Текст книги "По волнам жизни. Том 1"

Слешинский, единственный, открыто реагировал на это. Бледный поднялся на кафедру:

– Господа, я получил письмо с требованием прекратить экзамены. Исполнить этого я не могу, так как производить их я по долгу службы обязан. Но я буду экзаменовать лишь при условии, если желающие экзаменоваться открыто об этом заявят здесь, в аудитории.

Уже в старости Слешинский получил, наконец, давно им заслуженную кафедру, но не в России, а в одном из польских заграничных университетов.

Предмет проф. Сабинина перешел ко вновь прибывшему в Одессу проф. В. В. Преображенскому. Вечно торопящийся, кипящий и увлекающийся человек! То увлечется химией, то астрономией… И при этом ужасно фантазирует. В ту пору, например, он носился с мыслью устроить в полярных странах гигантский телескоп, с объективом, выточенным из полярного льда…

Внешний вид – растрепанный, растерянный, часто просто неряшливый. Свойственная человеку не от мира сего неряшливость была и в его холостой квартире. Путешествовал он нередко на пароходе, всегда в третьем классе, с мешком, вместо чемодана, да и то по преимуществу заполненным книгами.

Читал В. В. лекции, как и вообще говорил, – точно впопыхах, торопясь, волнуясь и сбиваясь. Часто стирал свои выкладки, из‐за ошибки, и снова их писал. Это действовало расхолаживающе, нервировало. Как лектора, его недолюбливали.

Процессом экзаменов Преображенский очень увлекался. На письменных экзаменах держал себя, точно классный надзиратель средней школы: ходил неустанно между скамьями и во все глаза смотрел, как бы студент не воспользовался пособием.

Механики

Профессор теоретической механики Валериан Николаевич Лигин был хорошим лектором, хотя научно и не блистал. Худощавый, стройный, с рыжеватыми волосами, всегда чисто выбритый, с небольшой бородкой и золотым пенсне на тоненькой золотой цепочке, перекинутой за ухо и гармонировавшей с цветом его волос, с тонкими чертами лица… Джентльмен с ног до головы и светский человек – он выделялся этим свойством среди остальной профессуры.

Студенты ценили его корректность, охотно слушали лекции, но учеников у В. Н. как-то не было. Да Лигин их, по-видимому, и не искал. Его более влекла общественная деятельность.

Лигин был, между прочим, в эту пору избран товарищем городского головы в Одессе. По местным условиям это был видный пост. Головою был грек – миллионер Г. Г. Маразли, известный благотворитель; впрочем, его благотворительность более распространялась на Грецию, чем на Одессу, с которой он свои миллионы собственно и собрал. Однако Маразли любил царствовать, но не управлять. Поэтому городские дела почти всецело заняли товарища головы В. Н. Лигина.

Позже В. Н. был назначен попечителем Варшавского учебного округа. На пост, где по местным условиям требовался большой такт и корректность, – это было удачным выбором.

При всей симпатии и уважении, которыми пользовался заслуженно В. Н. Лигин, ему нельзя не поставить в упрек выбора своего заместителя. Должно быть, впрочем, у него не было выбора…

Еще в мое время начал читать лекции, в роли будущего заместителя В. Н., приват-доцент Иван Михайлович Занчевский. Он сразу обратил на себя внимание слабой защитой магистерской диссертации, во время которой, однако, не академически резко возражал на деловую, но тяжкую для него критику Н. А. Умова. Ученого из Занчевского не вышло. Он не пользовался также симпатиями. Вечно почему-то озлобленный, придирчивый, с недовольным лицом… Человек с узким мировоззрением; и в ту пору сильный реакционер… Лектором Занчевский был также неважным.

Прошел длинный ряд лет. И вдруг – Занчевский стал выборным ректором университета. Это было незадолго до революции.

Встречаюсь со знакомым одесским профессором:

– Как это могло произойти?

– Если б вы знали, каковы были остальные кандидаты. Положительно, не на ком было остановиться… Занчевский хоть работать может.

Вскоре, однако, произошел разгром профессуры Новороссийского университета по обвинению в левизне. Был даже судебный процесс, и ректор Занчевский оказался на скамье подсудимых. Реакционер раньше, он теперь обвинялся в левой политике… Занчевский по решению суда был удален от должности.

