Текст книги "Вечеринка моей жизни"

– Ты совершаешь серьезную ошибку. Вы с сестрой совершаете самую большую ошибку в своей жизни. А ты не думал о том, что никогда не получишь лучшего предложения, чем мое? Ты об этом пожалеешь.

Дядя Монти говорил, как придурок, которым всегда был. Манипулятор. Эмоциональный агрессор, как и большинство Хокинсов, за исключением его отца. Откуда взялся Стюарт? Нашли в капусте?

Маркос пожал плечами.

Сколько раз ему ставили ультиматумы? Он уже потерял им счет. Он слышал их от людей, которых любил и которыми восхищался. Поэтому услышав отчаянные угрозы дяди Монти, Маркос был готов рассмеяться. Он решил последовать примеру своей матери, которая говорила: «Не придавай значения сказанному», и, если его дядя считал, что Маркос делает что-то неправильно, значит, все было наоборот.

Он увидел приближающегося Дрю, дрессировщика лошадей, который был одет в идеально сидящий смокинг, но выглядел он напряженным, словно ему было некомфортно. Ничего удивительного, в конце концов, Дрю, чемпион родео, привык к джинсам и фланелевым рубашкам, но он тоже шел на уступки ради работы, которую любил. Маркос собирался делать то же самое, даже если ему еще не нравилась эта работа. Но он хотел попытаться.

– Благодарю за оказанное доверие, но теперь, извини. Мне нужно идти. – Он приподнял воображаемую шляпу перед своим дядей и ушел.

Маркос задумался, где ему раздобыть миллионы, необходимые, чтобы выкупить доли братьев его отца. Но ради всего, что свято, он собирался сделать это. Он поклялся на могиле своей матери.

Глава 7

Надя

Надя нуждалась в девичнике. Бокалы с коктейлем «Маргарита» или розовым вином. Немного ласки и заботы, чтобы успокоить разбитое сердце и уязвленное эго. Что-нибудь, что помогло бы ей прийти в себя. Что, черт побери, она натворила?

Она поднялась по ступенькам в свою квартиру, с ужасом ожидая того момента, когда откроет дверь и столкнется лицом к лицу со своей новой реальностью. Чем выше она поднималась, тем глубже погружалась в темный океан воспоминаний о вчерашнем вечере. Каждый раз, когда ей казалось, что она поднялась над гребнем новой волны горя, на нее обрушивалась еще одна, оставляя ее хватать ртом воздух.

Но это не значит, что она могла просто дать волю своим эмоциям среди колясок и детских пластиковых машинок, принадлежащих соседям снизу. Надя Ноэми Паласио не могла потерять самообладание на публике. Она продолжала тащиться домой, удушающие воспоминания безжалостно вспыхивали в ее голове, как всплывающие окна рекламы на компьютере, которые невозможно заблокировать.

Прошлым вечером в это время она была так счастлива, разговаривая по телефону с Мэди. Они наконец-то смогли созвониться, несмотря на разные графики работы. Каждый раз, когда Надя уходила с работы, Мэди только начинала свою. Ведь ее клиентами были в основном занятые женщины, такие как Надя, которые пытались восстановить связь со своим телом и душой после того, как полностью отдались работе. Надя еще не приняла ее приглашение вернуться в студию для исцеляющей звукотерапии. В первый и последний раз, когда она посетила одно из этих занятий расслабляющей йоги, вибрация гонга, призванная успокоить ее тело и чувства, должно быть, сотворила свое волшебство, потому что у Нади случился приступ паники. Последний раз она испытывала такое во время учебы в колледже.

Пережитое оставило ее в растрепанных чувствах. Мэди, будучи преданным и терпеливым другом, постаралась оставить ее в покое, в котором она нуждалась, чтобы сделать выбор и снова посещать занятия.

Надя рассказывала ей о цветах и последних деталях приготовления к свадьбе. В течение многих лет Надя, Мэди и Стиви планировали свадьбы своей мечты, даже когда у них не было парней, и даже когда Стиви сказала, что никогда не выйдет замуж. Особенно в те времена. Можно было бы подумать, что за месяц до самой свадьбы каждая мелочь уже будет согласована и учтена. Но всплыло так много неожиданных проблем.

