Текст книги "Полуденная буря"

Глава IV
Северная граница Трегетрена, деревня Щучий Плес, яблочник, день двадцатый, утро

Бессон почесал затылок:

– Что за название дурацкое? Щучий Плес.

– А волк его знает, – пожал плечами Крыжак. – Может, рыбка клюет знатно?

– А по мне, так не Щучий, а Сучий Плес. Не глянется деревня. Ну никак не глянется. Так бы петуха красного и подпустил.

– Окстись, Бессон. Ты ж не остроух какой – лють над безвинными тешить. – Крыжак потрепал коня по шее, поправил прядку гривы, выбивающуюся из-под потника.

Третий всадник, застывший на пологом пригорке, молчал. Думал о чем-то своем. Каштановая борода отросла на зависть даже веселинам. Нестриженые и давно не чесанные кудри удерживались от падения на глаза широкой вышитой лентой, сложенной вдвое, – на манер арданских воинов. Жители Повесья предпочитали заплетать на висках косички. Трейги стриглись коротко. Самая распространенная прическа как у благородных воителей, так и у поселян-землепашцев – под горшок.

Парень, прозванный Живоломом, сочетал во внешности приметы всех трех народов, населявших Север материка. Масть трейговская – темная, борода веселинская – пониже ключиц, повязка на голове – арданская. С виду – наемник наемником, перекати-поле бесприютное, привыкший силу рук и клинок за звонкую монету продавать тому, кто дороже предложит. Вот только башка варила у него вовсе не как у простого наемника. И местность вдоль трейговской стороны Ауд Мора он знал прекрасно. Так что уже к яблочнику Бессон понял – обходиться без Живолома ватага не сможет никак. Ну ни под каким видом.

– Что молчишь-то? – буркнул главарь лесных молодцев задумавшемуся парню.

– А что болтать попусту? Деревня как деревня. Не бедная. Можно сказать, богатая. Гляди. Вон трактир. Не иначе как для купцов, в Ард’э’Клуэн путь держащих, построен. Значит, выгоду поселяне имеют с него, и немалую. Фураж, людской харч… А вон глянь, чуток правее – кузня. Тоже не в каждой деревеньке ее построят. Телеги чинить, коней ковать. Нет, деревня богатая.

– Сказать хочешь, разживемся? – осклабился светлобородый, коренастый Крыжак.

– Тебе на жизнь мало? – вскинул бровь Живолом.

– Не, ну… – замялся веселин.

– Фураж возьмем, харч людям возьмем, – сказал, как отрезал, парень, – а больше не вздумай. Мало селян утесняют?

– Ты что-то сильно о землепашцах печешься, – хохотнул Бессон. – Мы ж все-таки разбойники, лесные молодцы. Нам убивать и грабить полагается.

– А оно тебе надо? Убивать и грабить? Корову зарезать можно и сожрать, а можно доить. Так ведь? – Живолом улыбался во весь рот. – Да что я тебе рассказываю? Ты ж, Бессон, сам хвастался – по понятиям живешь, лишнего зла не творишь.

– Верно, – кивнул главарь. – Ни к чему зло плодить. Пускай его богатеи плодят – им не привыкать. Но деревня эта мне не нравится.

И три пары глаз всадников вновь принялись обшаривать расстелившуюся перед ними деревеньку. Щучий Плес имел форму широкой подковы – левое крыло следовало вдоль бегущего рядом с опушкой тракта, а правое спускалось к самому краю заливного луга у реки. Внутри подковы укрывались огороды, обнесенные невысокими плетнями, и выгон. Однако ни коров, ни овец что-то не наблюдалось. Не бегала меж домами и птица, не сновали ребятишки. Тихой и безлюдной выглядела деревенька Щучий Плес – полтора десятка домишек, трактир и кузня. Только над крышей небольшого, чисто беленного трактира вился слабенький столбик дыма.

– Поразбежались, что ли? – рассуждал вслух Бессон. – Может, их кто предупредил?

– Об нас, что ли? – протянул Крыжак.

– Об нас, об нас.

– А кто? Вырвиглаз, что ли? Этот мог, сука арданская.

– Думаешь, ему делать нечего больше, как вперед нас по тракту бежать и селян будоражить?

– А то?

– Да нет, он уже к Фан-Беллу подгребает грязными пятками.

– Зря ты так людям веришь, Бессон, – заметил светлобородый Крыжак. – Люди, они хуже волков встречаются.

