Текст книги "Шакал в изгнании"

Треснувшая маска

Из всех зол нет ничего страшнее любви и денег!

Из всех врагов нет опаснее женщины, защищающей своего сына!

Столкнешься с матерью – отойди в сторону, уступи ей дорогу,

Ибо мать есть богиня, и она же – демон, приносящий в жертву

Ребенку целый мир…

Ани Святой, «Книга сил».

Старик умирал.

Болезнь обезобразила его лицо, искорежила тело, наполнила колючим сухим кашлем легкие. Она поселилась внутри стылым холодом – от которого не укроешься у жаровни, не спрячешься под целым ворохом одеял. Схватила, сжала, выкрутила тело, так что ни вдохнуть полной грудью, ни пошевелиться…

Лишь изредка старик размыкал истрескавшиеся пересохшие губы и проводил по ним кончиком обметанного болезнью языка. Если бы не это, он бы и вовсе ничем не отличался от мертвого. Дже́нне казалось, что ее муж попросту колеблется. Стоит на самом краю и не может решить: в тот мир ему ступить – или вернуться в этот?

– Рами́? – тихонько окликнула она сына. Юноша обернулся. – Иди. Займись своими делами. Незачем тебе смотреть.

На мгновение ей показалось, что сын опять начнет с нею спорить… Он не стал. Не решился. Юноша просто встал и молча вышел из комнаты.

Старик умирал…

Собственно, он умирал уже целый месяц, никак не решаясь переступить через заветную грань. За окном был сезон дождей, один за другим маршировали ливни: утренний, вечерний, ночной – а ее муж все так же лежал в окружении саванной белизны покрывал и напоминал ссохшуюся от времени мумию.

Теперь, когда они остались наедине, Дженне ужасно хотелось сказать ему что-нибудь. Она давилась горькой колючей злобой – и не решалась заговорить. Да и потом, навряд ли он теперь стоил ненависти. Слишком жалок был Картхи́с для такого сильного чувства.

Он казался меньше, чем был на самом деле, и гораздо, гораздо старше. Тонкие, как птичьи лапки, пальцы вцепились в край одеяла: наверное, точно так же он цеплялся за жизнь, торгуясь со смертью за каждое проклятое мгновение.

Что-что, а торговаться ее муж умел всегда.

Тихонько выругавшись сквозь зубы, Дженна встала и отошла к окну. Гомон базарной площади звучал глухо, словно теряясь под серой тяжестью низко нависшего неба. Тускло поблескивали в мутном свете дня лужи.

«Старый мешок с дерьмом! – выдохнула она в сердцах. – Ты мог умереть и в более подходящее время!»

Ее муж простонал что-то нечленораздельное. Она видела, как шевелятся его губы, как он натужно морщится, пытаясь протолкнуть через глотку слова – все это трогало ее не больше, чем хлопоты грязных куриц там, внизу, за окном. Для нее Картхис был уже все равно что мертв.

«Все, что у меня осталось – это сын», – подумала вдруг она. Хрупкий темноволосый юноша с певучим именем Рамлаа́д. Ее муж хотел, чтобы тот стал таким же торгашом, как и он сам. У Дженны были другие планы.

«Я сделаю его благородным, во что бы то ни стало сделаю!» Первая помеха на этом пути теперь умирала сама, оставляя свое состояние Дженне. Она должна пройти этот путь, она обязательно его пройдет! По-другому и быть не может, уверяла она себя.

Вкрадчивым шепотком, беспокойным зверем – где-то глубоко в ее сердце шевелился страх.

* * *

После тридцати каждая женщина становится в чем-то сродни богине – так говорил ей один из бывших ее поклонников. Он был наемным музыкантом и вел изящные беседы, в которых каждое слово было будто бы вываляно в меду и корице. Дженна презирала таких пустобрехов – но сейчас она, пожалуй, была с ним согласна.

Ожидая, пока служанка расчешет ее рыжие локоны, она смотрела в серебряное зеркало, изредка поворачивая голову то вправо, то влево. Клыки мертвого бога, ей нравилось то, что она там видела!

– Когда закончишь, зажги лампады, – бросила Дженна. – От факелов чернеет потолок.

Служанка только молча кивнула в ответ.

