Текст книги "Самураи. Первая полная энциклопедия"

Глава 15
Арсенал самурая

 
Меч при жизни любил…
Гонят теперь взбираться
По веткам Древа мечей.
Заграды рогатые копья,
Щетинясь, впиваются в грудь.
 

Сайгё (Сато Норикиё) (1118–1190)[14]14
  Перевод В. Марковой.


[Закрыть]

Если мы представим себе арсенал самурая, причем сравним его с арсеналом средневекового рыцаря из Западной Европы, то разница в количестве и качестве образцов сразу же бросится нам в глаза. Начнем с того, что арсенал самурая будет намного богаче. Кроме того, образцы находящегося там оружия будут практически не сопоставимы с европейскими. То, что меч – это «душа самурая» – наслышаны все, поскольку писали об этом не один раз. Однако был ли он их главным оружием, и если «да», то всегда ли так было? Вот меч у рыцаря – да, действительно символом рыцарства являлся всегда, но с мечом самурая все не так однозначно. Ну, во-первых, это не меч, а сабля, мы просто по традиции называем самурайский клинок мечом, а во-вторых, главным его оружием он был далеко не всегда! И вот тут лучше всего будет вспомнить… легендарных мушкетеров Александра Дюма! Называли их так потому, что главным их оружием являлся тяжелый фитильный мушкет. Однако герои романа пользуются им разве что во время обороны бастиона Сен-Жерве. В остальных главах они обходятся шпагами, и почему так – понятно. Ведь именно меч, а затем и его облегченная версия – шпага являлись в Европе символами рыцарства и принадлежности к дворянскому сословию. Причем собственно шпагу в Европе мог носить даже крестьянин. Купил и носи! Но вот того, чтобы ею владеть, нужно было долго учиться! А позволить себе это могли только лишь дворяне, но никак не крестьяне. Зато воевали мушкетеры отнюдь не шпагами, и точно так же обстояло дело и с японскими самураями. Меч среди них стал особенно популярен в годы… мира, то есть в эпоху Эдо, когда из боевого оружия он превратился в символ самурайского сословия. Воевать самураям стало не с кем, работать было ниже их достоинства, вот они и занялись тем, что начали оттачивать свое фехтовальное искусство, открывать фехтовальные школы – одним словом, культивировать искусство древности и всячески его пропагандировать. В реальном же бою самураи мечами, конечно, тоже пользовались, но вначале делали это лишь только в крайнем случае, а до того использовали лук!

Японский самурай с луком юми. Выставка «Самураи. 47 ронинов». Москва

В древних японских стихах недаром было сказано: «Лук и стрелы! Лишь они счастья всей страны оплот!» И эти строки наглядно подтверждают, насколько важным для японцев всегда считалось именно кюдо – искусство стрельбы из лука. Лучником в Древней Японии мог стать только знатный воин. Его так и называли юми-тори – «держатель лука». Лук – юми и стрела я – считались у японцев священным оружием, а фраза «юмия-но мити» («путь лука и стрел») была синонимом выражения «путь самурая», то есть «бусидо». Даже такое сугубо мирное выражение, как «семья самурая», и то в буквальном смысле при переводе его с японского означает «семья лука и стрел», да и сами японцы в китайских хрониках именовались «Большой лук».

О значении лука свидетельствует один из эпизодов «Хэйкэ Моногатари» («Сказание о Хэйкэ»), самом известном японском военном повествовании XIV века, где рассказывается, как в 1185 году, во время сражения на берегу у Ясима, главнокомандующий Минамото-но Куро Ёсицунэ (1159–1189) уронил в воду свой лук и отчаянно сражался, чтобы его вернуть. Воины противника с лодок пытались выбить его из седла, а свои воины умоляли забыть о нем, но он бесстрашно сражался с первыми и не обращал внимания на вторых. Когда же, наконец, он смог достать свой лук и вернулся на берег, то его ветераны начали открыто возмущаться подобным безрассудством и сказали: «Это было ужасно, господин. Ваш лук может стоить тысячу, десять тысяч золотых, но разве он стоит того, чтобы подвергать риску вашу жизнь?»