– Верно. Бывают хуже волков, – процедил сквозь зубы Живолом. – Только, если Вырвиглаз надумает на нас кого навести, он не к поселянам побежит, а в баронский замок или форт какой.

– Точно, – согласился Бессон. – Ближайший форт далеко ли?

– Турий Рог. Полдня езды верхом, – откликнулся трейг.

– Мог поспеть?

– Мог.

– Значится, мог навести ищеек на наш след?

– Не мог.

– Это еще почему?

– Конницы у них нету, в Турьем Роге. Лучники да копейщики. Пехом не поспеют так быстро. Разве что к вечеру. А где мы к вечеру будем?

– Во-во! Ищи ветра в поле! – усмехнулся Крыжак.

Бессон снова почесал затылок, глянул прямо в глаза Живолому:

– И откуда ты на мою голову такой умник выискался? Ну все знаешь! И про форты, и про замки баронские… Да, скажи, друг разлюбезный мой, местного барона замок далече отсель? Али нет?

– Пару дней как мимо ехали.

– К нему Вырвиглаз заскочить мог?

– Мог. Только не попрет барон в одиночку против твоей силы, Бессон. В заднице у него не кругло. Вот если б двое-трое объединились, тогда – да, тогда наши дела плохи.

– Не, ну откудова ты все знаешь? – Главарь ватаги пристукнул кулаком по коленке. – Слушай! А, часом, ты не того… Не твоего папаши замок проезжали?

– Я ж тебе говорил, не баронский я сын.

– Ясно дело, – подначил тут же Крыжак, – самое малое, графский. Оттого и знает все. Кто у нас местный граф?

– Тебе не все едино? – отмахнулся трейг.

– Как так – все едино? Любопытство меня прет. Можешь ты мое сердце болящее успокоить ответом?

– Гляди, за лишнее любопытство без носа можно остаться, как та баба из сказки.

– Ну вот. Он уже и обиделся. Ровно королевна. Из такой же сказки. – Бессон поудобнее перехватил ременный повод уздечки. – Скажи, кто граф. Без подначки спрашиваю.

– Ага, без подначки. А после пол-луны зубы скалить будете.

– Не буду. Конем клянусь.

– Что ж мы, нелюди? – поддержал главаря Крыжак. – Али арданы какие?

– А ну вас. Ведь не отвязнете все едино. – Живолом махнул рукой. – Грейн Седьмой, на черненом щите шестнадцать серебряных копейных наконечников.

– Не, ну откудова ты все знаешь? – Бессон не смеялся, не до смеху в самом-то деле. – Вроде как за ручку с ними со всеми.

– Я ж говорил тебе. Наемник я. То у одного послужу, то у другого. Вот и запомнил всех.

– Молодой ты для наемника. Не, мечом ты машешь – мама не горюй. Тут и спорить не о чем. Каждый барон, да что там барон, каждый граф тебя в своей дружине с дорогой душой примет. Да я не о том. Не успел бы ты у многих послужить. Молодой еще.

– Так и про то я тебе говорил. Война-то сидская всех перемешала. И графов, и баронов. И наемников. Думаешь, откуда я того барона из Восходной марки знаю? Красная рыба на щите. Все оттудова. С войны. Я при графе Палене в дружине состоял. Слышал про такого? Коннетабль. Над всем войском старший.

– Чудные вы, трейги, – удивился в который раз Бессон. – У нас король над всеми войсками старший. Как же иначе быть может? Раз король, значит, первый боец.

Живолом хмыкнул:

– Видал я вашего Властомира. Как он пятками от Мак Дабхты с Мак Кехтой нареза2л.

– И как же ты мог это видеть, наемник? – насупился Бессон.

Крыжак тоже обиделся за родного повесского владыку и пробурчал под нос что-то в адрес всех трейгов вместе взятых, а в адрес болтающего бескостным языком соседа – отдельно.

– Вот, уже обиделись, – покачал головой Живолом. – Просто вас, веселинов, до расстройства довести. Сами первые начали. Или нет? А видел Властомира потому, как в том отряде был, что его отбивал. Не подоспели б петельщики трегетренские, здоровущий курган насыпать в Весеграде пришлось бы.

– Ну, уел, уел, – примирительно пробормотал вожак. – Когда б не трейги, победили бы остроухие у Кровавой Лощины? К этому ведешь?