Но предательства Брэндона Надя совсем не ожидала.

Может, лет десять назад, когда они были еще совсем детьми. Но не сейчас.

Мэди перебила ее рассказом о своем парне и одном из инструкторов по йоге, ответственных за выездное занятие, заставив Надю смеяться до коликов в животе. Она и не подозревала, что в ближайшее время у нее больше не будет поводов для такого искреннего смеха.

– Поверь мне! Иногда он ведет себя ужасно глупо! Мы все делали позу чатуранга, и тут Джейкоб начал храпеть! У курирующей меня йогини чуть крышу не снесло…

Надя открыла дверь и удивилась, услышав голоса, доносившиеся из их с Брэндоном спальни. Сначала она подумала, что это телевизор, потому что, хотя один из голосов определенно принадлежал Брэндону, он звучал так, словно раздавался из устройства. Она положила продукты на кухонную стойку. От странного предчувствия волоски на ее затылке и руках встали дыбом.

Мэди, не подозревая о возникшей неприятности, продолжала тараторить как сорока на другом конце провода.

Внутреннее чутье подсказывало Наде, что ей нужно выяснить, что происходит прямо сейчас, или она будет сожалеть об этом вечно.

Впервые в жизни повинуясь своему инстинкту, она направилась в комнату на цыпочках. Ее сердце билось где-то в горле. Она повесила трубку, не попрощавшись с Мэди, которая, должно быть, подумала, что звонок спонтанно оборвался, потому что сотовая связь в этой квартире в недавно застроенной части города была ужасной. Надя принципиально ненавидела ковры в их квартире. Дома у ее родителей были только коврики, которые можно было стирать через день. Но сейчас она была рада, поскольку они приглушали ее шаги.

– А теперь посмотри на меня под этим углом, – раздался голос Брэндона.

Послышался смех какой-то девушки.

Надя замерла на месте. С кем это он разговаривал? У нее возникло желание развернуться и убежать, притвориться, что ее вообще здесь не было. Сделать вид, что ее жизнь не изменится навсегда. Не будет разрушена. Но Надя была не из тех, кто убегает, даже когда монстры из ее ночных кошмаров съедали ее заживо.

Не в силах больше сдерживаться, она открыла дверь.

Брэндон лежал в кровати. Один. Его руки… пойманы с поличным, как сказала бы ее мать. А по телевизору, который она ненавидела с самого начала, но на котором он настоял, играло видео с латиноамериканкой. Она выглядела такой юной, изображая застенчивость в помещении, похожем на гостиничный номер. Ракурс видео переместился на крупный план ее обнаженной груди, а затем ниже, к…

Надя даже не хотела вспоминать об этом.

Девушка засмеялась, и на экране мелькнуло ее лицо. Надя ахнула. Не потому, что узнала ее. А потому, что девушка выглядела до жути похожей на молодую Надю. Единственное, что можно было с уверенностью сказать о Брэндоне, так это то, что у него был свой типаж. Этим типажом была юная версия Нади.

Несмотря на то, что она пыталась соблюдать диету и заниматься спортом, за эти годы ее тело изменилось, и она больше никогда не будет той стройной как тростник девушкой. Самое ужасное или замечательное заключалось в том, что ей действительно нравилось то, как она выглядела сейчас. Ее тело приобрело женственные формы, которые он беспрестанно критиковал, утверждая, что просто скучает по старым добрым временам. Каким? Когда она страдала от расстройства пищевого поведения? Аспирантура, выпускные экзамены, а также карьера и жизнь в целом были достаточно напряженными без хорошей еды и здорового тела.

Она затаила дыхание, зная, что должна сделать, но осознание того, что это означало не только для нее, но и для стольких людей, ошеломило ее.

Надя, должно быть, некоторое время стояла как вкопанная, уставившись на экран, потому что подпрыгнула, когда кто-то коснулся ее плеча.

Брэндон.