На это Ёсицунэ ответил: «Дело не в том, что я не хотел расставаться со своим луком. Если бы у меня был лук, подобный луку моего дяди Тамэтомо, который могли натянуть только два, а то и три человека, я, быть может, даже намеренно оставил бы его врагу. Но мой лук плохой. Если бы враги узнали, что это я владел им, они бы смеялись надо мной: «Посмотрите, и это лук полководца Минамото Куро Ёсицунэ!» Я не хотел бы этого. Поэтому я рисковал жизнью, чтобы вернуть его».

Японский фитильный пистолет XVIII в. Серпентин изогнут, его головная часть имеет паз цилиндрической формы для фитиля. Нижняя часть серпентина фиксируется в боевом положении шепталом. Спуск выполнен в виде выступа округлой формы, который имеет сквозное отверстие, спусковая скоба на пистолете отсутствует. Пороховая полка имеет крышку П-образной формы с поводком. Крышка пороховой полки закреплена на оси в передней части пороховой полки. Пороховая полка имеет щиток, защищающий глаза стрелка во время выстрела. Пистолет имеет слегка сужающийся восьмигранный бронзовый ствол с утолщением цилиндрической формы, расположенным у дульного среза. Ствол богато украшен орнаментом из золотой и серебряной насечки в виде изображения дракона на фоне облаков и имеет три короткие надписи иероглифами. Прицельные приспособления представляют собой мушку в верхней части утолщения ствола у дульного среза и целик в верхней казенной части ствола. Рукоять пистолета из лакированной древесины коричневого цвета. Поверхность рукояти украшена изображениями мона клана Токугава. Рукоять имеет сквозные отверстия округлой формы и прямоугольной формы, которые армированы бронзовыми вставками. Под стволом в отверстии рукояти имеется деревянный шомпол. Длина пистолета 346 мм.

В «Хоган Моногатари» («Сказание об эпохе Хоган»), где описываются военные действия 1156 года, о Тамэтомо (1149–1170), дяде Ёсицунэ, говорится как о лучнике настолько сильном, что после того, как его взяли в плен, враги выбили ему долотом руки из плечевых суставов, чтобы он больше не мог стрелять из лука. Звание «лучника» (юмитори) оставалось почетным титулом для отличившегося самурая еще долго после того, как на смену луку пришел меч. Так, например, военачальника Имагава Ёсимото (1519–1560) называли «Первым лучником Восточного моря».

Свои луки японцы выделывали из древесины бамбука, причем японские луки, в отличие от луков других народов, которые также использовали бамбук, делались очень большими и асимметричными – в Японии считалось, что именно так воину будет удобнее целиться и стрелять. Две трети лука находилось выше рукояти и только одна треть – ниже, что было особенно удобно для стрельбы с коня. По длине юми превосходит английский «длинный лук» и достигает иногда 2,5 метра. Истории известны случаи, когда такие луки делались еще длиннее. По легенде, у легендарного японского лучника Минамото (1139–1170) лук достигал 280 см. Согласно историческим источникам, в Средневековье лук иногда делали настолько тяжелым, что одному человеку было не под силу его натянуть. Юми, применявшиеся в морских сражениях, натягивали сразу семь человек. Сегодня японский лук изготавливается, как и в древние времена, из бамбука, дерева и кожи. Стандартная дистанция прицельного полета стрел составляет 60 метров, в руках мастера такое оружие стреляет на расстояние до 120 метров. На некоторых луках японцы укрепляли наконечники, словно у копий, что позволяло этому виду оружия, называвшемуся юми-яри («лук-копье»), совмещать в себе возможности и лука, и копья. Древки стрел выделывались из полированного бамбука или ивы, а оперение – из перьев. Наконечник ядзири нередко представлял собой настоящее произведение искусства. Изготовляли их специальные кузнецы, оставлявшие свою подпись на самом острие. Формы наконечников могли быть самыми разными, часто непривычными для европейцев, например, существовали раздвоенные наконечники. Каждый самурай носил в колчане «родовую стрелу», на которой было написано его имя. По ней узнавали убитого на поле боя так же, как в Европе это делали по гербу на щите, а победитель забирал ее в качестве трофея. Цуру – тетива лука – делалась из специальной растительной ткани и покрывалась воском. Каждый лучник носил с собой запасную тетиву гэн, которую клали в колчан или наматывали на специальное кольцо-катушку цурумаки.