– Да нет. С чего бы. Вместе бились. Я к тому веду, что наш король вперед в бою не лезет, грудь под бельты да под дротики не подставляет. Коннетабль на то поставлен, чтоб войска в бой вести. А король на войне тоже не последний человек. И обоз, и тыл на нем… А случись так, что коннетабля порешат, – король может сам командовать, пока нового не назначит. Вот и выгода.

– Ото ж ваш король накомандовал, – съехидничал Крыжак. – В телеге на сене.

– Пускай и на сене, да петельщикам его у остроухих отбивать не пришлось.

– Во! И петельщиков вспомнил, не к ночи будь помянуты. Ты их сильно любишь?

– Не за что мне их любить, – нахмурился трейг, – только я честно вам говорил – сам в петельщиках состоял. Недолго.

– Да помню-помню. – Бессон еще раз пристально вгляделся в притулившиеся в низинке под холмом домики. – При случае замолвишь словечко за меня перед Валланом.

– Вот этим клинком, – Живолом прикоснулся к торчащей над правым плечом рукоятке полутораручного меча, – я с ним говорить буду. Так что на словечко не рассчитывай.

Крыжак захохотал. Улыбнулся и Бессон.

– Что ты там еще углядел? – умерил его веселье Живолом.

– А что мне глядеть? Я так думаю: в деревне засады нет.

– Согласен. Негде там отряд спрятать.

– Не, ну десяток по овинам рассовать можно, – снова затеребил бороду Крыжак.

– Десятка я не боюсь. – Бессон снова стал серьезен. – Пущай сунутся – так перья и полетят. Большого отряда не спрячешь.

– Верно, – поддержал трейг. – Если кто и удумает на нас ударить, то на броде.

Он показал пальцем туда, где тракт, обогнув поселение, сбегал по пологому берегу и нырял в реку. Мостов в этих краях не наводили – накладно поддерживать в исправном состоянии. Все больше бродами пользовались.

На противоположном берегу дорога уходила под полог леса. Между опушкой и водой – не больше половины выстрела из доброго лука.

– Толковый командир, – продолжил Живолом, – сделает засаду в лесу. Сразу за бродом. Когда мы растянемся – кто в воде еще, кто уже на берегу – ударит. Сперва из луков, а потом конницей. Сбросит назад в реку и разделает, как цыплят.

– Из луков, потом конницей, – повторил веселин. – Ты никак армии целой ждешь по свою душу?

– А кто его знает? Только я, если бы хотел шайку изничтожить, так бы поступил.

Бессон тряхнул слегка поседелым чубом:

– А ведь прав ты, закусай тебя стрыгай! Вот за то ты и дорог мне. Дороже казны остроушьего короля.

– Эохо Бекх его зовут.

– Да хоть Козел, Козлов сын – мне все едино! В лесу ждать будут? А вот хрена им лысого!

– Да погоди ты. Я ж так, разговор поддержать, сказал. Может, и нет там никого, и не предупреждал деревню никто.

– Ага, не предупреждал! А что затихарились-то так?

– А может, у них понос кровавый разгулялся? – встрял Крыжак. – И сидят по кустам, выглянуть некогда.

– Тьфу на тебя! «Понос»! Молчал бы уж да за конями следил.

– А у меня что, Бессон, кони неухоженные?

– Да ладно, – отмахнулся вожак. – Ухоженные.

– Нет, ты уж погляди! Бока лоснятся, гривы-хвосты по волоску разобраны! И это в походе, не на зимнике!

– Добрые у тебя кони, – успокоил веселина Живолом. – Не кипятись. Кто ж спорит? Сам следишь и другим спуску не даешь.

– А то!

– Только у моего подкова на левой передней разболталась.

– Ну, я ж тебе не коваль! Какой ублюдок, козлом целованный, придумал в лесу коней ковать! Кому оно надо!

– Так из-под петельщика конь, – напомнил Бессон.

– Во, петельщики! Волки б их маму нюхали! У них разве ж понятия про коней?

– Да ладно тебе, – попытался утихомирить Крыжака Живолом. – Я так, к слову сказал.

– А вот не надо мне про коней к слову говорить! Видишь кузню?

– Ну, вижу.

– Войдем в деревню, перво-наперво дуй туда. Кузнец твоему горю поможет.

– Вот и я, братки, думаю, – прервал Бессон, – не пора нам, часом, в деревню-то? А то простоим тут на могиле, как три дуба на распутье, до вечера.

– И правда, пора, – легко согласился трейг. – Только ты Гуляйку пошли сперва на разведку. А то мы одно тут напридумывали, а они сотню дружинников в сене зароют. Будет как в песенке: а мы не ждали вас, а вы приперлися.

