Текст книги "Проклятие Кукуя. Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей"

Пётр умер! Да здравствует, Екатерина! Елизавета! Евдокия! Пётр!

Император Пётр Второй. Худ. Штадлер

…Его тоже почтительно величали Петром Алексеевичем Романовым. Он, как и его прославленный взбалмошный дед – грозный император Пётр Первый, тоже любил вино и девочек в свои неполные пятнадцать лет.

А ещё он обожал охоту и восхищался Москвой.

Впрочем, сегодня, в назначенный день его бракосочетания, он всё ещё хворал, мучаясь от приступов оспы.

Но когда вдруг лихорадка отступила, и в душно натопленных покоях Лефортовского дворца, отнятого им у опального Светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова, воцарился свет, юный император повеселел.

Лёжа на мокрых и пожелтевших от пота кружевных простынях, Пётр вдруг отчётливо вспомнил, как таким же ясным морозным днём почти два года назад Златоглавая гостеприимно встретила его оглушительным праздничным колокольным звоном, хлебом-солью, крестным ходом и толпами восторженных москвичей.

Это была взаимная любовь с первого взгляда!

В отличие от вечно сырого и мрачного Петербурга, с его бесконечными просьбами надоедливых вельмож, с постоянными поучениями зануды Остермана, беспечная нарядная Москва была полна солнца и веселья.

Здесь его впервые в жизни ласково назвали «Петрушенька». Так обратилась к нему заплаканная бабушка Евдокия Лопухина, мягко погладив его локоны при свидании в боголепном Новодевичьем монастыре.

Здесь он наконец-то ощутил себя счастливым рядом с другом Ванечкой Долгоруким, далёким потомком основателя Москвы. Всё время они вместе кутили и пировали, озорничали с юными девами, танцевали ночами напролёт и, конечно, охотились! И как охотились! В Москве знали толк в охоте ещё со времён его прадеда Алексея Михайловича Романова. И даже великий дед, как не хотел, не сумел порушить древней традиции, вытравить навыки и уничтожить богатые царские охотничьи угодья.

Пётр Алексеевич наконец-то вдохнул полной грудью той самой свободной жизни, к которой стремился и которую нашёл в старой столице. А рядом с ним радовалась жизни любимая сестрёнка Наталия…

С улыбкой на посиневших запёкшихся устах, встретил он новый приступ лихорадки.

Тем временем, во дворец всё прибывали и прибывали вельможи – могущественные члены Верховного тайного совета, власть которых, даже без их ведома уже простиралась до далёких земель Американского континента. Они с нескрываемым ужасом ждали скорой кончины императора и уже давно были заняты интригами в жестокой борьбе за власть.

Хитрый барон Андрей Иванович Остерман и жадные князья Долгорукие не на жизнь, а на смерть, уже схватились в последней битве за Россию.

А что же Москва? Со Святого праздника Крещения пребывала она в печали по здоровью полюбившегося юного императора. Москвичи жались к уже не закрывающимся воротам Лефортовского дворца, в надежде узнать хорошие вести о его выздоровлении. Караульные гвардейцы, с осознанием чрезвычайной важности своей миссии, иногда «по секрету» сообщали, что Петру Алексеевичу будто бы лучше. Но, вскоре, становились мрачнее тучи и молча лишь отгоняли толпу от ворот. И приунывшие москвичи тут же понимали, что дело худо, и родственная им душа, такая же широкая и необузданная, в сей миг может покинуть больное тело императора.

И опять счастье! Пётр Алексеевич пришёл в себя и даже попросил вина…

«Тогда князь Василий Лукич (Долгорукий – прим. автора), севши у камина на стул, взяв лист бумаги да чернильницу, начал быстро писать духовную, но скоро перестал и сказал: «Моей руки письмо худо, кто бы лучше написал?”… Тут князь Иван Алексеевич (Долгорукий – прим. автора), вынув из кармана чёрный лист бумаги, начал говорить: ^«Вот посмотрите письмо государевой и моей руки: письмо руки моей слово в слово как государево письмо, я умею под руку государеву подписываться, потому что я с государем в шутку писывал, и написал ^«Пётр^». Все нашли, что похоже, и решили, чтоб Иван подписал под духовною, если государь за тяжкою его болезнию, сам подписать духовной будет не в состоянии».