Булава кумадэ представляет собой яркое слияние двух стилей китайского и японского островного оружия.

А вот здесь Утагава Куниёси, скорее всего, явно перестарался. Отдача такого орудия будет слишком велика для человека, как бы он силен ни был! Правда, известно, что в данном случае на этой ксилографии изображен театральный актер, играющий роль самурая. То есть это может быть театральный аксессуар, а размер его столь велик, чтобы он был хорошо виден со сцены!

Бронзовая булава, изготовленная в китайском стиле.

Дзюттэ – оружие японских полицейских.

Ури-дзуэ, или тигирики – «маховая трость». Практически это большой походный кистень с рукоятью в виде посоха монаха фури-дзуэ был схож с металлической или бамбуковой палкой длиной около 1 м 50 см со скрытой внутри цепью с грузиком-кистень. Это прекрасное комбинированное оружие, которым можно колоть и наносить рубящие удары. Вылетающий кистень, подвешенный на цепи, позволял застигнуть противника врасплох и нанести ему удар в тот момент, когда он к этому совсем не был готов.

А вот и немного необычное и в то же время очень характерное для японцев оружие: кинжал танто-яри, клинком для которого служил… наконечник копья!

Дзютте-сай («сила десяти рук») – культовое оружие в средневековой Японии, заменявшее самураю короткий поясной меч – вакидзаси или танто, на официальных приёмах или при посещениях ими питейных заведений, причем пользовались им самураи разных рангов. Это оружие имело большое количество вариантов, от самых простых до весьма ценных и очень дорогих, получивших по прошествии времени – титул кокухо (национальное достояние). Его часто снабжали цубой и ножнами, а в редких случаях даже приделывали клинок от короткого меча. Носили его заткнутым за пояс оби наподобие нихонто. Широкое распространение это оружие имело у полиции времен Эдо. Дзютте-сай обычно подвешивали на запястье при помощи темляка, привязанного к кольцу на рукоятке. Длина изображенного на фотографии образца 47 см. Вес 1,2 кг.

Многое в японском искусстве стрельбы из лука – кюдо, по европейским понятиям, выходит за рамки разумного и недоступно пониманию современного человека. Так, например, считалось, что стрелку в этом наполовину мистическом искусстве принадлежала лишь роль посредника, а сам выстрел осуществлялся словно бы и без его прямого участия. В стрельбе из лука выделяли четыре стадии: приветствие, подготовка к прицеливанию, прицеливание и пуск стрелы (он мог производиться из положения стоя, сидя, с колена; самурай мог стрелять, даже сидя верхом на коне, причем не из стационарного положения, а на всем скаку, как и древние скифы, более поздние монголы и североамериканские индейцы!).

Получив от оруженосца стрелу и лук, воин буси вставал со своего места и, преисполнившись чувством собственного достоинства, принимал соответствующую позу. Благодаря спокойному дыханию самурай достигал «спокойствия духа и тела» (додзикури) и был готов к выстрелу (югумаэ). Стрелок поворачивался левым плечом к цели, держа лук в левой руке. Ноги он расставлял на длину стрелы, стрелу клал на тетиву и удерживал ее пальцами, а сам тем временем, полностью расслабив мускулы рук и груди, поднимал лук над головой, чтобы натянуть тетиву. Дыхание в этот момент производилось не полной грудью, а животом, что позволяло рукам и грудной мускулатуре пребывать в расслабленном состоянии. После мгновения, предшествовавшего непосредственному пуску стрелы, производился сам выстрел – ханарэ. Физические и психические силы самурай должен был сконцентрировать на «великой цели», стремлении соединиться с божеством, но ни в коем случае не на желании попасть в цель и не на самой мишени. Произведя выстрел, стрелок опускал лук и возвращался на прежнее место.