«В самом деле, а почему бы и нет? – думала Дженна. – После тридцати ты окончательно понимаешь, что юность ушла. Все то девическое, невинное – все ушло в прошлое навсегда. Появляется спокойная уверенность, плавность воды, мягкость лебяжьего пуха… Я заговорила точь-в-точь как Сами́р!»

Дженна улыбнулась собственным мыслям.

А еще после тридцати женщина, как правило, уже становится матерью…

Сама она родила, когда ей было что-то около пятнадцати. Родители выдали ее замуж за рослого бородатого мужика, который торговал не то пряностями, не то благовониями.

Он был высоким и стройным, и двигался быстро, почти стремительно – как черный лев. Седина в волосах Картхиса серебрилась на солнце, а глаза у него блестели, будто бы он был не то ангелом, не то демоном. Усталым демоном.

Город, когда она впервые увидела его, был неимоверным, нереальным, непредставимым… Огромный и многолюдный, он звенел от шума, как храмовый гонг, он заглатывал сотни путников, непрерывным потоком текущих через ворота – и выдыхал тысячи, миллионы запахов.

У Картхиса были длинные красивые пальцы, и он играл на арфе на пиру в честь их свадьбы. По южному обычаю на ней была плотная чадра, и когда Картхис разломил пополам кусок хлеба, она приподняла платок и, не открывая лица, осторожно положила свой ломоть в рот. Он был кислым и чересчур соленым.

Потом Картхис приподнял ее вуаль и поцеловал, и зал огласился криками его друзей и компаньонов. Никогда в жизни Дженну не приветствовало столько людей, ей казалось, что в честь самого Царя Царей они кричали бы вполовину тише.

Был вечер, и к пьянящему аромату счастья начал примешиваться горьковатый вкус страха. Она ждала этой ночи, она предвкушала ее – но порой по спине девушки пробегала дрожь: как будто из невидимой щели вдруг невзначай тянуло промозглым осенним холодом…

А потом была ночь – и Картхис вошел в нее: грубо, жадно и зло. Как голодный зверь. Словно отыгрываясь за все ритуалы, которые он должен был совершить, чтобы заполучить ее. И когда она попыталась вскрикнуть, он сжал ее горло в крепких тисках своих рук, подержал несколько секунд – и над ней сомкнулась темнота…

Теперь, когда жрец уже произнес над его телом ритуальное «Он был чист», когда плакальщицы готовились начать свой заунывный вой, а дверной молоток на крыльце был обмотан черной перчаткой – Картхис уносил в погребальный костер не только похоть. Невольно, нехотя – он был надежной защитой для ее сына. «Теперь я должна буду все делать сама», – с тревогой думала женщина.

«Он не был чист! – хотелось вопить ей над укутанным в саваны телом. – Он был грязной и похотливой свиньей. Я ненавижу его! Даже сейчас – ненавижу!». Но ее окружали богатые купцы и вельможи, они таращились на нее маслянисто поблескивающими глазами, они ворочали жирными мясистыми языками, произнося какие-то бессмысленные слова. Они были нужны Дженне. Нужны Рами. Ради него она способна вытерпеть любую пытку.

– Хватит! – прервала она служанку. – Зажги лампады и можешь идти.

Теперь ей оставалось лишь ждать. Время, словно змея, свивалось кольцами благовонного дыма, время оседало на подсвечниках слезами оплывшего воска… Дженна в последний раз обошла усадьбу, чтобы проверить, все ли слуги ушли в пристройку. Стоя у задних дверей, она мяла в руках кроваво-красные агаты четок – ведь теперь, когда Картхис корчился в огнях мира теней, ее ночной посетитель мог не прийти.

Когда она услышала долгожданный стук, Дженна бросила всполошенный взгляд наверх. В пустом, словно бы вымершем доме тихое постукивание гремело, как посох жреца, отдавалось меж стенами эхом. Меньше всего ей хотелось потом объясняться с сыном.

– Моя Сахи́ра!