Крыжак даже крякнул. Как-то так получилось, что с последних дней жнивца жизненно важные вопросы тактики и стратегии решал в ватаге не Бессон, а молодой, отбитый у петельщиков, трейг. И никто, включая вожака, не возражал. Даже наоборот. Удача, девка ветреная и вся себе на уме, теперь так и липла к лесным молодцам.

Гуляйка, широкоплечий лупоглазый парень с мягкой, чуть тронутой рыжинкой бородой, выслушал распоряжения вожака и лихо поднял буланого в галоп. Стремительно пронесшись по тракту, он ворвался на тесную площадь – не площадь, пустырь перед харчевней. Осадил коня, да так, что тот аж заржал, приседая на задние ноги.

– От выпендрежник! – улыбнулся Бессон. – А как в седле сидит. А, трейг? Вашим такое не снилось, верно?

Живолом пожал плечами, наблюдая за притихшими домишками:

– Мало ты наших видел.

Буланый с Гуляйкой на хребте приплясывающим шагом, бочком подвинулся к трактиру. Лесной молодец грянул кулаком в ставень.

– Если засада есть, то сейчас обнаружат себя, – пробормотал трейг. – Или не обнаружат совсем.

– То есть как? – не понял Бессон.

– Пока нас резать не начнут, – пояснил Живолом.

– А! Оно верно. Оно так.

Гуляйка тем временем что-то прокричал. Ветер сносил слова…

– Грозится петуха подпустить, – почесал шею Крыжак.

Угроза сразу возымела действие. На пороге трактира возникла коренастая фигура в расшитом переднике. Надо думать, хозяин. Торопливо поклонившись, трактирщик попытался вновь юркнуть в темную утробу постройки, но лупоглазый веселин ловко оттеснил его пританцовывающим скакуном, склонился с седла, о чем-то спрашивая.

Поселянин энергично закивал. Потом замахал руками, показывая то направо в сторону холма, где стояли разбойники, то на брод и высящуюся за ним зеленую громаду леса.

– Толкует что-то, – продолжал пояснять Крыжак. Будто в его словах кто-то нуждался.

Бессон с Живоломом даже не обратили на него внимания, пристально наблюдая за разведчиком.

А Гуляйка, отпустив трактирщика, привстал в стременах и вовсю замахал сдернутой с головы шапкой.

– Чисто. Поехали, – облегченно вздохнул Бессон.

– Поехали! – Крыжак развернулся к толпящимся у подножия холма вокруг четырех груженых подвод всадникам.

Уже въехав в деревню, Живолом понял, что обманулся первоначальной тишиной. Поселение не покинуто. Просто жители здорово кем-то напуганы и так попрятались, что впору с собаками искать. К слову сказать, собаки у поселян тоже оказались ученые. И не добром и ласкою, а горьким опытом. Издали на всадников не брехали, не рисовались на видном месте. Только рычали настороженно из-за плетней. Еще бы! Край пограничный. Войны всего с десяток лет как утихли. А мелких стычек и по сей день в избытке. Ни солдаты-наемники, ни бродяги-разбойники псов не жаловали. На клацающие у стремени или конских бабок зубы реагировали схоже – стрелой или арбалетным бельтом в бок. Потому и выучились собаки без нужды на глаза всяким-разным находникам не лезть. Хоть тварь лохматая и о четырех ногах, а понятия не меньше, чем у иного двуногого. А может, и больше.

Но жизнь в деревушке со странным названием Щучий Плес была. Опытный слух лесного молодца различал то здесь, то там квохтанье запертых кур. Глухо и сдавленно промычала корова. Добро еще, что мешок буренке на морду не натянули трусоватые землеробы. Кое-где в щели неплотно притворенного ставня мелькал любопытный детский глаз или настороженный женский.

Жизнь была. Но тщательно скрывала свое присутствие.

Разбойники спешились у трактирной вывески – три длинные полосатые рыбины приоткрыли зубастые пасти. Телеги составили тут же. Рядком, не распрягая коней.

– Где этот байбак жирный? – Бессон кивком указал на дверь харчевни. – Тащи его сюда. Разговор есть.