Император так и не подписал эту стряпню.

Трудность заключалась в том, что подпись должен был заверить духовник царя, а также доверенное лицо, которым являлся Остерман. Андрей Иванович в течение всей болезни не отходил от постели больного, не давая Долгоруковым ни единого шанса остаться наедине с императором.

Да, ему действительно стало легче! Он вновь рад этого морозному солнечному дню!

– Света, больше света! – потребовал юный император.

Слуги несли и несли свечи, десятки, сотни свечей!

– Душно, – неожиданно признался Пётр. – Запрягайте сани, хочу ехать к сестре…

И он отчётливо увидел свою любимую Наташеньку. Ласковую и чистую душой сестричку – Великую Княжну Наталью Алексеевну, лишь год назад покинувшую его, скончавшуюся в соседних покоях Дворца на Яузе, и нашедшую свой последний приют на погосте московского Вознесенского монастыря.

У постели умирающего юного императора Петра Второго развернулась настоящая драма. Царедворцы из Верховного тайного совета в битве за власть разделились на четыре враждующих партии:

– царевны Елизаветы Петровны, дочери Петра Первого,

Царевна Елизавета Петровна. Неизв. худ.

– царицы-бабки Евдокии Лопухиной, первой жены Петра Первого,

Царица Евдокия Лопухина. Неизв. худ.

– обручённой невесты императора – княжны Екатерины Алексеевны Долгорукой,

Княжна Екатерина Алексеевна Долгорукова. Неизв. худ.

– и партию герцога Карла Фридриха Голштинского-Готовского, зятя Петра Первого и Екатерины Первой. Вернее в пользу его сына Петра Фёдоровича от Великой княгини Анны Петровны, второй дочери Петра Первого.

Пётр III Фёдорович. Неизв. худ.

И уже, казалось, что никому нет дела до умирающего мальчика, как неожиданно Петру стало легче – «оспа высыпала»! Долгорукие воспряли духом, повеселел и Остерман.

И снова худо!

Придворные в панике мечутся по дворцовым покоям. Вот уже посланы гонцы к родственникам – император при смерти! Велено всем съезжаться во Дворец на Яузе.

«Три архиерея, совершившие елеосвящение над умиравшим государем, члены Верховного тайного совета и многие из сенаторов и генералитета находились во дворце во время кончины Петра», – констатирует Соловьев.

Но для меня более интересны показания другого человека, свидетеля тех событии. Датский посланник Вестфален даёт нам подробное описание обстоятельств смерти императора: «На другой день, 27 января, полагали, что юный монарх настолько вне опасности, что караул вошёл во дворец с музыкой и барабанным боем. Разгласили тогда, что вся сыпь вышла наружу, и что в некоторых местах оспины начинают уже созревать; однако ошиблись, потому что в ночь с 27 на 28 снова показалось множество оспин в горле и даже в носу, что мешало ему дышать; вскоре последовал сильный жар, и 28-го поняли, что его жизнь в опасности.

Утром 29-го не оставалось, по-видимому, никакой надежды на выздоровление; к 3 часам пополудни болезнь ещё значительнее усилилась, так что члены Совета и 3 генерал-фельдмаршала князь Голицын, князь Долгорукой и князь Трубецкой были вынуждены беспрестанно входить в спальную его величества; послали тоже за архиепископом новгородским (Феофаном Прокоповичем – прим. автора) для совершения над его величеством таинства елеосвящения.

Царица Евдокия Фёдоровна Лопухина. Неизв. худ.