Иль-ха́т Гарра́н никогда не отличался воображением. Он повторял одни и те же сравнения каждый раз, когда оказывался в ее постели – и теперь, заключив Дженну в грубоватые объятия, он снова твердил как символ веры:

– Моя Сахи́ра… Моя дикая львица…

– Я думала, вы не придете, – подарив ему поцелуй, Дженна подалась чуть назад и приложила палец к его губам. – Тихо, наверху спит Рами… Картхис мертв. Те долги, которые причитаются бедной вдове, вполне по силам вашим имениям.

Казалось, Иль-хат был возмущен упоминанием о деньгах.

– Я отдам все, до последнего медного шети́та! – он позволил увлечь себя подальше от лестницы наверх. – Все: как если бы должен был вашему мужу.

– Право же, вы настоящий вельможа… Эдикты Царя Царей этого вовсе не требуют!

Проклятье, неужели же он не понимает? Голос Гаррана гудел ревом боевых слонов.

– Я не могу обмануть доверие моей львицы! – Иль-хат поймал ее руку и попытался на ходу поцеловать пальцы.

«Можно подумать, ты в состоянии отдать все долги!» – пронеслось в голове Дженны.

Когда тяжелые черного дерева створки затворились за ними, пришло самое время еще раз его поощрить.

– Так значит, вы не покидаете меня? – спросила она, оторвавшись от его губ. Словно извиняясь за прерванный поцелуй, Дженна спросила: – Выпьем вина? У моего мужа нашлись запасы, о которых я даже не подозревала.

Благодарно кивнув, Иль-хат примостил свой зад на низкое кресло, и хлипкое дерево жалобно заскрипело под его весом.

– Я ваш слуга, – подобострастно заявил он. – И, видят боги, я готов служить вам не только в постели!

Дженна протянула ему полную рубиновым вином пиалу. Иль-Хат был ладно сложен и по-своему красив: правильные черты, смолянисто-черные волосы… Картину немного портили слишком чувственные на его смуглом лице губы: отчего-то казалось, что вельможа увлекается женщинами и черным дурманом. Дженна знала, что это не так, Гарран был воякой и, на ее взгляд, говорил о долге слишком много.

Она молчала, глядя на него поверх края чаши.

– Вы не очень-то похожи на убитую горем вдову, – укоризненно произнес вельможа. Он по-простому, по-солдатски вытер влажные губы рукой, но на каждом из его пальцев блестело по одному, а то и по два золотых кольца.

«Что ты знаешь об убитых горем вдовах?» – подумалось Дженне.

– Картхиса можно было любить как отца. Или как друга… – она опустила взгляд в полупустую пиалу. – Вы сами знаете, что он был старше меня на тридцать лет.

Не встретив с его стороны никакого ответа, она сочла за лучшее развить свою мысль:

– Его смерть глубоко ранит меня, мой сын остался без защиты и опоры, я сама потеряла защитника и кормильца… Но я еще, слава Богам, не стара, – она подняла взгляд, чтобы он видел, как блеснули ее глаза. – В моем сердце пустота, заполнить которую Картхис был не в состоянии. Это сделали только вы.

«Он называет меня Сахирой, – думала Дженна, кончиками пальцев касаясь его руки. – Львица солнца, огненная богиня… Если бы только он знал, как он прав!»

Ее пальцы соскользнули с ладони вельможи на внутреннюю сторону его бедра и подобрались выше, к узлу широкого кушака. Дженна позволила Иль-хату коснуться ее груди через тонкую ткань накидки.

Когда все закончилось, она откинулась на подушки рядом с ним и негромко сказала в воздух:

– Мне нужна твоя помощь…

Почему-то так было всегда: каждый раз они куртуазно обращались друг к другу на «вы» – аккурат до тех пор, пока Иль-хат не оказывался в ее постели. Говорить «вы» после казалось Дженне чем-то сродни издевательству. И каждый раз, встречаясь вновь, словно бы извиняясь за свою фамильярность, они вновь заводили старый добрый напев: «Вы», «госпожа Дженна», «господин Иль-хат».

– Мне нужна твоя помощь, – сказала она и, перевернувшись на живот, провела кончиками пальцев по его груди.

– Я сказал: я годен не только для постели, – полные губы Гаррана довольно изогнулись. – Если я действительно могу помочь… проси – ты же знаешь, я не оставлю тебя в беде.

Он вновь потянулся к ней, но Дженна отстранилась и села на постели.