Гуляйка нырнул во чрево трактира и вернулся почти в сей же момент. Видать, затравленно озирающийся хозяин уже не прятался, а подслушивал под дверью. «Жирный байбак» оказался на деле мосластым мужичком средних лет со сломанным носом и глубокими залысинами на вспотевшем черепе. Он подобострастно кланялся, но глядел исподлобья без малейшего намека на смирение. Бывший солдат? Или выслужившийся баронский дружинник…

– Собирай народ, – скомандовал Бессон поселянину. – Говорить буду.

Веселины тем временем потянулись к колодезному «журавлю» – поить лошадей.

– Тебя как кличут? – Живолом придержал трактирщика за рукав.

– Сденом. Сденом Кривоносом.

Сломанный в двух местах угреватый нос красноречиво подтверждал правильность прозвища.

– Копейщик? Лучник?

– Копейщик. Три нашивки за ранения.

– Здесь служил?

– Здеся, а где же еще?

– Ладно, Сден. Передай людям – сундуки потрошить и насильничать не будем. За фураж и харчи расплатимся. Понял?

Трактирщик глянул ошалело, мотнул головой:

– Понял. Передам.

Живолом хмыкнул ему вслед, отвернулся, распуская подпругу под брюхом темно-гнедого коня.

– Экий ты добрый, – ухмыльнулся вожак. – Селян не забижаешь. А мы ж все-таки разбойники.

– Ну, так и что?

– Не, ну если мы разбойники, мы грабить должны? Нет, ты ответь мне. Должны али нет?

– Наверное, должны.

– Так что ж ты ведешь себя ровно граф какой на прогулке?

– А тебе над слабыми покуражиться восхотелось, а? – Парень склонил щеку к плечу. – Найдем сборщика подати королевского, я ему первый кровь пущу и мошну вытрясу.

– Ага, найдешь ты его! – подвинулся к ним Крыжак. – Коли и был, так теперь ищи-свищи. С казной вместе.

– Я не про то, – отмахнулся Бессон. – Мне обидно, что я, лесной молодец, землепашцам платить должен. Вот объясни мне…

– Успокойся. – Трейг посуровел. – Обеднеешь, если пару локтей сукна за мешок муки отдашь?

– Что мне тряпки! Я ж не барахольщик!

– Так что ж ерепенишься? Серебром платить не понуждаю. Селянам сунешь мелочевку, они и рады будут. Еще девки следом увяжутся. Мол, герои из легенды. А сядет на хвост дружина баронская, в другой бок укажут. Или гонца пошлют упредить. Тебе это важнее или охапка вышитых юбок на возу?

Бессон рассмеялся, поднимая похожие на лопаты ладони вверх:

– Все. Уел. Молчу.

– Ну дык, – многозначительно помотал корявым пальцем Крыжак. – Коннетабль.

– Чего?!

– Коннетабль, – скалясь, повторил веселин. – Главнокомандующий, значит. По-трейговски.

Через мгновение ржали уже втроем. Веселье передалось и молодцам вокруг колодца. Кого-то уже не обрызгали, а от души окатили водицей. От крика шарахнулись кони.

– Слушай, парень, – Бессон дружески хлопнул трейга меж лопаток, – может, тебе и ватагой командовать?

– Ты чо? – уставился на него Крыжак.

– А чё? Парень башковитый. Еще рожь не заколосится, а он уже себе королевство сварганит. Чуток у арданов, клаптик у Витгольда… А я при нем коморником могу. Слушай, Живолом, у Витека, талуна ихэренского, дочка на выданье. Давай мотанем к Железному Кулаку. Так, мол, и так. У вас товар, у нас купец. А с таким тестюшкой и жнивца ждать не надо – к травнику королевство справим. Как думаешь, а?

Трейг пожал плечами:

– На что мне арданская невеста? – Легко коснулся рукояти меча: – Вот моя невеста.

– Ладно, не обижайся. – Главарь повторно похлопал помощника по спине. – Я ж шуткую.

– Я понял. Ты лучше води ватагу сам, хорошо? Чем смогу, помогу. А женить на Витековой дочке и тебя можно.

Крыжак хохотал от души, едва не задохнувшись:

– Ну, дает паря! Бессона да на талунской дочке!

– А чем я не жених? – приосанился главарь. – Не старый еще. И даже не лысый.

Тут он заметил, что на площади потихоньку скопился народ – мужики да бабы средних лет, а то и вовсе старухи. Девок все же попрятали. Вооруженным людям по давно укоренившейся привычке доверяли мало. Коротким окриком Бессон успокоил разгулявшихся ватажников и пошел в трактир, коротко кивнув: давайте меняйтесь, мол.