Между тем выведывали от старой царицы, бабки юного монарха Евдокии Феодоровны Лопухиной, первой жены императора Петра Первого. (С 23 сентября 1698 года монахиня под именем Елены. По воцарении Петра Второго на престол, вызвана Меншиковым в Москву по просьбе внука и пребывала сначала в Новодевичьем, а потом в Вознесенском монастыре – прим. автора), пожелает ли она взять на себя правление, в случае смерти юного монарха, её внука? Она отказалась, ссылаясь на частые немощи и слабость ума и памяти: и то, и другое – говорила она – не могли не ослабеть значительно под гнётом невыразимых страданий, которые заставила её претерпевать в течение 30 лет злоба врагов, особенно же в царствование Екатерины Алексеевны. Однако около 10 часов вечера она отправилась во дворец своего внука и оставалась в покое, смежном с комнатой больного: там, молясь на коленях перед распятием, ожидала она исхода печальной сцены его кончины: он уже не мог говорить и в четверть первого по полуночи отдал Богу душу.».

Пётр Второй. Неизв. худ.

Пётр Второй умер во втором часу ночи с 18 на 19 января по старому стилю в собственной постели в Лефортовском дворце. Ему было 14 лет и три месяца от рождения.

Здесь уместно вспомнить, что по сведениям историка медицины В. М. Рихтера (1767—1822 гг.), князь Сергей Петрович Долгорукий (1697—1761 гг.), не обращая внимания на то, что дети его в это время болели оспой, продолжал являться ко двору в Лефортовский дворец, что было категорически запрещено всем, кто находится в подобных обстоятельствах.

Прямых доказательств того, что юный император заразился оспой от детей Сергея Петровича Долгорукова через его же посредничество, нет; однако, среди современников эта версия причины болезни императора держалась очень долго и упорно.

Для самого императора Петра Второго оспа оказалась роковой.

В «Манефесте от Верховного тайного совета» лишь от 4 февраля 1730 года сообщалось: «Понеже по Воле Всемогущего Бога, Всепресветлейший Державный Великий Государь, Пётр Второй Император и Самодержец Всероссийский, болезнуя оспою Генваря от 7 дня, от врямянного в вечное блаженство того же Генваря 18 числа, в 1-м часу по полуночи отыде».

Долгоруковы уединились на совет, время не терпит! Надо выбирать наследника, а что его выбирать – здесь он, во дворце – невеста императора!

Пока тело императора остывало, все более яростно разгорались споры о престолонаследии.

Под уговоры родни Иван Долгоруков отважился подделать почерк императора на завещании. В своё время он развлекал Петра копированием его почерка. Для обоюдной забавы они отсылали во дворец писаные рукой фаворита «распоряжения императора» с приказом прислать денег, и деньги привозили. Сфабрикованная «последняя воля императора Петра II» предусматривала передачу власти его невесте.

Сенат петровского времени. Худ. Д. Кардовский 1908 г.

Между тем «… 3 фельдмаршала и весь Верховный Совет, – пишет Вестфален, – пошли за ней (царицей-бабушкой Евдокией Лопухиной – прим. автора) и подвели её к постели усопшего; заметив, что он умер, она громко вскрикнула и упала в обморок. Были вынуждены тотчас же пустить ей кровь, и стоило величайшего труда привести её в чувство.

Верховный Совет и 3 фельдмаршала оставили её там на попечении медиков и хирургов и перешли в другой покой для рассуждения о выборе нового государя на место умершего. Один только барон Остерман, ссылаясь на то, что он иностранец, не хотел принимать участие в этих рассуждениях, однако же, обещал согласиться с тем, на чем они порешат между собою относительно престолонаследия, и советовал им быть единогласными и единодушными.».

Стоявший у дверей Иван Долгоруков выхватил шпагу и закричал: «Да здравствует императрица Екатерина Вторая Алексеевна!», после чего был немедленно арестован.

Его сестра, прощаясь с покойным женихом, вдруг вскочила с безумным взором и, подняв руку, на которой сверкал его именной перстень, объявила: «Пётр Алексеевич только что нарёк меня императрицей!». Она тут же была посажена под домашний арест.