– Это из-за Рами, – произнесла она. – Ты должен меня понять: пару дней назад он еще был сыном влиятельного купца. Теперь он почти никто. Все игорные дома, все гостиницы Картхиса, его корабли – теперь все это принадлежит мне. Но я только женщина, на которую может поднять руку каждый. Все, кто раньше имел с моим мужем дело, захотят отщипнуть себе хоть кусочек от его денег.

Дженна поежилась.

– Сборщики податей затопчут мой дом, конкуренты измотают судами в Ложе Торговцев. Каждый будет стремиться сжить меня со свету, ведь деньги Картхиса теперь стали легкой добычей. Я не хочу этого, мне нужен только Рами. Я хочу вырастить сына, отправить его учиться в храм, чтобы он стал управляющим или советником у вельможи. Меня могут убить, наконец… Что проще: сказать потом, что я заболела лихорадкой вслед за мужем! Все деньги перейдут Рами, а партнеры Картхиса глотки друг другу перегрызут за то, чтобы стать его опекуном.

Иль-хат передернулся.

– Да, твоему положению не позавидуешь, – наконец протянул он. – Такова наша жизнь… Те, кто вчера улыбался нам, сегодня прячут за спиной кинжал.

«Он что, хочет сказать, что его дело сторона?» – Дженна опустила голову, чтобы не выдать промелькнувшего в ее глазах ужаса. Ей казалось, что из всех имеющихся у нее вариантов, Гарран самый подходящий кандидат для защитника.

– Деньгам нужна мужская рука, – заключил вельможа. – Монета капризная и норовистая штука, нужен мужской характер, чтобы удержать ее при себе.

– Ты понимаешь, что я имею в виду, – прошептала Дженна. – Мне нужен новый муж. Мы уже третий год встречаемся в этой спальне и вот, наконец, мы свободны. Мы можем не прятаться от других, не скрываться от сплетен. Не бояться, что нас застанут вместе, и по всему городу пойдут пересуды…

«Если он не дурак, он согласится, – думала Дженна. – Вместе с деньгами ублюдка он получит врагов, но лучше иметь проблемы и кучу денег для их решения, чем остаться ни с чем и еще быть должным».

Она коснулась рукой его живота.

– Ты просто хочешь использовать мое положение! – Дженна почувствовала, как он напрягся под ее ладонью.

Убрав руку, Дженна подалась назад.

– Мы больше не сможем встречаться просто так, по желанию, – холодно сказала она. – Выбирай! Наша связь была возможной вчера, когда все шло своим чередом, но теперь все взгляды в городе прикованы ко мне. Слишком большие деньги оказались в моих руках.

Наклонившись, она подняла с пола опустевшую наполовину бутыль и плеснула немного вина в свою чашу. Вельможа молчал: видимо упоминание о деньгах не пропало втуне. Даже со стороны было видно, что он напряженно думает. Кровь прилила к его щекам, и жилка на шее часто и неровно пульсировала.

– Может… напоминание о твоей любви напомнит, что я получу? Я все еще хочу тебя.

Он попытался поймать ее руку, но Дженна оказалась быстрее.

– Не тебя ли я должна обвинять в том, что ты меня используешь? – она сощурилась. – В конце концов, ты и так получил отсрочку, больше тебе ничего не нужно!

«Думай, думай, солдат! – твердила она, как молитву. – Ты не получишь моих денег в отдельности от моих врагов. Неужели ты так недалек, что не в состоянии понять даже этого?»

– А если я выберу союз? – он положил ладонь ей на колено. – Если я введу тебя в свое поместье как жену? Ты поверишь, что это было не ради денег?

– У меня есть еще одно условие, – Дженна повела плечом и поднесла пиалу к губам. Вино не пьянило. Заключенный в него огонь разлился по всему телу, выжигая страх и наполняя ее новой силой. – Ты должен усыновить моего Рами.

В другом месте, в другое время – ее бы позабавило, как быстро начало угасать его желание.

– И что будет, если я его усыновлю? – подозрительно поинтересовался Иль-хат.

– Тогда я твоя, – заключила она.

Дженна прикоснулась губами к щеке вельможи и, дохнув вином ему в лицо, вновь отстранилась.