Веселины полезли в подводы, извлекая на солнечный свет мотки ниток, скрученную в тугие узлы ткань – все больше лен и сукно, несколько пар сапог и всякую разную мелочевку.

Живолом присел на ступицу тележного колеса – сам торг его интересовал мало. Главное, чтобы разбойники шалить не вздумали.

– Железа лишнего не найдется? – Низкий голос прозвучал над головой.

Здоровущий мужик! Пожалуй, на полголовы выше Бессона, отличавшегося богатырским телосложением. Кожа на огромных ладонях – каждая в полставца, с какого кормится обычная деревенская семья, – припалена и задубела подошвой. Черную, тронутую сединою бороду тоже не раз лизнуло пламя. И без слов ясно – кузнец.

– Это смотря какого, – ответил Живолом. – Кандальное возьмешь в переделку?

В одной из телег еще валялись цепи и оковы работорговцев, перебитых в Восходной марке. Памятное дело. Главным образом, встречей со старым знакомцем – Доргом, красная рыба на лазоревом щите.

– Мне любое сгодится. Чем кандальное хуже? – ответил кузнец и встрепенулся. – Это где вы такого набрали?

– Далеко. Отсюда не увидишь. Тебе не все едино?

– Наверное, все. А и то правда – кто я такой, чтоб вопросы спрашивать?

– Вот видишь. Вот и договорились.

Кузнец порылся пятерней в бороде:

– Еще не совсем. Что возьмешь?

– За железо-то?

– Ага.

– Погоди, дай подумать. Как бы с тебя барыша поболее срубить… О! Придумал!

– Придумал, так не томи. – Кузнец свел кустистые брови. – Давай выкладывай, чего надо.

– Подковы у коней проверь. Где надо, расчистишь. Где потребуется, перекуешь. Годится?

Мужик снова поскреб бороду:

– Сколько голов?

– Два десятка наберется.

– На передок кованы?

– Ну, так! Спрашиваешь!

– До темноты не управлюсь.

– Наши помогут.

– Очень надо! Бородачи напортачат, а скажут, Тарк-кузнец плохо работает.

– А ты, Тарк, привык хорошо работать?

– А то?

– Тогда давай так. Проверишь всех, а перекуешь тех, кого сам решишь. Годится?

– Это больше мне по нутру. – Кузнец покивал лобастой башкой. Договорились, почитай.

– Так чего ждем?

Сквозь густую бородищу кузнеца блеснули крепкие, ровные зубы – хоть гвозди перекусывай.

– С моря погоды, как поморяне говорят. Пошли поманеньку.

У кузни пахло разогретым железом и древесным углем. Живолом сноровисто расседлал коня, завел в станок. Тарк, напяливший к тому времени кожаный фартук, огромной лапищей захватил скакуна за бабку, зажал ногу меж колен.

– Болтается.

– Это я и без тебя знал. Работай давай.

Кузнец горько вздохнул:

– Ох, если у остальных так же, то, выходит, нажухал ты меня, лесовичок.

– Я чего-то не понял. Тебе железо надо?

– Надо.

– Так работай.

– Да я работаю, не боись за меня, лесовичок.

Ковочный молоток легкими ударами прошелся по кромке подковы. Со стороны могло показаться, что кузнец не снять подкову норовит, а, наоборот, покрепче прибить к копыту. На самом деле он старался малость расшатать крепящие подкову к копыту гвозди-ухнали.

– А где же управляющий ваш? Или сбежал? – продолжал беседу разбойник.

– Ага.

– Что «ага»? Сбежал?

– Сбежал.

– Экий ты стал разговорчивый. С чего бы?

В левой руке кузнеца возникла похожая на широкое зубило с прикрепленной сбоку ручкой обсечка.

– Ты думаешь, – хмыкнул Тарк, – из-за управляющего?

– А то нет?

– Нет. Просто не люблю, когда под руку тявкают.

Живолом посуровел:

– А я, выходит, тявкаю?

– Ну, не тявкаешь. А все едино под руку болтаешь.

Приставляя острый край обсечки к загнутым головкам гвоздей – «барашкам» – кузнец ловко разгибал их.

– Ну, я не буду.