Процесс этот неожиданным образом сделал И. М. Занчевского героем, «пострадавшим за правду». Он переехал в Петербург, где работал на частной службе.

Вспыхнула революция, и, как полагалось, Занчевский с триумфом был возвращен на пост ректора. Но дальше что-то с его ректорством не наладилось.

Были еще приват-доцент по механике, Хаим Иегудович Гохман. Этот с циничной откровенностью смотрел на свою службу как на доходный промысел. Мы, студенты, были, например, шокированы его неожиданным заявлением во время лекции по поводу сдачи им в книжные магазины для продажи своей диссертации по 4 рубля за экземпляр:

– Мне таки, положим, она ничего не стоит. Мне дали казенные средства на ее напечатание. Ну, а кто же об этом знает? Скажите, ну почему бы мне и не заработать?

Лектор он был нудный, но вечно носился с проектами прибыльных предприятий, связанных с его специальностью. Один из профессоров ему высказал:

– Бросайте, Хаим Иегудович, лучше преподавание в университете, а открывайте публичный дом!

Общий хохот. Гохман не обиделся. Под конец он открыл частную еврейскую гимназию, широко использовав для этого свое ученое звание.

Н. Д. Зелинский

Николай Дмитриевич Зелинский только начинал свою академическую карьеру в качестве приват-доцента по неорганической химии. Я был в числе вообще первых его слушателей.

Химия на математическом отделении была в пренебрежении; занимались ею только охотники. Н. Д. читал нам с большим увлечением, но преподавательский опыт у него только еще начинал вырабатываться.

Во время государственных экзаменов у нас не осталось времени для подготовки по химии. По просьбе товарищей я обратился к Зелинскому:

– Николай Дмитриевич, сократите программу так, чтобы мы могли подготовиться за одну ночь!

Он так и сократил.

На склоне своих лет я снова встретился с Н. Д. в Московском университете. Он был в эту пору маститым старейшиной университетских химиков, совсем седовласый. В этой среде Зелинский пользовался общим уважением и симпатией, а благодаря своим работам и большим авторитетом. Председательствуя на факультетских заседаниях, я нередко должен был его останавливать при увлечениях и отклонениях в сторону от вопроса, что нисколько не отразилось на наших весьма дружеских отношениях.

А. Р. Орбинский

Ближе всех из однокурсников сошелся я с А. Р. Орбинским, В. Ф. Каганом и А. С. Оганджановым. Наши судьбы – четырех друзей – сложились весьма разнообразно.

Артемий Робертович Орбинский был человеком больших способностей. Он унаследовал их от своего отца. Этот последний был весьма популярен в Одессе как блестящий профессор философии. Ученость Роберта Васильевича была поразительная: например, помимо философии, он читал иногда лекции по математике, по химии и пр., знал что-то около восемнадцати языков. От Р. В. никогда не слышали слова «не помню»… Что он раз узнавал, запоминал навсегда.

Замечательно, что при всей своей талантливости Р. В. после себя почти ничего не оставил. Даже наши философы о нем лишь что-то смутно слышали… Печатных трудов было мало[155]155
  См., в частности: Орбинский Р. В. Еврипид и его значение в истории греческой трагедии // Журнал Министерства народного просвещения. 1853. № 8, 9; Он же. Публичные лекции о состоянии и устройстве училищ в Англии, Франции и Бельгии. Одесса, 1861; Он же. Руководство для преподавателей грамотности. Одесса, 1861; Он же. Английские деисты XVII и XVIII столетий. Одесса, 1868; Он же. О хлебной торговле Соединенных Штатов Северной Америки. СПб., 1880; Он же. Очерк производительных сил в Бессарабской губернии. СПб., 1884.


[Закрыть], школы учеников не создал. Прожил блестящим фейерверком – и сгорел…

Меня поразило своеобразное мужество Р. В. Он вдруг пришел к заключению, что его жизненная карьера должна быть закончена. Вышел в отставку – он был тогда директором Одесского коммерческого училища, – ликвидировал свои имущественные дела; библиотеку и свои рукописи передал, точно уже умерший, сыну Артемию. Затем поехал кончать дни свои у старшего сына – врача. Через полгода он действительно скончался.

Р. В. был оригиналом. Например, не позволил крестить своих детей, – и это в те времена!