– Тебе пора, – покачала она головой. – Подумай пару деньков, так ли серьезно ты любишь. Согласен ли принять вместе со мной сына и бывших конкурентов моего мужа.

«И мои деньги!» – хотелось добавить ей. Гарран всегда был немного романтик, и Дженна опасалась, как бы он не забыл о самом главном.

– Тут и думать нечего! – улыбнулся он.

Дженна отметила, что ответил он и впрямь не раздумывая.

Ей снилось, что она находится в чьей-то спальне. Сваленные грудой подушки, водопады шелковых простыней. Вокруг ложа полукругом выстроились свечи – как караул или как жрецы окружают свечами храмовые алтари… Тонкие струйки дыма смешивались над постелью, образуя полупрозрачную вуаль, газовый балдахин над спящим мужчиной.

Дженна шагнула вперед. Она узнала его – это был Иль-хат. Сапфирово-синие глаза были закрыты, и дыхание едва слышным шелестом срывалось с его порочных губ.

Еще шаг… Свечи шипят и гаснут при ее приближении, как будто бы она – демон, оскверняющий чужой алтарь. Сжавшимся комочком, белым пятном в полутьме – рядом с Гарраном спит кто-то еще. Чье-то еще дыхание колеблет жидкие струйки дыма.

Еще на шаг ближе. Сквозь аромат благовоний пробивается запах пота и мужского семени. Дженна отлично знает его, ей ли его не знать?

Шаг. В объятиях Иль-хата чье-то стройное тело. Из-за складок простыней Дженне не видно лица – только длинные темно-каштановые волосы, разметавшиеся по подушкам.

Осталось два шага… Один. Рука вельможи по-хозяйски покоится на чьем-то бедре. Лицо… Дженна задохнулась от ужаса – в объятиях Иль-хата спал ее собственный сын.

Она хотела отвернуться – и не могла. Хотела убедить себя, что это сон – и снова была не в силах. Дженна просто зажмурилась, чтобы не смотреть, не видеть… Когда она открыла глаза, Рами уже сидел на постели и, обняв руками колени, пристально смотрел ей в глаза.

– Что ты здесь делаешь?

Дыхание пришло не сразу, а ее вопрос прозвучал хрипло и напоминал карканье. Если бы Дженна не знала, что хотела спросить, она и сама бы себя не поняла.

– Мне нужно соблазнить господина Гаррана, – Рами непонимающе нахмурился. – Ты же знаешь… должна знать.

– Нет, – она в ужасе замотала головой. – Что ты говоришь? Нет, это я…

Рами посмотрел на нее так, словно она была вышедшим из погребального костра призраком.

– Ты что-то путаешь, мама, – убежденно произнес он. – Я должен сделать очень многое, чтобы обеспечить тебе комфорт и безбедную жизнь. Ты что-то путаешь, – повторил он.

Дженна отвернулась, закусив губу. Свечи, постель, Иль-хат – все провалилось в какую-то мрачную бездну, рассыпалось ломким крошевом. В мокром холодном мраке остались только она сама и ее сын – и еще ледяной, похожий на свору диких собак ветер рвал ее волосы, раздувал парусами полы платья.

– Зачем ты одела маску, мама? – спросил Рами.

Он так и сидел обнаженным на холодной земле, и в лунном свете на его лодыжках блестели тяжелые золотые браслеты, а натертая благовонным маслом кожа казалась матовой.

– Маску?

Дженна в ужасе поднесла ладони к лицу, но нащупала лишь свои скулы, линию носа, губы. Разве только… кожа была холодной и на удивление твердой. За ее спиной раздалось чье-то хихиканье, но когда она обернулась, то никого не увидела.

– Ну да, маску! – Рами ободряюще улыбнулся ей. – Ты сегодня какая-то странная…

Шепотки за спиной, сдавленный смех. Из темноты проступали размытые силуэты. Они смеются над ней, поняла Дженна. Они смеются над ней, потому что она зачем-то нацепила на лицо маску. Но зачем?

Женщина провела подушечками пальцев возле ушей, под подбородком – и подцепила жесткий край костяного лика. На затылке натянулись шнурки, которые удерживали ее лицо на месте.