Лесовик нарочито отвернулся и, прислонившись плечом к стенке кузни, принялся наблюдать, как грызутся Жила и горластая старуха-поселянка. Бабка норовила выторговать за полмешка муки – гарнцев восемь на первый взгляд – четыре мотка ярко-желтой, крашенной восковником, пряжи. Этот широколистый невысокий кустарник, покрывающийся к концу лета мелкими терпкими ягодами, на левом берегу Ауд Мора не рос – слишком тепло, видно. Арданы собирали молодые побеги далеко на севере – почти в Лесогорье. Потому краска из восковника и вещи, ею обработанные, ценились не меньше, чем из дикой гречихи, добываемой на южном побережье Озера – аж под Вальоной. Так вот, поселянка хотела четыре мотка, Жила соглашался отдавать только два. Торговались от души. Крик – хоть уши затыкай. Сошлись на трех мотках.

– Слышь, паря, – пробасил кузнец. – Ты это… Не обижайся. Ты чего там спросить хотел?

– Что ж там спрашивать, опять под руку попаду.

– Да не боись, я уже за клещи взялся. Что спросить хотел?

В самом деле, Тарк, отложив молоток и обсечку, расшатывал подкову здоровущими клещами. Разболтанная подкова поддавалась.

– Управляющий от казны королевской где ваш? Сбежал?

– Ага, сбежал.

– А как про нас узнал?

– Да уж нашлись доброхоты, рассказали.

– А они как узнали?

– Ну, брат лесовичок, о том не спрашивай – не знаю.

– А кто такие?

– Да проезжали тут вчера.

– Торгаши?

– Не сказал бы. – Кузнец вновь взялся за молоток. Теперь он простукивал подкову так, что плоские шляпки ухналей, прячущиеся до того в пазах, вылезли наружу.

– Опять мешаю?

– Да нет.

– А что ж из тебя всякое слово тянуть приходится, ровно цирюльнику гнилые зубы?

– Прости. Я, когда работаю, больше о деле думаю.

– Так мне молчать?

– Да нет. Ты спрашивай, спрашивай.

– Если не торговцы, то кто?

– А не поймешь. С оружием люди. Вроде армия.

Живолом присвистнул:

– Большая?

– Десятка три-четыре.

– Так три или четыре?

– Я ж не считал. Может, так, а может, и эдак.

– Так ваши девки со вчера в лесу прячутся? – ухмыльнулся разбойник.

– Ага, – в тон ему отвечал кузнец, при этом выдергивая освобожденные гвозди. – Видишь, удачно как вышло. Два раза не бегать.

Последнее движение клещей – и копыто оказалось свободным. Тарк пощупал край рога, покачал головой неодобрительно и взялся за копытный нож.

– А управляющий с ними, значит, отправился?

– Ага. Сбежал, попросту говоря.

– Ясно. А если знали, что мы идем, что ж армейские засаду не устроили? Хоть трегетренская армия была, а?

– Трегетренская, трегетренская… Какая еще? Арданы пока сюда носу не кажут.

Кузнец неожиданно отпустил копыто. Выпрямился, потер кулаком поясницу:

– А кто тебе говорил, что засаду не сделали?

– Никто. Это я так…

Тарк хмыкнул презрительно. Мол, совсем безголовые у нас разбойнички по лесам расплодились.

– Ждут вас, лесовичок, ждут.

Живолом не показал удивления. Спросил нарочито беспечно:

– В лесу за бродом?

– Почем знаешь?

– Коли я таких, как сам, ждал бы, сам бы за бродом засел.

– Ох, не простой ты лесовичок, не простой, – погрозил ему почернелым пальцем кузнец. – И что делать думаешь?

– Не я вожак. Не мне решать.

– Знаю. Видел. – Тарк опять принялся за копыто, выравнивая и зачищая край. – Однако видел, как он тебя слушается.

– Наблюдательный ты, коваль.

– А то!

– Ну, ежели такой наблюдательный, скажи точнее – что за отряд вчерась проезжал? Конные или пешие, с луками или без…

– Как не помочь хорошему человеку, – почти ласково произнес кузнец. – С луками десятка два, не больше. Десяток щитоносцев с копьями. И еще десяток конных – на кольчугах накидки с огнем вышитым и веревки вот тут. – Толстый палец Тарка прикоснулся к левому плечу.

– Гвардия? Откуда?

– Мне не ведомо. Передо мной не отчитывались. Может, гвардия, а может, и не гвардия, а так, погулять вышли.

– Да нет, гвардия. – Живолом не на шутку встревожился. – Откуда здесь? До Трегетройма суток пять пути… Командира не запомнил? Не лысый?

– Чего? Кто лысый?

– Командовал отрядом кто? Здоровый лоб такой с башкой бритой?