Книга в книге. Четыре стрелы в одну цель!

Что касается меткости, то тут японские лучники показывали порой просто фантастические результаты, о чем сохранились свидетельства европейцев-очевидцев. А вот как в своем романе «Сёгун» о японской стрельбе из лука написал Джеймс Клейвелл:

«На этот раз Бунтаро не выпил. Он поставил полную чашку и посмотрел на Блэксорна своими маленькими глазками. Потом позвал кого-то со двора. Седзи тут же раскрылись. Его телохранитель, всегда бывший настороже, поклонился и протянул его огромный лук и колчан. Бунтаро взял его и что-то быстро и горячо сказал Блэксорну.

– Мой муж говорит, что вы хотели видеть, как он стреляет, Анджин-сан. Он думает, что завтра будет слишком поздно. Сейчас подходящее время. Вот там ворота вашего дома. Он спрашивает, какой столб вы выбираете?

– Я не понимаю, – сказал Блэксорн. Главные ворота находились на расстоянии в сорок шагов, через сад, но сейчас они были совсем не видны через закрытые седзи правой стены.

– Левый или правый столб? Пожалуйста, выберите, – она была как-то странно настойчива.

Почувствовав что-то нехорошее, он посмотрел на Бунтаро. Тот сидел сам по себе, забыв о них, квадратный безобразный тролль, смотрящий в пространство.

– Левый, – сказал он, заинтригованный.

– Хидари! – сказала она.

Бунтаро тут же выхватил стрелу из колчана, все так же сидя, поднял лук на уровень глаз и выпустил стрелу с дикой, почти сказочной плавностью. Стрела метнулась к лицу Марико, тронула прядь волос, пролетела мимо и исчезла, пройдя через бумагу седзи в стене. Вторая стрела была пущена почти до того, как исчезла первая, потом еще одна, каждая из них проходила в дюйме от лица Марико. Она оставалась спокойной и недвижимой, сидя, как всегда, на коленях.

Пролетела четвертая, последняя стрела. Молчание было наполнено отголосками звона тетивы. Бунтаро выдохнул и медленно откинулся назад, лук он положил на колено. Марико и Фуд-зико вздохнули и с улыбками стали кланяться и хвалить Бунтаро, он кивнул им и слегка поклонился. Все посмотрели на Блэксорна. Он знал, что был свидетелем почти что чуда. Все стрелы прошли через одну и ту же щель в седзи».

Позднее лук юми из оружия благородного всадника превратился в оружие простого пехотинца асигару, однако и в этом качестве нисколько не потерял в уважении к себе. Даже появление огнестрельного оружия не умалило его значения, так как лук был более скорострельным и надежным, чем примитивные, заряжающиеся с дула аркебузы. Интересно, что японцы знали также и арбалеты, в том числе и скопированные с китайских, многозарядные арбалеты докю, но широкого распространения они так и не получили.

Кстати, лошадей и всадников специально обучали умению переплывать реки с бурным течением, причем сам самурай должен был еще при этом и стрелять из лука! Поэтому лук обязательно покрывали лаком (обычно черным) для защиты от влаги и окрашивали. Короткие, сложносоставные луки, подобные монгольским, японцам тоже были известны, и они их применяли. Вот только их использование затруднялось тем, что в Японии большое распространение получил буддизм, и многие воины, будучи буддистами, с отвращением относились к таким вещам, как жилы и рога убитых животных, и не могли их касаться, а без этого сделать короткий, но мощный лук просто невозможно.

Секира оно с элегантным лаковым футляром для лезвия.

Секира ямабуси-оно.

Японское древковое оружие. Сверху вниз: копье дзюмондзи-яри, содэ-гарами, нагината без футляра и с футляром для длинка.