– Не трогай меня! – взревела она и отскочила в сторону. – Не смей прикасаться ко мне своими грязными руками!

Он был похож на застывшего в свете фар оленя, о котором рассказывали водители. Брэндон тоже выглядел старше и значительно изменился со времен колледжа. Что? Неужели он считал, что время шло только для нее?

Она все еще любила его, несмотря на изменения фигуры и все такое. Разве не в этом и заключалась суть любви?

Она любила его до этого момента. Но теперь он был ей противен. Потому что в отличии от него, Надя понимала, что приближается к лучшим годам своей жизни. В то время как Брэндон оглядывался на колледж и пытался остаться тем парнем. Убожество.

Конечно же в тот момент она ничего такого не сказала. Она была слишком потрясена. Находилась в полном оцепенении. Слова пришли несколькими часами позже, когда она продолжала переживать этот момент снова и снова, словно попала в замкнутый круг.

Он пытался все объяснить. Конечно же, он пытался перевернуть все с ног на голову, манипулирующий придурок.

– Это видео было записано много лет назад, – сказал он.

– Когда?

– До нашей помолвки. Мы тогда разошлись.

– Когда я готовилась к экзаменам по праву, а ты все время ездил в Эль-Пасо по работе? – спросила она хриплым голосом, расстроившись, что была такой бестолковой.

Но действительно ли она ни о чем не догадывалась? Ведь было столько знаков! Поездки. Интерес пробовать что-то новое в сексе, когда она была слишком измотана даже для самых элементарных вещей, и ей хотелось, чтобы они могли просто прижаться друг к другу. Его язвительные комментарии о ее внешности.

Он сделал все, чтобы она узнала правду, потому что был слишком труслив, чтобы признаться. Но она тоже была трусихой. Эмоционально она была не готова смотреть фактам в лицо. А теперь? Теперь она пожинала плоды. За месяц до свадьбы.

Он пожал плечами, как будто это ничего не значило, как будто он не разбивал ее сердце.

– Я же сказал, что у нас был перерыв в отношениях. Я не изменял тебе. Я не видел эту девушку много лет!

– Но ты только что дрочил на ее видео! – Закричала она, понимая, что соседи прислушивались к каждому ее слову.

– Если тебе от этого станет легче, я использую и твои фотографии, когда ты в поездке или на работе. Я не делаю этого с твоими видео, потому что у меня их нет. Это ведь ниже твоего достоинства.

Она дала ему пощечину, и это было так приятно.

– И ты считаешь, я должна испытывать благодарность? Ты вызываешь у меня отвращение. Убирайся сейчас же.

Он даже не оглянулся. Он ушел бодрым шагом, как будто ждал подходящего момента, и этот момент наконец настал.

Их эмоциональная связь исчезла много лет назад, а теперь он бросил ее и физически.

Если Надя собиралась двигаться дальше, как она себе обещала, ей нужно было перестать кормить призраков своего прошлого.

В измене Брэндона не было ее вины. Она не была идеальной, но и не заслуживала такого к ней отношения. Никто такого не заслуживал.

В квартире все еще пахло одеколоном Брэндона. И на ее глазах навернулись слезы, когда она увидела на кухонном столе обручальное кольцо на бумажном полотенце. Она сама его выбрала и заплатила половину, потому что оно было за пределами его бюджета. Должно быть, он выудил его из туалета. Мороженое, которое она принесла вчера вечером, растаяло и капало на ковер.

Надя не могла сдержаться и засмеялась. И как только она дала волю эмоциям, то уже не могла остановиться. Она смеялась, подумав, что, по крайней мере, хорошо его выдрессировала. Сколько раз она ворчала на него, чтобы он клал бумажное полотенце или подставку, чтобы не оставлять круглых пятен от воды? И не сосчитать.

Но вскоре смех превратился в слезы, когда этот злой голос в ее голове прошептал ей, что да, она хорошо его выдрессировала для кого-то другого.

Боль и горе скрутили ее с такой силой, что у нее подкосились ноги, и она рухнула на пушистый ковер в гостиной и плакала до тех пор, пока ей не показалось, что она что-то слышит.