– Вырастут, а тогда сами выберут себе религию по душе.

Безымянных детей – а их было восемь – долго называли семейными прозвищами: Ляля, Цуцик, Кица, Бобца, Боруня и т. п.

С этим положением дел плохо, однако, мирилась теща философа.

Подоспело открытие Суэцкого канала. Р. В. был командирован на торжество представителем России. Он выехал в Суэц вместе с женой. Этим воспользовалась теща и одним махом окрестила в православие всю восьмерку.

При таких условиях мой друг стал Артемием, вместо Цуцика.

Артемий уступал талантливостью отцу; все же был очень способный. Унаследовал он и отцовское оригинальничание. Например, много лет почему-то величал себя Артуром, а не Артемием. Венчаться поехал не в карете, как тогда водилось, а в вагоне конно-железной дороги, а по дороге читал несколько демонстративно не иное что, как Шопенгауэра. Прямо из-под венца, когда остальные участники свадебной церемонии поехали на празднество в дом родителей молодой, он отправился на астрономическую обсерваторию наблюдать протуберанцы, в чем не было решительно никакой экстренности. Без него и пировали.

Все же он был хороший человек, пользовавшийся в Одессе уважением.

Для науки, однако, он дал очень мало по сравнению с тем, что мог бы дать, – опять влияние наследственности. Оставленный при университете по кафедре астрономии, магистерский экзамен он сдал. Но дальше не пошел. Написать магистерскую, а тем более докторскую диссертацию у Артемия не хватало ни терпения, ни энергии. Благодаря этому, после смерти проф. Кононовича, будучи приват-доцентом по астрономии и естественным заместителем умершего, А. Р. кафедры не получил. Ее перехватил значительно более молодой, но практически весьма ловкий проф. А. Я. Орлов.

А. Р. заведовал, вместе с тем, отделением Пулковской обсерватории[156]156
  Николаевская Главная (Пулковская) астрономическая обсерватория, открытая в 1839 г. к югу от Петербурга на Пулковской горе.


[Закрыть] в Одессе. В этой роли он произвел большую и солидную наблюдательную работу.

В последующие годы А. Р. почти совсем оставил астрономию. Незадолго до большевизма он стал председателем правления Одесского общества взаимного кредита и вернулся к этой должности, когда большевики восстановили банки.

В 1928 году А. Р. скончался от болезни сердца.

В. Ф. Каган

Вениамин Фалкович (он называл себя Федорович) Каган происходил из иной среды: он был сыном екатеринославского ремесленника, кажется портного[157]157
  В. Ф. Каган родился в Шавли Ковенской губернии, откуда его семья переехала в 1871 г. в Екатеринослав; отец, если верить сыну, был «мелким служащим счетного дела» (см.: Рикун И. Э. Научная и педагогическая деятельность Вениамина Федоровича Кагана // Математика в высшем образовании. 2014. № 12. С. 121).


[Закрыть]. Среди нас, на первом же курсе, он выделился математическими способностями. На почве научного увлечения мы с ним и сошлись. В 1889 году он попал в число несправедливо исключенных из университета студентов-евреев. Об обстановке, в которой ему пришлось впоследствии в Киеве сдавать выпускные экзамены, я уже упоминал. Бедствуя затем материально целый ряд лет, Каган упорно расчищал себе научную дорогу. Под конец сдал магистерский экзамен в Петербургском университете.

Теперь Каган стал в Одессе приват-доцентом по кафедре математики. Но завоеванное им себе право было ограниченное. Как еврей, он не мог и в будущем выйти из рядов приват-доцентуры. Это служило источником горечи, уязвленного самолюбия и озлобления. Последствия сказались при большевизме.

Доцентура тогда никого прокормить не могла. Поэтому В. Ф. стал издавать «Вестник опытной физики и элементарной математики»[158]158
  Один из первых в России научно-популярных физико-математических журналов, выходивший в 1886–1917 гг.


[Закрыть], издание коего перешло по этому случаю из Киева в Одессу, преподавал в еврейской гимназии и пр.

В университете у Кагана вышла крупная неприятность. Он сделал или высказал что-то, воспринятое начальством и правыми коллегами за проявление либерализма. Проф. Занчевский, тогда выступавший в роли лидера реакционеров (позже он, как говорилось, пострадал в роли лидера либералов), в профессорской комнате не подал по этому поводу ему руки. Каган ответил:

– Рад избавиться от лишнего знакомства!