А вот в Западной Европе феодалы лук в качестве боевого оружия не признавали. Уже древние греки считали лук оружием труса, а римляне называли его «коварным и ребячливым». Карл Великий требовал от своих воинов носить лук, издавал соответствующие капитулярии (указы), однако нимало в этом не преуспел! Спортивный снаряд для тренировки мышц – да, охотничье оружие – добывать себе пропитание в лесу, сочетая приятное времяпрепровождение с полезным делом, – да, но воевать с луком в руках против других таких же рыцарей, как и он сам, – да Боже упаси! Причем и луки, и арбалеты в европейских армиях использовали, но… набирали для этого простолюдинов: в Англии – йоменов-крестьян, во Франции – генуэзских арбалетчиков, а в Византии и государствах крестоносцев в Палестине – мусульман-туркопулов. То есть в Европе главным оружием рыцаря изначально был обоюдоострый меч, а лук считался оружием, недостойным благородного воина. Более того, лучникам-всадникам в европейских армиях запрещалось стрелять с коня. С благородного животного, каким считался конь, нужно было сначала сойти, а уж потом стрелять из лука! В Японии было наоборот – именно лук с самого начала являлся оружием благородных воинов, а меч служил для самозащиты в ближнем бою. И только когда войны в Японии прекратились, а искусство стрельбы из лука, по большому счету, потеряло всякий смысл, на первое место в арсенале самурая как раз и вышел его меч, по сути дела, ставший к этому времени аналогом европейской шпаги. Конечно, не по своим боевым характеристикам, а по той роли, которую он играл в тогдашнем японском обществе.

Кусарикама – серп с цепью, применялся как самураями, так и легендарными ниндзя.

И с копьями дело обстояло примерно так же! И в самом деле, ну зачем воину копье, когда к его услугам мощный и дальнобойный лук?! Но, с другой стороны, многообразие японского древкового оружия просто поражает. Однако в отличие от западноевропейских рыцарей, использовавших копья с самого начала своей истории, в Японии наибольшее распространение копья получили лишь только в середине XIV века, когда их все чаще стали применять против всадников-самураев. Но, опять же, не сами всадники, а пехотинцы-асигару! При этом копье японского пехотинца яри могло иметь длину от 1,5 до 6,5 м. Чаще всего это было копье с обоюдоострым лезвием хо, но существовали копья и с несколькими остриями, крючьями и даже лунообразными клинками, приделанными к наконечнику и отведенными от него в стороны. Пользясь копьем яри, самурай наносил колющий удар правой рукой и поворачивал его, чтобы проткнуть им доспехи противника, а левой рукой просто поддерживал древко. Поэтому древко яри покрывали лаком, гладкая поверхность позволяла легко вращать его в ладонях. Позднее, когда появились длинные яри, ставшие оружием против конницы, их стали использовать скорее уже как ударное оружие. Такими копьями обычно были вооружены отряды пеших воинов асигару, напоминавшие древнюю македонскую фалангу с длинными пиками, уставленными одна к одной.

Формы наконечников различались, как и их длина, из которых самые длинные достигали 1 м. В середине периода Сэнгоку древко яри удлинилось до 4 м, но конным самураям было удобнее управляться копьями с короткими древками, а самые длинные яри так и остались оружием пехотинцев асигару. Другим интересным видом древкового оружия типа боевых вил была сасумата, или футомата-яри. Она имела раздвоенный, наподобие рогатки, металлический наконечник, заточенный изнутри, и часто использовалась полицейскими при задержании противника, вооруженного мечом. Придумали в Японии и нечто, напоминающее садовый трезубый рыхлитель и называвшийся кумадэ («медвежья лапа»). На его изображениях можно часто увидеть цепь, обмотанную вокруг древка, которая, по-видимому, прикреплялась к запястью или к доспехам, чтобы оно не потерялось в бою. Использовалась эта оружейная диковинка при штурме замков, во время абордажа, а вот в полевом бою с ее помощью можно было зацепить вражеского воина за рога-кувагата на шлеме или за шнуры на доспехах и стащить с коня или со стены. Другой вариант «медвежьей лапы» и вовсе представлял собой палицу с растопыренными пальцами руки, причем целиком и полностью изготовленной из металла! Полицейские применяли содэ-гарами, оружие с расходящимися в стороны от древка крюками, которыми они зацеплялись за рукава правонарушителя, чтобы не дать ему воспользоваться своим оружием. На флоте использовался подобный же абордажный крюк ути-каги.