– Вот видишь! – сказал ее сын. – Зачем она тебе? Сними ее.

Гарран, Картхис и его партнеры, ее собственные любовники и слуги в их доме – они проступали из темноты, показывали на нее и смеялись, смеялись, смеялись…

Лицо Дженны отлетело прочь, и Рами расплылся в довольной улыбке.

Под маской не было ничего, лишь какая-то мутная дымка, в которой плавали два карих, казавшихся липкими от желания глаза.

Лицо Рами тоже расплывалось, подернулось рябью, как воды озера на ветру – сквозь него проступало другое лицо: заострившееся, скованное судорогой агонии.

– Это ты, Картхис?! – закричала Дженна, но перед ней уже не было ни сына, ни мужа. Только запах эфирных масел пару мгновений еще витал в воздухе. Смех сгрудившейся вокруг нее толпы перерос в дьявольский издевательский хохот. Видимо, отсутствие лица забавляло призраков еще больше, чем маска.

– Картхис! – выкрикнула в темноту Дженна, но ветер унес ее слова прочь.

Как готовое вот-вот родить лоно, как обещание невозможного поцелуя, в пустоте ее лица – или не-лица – шевелились губы.

Ей казалось, что гости перешептываются за ее спиной. За высокими одетыми в витражи окнами солнце почти закатилось за горизонт, заливая мозаичные полы красным светом. Пламя факелов плясало на стенах, и тени тоже плясали: точно тысячи призраков, решивших устроить вокруг гостей хоровод.

Дженна старалась не смотреть под ноги: ей казалось, что она ступает по крови. Она как будто бы даже слышала хлюпанье своих шагов. Впереди ее ждало что-то поважнее заката, важнее приглушенных шепотков вельмож. Там, за резными дверьми, на высоком, высеченном из цельной глыбы гранита троне сидел наместник Царя Царей.

Каждый год в день, когда мертвый бог восстал и провозгласил себя повелителем царства теней, когда крестьяне начинают засевать поля – все вельможи должны предстать перед своим наместником на большом приеме.

– Зачем? – спросила Гаррана Дженна. Она не знала такого обычая.

Иль-хат усмехнулся.

– Он пересчитает нас, как свиней! – заверил он жену и, посерьезнев, добавил: – Мы обновляем свои клятвы верности Царю Царей. Если не он сам, то хоть его наместник должен знать нас всех: самых близких его друзей и слуг.

Дженна не видела в этом смысла, но промолчала. В конце концов, все, что ей нужно знать – это что Иль-хат представит ее перед всем двором. Она ждала этого, она добивалась этого все последние месяцы и вот теперь, когда наместник был совсем рядом – она готова была бежать так далеко, куда только могли унести ее ноги.

Они ждали долго, очень долго. Все скопом: чиновники, офицеры, землевладельцы – все сгрудились перед дверьми, как стадо одетых в шелка баранов. В зале для ожидания играла музыка, и стояли столы с вином… и этот шепот. Как давний грех, он преследовал Дженну, куда бы она не направилась.

«Этого не было бы, будь на месте Гаррана кто-то другой», – думала она. Сожалеть было поздно, выбор сделан.

Порой она оборачивалась, чтобы выхватить из толпы взгляды, запомнить лица – но все, что она видела, это улыбки. Море улыбок. Как в лавке театральных дел мастера, распродающего бродягам-циркачам глупые маски.

«Ведь вы сами, все вы! – были должны Картхису или опасались с ним ссориться!» Дженна кивнула еще одному из гостей. Шея уже начала затекать от этих однообразных приветствий.

– Ковыляет, как после родов…

Женщина бросила быстрый осторожный взгляд вправо.

– Какая дождливая погода! – толстяк с бледным, заплывшим жиром лицом важно закивал.

– Говорят, он имел ее, как кобылу.

Дженна вздрогнула.

Она вновь обернулась, зашелестев складками длинного, ниспадающего до пола кушака. Толстяк улыбнулся ей, и его маленькие глазки смотрели сквозь платье, сквозь газовую накидку, будто бы все, что на ней было надето – только браслеты и ожерелье на загорелой груди.