Вестфален сообщает: «Когда заперли комнату и положили ключ на стол, оба Долгоpyкиe (князья Bacилий Лукич и Василий Владимирович – прим. автора), кавалеры нашего первого ордена, начали говорить в пользу своей племянницы, невесты умершего монарха (княжны Екатерины Алексеевны Долгоруковой – прим. автора). Тайный советник Дмитрий Михайлович Голицын кротко заметил им, что их племянница, хотя и перед лицом церкви, но всё же получила со стороны царя только обещание на ней жениться: самое таинство брака ещё не было совершено, и умерший монарх духовным завещанием тоже ничего не поставил в её пользу относительно престолонаследия – следовательно, она не имеет права изъявлять какие-либо притязания на престол.».

Видимо поэтому, князь Дмитрий Михайлович Голицын, неожиданно для всех, предложил на престол вторую дочь царя Иоанна V Алексеевича, герцогиню курляндскую – Анну!

Вестфален пишет: «Голицын продолжал громким голосом: «Братья! В наказание за великие грехи, которых в России совершается более, чем во всяком другом государстве, особенно с тех пор, как русские переняли пороки, распространенные между иностранцами, Господь взял у нас государя, на которого мы совершенно основательно возлагали все наши надежды. Устройство Российского государства таково, что необходимо немедленно избрать главу для управления страной; мы должны искать его в знаменитом доме Романовых и нигде больше. Так как мужская линия этого дома совершенно угасла в лице умершего Петра II, то мы должны обратиться к женской линии того же дома и выбрать из дочерей царя Ивана самую для нас подходящую. Конечно, я бы высказался в пользу старшей, герцогини Мекленбургской, если бы она не была замужем за иностранным принцем: это обстоятельство совсем не соответствует потребностям России, а потому я думаю, что сестра её, вдовствующая герцогиня Курляндская Анна Ивановна, более для нас пригодна: она может выйти замуж и находится в таких летах, чтобы оставить потомство; она родилась среди нас, мать её русская, старинного и хорошего рода, нам известны сердечная доброта и другие прекрасные качества Анны Ивановны – вследствие всего этого я считаю её самой достойной для царствования над нами. Вот, братья, мое мнение; если Вы можете убедить меня в лучшем – я приму, иначе я останусь при высказанном мною.

Фельдмаршал Долгорукий ответил ему следующим образом: «Дмитрий Михайлович! Мысль эта внушена тебе самим Господом и истекает из патриотического чувства: да благословит тебя Бог, и да здравствует императрица Анна Ивановна!» Все прочие последовали его примеру, так что вскоре комната огласилась единодушными криками: ^«Да здравствует императрица Анна Ивановна!^».

Услыхав это, барон Остерман постучал в дверь, когда её отворили, он присоединил свои восторженные клики к кликам остальных; это произошло около четырех часов утра 30 января.».

Сумасбродное и трагическое царствование внука Петра Первого завершилось. После его смерти не осталось прямых потомков Романовых мужского пола.

Императрицу Анну Ивановну выбрали, когда ещё солнце не позолотило предрассветными лучами крышу Дворца на Яузе.

Анна на престоле! Кто бы мог подумать!

Коронационный портрет императрицы Анны Иоанновны. Худ. Л. Каравак, 1730 г.

Предлагая Анну Иоанновну на престол, князь Дмитрий Михайлович Голицын преследовал свою выгоду. Учитывая горький опыт предыдущих невоздержанных самодержавных правителей в лице Петра Первого, Екатерины, да, и Петра Второго, он решил ограничить императорскую власть, и эта идея встретила одобрение Верховного тайного совета.

Заседания совета проходили одно за другим. Чтобы найти консенсус, вскоре было «рассуждено фельдмаршалам князю Михаилу Мих. Голицыну и князю Василию Владимировичу Долгорукому присутствовать в Верховном тайном совете», – пишет Соловьев. В результате Совет соединил в себе две самые сильные фамилии, и сам решал судьбу престола. «В этих совещаниях и распоряжениях прошло время до десятого часа, когда в залах дворца (на Яузе – прим. автора) собрался Сенат, Синод и генералитет.».