Древковым оружием, не имевшим аналогов в Европе, были гэккэн и ягара-могара. Гэккен имел острие в форме вороньего клюва и еще одно в форме полумесяца, развернутое наружу. Таким «приспособлением» можно было захватить воина за шею и сбросить с коня. Либо ударить тычком в шею, в чем тоже было мало хорошего, даже несмотря на доспехи. Ягара-могара представляла собой самые настоящие грабли Т-образной формы, верхняя часть которых, окованная металлом, была сплошь утыкана острыми шипами. Такого оружия в арсенале европейских рыцарей не было уж точно, а вот самураи не гнушались его применять. Правда, опять-таки не столько на войне, сколько в мирную эпоху Эдо, чтобы взять преступника живым.

Поскольку щитами самураи не пользовались, копье они держали двумя руками и также обеими руками наносили им удар. Ксилография Цукиока Ёситоси.

Содэ-гарами («запутанный рукав») также применялся для поимки преступников. Сам способ работы с ним прост до гениальности. Достаточно приблизиться к противнику и с силой ткнуть в него наконечником содэ-гарами (при этом будут ли причинены ему увечья или нет, значения не имеет!), чтобы его крючья с загнутыми, словно рыболовные крючки, концами впились ему в тело. Именно таким образом и пленяли убийц, грабителей и буйных гуляк во времена Эдо. Ну а в бою содэ-гарами старались зацепить противника за шнуровку на доспехах и стянуть с коня на землю. Так что наличие на японских доспехах большого количества шнуров представляло «палку о двух концах». В определенных случаях для их обладателя оно было просто смертельно опасно!

Отдельного упоминания заслуживает и такое японское оружие, как боевые серпы, представлявшие собой клинок в форме вороньего клюва, который закреплялся на древке под прямым углом. Такой серп (кома) на длинной рукояти превращался в умелых руках в очень опасное древковое оружие. Наигама (или року-сякугама – «серп длиной в шесть сяку») имела древко длиной до 1,8 м, а о-гама («большой серп») – до 1,2 м. Эти виды оружия часто встречаются на рисунках XII–XIII веков, и соответственно о них говорится и в хрониках. Использовали это оружие обычно для подрезания ног лошадям, а во флоте – в качестве багров и для обрубания морских водорослей, затруднявших движение лодок на мелководье. Однако таким оружием можно было не только резать водоросли, но и наносить удары, подобные ударам европейским клевцом. Сюда же можно отнести и тоэй-ноборигама – древковое оружие длиной 1,7 м, с Г-образным навершием в виде узкого топора с заточенной нижней кромкой, как у серпа. Во всяком случае, те же самые крестьяне, например, могли очень легко вооружиться такими вот серпами, привязав их к длинным бамбуковым древкам.

Содэ-гарама. XVIII в.

Впрочем, серп с присоединенной к рукояти цепью – нагэ-гама или кусари-гама – также входил в арсенал самураев и применялся ими при обороне замков и крепостей: его бросали в осаждавших, а затем тут же выдергивали назад при помощи цепи. В умелых руках это оружие было также очень опасным.

На короткие древки японских копий и прочего древкового оружия обычно шла древесина дуба, на длинные – легкий бамбук. Окрашивались они в черный или красный цвет, в зависимости от цвета доспехов. У каждого наконечника, что, кстати, для европейцев было совсем не характерно, были лакированные ножны (разве что только совсем уж невероятная ягара-могара их не имела по объективным причинам!), нередко инкрустированные перламутром, и вдобавок матерчатый чехол, предохраняющий их от дождя. Инкрустировалось перламутром также и древко в районе наконечника. В том числе даже у содэ-гарами. И, кстати, тут следует заметить, что копья японских асигару были самыми длинными в мире (до 6,5 м!), то есть длиннее, чем в Европе, и значительно!