– Признаться, мы думали господин Гарран никогда не остепенится, – масляным тоном поведал он. – Вы обладаете великой силой, если из-за вас он забросил свои рейды в пустыню.

«Я сама все придумываю… Или нет? Мне только кажется, кажется!» – едва удерживаясь, чтобы не закусить губу, твердила Дженна. На сей раз она стояла лицом к толстяку, но ей показалось, что за спиной вкрадчиво, как шепот совести, прозвучало:

– Поговаривают, настоящая сука…

– Я знала, что выбираю самого достойного мужчину двора, – попыталась спокойно ответить Дженна. Укол получился грубым и откровенным: не укол, а удар обухом.

Устав бродить по залу, она с облегчением опустилась на один из множества низких пуфов. Худосочный паренек из прислуги тут же наполнил ее чашу искристым золотым вином. «Я стала слишком много пить», – отстраненно подумала женщина, делая большой глоток.

– Устала? – Дженна почувствовала запах фруктовой воды, которой обливался Гарран.

– Наместник всегда так задерживается? – поинтересовалась она. – Что-то случилось?

Иль-хат ободряюще улыбнулся ей.

– На юге не принято встречать гостей, им дают время «насладиться обществом» перед приемом, – Дженне показалось, или ее новый муж и вправду способен на иронию? – Чем дальше на юг, – продолжал Гарран, – тем культурнее ты и знатнее. По большей части потому, что чем южнее, тем ближе ты к большим деньгам. Наместник тоже человек. Он тоже хочет выглядеть просвещенным и знатным.

Уголки ее губ слегка приподнялись.

– Я не вижу Рами, – обеспокоено проговорила Дженна и глотнула еще вина.

– По-моему, тебе достаточно…

«…пить», – хотел было сказать Гарран. Он не успел. Огромные двери раскрылись.

Словно порыв невидимого ветра подкосил ноги вельможам – все опустились на колени и коснулись лбом плиток мозаики. Дженна пыталась не отставать – как будто бы окунулась лицом в кровавый омут. Наверное, ей никогда не понять, что здесь за хитрость, но спустя некоторое время часть вельмож поднялась, чуть позже – еще немного. Гарран начал вставать одним из последних. Когда женщина смогла оглядеться, на полу были только слуги. Резные двери были открыты, и процессия вельмож текла сквозь нее, будто огромная многоголовая змея, протянувшаяся из одного зала в другой.

Дженна с удивлением обнаружила рядом с собой Рами. Она уже собиралась было шагнуть вперед, когда Гарран схватил ее за руку.

– Наш черед придет, – едва слышно прошипел он ей.

Дженна радовалась хотя бы тому, что гости перестали обращать на нее внимание: все взгляды были прикованы к раскрытой пасти дверей. Оставалось лишь терпеливо ждать, когда подойдет их время.

Говорят, танец может ввести человека в транс. Сущая ерунда: Дженна могла поклясться, что она вошла в транс от одного только монотонного ожидания. Она и сама не заметила, как, когда они оказались в следующем зале. Вдоль колонн выстроились вереницы сановников. Словно шелест ночного сада, шепот прокатывался по залу, когда перед наместником представал новый посетитель.

«Он и вправду пересчитывает нас, как свиней», – подумала Дженна, увидев рядом с троном писца. Наместник перебрасывался с каждым парой слов и взмахом руки подзывал к себе следующего посетителя. Предполагалось, что предыдущий будет достаточно вежлив, чтобы убраться восвояси.

Когда они с Гарраном остановились на почтительном расстоянии, все трое: она, Иль-хат и Рами вновь опустились на колени. Почтительно коснувшись лбом пола, Дженна услышала, как по залу вновь пронесся шепоток.

«Смейтесь, шепчитесь… – думала она, – я найду и на вас управу». Она знала некоторых из тех, кто сейчас стоял там. Старый мешок с костями Си Сабе́р, который по слухам, предпочитал женщинам мальчиков. У него с ее мертвым мужем были какие-то общие дела. «Стоит порыться в записях Картхиса, – решила для себя Дженна. – Там наверняка найдется много интересного о его партнерах».

Там был и молодой вельможа Тахи́з Ува́ру. Этот пил так, что опусти его в бассейн с вином – и он, наверное, не задохнется. У него и глаза были выпученные и застывшие, как у рыбы.