Но современник событий, датский посланник Вестфален, рисует несколько другую картину: «Около 10 часов того же утра Голицын отправился в Кремлевский дворец в Сенат, который составляет с царствования Екатерины Алексеевны вторую высшую коллегию государственного управления этой страны, – объявил Сенату об избрании герцогини Курляндской в преемницы умершему монарху, в качестве императрицы всея России, и просил на это его согласия. Все члены ответили ему единодушным криком: ^«Да здравствует императрица Анна Ивановна!^». Оттуда он прошёл в палату, где, собрался весь генералитет до бригадира включительно, и получил такой же ответ, как в Сенате. Высшее духовенство не было спрошено, а, следовательно, и не участвовало в возведении теперешней царицы на престол её предков. Говорят, что великий канцлер (граф Г. И. Головкин – прим. автора), очень хлопотал за духовенство, но Голицын и слышать об этом не захотел, помня, как бесчестно поступили эти длиннобородые после кончины царя Петра I: содействовали отстранению от короны настоящего наследника (Петра Второго – прим. автора), и за щедрое вознаграждение передались иностранке, Голицын, объявил, что впредь главными учреждениями России будут: Тайный Совет, Сенат и генералитет.

Как только Голицын вернулся в Верховный Совет (Верховный тайный совет – прим. автора), который всё время не расходился из дворца Меншикова, что в Немецкой Слободе, принялись за составление акта об избрании герцогини Курляндской, затем назначили трех послов, для отсылки с ними акта в Митаву и сопровождения вновь избранной императрицы в Москву, послы эти: В. Л. Долгорукой – от Верховного Совета, брат Голицына – от Сената и генерал-майор Леонтьев – от армии. Они уехали в тот же вечер, чтобы немедленно отправиться в Митаву.

На другой день, 31 января (20-го) ст. ст., фельдмаршалы Голицын и Долгорукий заняли места в Верховном Совете в качестве первых членов, после великого канцлера графа Головкина. Тогда принялись рассуждать о средстве ограничить самовластие последующих государей России, начиная с теперешней царицы. Все умы чрезвычайно как заняты этим деликатным и опасным вопросом. Голицын, основатель и защитник этого дела, спросил меня вчера, который из двух образов правления я считаю лучшим: шведский, или английский? Я ответил, что шведский самый подходящий, а что я не думаю, чтобы английское правление могло быть введено в России. Он ничего на это не отвечал.».

Когда все разошлись, канцлер граф Головкин, князья Михаил и Дмитрий Голицыны, Василий и Алексей Долгорукие и Андрей Остерман уединились, чтобы окончательно согласовать письмо императрице и выдвинули в нём требования: «Понеже по воле всемогущаго Бога и по общему желанию всероссийского народа Мы по преставлении всепресветлейшаго державнейшаго великого государя Петра Втораго, императора и самодержца всероссийского, нашего любезнейшаго государя племянника, императорский всероссийский престол восприяли, и следуя божественному закону, провителство свое таким образом вести намерена и желаю, дабы оное вначале к прославлению божеского имяни и к благополучию всего нашего государства и всех верных наших подданных служить могло. Того ради чрез сие наикрепчайшее обещаемся, что наиглавнейшее мое попечение и старание будет не токмо о содержании, но и о крайнем и всевозможном рапространении православныя нашия веры греческого исповедания.

Такожде по принятии короны российской в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять. Еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоит, того ради мы ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восми персонах всегда содержать и без оного верховного тайного совета согласия 1 ни с кем войны не всчинать; 2 миру не заключать; 3 верных наших подданных никакими новыми податми не отягощать; 4 в знатные чины как в статцкие, так и в военные, сухопутныя и морския, выше полковничья ранга, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим войскам быть под ведением Верховного тайного совета; 5 у шляхетства живота, и имения, и чести без суда не отимать; 6 вотчины и деревни не жаловать; 7 в придворныя чины как русских, так и иноземцов без совету Верховного тайного совету не производить; 8 государственныя доходы в росход не употреблять и всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать. А буде чего по сему обещанию не исполню и недодержу, то лишена буду короны российской…».