Но нет. Это не было игрой ее воображения. Кто-то тихо стучал в дверь.

Ее рыдания прекратились, как приглушенный звук в самой драматичной теленовелле. Она представила, как, должно быть, выглядит – голодная, с разбитым сердцем, брошенная на полу. Жалкое зрелище. Она чуть не рассмеялась, но вовремя сдержалась. Она была на грани истерики.

Неужели соседи наконец-то собрались толпой, чтобы попросить ее съехать из их приличного и дорогого дома, потому что своими выходками она нарушала их покой?

– Нади, – раздался за дверью чей-то голос. – Я могла бы выбить дверь, но предпочла бы этого не делать. Ты там жива?

Это была Стиви.

Что она здесь делала? Она должна была продавать системы сигнализаций в Техасе.

– Конечно же, она жива, – возразила Мэди, ее голос был похож на музыку ветра, даже когда она возмущалась. – Надя, мы можем войти?

– Открой сию же минуту, – невозмутимо потребовала Изабелла, ее сестра, войдя в образ матери, пришедшей навести порядок.

– Возможно, ей нужно побыть одной, – предположила Мэди за дверью.

– Qué espacio ni ocho cuartos![20]20
  Qué espacio ni ocho cuartos! (с испан.) – Скорее ад замерзнет, чем я оставлю ее одну!


[Закрыть] Я не позволю тебе погрязнуть в жалости к себе, Надя Ноэми! Открывай сию же минуту или…

– Или что? – Надя распахнула дверь, оборвав свою сестру на полуслове.

При виде нее Изабелла и Стиви одновременно выпучили глаза, их синхронность была такой поразительной, что могла бы принести им олимпийские медали, если бы такое вообще существовало.

И почему ее мысли всегда возвращались к соревнованиям?

– Привет, – сказала она, вытирая нос рукавом. – Что ты тут делаешь?

Стиви управляла офисом из двадцати продавцов, в основном мужчин. Ее команда всегда занимала первое место на общекорпоративных соревнованиях в сентябре. Она никогда не пропускала ни одного рабочего дня.

– Я улетаю обратно в воскресенье вечером, – ответила Стиви, целуя ее в щеку. – Мэди пытается вернуться, но она не может покинуть студию, пока не найдет себе замену. – Она помахала телефоном в руке. На экране показалась божественно прекрасная Мэди, ее глаза были полны слез от беспокойства.

– Привет, милая, – произнесла она. – Сейчас я должна отключиться, теперь, когда я увидела тебя живой, мне нужно идти. Я приеду к тебе завтра, ладно? Затем мы найдем его и надерем ему задницу.

Эти слова, исходящие от милой, воительницы света Мэди, повергли Надю в безмолвный шок. Но она отошла в сторону, чтобы ее подруга и сестра могли войти в квартиру.

– Когда ты прислала сообщение, что возвращаешься домой, я была в Спэниш-Форке, – сказала Изабелла хриплым, словно наждачная бумага голосом. – На еще одном матче чемпионата по бейсболу. Ты и представить себе не можешь какой ад творится на автостраде из-за продолжающегося ремонта. И твоя бедная подруга совсем измучена. Прояви немного больше сердечности.

Надя вздохнула и увидела, как ее соседка напротив входит в свою квартиру. Белая женщина, которой явно было за пятьдесят, но она выглядела нестареющей, красивой и грациозной в своей белой шифоновой накидке и с длинными светлыми волосами. У нее был маленький йорк по кличке Принц, который выглядел точь-в-точь как Тинкербелл. Но Надя не знала имени своей соседки.

– Добрый день, – поздоровалась Надя.

Соседка кивнула в знак приветствия и повернулась, как будто собираясь войти в свою квартиру, Принц выглядывал из-за ее плеча, как маленький ребенок. Но прямо перед тем, как закрыть свою дверь, она обернулась, ее глаза воинственно сверкнули. Она улыбнулась Наде и сказала:

– Самое время было надрать ему задницу. Поначалу будет трудно, но вы справитесь. Браво.

Ее хриплый прокуренный голос отскочил от оштукатуренных стен и проник в самое сердце Нади.