– Я вижу, твое семейство значительно разрослось, Иль-хат Гарран, – раздался над их головами жидкий и какой-то бесцветный голос.

Дженна ожидала чего-то большего от наместника. Чего-то более… впечатляющего. Одетый в простой белый балахон, он оказался маленьким и худым, как палка. В фас и профиль его остро очерченное лицо выглядело еще куда ни шло, но когда он поворачивался вполоборота, казалось, что вместо лица у него – обтянутый кожей череп. Вперед выдавались только губы, кости скул и нос, а на месте щек были изборожденные морщинами, затянутые пожелтевшей кожей впадины.

– Для меня честь, что Великий Ясса́х помнит мою семью, – поднимаясь, промолвил Гарран.

Ответом ему был дребезжащий смешок.

– Членов твоей семьи несложно упомнить, Иль-хат. Последние пару лет она состояла из одного человека, – по залу прошлась волна раболепного хихиканья. – Так представь мне своих новых близких, раз уж ты их сюда привел.

Дженне подумалось, что наместник смертельно устал и от церемонии, и от надоедливых посетителей. Казалось, более всего он устал от наместничества, но сложить с себя бремя стоило бы огромных сил, на это старик был уже не способен.

– Моя жена Дженна, урожденная простолюдинка, вдова торговца Картхиса.

Было это вино или страх, но когда Дженна шагнула вперед, ноги едва не отказались слушаться. Наверное, единственным в этом зале, кто не удостоил ее взгляда, был сам наместник.

– Дальше, – поторопил он неожиданно замешкавшегося Иль-хата.

«Почему он медлит?» – пронеслось в голове Дженны. Шагнув вперед, она не видела выражения лица мужа – и уже не могла оторвать взгляда от наместника. Теперь, когда тот удостоил их аудиенции, когда им разрешили, наконец, подняться с колен – посмотреть куда-либо кроме этой пожелтевшей костлявой куклы стало бы оскорблением Царя Царей.

– В этом зале… – медленно начал ее муж, – под взглядами всех богов и демонов, перед ликом Царя Царей в лице благородного Ясса́ха Эндо́ра…

Он вновь умолк, как будто слова были болотом, в котором он увяз едва не по пояс. Наместник смотрел на Иль-хата, как удав на кролика, не сводя с него взгляда.

– …перед ликом Царя Царей я объявляю этого юношу, Рамлаада, своим сыном и полноправным наследником.

По залу пронесся ропот, и Дженна поняла, что в ритуале что-то пошло не так. Не так, как правильно, или не так, как ожидалось – она не знала.

– Ты хочешь сказать, что этот юноша теперь не пасынок? Как если бы он был рожден от твоего семени? – немного прояснил ситуацию наместник.

Дженне показалось, что старика хоть что-то заинтересовало впервые за вечер: он даже пошевелил костлявой рукой, на пальцах которой не было ни одного кольца.

– Именно так, великий, – склонил голову Иль-хат.

– Ты знаешь, что для этого он должен быть благородным? – узкие губы наместника едва шевелились, выговаривая слова.

– Да, великий, – кивнул Гарран. – Я смиренно прошу Царя Царей даровать ему вельможный титул. Став мужем этой женщины и приняв его в семью, я обещал защиту. Но я хотел бы видеть этого юношу не только пасынком, но и моим наследником.

Привычный к битвам на просторах пустыни, голос Гаррана звенел под высокими сводами, отражался от стен, разносясь по всему залу. Иль-хат был выше наместника и роскошней одет, но он казался ребенком перед выложенной подушками громадой трона. Дженна жалела, что не может хотя бы обменяться взглядами с сыном, только чувствовала спиной его страх.

– Даровать титул… – задумчиво повторил наместник. – За какие дела? Твой дед получил титул от Царя Царей, Гарран, это так. Но он был хлыстом в армии повелителя и сражался против псов пустыни. За какие заслуги я должен даровать титул мальчишке?

Есть такой оборот: «стоял ни жив, ни мертв» – впервые в жизни Дженна поняла, что слова не лгут. Ее тело не принадлежало ей, и взгляд, направленный на наместника, должно быть, застекленел, как у мертвой.