Вот так при помощи содэ-гарама полицейские эпохи Эдо и ловили опасных преступников. Старинный японский рисунок.

Метательные дротики в Японии также были известны, и, опять же, многие из них считались именно женским оружием! Например, дротик ути-нэ длиной около 45 см с оперением, как у стрелы. Его держали на специальных держателях над дверью. В случае нападения достаточно было протянуть руку, чтобы схватить его и метнуть!

А вот такое оружие, как нагината, во-первых, тоже считалось мечом (хотя в Европе ее бы однозначно назвали алебардой!), а во-вторых, еще и женским оружием! Каждая дочь самурая, выходя замуж, получала в приданое целый набор таких «алебард», а курс фехтования на них девушки проходили задолго до брака. Впрочем, применяли нагинату женщины и вступив в брак, хотя и не все, конечно. История донесла до нас имя Томоэ Годзэн – одной из немногочисленных женщин-самураев, которая сражалась с мужчинами наравне. Так, в битве при Авадзи в 1184 году, где она сражалась вместе со своим мужем Минамото Ёсинака, он, видя, что сражение проиграно, приказал ей спасаться и уйти. Однако она рискнула его ослушаться и ринулась на врага. Вступив в бой с одним из знатных самураев, она ранила его нагинатой, стащила с коня, а затем и вовсе прижала к своему седлу и отрезала голову. Только после этого она послушалась приказа своего супруга и покинула поле боя, на котором сам Ёсинака погиб!

А вот что сообщает о Томоэ Годзэн «Хэйкэ Моногатари»:

«…Томоэ была чрезвычайно красива, с белой кожей, длинными волосами, очаровательными чертами лица. Она была также искусной лучницей, а в бою на мечах одна стоила сотни воинов. Она готова была биться с демоном или с богом, на коне или пешей. Она обладала великолепным умением укрощать необъезженных лошадей; невредимая спускалась с крутых горных откосов. Какой бы не была битва, Ёсинака всегда посылал ее вперед как своего первого капитана, экипированную отличной броней, огромным мечом и мощным луком. И она всегда совершала больше доблестных деяний, чем кто-либо другой из его войска…»

Конечно, существовали и просто огромные нагинаты для мужчин, и ее более тяжелая разновидность – бисэнто со значительно более массивным клинком, которым можно было вполне отрубить голову не только человеку, но и лошади. И тот и другой вид оружия показал себя превосходным оружием ближнего боя. Благодаря широкому размаху их использовали для подрезания ног лошадям, а потом добивали всадника после его падения на землю. Однако вплоть до конца периода Хэйан (794–1185) этим оружием пользовались лишь пехотинцы и воины-монахи (сохэи). Благородные же воины (буси) оценили клинок нагината только во время войны Гэмпэй (1180–1185), ставшей своеобразной переходной эпохой между периодами Хэйан и Камакура (1185–1333). В это время она применяется особенно широко, что определенным образом даже сказалось на самурайских доспехах. Так, поножи сунэатэ потому-то и появились, что нужно было как-то защитить ноги воина от этого страшного оружия. Оно проявило себя и во время монгольских вторжений (1274 и 1281), да и в повседневной жизни нагината играла важную роль как оружие, с помощью которого женщина могла защитить свой домашний очаг.

Столь же важным оружием женщин являлся и кинжал кайкен, с которым они никогда не расставались, а прятали в широком рукаве своего кимоно. Применять его следовало также для защиты родного дома, но главным образом для совершения сугубо женского сэппуку в критических обстоятельствах, которое совершали ударом кайкеном в сонную артерию! Женщины из самурайских семейств учились владеть также и мечом, и случаи, когда они применяли его в бою, известны из истории. Впрочем, известны они также и по историческим романам, хотя насколько все описанное соответствует исторической правде, сказать очень сложно.