Такая вот, первая российская Конституция – «кондиции» вышла из под боярского пера под сводами Дворца на Яузе!

3 февраля опять собрались во дворце. Зачитали письмо Анне, заканчивающееся словами: «По сему обещаю всё без всякого изъяна содержать. Анна.».

В зале воцарилась тишина. Наконец присутствующие стали подписывать протокол о всеобщем удовлетворении. Пункты были приняты, отныне императорская самодержавная власть ограничивалась правами Верховного тайного совета.

А народу был объявлен «Манифест от имени Верховнаго Тайнаго Совета о кончине Императора Петра Втораго, и о восприятии Российскаго престола Государынею Царевною, Анною Иоанновною.

Императрица Анна Иоанновна. Худ. И. Ведекинд

Понеже по воле Всемогущаго Бога, Всепресветлейший, Державнеейший, Великий Государь Пётр Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, болезнуя оспою, Генваря от 7 дня от временнаго в вечное блаженство того же Генваря 18 числа, в 1 часу по полуночи отъиде, и сия горестная всему Государству, Его Императорскаго Величества кончина пресекла наследство Императорскаго мужескаго колена: того ради общим желанием и согласиемъ всего Российскаго народа, на Российский Императорский Престол изобрана по крове Царскаго колена Тётка Его Императорскаго Величества, Государыня Царевна Анна Иоанновна, Дщерь Великаго Государя Царя Иоанна Алексеевича.

Чего ради к Ея Императорскому Величеству, чтоб изволила Российский Престол принять, отправлены с прошением Действительный Тайный Советник Князь Василий Лукичъ Долгорукий, да Сенатор Тайный Советник Князь Михайло Михайлович Голицын, да Генерал-Майор Михайло Леонтьев, по которому прошению Ея Императорское Величество Всемилостивейше соизволила и ныне обретается в пути.

И для того сим объявляется, чтоб всякаго чина люди, как Духовнаго, так Воинскаго и Гражданскаго о том ведали. И о восприятии Ея Императорским Величеством Российскаго Престола Бога Благодарили. А как Ея Императорское Величество к Москве прибудет, тогда о привод к присяге от Ея Императорскаго Величества указы выданы будут впред немедленно.».

По правде говоря, народу было наплевать. Народ ещё зализывал раны от «перестройки» Петра Великого. И поубавилось его аж на четверть от воплощения императорских великих замыслов. Нет, конечно, в Москве простолюдины прослезились по кончине юного Петра Второго. Они любили его за уменьшение налогов и за веселый нрав. Да, и тётку его, Анну Иоанновну, жалели за раннее сиротство и вдовью долю. Только на сытый желудок. А вот с этим давно уже были трудности у простого народа.

Похороны Петра Второго состоялись только 11 февраля, лишь когда Анна прибыла из Митавы в Москву, но в прощальной процессии она участия не приняла.

«…11 февраля чем свет собрались все чины в Лефортовский дворец, где находилось тело покойного государя, и долго дожидались невесты княжны Долгоруковой, которая требовала себе места особы императорского дома. В результате погребальное шествие тронулось без нее…», – сообщает Соловьёв.

Схема похоронной процессии Петра Второго

Открывали шествие унтер-офицеры лейб-гвардии с алебардами, шталмейстер и гоф-фурьеры. За ними следовали маршалы, генерал-майоры, камергер, бригадиры, иностранные купцы, высшие офицеры несли знамена и штандарты, большой государственный герб и земельные гербы. Потом шло духовенство и за ними несли символы императорской власти – государственные мечи, орденские кавалерии, короны, державу и скипетр.