Прежде чем Надя, Изабелла или Стиви успели отреагировать, женщина исчезла за дверью.

Все трое обменялись шокированными взглядами, и Надя зажала рот рукой, чтобы сдержать смех.

Но затем, тот же злой голос в ее голове сказал: «Видишь? Все, кроме тебя, знали. Жалкое существо».

Надя не знала, почему воображаемый голос обладал бóльшим влиянием на нее, чем слова реальных людей.

– Заходите внутрь, пока весь дом не подписал петицию с требованием выгнать меня, – велела она.

Она отошла в сторону, и Стиви с Изабеллой ворвались внутрь, как охотники за привидениями, готовые уничтожить особо злобную банду призраков.

– Ты уже выкинула все его пожитки? – спросила Стиви, ее сильный, решительный голос заметно контрастировал с усталостью, которая залегла темными кругами под ее большими карими глазами.

– Да, – добавила Изабелла, в буквальном смысле закатывая рукава. – Мы сотрем его из твоей жизни.

– Должно быть, он забрал все, кроме этого, – сказала Надя, указывая на кольцо, лежащее на кухонной столешнице.

Их воинственность улетучилась со вздохом.

– Ох, – произнесла Изабелла, направившись к кольцу. – Можно?

Ей всегда нравилось это кольцо. То, что она носила на левой руке, было крошечным. Джейсон, ее муж, предложил обменять его на камень побольше, на настоящий, теперь он мог себе это позволить. Но Изабелла упрямо отказывалась, ссылаясь на то, что крошечная дешевая вещица была свидетельством их юной истинной любви и что она не могла расстаться с ней ради чего-то большего сейчас, когда настали лучшие дни. Врунишка.

– Не трогай! – воскликнула Надя как раз в тот момент, когда Изабелла медленно потянулась к кольцу, чтобы бережно укачать эту «прелесть». Лицо Изабеллы так быстро повернулось в ее сторону, что Голлум гордился бы и позавидовал ее рефлексам.

– Я выкинула его в унитаз. Брэн… он… должно быть, достал его перед своим уходом… Я не знаю, чего он хотел добиться, когда решил вытащить его из унитаза, но я не знаю, продезинфицировал ли он его или обсыпал ядом. Так что не прикасайся к нему.

– Ядом? – Изабелла фыркнула. – Он не настолько умен или находчив.

– Но он ведь подложил под него бумажное полотенце, – заметила Стиви своим практичным, деловым голосом.

– Он действительно сделал это. Ты хорошо его выдрессировала, – заметила Изабелла.

Надя пожала плечами.

– Жаль, что моим единственным достижением стало то, что он научился класть бумажное полотенце на столешницу. Жаль, что он так и не научился не изменять и любить меня. Не научился всем тем вещам, которые в некотором роде важны, когда ты собираешься жениться.

Ее глаза наполнились слезами, и она опустила голову, чтобы ее сестра и лучшая подруга не заметили их и не пришли к тому же выводу, который продолжал звучать у нее в голове: жалкое существо.

– О боже, – воскликнула Стиви, подходя к ней с широко раскрытыми объятиями. – Иди сюда, mi amor.

Надя нуждалась в объятиях со вчерашнего вечера. Именно поэтому она побежала домой к своим родителям. Как они не могли понять, что ей просто нужны любящие объятия?

Она уютно устроилась в руках Стиви. Ее подруга, должно быть, только что вымыла свои длинные каштановые волосы, потому что они все еще были влажными и пахли лавандой и легким запахом дезинфицирующего средства. Может, это были химикаты для борьбы с вредителями, которые она продавала с апреля. Отец Стиви был родом из Кореи, а мама – латиноамериканкой, родившейся и выросшей в Юте. У нее были перуанские корни, но она не очень хорошо говорила по-испански. Стиви выросла, говоря, как по-корейски, так и по-английски, но подружившись в седьмом классе с Надей и Мэди, она пугающе быстро выучила испанский. Она умела пользоваться нежностями и ругательствами, самыми важными словами на любом языке.