Этот непочтительный ответ вызвал среди правых бурю, и за него учебным начальством Каган был лишен права в течение целого года читать лекции.

В эту пору в Одессе создалось получившее потом известность в России научно-популярное издательство, названное, по предложению А. Р. Орбинского, «Матезис»[159]159
  «Матезис» («Mathesis») – «книгоиздательство научных и популярно-научных сочинений из области физико-математических наук», было основано в 1904 г. в Одессе приват-доцентами Новороссийского университета математиками В. Ф. Каганом и С. О. Шатуновским и астрономом А. Р. Орбинским, а также купцом 2-й гильдии, владельцем типографии М. Л. Шпенцером; по 1914 г. оно выпустило 143 издания, в т. ч. три книжные серии: «Библиотека элементарной математики», «Библиотека классиков точного знания», «Успехи точного знания». Возобновив свою деятельность в 1922 г., издательство просуществовало до 1926 г.


[Закрыть]. На создание этого дела его основатели внесли по 1000 рублей каждый, а именно: А. Р. Орбинский, В. Ф. Каган, астроном-наблюдатель Ф. А. Бабичев. Четвертым был, если мне память не изменяет, Шпенцер, духовный отец Троцкого, в его молодые годы. Мне также предлагали войти в состав основателей, но я отказался. «Матезис», издававший прекрасные переводные книги и не плативший, за отсутствием литературной конвенции, гонораров авторам, с годами расцвел. Последние годы перед революцией его фактическим руководителем был Каган.

Революция принесла для В. Ф. Кагана внезапное осуществление его мечтаний и удовлетворение оскорбленного самолюбия. Теперь он стал полноправным профессором и приобрел влияние в университете.

С водворением большевизма в Кагане произошел заметный сдвиг, создавший, между прочим, перегородку в наших дружеских до того отношениях. Была ли тому причиной его жизнь с постоянным уязвлением личного и национального самолюбия, или же это было отзвуком массового тогда течения в еврейской интеллигенции, но Каган явно стал симпатизировать большевикам. Правда, мне он говорил:

– Меня интересует этот опыт как таковой, но не больше. Я, например, с большим интересом присматриваюсь к деятельности рабочих факультетов. Но, конечно, сам я совершенно чужд большевизма.

В Одессе же молва его упорно причисляла если не к большевикам, то, во всяком случае, к большевиствующим. И основания к этому, разумеется, Каган давал. Он стал членом большевицкого городского совета, занимал видные должности в некоторых советских учреждениях, был в дружеских отношениях с видными местными большевиками и, несомненно, пользовался среди советских властей в Одессе большим влиянием. Нередко он им пользовался в хорошую сторону.

Он не раз спасал арестованных интеллигентов от последствий красного террора; но тень на нем все же лежала.

Большим мужеством в зрелые годы Каган не отличался и, по-видимому, жил все время в Одессе под страхом возмездия за большевизанство в виде еврейского погрома. В Одессе он был слишком на виду. Поэтому его тянуло в Москву, где евреи чувствовали себя в большей безопасности. Благодаря коммунистическим связям и своей деловой репутации по заведованию «Матезисом», он получил в 1922 году крупный пост в Государственном издательстве. Ему даже откупили на казенный счет – во время квартирного кризиса в Москве – хорошую квартиру. В Госиздате он стал ведать фактически всем научным издательством.

Когда в августе 1922 года я был посажен в тюрьму ГПУ на Лубянке, испуганная этим арестом дочь моя[160]160
  Имеется в виду Т. В. Стратонова.


[Закрыть] обратилась, между прочим, за содействием к В. Ф. Рассчитывала на его коммунистические связи. Каган теперь не только ни в чем не помог, но еще зря напугал мою семью:

– Это очень серьезное дело!

Слышал я уже за границей, что его положение между большевиками все же трудное. В 1932 году я узнал от одного лица, бежавшего из России, что осенью предыдущего года В. Ф. был внезапно арестован и посажен, в условиях строгой изоляции, во внутреннюю тюрьму ГПУ.