В центре процессии располагался гроб императора, углы его покрова держали тайные советники, балдахин над гробом за штанги удерживали бригадиры, за шнуры от балдахина держались генерал-майоры, по обеим сторонам гроба шли кавалергарды и 66 человек с зажженными свечами.

Из родственников в процессии участвовали только его тетки цесаревна Елизавета Петровна и царевна и герцогиня Екатерина Ивановна Мекленбург-Шверинская, претендовавшие на российский престол.

За ними шли придворные дамы, военные, гражданские и придворные чины империи, малороссийское шляхетство и казацкие старшины, московское знатное купечество.».

Таким образом, Пётр Второй стал единственным императором погребённом в Москве. Его похоронили в Архангельском соборе, вынувши для его гроба два захоронения сибирских царевичей – Кучумовичей – потомков сибирского царя Кучума, Чингисида. Вероятнее всего это были Дост-Салтан, в крещении Пётр, и Иш-Салтан, в крещении Алексей. Возможно, их перезахоронили в Новоспасском монастыре.

Другой несчастный малолетний император, Иоанн VI Антонович, по разным версиям нашёл своё упокоение в Тихвинском монастыре или в Шлиссельбургской крепости, но скорее всего в селе Холмогоры Архангельской области, где его семья была в ссылке. В 2010 году при раскопках у местной церкви была найдена могила: «тело находилось в гробу из карельской сосны, причём слишком толстой – стало быть, предназначалось для транспортировки, а не обычного захоронения. Сосна была карельской (т.е. могла расти недалеко от места заточения – Шлиссельбурга) и датируется 1758 годом… Исследования скелета показали, что рост и возраст убитого совпадают с царским, раны были нанесены именно так, как описывались в литературе, шпага воткнута по рукоять. Кроме того, эксперты обнаружили на черепе травму, причиненную в 6-месячном возрасте итальянским трехгранным стилетом.».

Остальные Романовы упокоились в Великокняжеской усыпальнице Петропавловского собора Санкт-Петербурга.

Так бесславно прервался род Романовых по мужской линии, и началось царствование императрицы Анны Иоанновны.

Наступил в России «Бабий век»! Историк В. О. Ключевский отозвался об этом времени: «Это царствование – одна из мрачных страниц нашей истории, и наиболее темное пятно на ней – сама императрица.».

Анна Иоанновна родилась в 1693 году.

Отец императрицы Анны – царь Иван V

Детство её протекало при довольно неблагоприятных условиях тяжёлой семейной обстановки. Родители не жаловали свою дочь вниманием, поэтому будущая императрица не получила хорошего воспитания и образования. Учителями её были Дидрих Остерман (брат вице-канцлера – прим. автора) и Рамбург – «танцевальный мастер». Они дали своей ученице некоторые познания в немецком языке, но при этом Анна плохо и безграмотно писала по-русски. До семнадцатилетнего возраста она прожила в селе Измайлово в старом загородном дворце царя Алексея Михайловича, потом в Москве и Петербурге под надзором тетки Екатерины.

Впрочем, до воцарения, у Анны всё же была пара счастливых дней. Семнадцатилетнюю Анну Иоанновну торжественно выдали замуж за герцога Курляндии и Семигалии Фридриха-Вильгельма, племянника прусского короля.

Герцог Курляндии и Семигалии Фридрих-Вильгельм

Бракосочетание отмечали балами и пирами на протяжении четырёх месяцев. Свадьба состоялась в специально устроенной полотняной церкви во дворце князя Меншикова в Петербурге. Пётр расстарался единственный раз для племянницы.

Фридрих Христиан Вебер, Ганноверский резидент при русском дворе в царствование Петра Великого, автор записок о состоянии России в 1714—1719 годах, оставил её подробное описание: «Когда 11-е Ноября (или 31-е число Октября) 1710 года назначено было днём совершения бракосочетания герцога Курляндского, в Петербурге, то за два дня до этого, 4 камергера, два по одну сторону, а другие два по другую стороны реки Невы, разъезжали в каретах, запряженных в шесть лошадей, к иностранным и своим министрам, равно и к другим государственным чиновным особам, с приглашениями на свадебное торжество. За тем, в сказанный, назначенный для свадьбы день, около 9 часов утра, Его Царское Величество, в качестве обер-маршала, сопровождаемый 24-мя подмаршалами и несколькими знатными господами и кавалерами, отправился на нескольких шлюпках в дом вдовствующей царицы.