Изабелла с тоской наблюдала за ними, но не присоединилась к медвежьим объятиям. Несмотря на все представления латиноамериканских семей о том, что они экспрессивные и любящие, ее семья иногда была ужасно холодной и эмоционально недоступной.

– Расскажи нам все, – велела Стиви, взяв ее за руку и подведя к дивану.

Но Надя покачала головой и сказала:

– Я знаю, что от меня воняет, как от козла. От нервов я сильно потею со вчерашнего вечера, и никакой дезодорант больше не помогает. Дай мне несколько минут, я вернусь и все тебе расскажу. Почему бы нам не заказать еды?

По привычке она обратилась к своей сестре с этой просьбой.

– Заказ уже в пути, – ответила Изабелла, и, хотя она скрестила руки на груди, ее голос оставался нежным. – Я не успела сама ничего приготовить, но сделала заказ перед тем, как сесть в машину. Он должен прибыть раньше, чем ты успеешь оглянуться.

Кормить людей, особенно свою семью, было сверхспособностью Изабеллы.

Семье Паласио нелегко было проявлять сентиментальность, но они показывали свою любовь другими способами.

Надя направилась в душ, слегка побаиваясь того, что может там найти. Вырванную страницу блокнота с нацарапанной запиской? Надпись губной помадой на ее зеркале со следами губ Брэндона? Дорожку из лепестков роз, ведущую к их кровати, и его, обнаженного под одеялом?

Он все это проделывал в прошлом, после ссор, во время которых она клялась никогда не принимать его обратно. Она всегда нарушала свою клятву.

Но на этот раз столешница в ванной была пустой. В шкафчике за зеркалом ничего не было. И кровать была тщательно застелена, как будто он хотел доказать, что на этот раз не будет ждать под одеялом. Она испытала некоторое облегчение, но, помимо всего прочего, разочарование в себе, потому что, несмотря на все произошедшее, она все еще надеялась.

Не было никакой надежды найти выход из этого разрыва. На этот раз пропасть между ними была реальной. Непоправимой. Непреодолимой.

По крайней мере квартира и все, что в ней находилось, принадлежало ей. Она все это купила сама.

Почему она не заметила признаков и не избавила себя от страданий? Нет. Она не была виновата, что он ей изменял. Но то, что она допустила, чтобы все дошло до этого, было ее виной. Брэндон был трусом. Он намекал на то, что не хочет жениться и заводить семью, а она его игнорировала. Она видела намеки и отмахнулась от них.

Даже соседка, с которой они изредка обменивались лишь парой слов, знала.

Надя открыла кран, позволяя своим слезам, сожалению и стыду смешаться с водой и исчезнуть в водостоке.

К тому времени, как у нее закончились слезы, она уже все распланировала.

Надя выключила воду и вышла из душа, приветствуя резкий холод плитки под ногами, от которого по телу побежали мурашки. Она надела комплект кружевного нижнего белья только для себя. Ей не нужно было производить впечатление, соблазнять или развлекать кого-либо. Она сделала это только для себя, чтобы почувствовать себя красивой в сложившихся обстоятельствах. Затем накинула свой самый пушистый халат, который вытащила из недр переполненного шкафа. Такой же халат Брэндона все еще висел на вешалке. Он никогда не надевал его, потому что она настояла на том, чтобы надеть их после свадьбы. Берегла халаты для свадьбы, когда он даже не мог оставаться верным?

Как досадно, она-то думала, что имя «мистер Льюис», вышитое над его сердцем, станет для него достаточным стимулом, чтобы довести план до конца.

Надя расчесала свои вьющиеся волосы и позволила им струиться по спине вместо того, чтобы завязать их в пучок, как всегда делала субботними вечерами, готовясь к воскресному позднему завтраку. К черту поздний завтрак!

Все эти выходные она намеревалась провести в постели, зализывая свои раны, а затем в понедельник вернуться на работу с новыми силами, чтобы покорить мир.

Разве не так Надя всегда решала свои проблемы? Позволяя себе немного погоревать или зализать раны, она затем шла и надирала всем задницы.

Но она устала.