А. С. Огаджанов

С Артемием Степановичем Огаджановым, молодым армянином, с подчеркнуто горбатым носом, в первое время студенчества я был ближе, чем с кем-либо другим. Он часто бывал у меня на дому, где к нему проявляла внимание и моя тетка Лидия Ивановна, у которой я жил. Огаджанов часто ходил оборванным. Мы в таких случаях силою снимали с него одежду, а Л. И. зашивала ему его лохмотья, пока Огаджанов сидел раздетый в моей комнате и ворчал по поводу сотворенного над ним насилья.

После беспорядков 1889 года между нами начался холодок. Огаджанова кто-то настроил, будто является несправедливым, что меня не исключили из университета, и это поразило воображение Огаджанова.

– Тебя должны были исключить!

– Может быть, и были должны, но не исключили. Чему ты удивляешься? По-моему, и тебя должны были исключить, а между тем тоже не исключили!

Это последнее обстоятельство ему неправильным не казалось. Под конец наша дружба перешла в сухое знакомство.

Уже на четвертом курсе Огаджанов увлекся армянским революционным движением и отошел от нашего студенческого кружка. Это было, пожалуй, последовательно. Он не раз мне высказывал:

– Существуют две жестоко и несправедливо гонимые нации: евреи и еще больше – армяне!

Затем Огаджанов, не окончив курса, совсем бросил университет. У него в армянских кругах разыгралась какая-то некрасивая романическая история. Потом он уехал в Англию. Говорили, будто он поступил в Лондоне на медицинский факультет.

Говорили также, что он стал активным армянским революционером и, в частности, занимался перевозкою оружия через Персидский залив для армян – повстанцев против турок. Стал деятельным членом армянского революционного общества «Дашнакцутюн»[161]161
  Партия «Дашнакцутюн», основанная в 1890 г. в Тифлисе, боролась за освобождение Турецкой Армении. Официальное название на русском языке – Армянская революционная федерация «Дашнакцутюн».


[Закрыть]… Затем я его потерял вовсе из виду.

Уже в старости, встречаясь в изгнании за границей с молодыми армянами-революционерами, я слышал от одного из них, будто весьма ими, революционерами, уважаемый Огаджанов живет сейчас в Египте в роли врача.

А. С. Довнар

Однокурсник мой Александр Довнар, к числу близких друзей не принадлежавший. Высокий худощавый блондин, поляк, сильно картавивший. Человек он был весьма порядочный, и мы относились к нему с симпатией.

Это было уже незадолго до окончания курса. Довнар мне рассказывает:

– Я живу теперь на Большом Фонтане. И, знаете, на соседней даче – замечательная брюнетка. Какие глаза! Хочу с нею познакомиться…

– Не влюбитесь только!

Проходит несколько дней:

– Узнал, кто эта брюнетка. Представьте, она оказалась содержанкой Х. Х.

Называет богатого одесского коммерсанта.

– Зовут ее Ольга Палем. Мы с нею все переглядываемся. Непременно познакомлюсь!

Познакомился. А некоторое время спустя, на мои вопросы, уже самодовольно усмехался.

Настала осень. Время было перед окончательными экзаменами. Не до разговоров было о романах. Из редких намеков Довнара я все же знал, что роман с Палем продолжается вовсю и что она бросила своего коммерсанта. По-видимому, эта женщина страстно привязалась к Довнару.

Года через полтора, когда я работал в Пулковской обсерватории, меня навестил Довнар. Он был в это время студентом Института путей сообщения.

– Ну, а как ваш роман с Палем?

Поморщился:

– Все еще продолжается. Она здесь – приехала за мною в Петербург.

Намекнул, что затянувшийся роман его тяготит, и он хотел бы с ним развязаться.

Прошло несколько месяцев. Вдруг во всех петербургских газетах запестрели известия о сенсационном убийстве. В номере второразрядной гостиницы заперлась с вечера парочка. Утром услышали в номере выстрелы. Взломали дверь. На постели труп молодого человека, а возле женщина с револьвером. Она не отрицала, что застрелила любовника. Назвала себя Ольгой Палем, а убитого – студентом Александром Довнаром.

Газеты наполнились фантастическими рассказами, подсказанными Палем. Будто бы Довнар соблазнил девицу, а затем хотел ее бросить. Оскорбленная в лучших своих чувствах Ольга Палем в ту роковую ночь, которая должна была стать прощальной, не выдержала и застрелила покидающего ее любовника. По адресу Довнара писались инсинуации. Насмешливо описывалась даже самая погребальная процессия: одинокая телега везла гроб покойного студента на кладбище, а позади шел только один дворник дома, где проживал покойный.