– Да нет. Обычный мужичонка. Мелкий, седенький. Моих годков, пожалуй.

– Мелкий, седенький?

– Ага. Усишки невеликие. А, еще! В седле – что на шкворень посаженный сидит, не шелохнется.

– Шрам есть?

– У кого?

– Слушай, Тарк-кузнец, хорош дурня из себя корчить. Не похож ты на дурня. У мужичонки седенького с усишками невеликими шрам есть?

Кузнец немного подумал.

– Был. На щеке. Вроде как от ожога. Старый.

– Лабон! – звучно ляснул кулаком о ладонь разбойник.

– Чего?

– Нет, ничего…

– Знакомца старого встретил?

– Еще не встретил. Но встречу, будь уверен. Соскучился я за ним.

– Так тебе коня ковать или уже не надо? К знакомцу на некованом помчишь?

– А? Нет, ты заканчивай работу-то, – бросил через плечо Живолом и быстрым шагом направился к трактиру, где давно скопилась вся шайка.

Северная граница Трегетрена, брод через реку, яблочник, день двадцатый, ближе к полудню.

От реки тянуло сыростью и тиной.

Лабон спрыгнул с нижней ветки на усыпанный прошлогодней листвой дерн.

– Что ж они не торопятся к нам-то?

Поправил перевязь и уставился на Бургаса, удравшего из Щучьего Плеса, едва прослышал о приближении разбойников, управляющего.

– А я почем знаю? – Тот засопел пупырчатым носом, гриб-строчок. – Грабят, должно быть.

– Хе! Грабят! Да они там скоро хоровод водить начнут, даром столб беллен-тейдовский не разукрашенный стоит. Ты бы слазил и поглядел…

Управляющий открыл было рот, чтобы привычно возразить, но Лабон уже махнул рукой:

– А, куда тебе, сухорукому. Все равно не влезешь. Меня слушай. Они там с утра вроде как торг затеяли. Не грабят, понимаешь. Первый раз таких лесных молодцев вижу. Им людишки сами харч тащат. Коней перековывают.

– Да ну?

– Баранки гну! Соображаешь, к чему веду?

– Соображаю! Сухорукий-то сухорукий, а все ж не баран!

– И к чему же?

– А что предупредили их давно. О засаде нашей. И отряд твой расписали, как на картинке, – что да как. Не дождемся мы тут никого. Не на ту добычу ты, полусотенник, капкан снарядил.

Лабон глянул на уставших торчать наготове с самого утра пехотинцев, на невозмутимых, готовых в огонь и в воду за своего командира петельщиков, на растрепанных и как-то не по-военному выглядевших помощников управляющего. Проговорил неуверенно:

– Другой дорогой уходить будут – в спину ударим. Догоним.

– Если догонишь. У них все оконь, а у тебя? С десятком воевать кинешься?

– А хоть и с десятком! Тебе-то что? Мне или приказ выполнить, или голову сложить. Понял, как оно?

– Тьфу на тебя! А на дурня не похож. С первого взгляда.

Лабон неприязненно глянул на кривобокого растрепанного трейга, отчаянно пытающегося держать фасон в крайне неприятной для него ситуации.

– Не боись, сухорукий, я перво-наперво постараюсь приказ исполнить. Голову сложить – мне не к спеху.

– Командир, командир! – сдавленным голосом прокричал с дерева наблюдатель. – Заметушились что-то!

– А ну, Жердяй, подсади! – Лабон повернулся к высокому петельщику, переминающемуся с ноги на ногу в двух шагах от них. Оперся на подставленные ладони коленом, толкнулся…

Подброшенный рывком, полусотенник взлетел на нижний сук, умостился поудобнее и глянул за реку.

Со стороны деревеньки с дурацким названием Щучий Плес к броду двигались четыре груженные всякой всячиной телеги.

– Ну что? Пошли? – нетерпеливо проскулил снизу Бургас. Его-то на дерево никто не подсаживал. Что толку? Все равно сверзится.

– А, не лезь пока! – Петельщик пристально всматривался в приближающиеся повозки.

Казалось, радоваться надо! Вот она, долгожданная схватка! Да только повода для радости никакого.

Не походной колонной шли повозки лесных молодцев. Веером разворачивались, как клинья рыцарской конницы на поле битвы. И двигались вроде сами по себе. По крайней мере, запряженных коней видно нигде не было. Матерый волк Лабон сразу догадался – веселины решили не рисковать жизнями скакунов и толкают телеги руками.