Надя была благодарна Стиви и Изабелле за то, что они приехали к ней. Она услышала звонок в дверь и приглушенный гул голосов. Почувствовала аромат вкусной мексиканской кухни. Но в какой-то мере Надя желала, чтобы они позволили ей разобраться со своими проблемами самой. Она не знала, как рассказать им обо всем, что произошло с Брэндоном. Ей было ужасно стыдно.

Сделав глубокий вдох, она открыла дверь спальни.

Прохладный воздух был лучшим тоником для лица из всех существующих. А потом она увидела зажженные свечи, услышала расслабляющую музыку, доносящуюся из динамика на стойке, увидела еду, аккуратно разложенную на маленьком столике в гостиной, пушистые подушки вокруг и фруктовый коктейль в бокалах без ножек с широким горлышком.

– Это… – спросила она, указав на напиток.

– Веселье и свежесть в одном бокале, да, – не глядя, ответила Изабелла, пока заканчивала наводить порядок на кухне.

Брэндон всегда высмеивал винный шпритцер, смесь из розового вина, содовой и замороженных фруктов. Он называл это дрянью. Но Надя любила этот коктейль, и чуть не расплакалась, потому что ее сестра помнила об этом.

– В духовке печется печенье, – продолжила Изабелла. – Их я сделала сама, нашла в твоем холодильнике упаковку теста и решила, почему бы и нет?

На свете не было печенья вкуснее, чем у ее сестры. Надя почувствовала, как ее охватывает волна благодарности и любви, и ее глаза снова наполнились слезами.

Ее подруга и сестра смотрели на нее с затаенной тревогой.

– Спасибо. Все просто идеально, – произнесла она.

Стиви села на одну из подушек-сердечек и похлопала по следующей.

– Иди сядь и поешь, пока не остыло.

Надя подчинилась и глубоко вдохнула аромат своей любимой еды: тако Аль пастор и энчилада из Канкун Керидо, ее самого любимого ресторана.

Заведение представляло собой забегаловку, о которой она узнала в средней школе, потому что у нее была подруга из Мексики, чья мама готовила для этого ресторана самые божественные кукурузные лепешки на свете. Семью ее подруги депортировали на следующий год, и Надя была безутешна. Она продолжала ходить туда за тортильями, потому что очень любила их, даже если они были уже не такими вкусными, как у мамы ее подруги. И тогда у нее возникло желание стать адвокатом, чтобы помогать таким людям, как ее подруга: ту звали Мерседес Муньос.

Она откусила первый кусочек куриной энчилады с зеленой сальсой, и ее охватило пробирающее до костей чувство безопасности. Ей нравилось сочетание вкусов и то, как они взрывались у нее на языке. А еще она ценила время, которое потребовалось чьим-то рукам, чтобы приготовить это божественное блюдо.

Стиви и Мэди тоже любили Канкун Керидо, и Изабелла часто заказывала там блюда на вынос, но редко в этом признавалась.

У Нади с ее подругами, и даже с ее сестрой, было не так много общего, но любовь к еде определенно объединяла их. Мэдисон Рамирес, Мэди, была пуэрториканкой по материнской линии и аргентинкой – по отцовской. Ее отчим тоже был аргентинцем. В ее семье часто шутили, что мама Мэди неравнодушна к южноамериканцам. На этой почве они с Надей и подружились. Затем они обе сдружились со Стиви за тарелкой корейского барбекю, ну а остальное, как говорится, уже история.

Но родители Нади были выходцами из Аргентины и не понимали пристрастия своей дочери к острой пище. Для нее мексиканская кухня была произведением искусства, и она ела ее с некоторой долей благоговения, над которым Брэндон всегда смеялся.

Они ужинали в тишине, на фоне стереофонических ритмов.

Утолив голод, Надя сделала глоток розового вина, которое любила главным образом потому, что втайне это был ее любимый цвет, и сказала:

– Спасибо. Этого как раз и не хватало.

Изабелла и Стиви обменялись взглядами, которые Надя истолковала как «Пора посплетничать».