Впереди ехало общество Немцев из 12 музыкантов, с рожками и трубами; за тем следовал царь, окруженный несколькими шлюпками; царская барка плыла в середине их. Гребцы одеты были в красные бархатные матросские кафтаны, обложенные золотыми позументами, с большими серебряными на груди щитами, на которых изображен был царский герб. Его Царское Величество также одет был в красный кафтан, с соболевою опушкою, опоясан серебряною шпажною перевязью, на которой висела серебряная же шпага, а через плечо надета голубая лента ордена св. Андрея; на голове у него был белый парик, без шляпы, а в руке большой маршальский жезл, на котором висела и развевалась длинная кисть из разноцветных лент богато вышитых серебром и золотом.

Вдовствующая царица Прасковья Фёдоровна Романова-Салтыкова, мать царевны Анны Иоанновны

Когда Его Царское Величество прибыл к вдовствующей царице, где уже собрались светлейшая невеста с своими сёстрами, с сёстрами Его Величества и с знатнейшими Русскими дамами, все богато одетые в Немецкие платья, то его встретили и приветствовали несколько Русских вельмож и кавалеров, которые и сопроводили его в покои к вдовствующей царице. Пробывши здесь около получаса, все отправились потом на суда. Его Величество с маршальским жезлом шёл впереди; потом следовали: светлейшая невеста между двумя сёстрами-княжнами, с вдовствующей царицей, к сказанной выше барке; другие же дамы и Русские знатные господа и кавалеры отправились на шлюпках. За тем Его Величество поплыл во дворец герцога Курляндского, где также были уже в сборе иностранные министры и множество знатных вельмож и офицеров. Помянутые выше музыканты, с своими рожками и трубами, плыли впереди, а за ними царь с маршальским жезлом в руке, сопровождаемый множеством знатнейших господ. Его княжеская светлость (герцог Курляндский), с бывшими при нем господами, вышел на встречу к Его Царскому Величеству и препроводил его к себе в большой зал. Светлейшая невеста со всеми прочими дамами оставалась между тем на воде в барке и [1684] шлюпках. По угощении здесь Его Царского Величества расставленными сладостями (конфектами) и холодными кушаньями, отправились все в барку, и более 50-ти шлюпок пустились вниз по реке, ко дворцу князя Меншикова, в следующем порядке:

Меншиковский дворец в Петербурге. Реконструкция

1) Помянутые музыканты с своими рожками и трубами.

2) Его Величество, в качестве обер-маршала, – с подмаршалами и некоторыми важнейшими чинами, с министрами и кавалерами.

Светлейшая невеста с вдовствующей царицей, с другими княжнами и большою свитою дам.

Чужестранные и Русские министры, наличные генералы, офицеры и множество Русских князей, бояр и других господ.

Прибывши ко дворцу князя Меншикова, все вышли на берег, и впереди пошли знатные господа и министры. Его Царское Величество, занимавший в тоже время и место отца, и князь Меншиков повели в середине между собою герцога Курляндского, а за тем следовала светлейшая невеста, сопровождаемая великим адмиралом графом Апраксиным и великим канцлером графом Головкиным; потом вдовствующая царица с княжнами, остальные Русские придворные и другие дамы, а наконец кавалеры, офицеры и другие особы и придворные чины, Русские и Немцы, в громадном числе. Все были богато разодеты в Немецкие платья; светлейшая невеста в белом бархатном платье, обшитом золотом, в длинной из красного бархата мантии, подбитой горностаем, которую, впрочем, она, садясь за стол, сняла, а на голове прекрасная бриллиантами унизанная владельческая корона; герцог же был в белом кафтане, вышитом золотом.