный брат Павла Иван Потупчик. Он сообщил, что «…между дедом и Пашкой контры были давно», и даже вызвался арестовать деда (так что Павлик был далеко не единственным в Герасимовке доносителем). Потом забрали зятьев Сергея Морозова – Арсения Силина и Арсения Кулуканова, жену Ксению, внука Данилу (двоюродного брата Павлика). Даже на суде появлялись новые обвиняемые, в частности Иван Морозов, дядя Павлика, которого обвинили в покушении на жизнь уполномоченного по хлебозаготовкам, подстрекательстве к убийству племянника и попытке уничтожить общественный скот.

В распоряжении следствия имелось две улики причастности Сергея и Данилы Морозова к убийству Павла: окровавленные штаны с рубахой и нож с пятнами крови, найденный при обыске за иконой. Его-то и назвали орудием убийства, хотя Данила в тот день резал этим ножом теленка, а исследование крови не проводилось. Не вызвало удивления и то, что «улики» остались на виду, их даже не пытались уничтожить.

25 ноября 1932 г. в 6 часов вечера в Тавде, в клубе имени Сталина начался показательный судебный процесс над убийцами пионера Морозова. Готовились к нему серьезно (речь не идет о следственных действиях). Клуб имени Сталина к этой дате спешно отстроили после пожара, для трансляции процесса было установлено 500 репродукторов. В день процесса в городе прошли организованные митинги трудящихся, которые несли транспаранты с требованиями смерти убийцам Павлика Морозова. На митинг перед клубом привели около тысячи детей из всех школ района. По деревням рассылались директивы: «Провести митинг», «Выслать на процесс делегатов», «Организовать красный обоз с хлебом в дар государству».

Вход на процесс был объявлен свободным, но на деле охрана впускала людей в соответствии с утвержденными заранее списками. В рассчитанный на шестьсот мест зал клуба набилось не менее тысячи человек; в зале было много детей. Суд над «убийцами Павлика Морозова» был, фактически, клубным представлением с распределенными ролями, антрактами и буфетом. Спектакль длился четыре дня.

Когда зрители собрались, на сцене медленно пополз занавес, открывая лозунги. На заднике висел портрет Павлика, нарисованный местным художником. Слева от портрета призыв: «Требуем приговорить убийц к расстрелу», справа – «Построим самолет «Пионер Павлик Морозов». Под плакатами скамья для подсудимых, на ней пятеро: дядя Павлика Арсений Кулуканов, бабушка Павлика Ксения Морозова, дед Сергей Морозов, двоюродный брат Данила Морозов и второй дядя Арсений Силин. Их охраняет вооруженный винтовками конвой.

Под портретом Павлика – судьи Свердловского облсуда: председатель Загревский, народные заседатели Клименкова и Бороздина. В качестве общественных обвинителей выступают представитель Центрального бюро юных пионеров и газеты «Пионерская правда» Смирнов, член Уральского обкома комсомола Урин, прокурор Зябкин. Ход суда протоколирует секретарь Макаридина. Есть и адвокат – Уласенко, который, впрочем, через некоторое время объявил, что убежден в вине подсудимых, отказался их защищать и удалился из зала суда.

Сопоставляя обвинительное заключение и приговор суда, можно получить следующую картину случившегося (по версии Свердловского суда, которая стала официальной). Пионер Павел Морозов активно боролся с классовым врагом, кулаками и подкулачниками, постоянно разоблачал их. В Герасимовке, где при наличии ста хозяйств не было ни партийной, ни комсомольской ячейки, ни колхоза, его деятельность вызывала дикую злобу и страх у кулацкой родни.

Кулаки, боясь дальнейших доносов со стороны Павла после истории с Трофимом, стали угрожать ему расправой. Кулуканов и Силин говорили: «Этот сопливый коммунист житья нам не дает, его надо сжить со света». Таким образом, убийство подготавливалось заранее.

3 сентября Кулуканов Арсений, узнав, что Павлик Морозов вместе с братом ушел в лес по ягоды, подбил Данилу Морозова на убийство и заплатил ему 30 рублей (эта цифра была призвана напомнить о тридцати сребрениках, символе продажности и предательства). Он сказал, чтобы Данила позвал с собой Сергея Морозова, с которым Кулуканов имел сговор раньше.

Данила передал деду Сергею разговор с Кулукановым. Тот, видя, что Данила берет нож, вышел из дому и отправился с ним на дорогу, по которой должны возвращаться братья Морозовы. Встретив Павла, Данила Морозов молча вынул нож и нанес мальчику удар в живот. Девятилетний Федя, заплакав, кинулся бежать, но его остановил Сергей Морозов, а подбежавший Данила зарезал ребенка. Убедившись, что Федя мертв, Данила вернулся к Павлу и еще несколько раз ударил его ножом.

Морозов Сергей вытряс из мешка ягоды, набранные Павлом и Федором, и они с Данилой надели этот мешок на голову Павлу Морозову. Затем они оттащили трупы Павла и Федора в лес, в сторону от дороги. Вернувшись из леса и обнаружив у себя на одежде пятна крови, они переоделись, заставив Морозову Ксению выстирать окровавленную одежду. Ксения, узнав о преступлении, замочила штаны и рубаху, но отстирать не успела, т. к. при обыске одежда была изъята. При обыске за иконами был обнаружен нож – орудие убийства.