Книга в книге. Женщина с мечом.

А вот как такой поединок описан в романе Джеймса Клейвелла «Сёгун»:

– Подождите! – приказала Марико. Мертвенно бледная, она вышла из паланкина, подняла меч Есинаки, вынула из ножен и одна пошла вперед…

– Вы знаете, кто я! Пожалуйста, уйдите с моего пути!

– Я – Кодзима Харутомо, шестой легион, капитан. Пожалуйста, извините меня, вам нельзя здесь пройти, госпожа! – гордо заявил серый.

Она кинулась вперед, но ее удар был остановлен. Серый отступил и занял оборонительную позицию, хотя легко мог убить Марико. Он медленно отступал по переулку, она шла следом за ним, но он легко парировал все ее удары… Она еще несколько раз пыталась втянуть его в схватку, наносила рубящие, режущие удары, все время пыталась яростно атаковать, но самурай каждый раз ускользал, уклонялся от ударов, сдерживал ее, сам не атаковал, давая ей полностью себя измотать. Делал он это серьезно, с достоинством, оказывая ей всевозможные знаки уважения, которых она заслуживала. Она атаковала еще раз, но он парировал ее выпад, который прикончил бы менее искусного фехтовальщика, и отступил еще на шаг. С Марико градом струился пот. Один из коричневых выступил было вперед, пытаясь ей помочь, но командир приказал ему остановиться, зная, что никто не должен вмешиваться. Самураи с обеих сторон ждали сигнала, страстно желая вмешаться в битву…

Мальчик, стоявший в толпе, спрятал лицо в маминых юбках, но она мягко отстранила его и встала на колени.

– Смотри, пожалуйста, мой сын, – пробормотала она, – ты самурай!

Женщина-воин Томоэ Годзэн. Ксилография Гэкко Огата (1859–1920).

Впрочем, кинжалами пользовались не только женщины. Имелись они также и в арсенале у самураев, причем не только парный длинному мечу короткий клинок вакидзаси, считавшийся отнюдь не кинжалом, а мечом, но и многие другие образцы этого оружия. Например, это танто и айгути. Танто имел нормальных размеров гарду и походил на уменьшенную копию короткого меча. Айгути (буквально – «раскрытый рот»), как правило, не имел обмотки на рукояти, также покрывавшая ее кожа ската или акулы была очень хорошо видна. В связи с отсутствием гарды он не имел и шайб сэппа, а крепление на ножнах имело вид свободно свисающего кольца.

Считается, что танто носили самураи, состоявшие на службе, а айгути – те, что вышли в отставку (как доказательство, что они еще на что-то способны, потому что кинжал, пусть даже и без гарды, – это все же кинжал). Использовали самураи и оригинального вида стилет – хативара, у которого в отличие от его европейского собрата клинок был не прямым, а изогнутым, да еще и заточку имел с внутренней, вогнутой стороны. Такими тонкими клинками пробивали панцири, однако японцам были известны и обоюдоострые клинки с долом, прикрепленные на традиционную японскую рукоять – ёроидоси-танто, причем клинок его был очень похож на наконечник японского копья су-яри.

Другим «заточенным наоборот» образцом японского клинкового оружия был кинжал кубикири-дзукури. Его клинок с большой кривизной также имел заточку по вогнутой стороне, а острие так и вовсе отсутствовало. Слово «кубикири» переводится как «отрезатель головы», так что предназначение его понятно. Такие кинжалы носили слуги высокопоставленных самураев, чья работа состояла в том, чтобы с его помощью отрезать головы мертвым врагам, поскольку те служили «боевыми трофеями». Хотя такое применение было, безусловно, реальным в древние времена, к XVII веку кинжалы кубикири-дзукури носили в основном в качестве знака отличия. «Мол, вот что мне досталось от моих воинственных предков – смотрите!»