Суд – сплошной триумф для Ольги Палем. Героиня рисовалась жертвой, мстившей за поруганную любовь. Присяжные ее оправдали[162]162
  Неточность: оправданная судом присяжных 18 февраля 1895 г., при пересмотре дела О. В. Палем была признана виновной в убийстве, совершенном в запальчивости и раздражении, и приговорена к 10 месяцам тюремного заключения (см.: Кони А. Ф. Собрание сочинений. М., 1967. Т. 3. С. 448–473).


[Закрыть]. И сейчас же она получила несколько предложений руки и сердца. Выйдя за кого-то замуж, Ольга Палем скрылась с горизонта.

А. М. Бенкендорф

А. М. Бенкендорф был белокурый немчик, не выделявшийся способностями и несколько безалаберный. У него была навязчивая идея – разбогатеть! Мать его содержала скромную библиотеку, и, должно быть, семья испытывала нужду.

Бенкендорф постоянно носился с имеющими обогатить его проектами и предлагал принять в них участие и нам. То уговаривал открыть в складчину маленький писчебумажный магазин, то – купить совместно катер для буксировки в порту барж и парусников и т. п.

Когда мы были с ним на третьем курсе, между нами вышла крупная неприятность. Проф. Клоссовский по собственному побуждению поручил мне организовать студенческую научную экспедицию в Крым. Но несколько месяцев назад нечто подобное затевал и Бенкендорф. Теперь он обвинил меня в том, будто я похитил его идею о такой экспедиции.

Я потребовал рассмотрения этого дела в студенческом суде чести.

Выслушав обе стороны, суд, вместе со сторонами, отправился за показаниями к проф. Клоссовскому.

А. В. Клоссовский рассказал всю историю этого вопроса и категорически стал на мою сторону. Суд задал ему вопрос:

– Имел ли право Стратонов, не входя в сношения с Бенкендорфом, начать организацию экспедиции?

– Безусловно! Это было мое новое и самостоятельное поручение, нисколько не связанное с планами Бенкендорфа.

Выходим из кабинета Клоссовского. Бенкендорф обращается к суду:

– Да я вовсе не намерен признавать вашего суда над собой!

– Зачем же вы тогда шли в суд чести?

Бенкендорф поспешно удалился.

К несчастью, на следующий же день начали разыгрываться события, вызвавшие у нас беспорядки 1889 года и массовое исключение студентов. Исключен и выслан из Одессы был и почти весь состав студенческого суда чести.

Позже Бенкендорф предпринял шаги для примирения. Я от примирения отказался.

Вскоре затем он уехал к своему дяде в Баку, который владел небольшим нефтяным предприятием. Бенкендорф увлекся этим делом, бросил, не закончивши курса, университет, сделал и свои заявки на нефтяные участки.

И вот случилось то, что, как будто, бывает лишь в сказках. На его участке забил громадный фонтан нефти. И в одно утро наш Бенкендорф проснулся миллионером! Золотые мечты юности исполнились.

Он остался в Баку на всю последующую жизнь, став во главе своего уже крупного дела. Слышал я, что его предприятие пользовалось среди рабочих популярностью.

О. Я. Пергамент

Осип Яковлевич Пергамент был или сам выкрест из евреев, или сын выкрестов; кажется – последнее. Но по всему остальному, кроме религии, он оставался евреем. Человек он был способный, хорошо знал несколько иностранных языков. Хорошо владел и словом, хотя его речи были слишком цветисто-водянистые. Однако он многих отталкивал от себя чрезмерной развязностью, заходившей далеко. Доверия к нему не питали, и со стороны студентов расположением он не пользовался.

Будучи студентом, Пергамент занимался физической химией и высказывал мечты о получении профессуры по этой кафедре: студентам профессорское знание всегда импонирует. Но, в порядке очереди, на факультете была назначена тема проф. Клоссовским на соискание золотой медали – по земному магнетизму. Пергамент неожиданно стал писать на эту тему. Он конкурировал со студентом 4-го курса (Пергамент был на 3-м) С. Г. Попруженко, еще ранее того специализировавшимся по земному магнетизму и по метеорологии. Неудивительно, что на конкурсе победил Попруженко: ему была присуждена золотая медаль. Однако, чтобы не обескураживать Пергамента, Клоссовский исходатайствовал ему серебряную медаль.