Она приготовилась к их вопросам, схватила подушку и крепко прижала к груди, словно могла утонуть, если ее отпустит.

Но вместо того, чтобы спросить о Брэндоне, Стиви сказала:

– Итак, что это за замечательная идея – устроить двойную кинсеаньеру?

Щеки Нади вспыхнули. «Двойная кинсеаньера» звучала так глупо, и ей показалось, что она умрет от стыда.

– С чего такой интерес? Чтобы вы могли надо мной посмеяться? – спросила она самым резким и стервозным голосом, на который была способна.

Изабелла закатила глаза. Она собиралась что-то ответить, но Стиви остановила ее, положив ладонь на ее руку.

Стиви, надо отдать ей должное, тоже заговорила не сразу. Вместо этого она сделала глоток розового вина и произнесла:

– Нет. Чтобы твоя сестра, и мы с Мэди, кстати, мы любим тебя как родную сестру, смогли бы помочь организовать лучшую в мире кинсеаньеру, двойную, тройную или какую тебе там захочется.

В горле у Нади образовался комок. Но она не собиралась плакать. В замешательстве она покачала головой.

– Значит, вы приехали не для того, чтобы узнать, что случилось с Брэндоном, или чтобы заставить меня передумать?

– Конечно же нет! – воскликнула Изабелла. – Мы на сто процентов на твоей стороне. А теперь, расскажи нам об этом празднике все, потому что я на самом деле не знаю, что нужно будет делать.

Расслабленная после душа, еды и вина, а также благодаря поддержке своих подруг, Надя поерзала на подушке, устраиваясь поудобнее.

– Вы обе отлично знаете, что такое кинсеаньера. У тебя она была, Изабелла, а ты, – она указала на Стиви, – должна помнить праздник Мэди. Это было событие года.

Та вечеринка в одночасье сделала Мэди своей среди элиты средней школы. Но, к счастью, она не бросила Стиви и Надю ради новых друзей. Некоторые до сих пор рассказывали о танцах, которые продолжались до появления копов, но потом те тоже остались на вечеринке, чтобы поесть и потанцевать, несмотря на комендантский час в городе.

Изабелла и Стиви обменялись загадочными взглядами, которые немного разозлили Надю.

– Что? – Она сделала еще глоток вина, как будто нуждалась в поддержке, чтобы противостоять им.

Стиви пожала одним плечом.

– Ничего… просто, и поверь, я с тобой на все сто процентов, но какую цель ты преследуешь?

– Она имеет в виду, была ли твоя свадьба в некотором роде кинсеаньерой, в смысле, не символизировала ли она торжество твоей жизни вместо того, чтобы отпраздновать начало вашей с Брэндоном жизни? – сказала Изабелла. – Тогда он был тебе нужен, но теперь, когда он исчез из твоей жизни, я хочу сказать… Я даже не знаю, что хочу сказать.

Изабелла никогда не умела пить. Как бы она ни высмеивала предпочтение Нади к розовому, после первых двух глотков ее мысли начали путаться.

– Я планировала свадьбу, а не кинсеаньеру, если ты на это намекаешь. Нет.

– Хорошо, – сказала Стиви. – По крайней мере, это выяснили.

Мысли в голове Нади путались.

– Конечно, я мечтала об идеальной свадьбе еще со средней школы.

Время от времени они собирались втроем, чтобы поработать над своими будущими свадебными приемами, создавая презентации в Power Point и тому подобное. Они делали это в шутку, но правда заключалась в том, что Надя воспользовалась этими макетными планами в качестве основы для своей настоящей свадьбы. И хотя она не призналась бы в этом даже своей сестре, она была немного смущена. Но, положа руку на сердце, разве их воспитывали не так, чтобы они стремились к созданию семьи? Быть женами и матерями, откладывая при этом свою карьеру в сторону? Она вспомнила эссе на тему «Почему я хочу жену?», которое прочла на уроке гендерных исследований, и то, как она поклялась никогда не быть такой женщиной.

– Я не собиралась устраивать свадьбу и тем самым компенсировать то, что у меня не было пышной кинсеаньеры, Иза, – устало сказала она.