Честолюбивый Пергамент был до крайности раздражен. Он отправил свою работу в Академию наук, с просьбой о проверке справедливости ее оценки Клоссовским. Работа была передана на рецензию проф. О. Д. Хвольсону.

Приехавши в следующем году в Одессу в роли председателя государственной испытательной комиссии, проф. Хвольсон говорил студентам:

– Надо удивляться развязности господина Пергамента! Сунуться с подобною работою в Академию наук…

В связи с этим Пергамент принял, при встречах, грубо-вызывающий тон по отношению к проф. Клоссовскому.

На последовавших затем государственных экзаменах Пергамент снова не имел удачи: окончил курс только с дипломом второй степени.

Честолюбивые мечты о профессуре на математическом факультете рассеялись как дым. Но Пергамента такое положение дел мало устраивало. Вскоре после этого он женился на дочери Сокольского, профессора юридического факультета, и под руководством тестя стал готовиться прямо к государственному экзамену на юридическом факультете. Ему выхлопотали право на их сдачу до прослушания курса. Через несколько лет Пергамент уже выступал на поприще адвокатуры.

Ему удивительно повезло. Он стал одним из популярнейших присяжных поверенных в Одессе, особенно в еврейской среде. Заработки Пергамента по адвокатуре молва определила тысяч в шестьдесят рублей в год или еще более.

Подошел 1905 год. В связи с общим революционным движением на юге возник известный проект устройства Черноморской, точнее – еврейской, республики. Целью ее было отторжение юга России от остального государства. Кандидатом в президенты проектируемой республики с еврейской стороны намечен… Иосиф Пергамент!

Республика, однако, не удалась, а последовало учреждение Государственной Думы. Пергамент, вообще легко приспособлявшийся политически, сумел пройти в два последовательных состава думы от Одессы – еврейскими и кадетскими голосами.

В Одессе распевали по этому поводу на мотив в ту пору популярного, но теперь забытого, танца «матчиш»[163]163
  Матчиш (порт. maxixe) – бразильское танго, популярное в Европе и США в конце XIX – начале XX в.


[Закрыть]:

 
Наш Иоселе Пергамент
Фур нах парламент;
Ер исст ди гроссен фише
Унд танцт матчише[164]164
  «Отправился в парламент; / Он – крупная рыба / И танцует матчиш» (нем.).


[Закрыть].
 

В Государственной Думе Пергамент избрал себе место в оппозиции. Своими выступлениями он умел привлекать к себе внимание.

Но он оказался замешанным в некрасивое дело в роли адвоката привлеченной к судебной ответственности авантюристки[165]165
  Речь идет об Ольге Штейн, одним из трех адвокатов которой был Осип Пергамент, – жене статского советника, обвинявшейся в мошенничествах, подлогах и растратах. Не явившись в суд 4 декабря 1907 г., она бежала из страны, но, арестованная 25 февраля 1908 г. в США, была выдана российским властям. На допросе Штейн показала, что именно Пергамент разработал маршрут ее зарубежной поездки и, склоняя к побегу, говорил, что «русское правительство не стоит того, чтобы отдаваться ему в руки». Как указывал 13 мая 1909 г. судебный следователь, Пергамент, «зная местонахождение Ольги Штейн заграницей, сносился с ней телеграммами по условному адресу, предупреждал об отсутствии опасности обнаружения и тем содействовал успеху совершенного ею побега». Расценивая подобного рода действия как укрывательство преступника, следователь постановил «присяжных поверенных округа С.-Петербургской судебной палаты Осипа Пергамента, Леонида Базунова и Григория Аронсона привлечь к следствию в качестве обвиняемых…» (ГАРФ. Ф. 124. Оп. 27. Д. 888. Л. 5–9).


[Закрыть]. Судя по газетам, и лично Пергаменту угрожали судебные неприятности. Внезапная смерть – писалось о разрыве сердца[166]166
  О. Я. Пергамент покончил с собой (отравился морфием).


[Закрыть] – положила конец его карьере.