Текст книги "Школа негодяев"

– Хочешь убить? – повторил Исмаил на английском.

Врать было бесполезно. Да и незачем.

– Да.

– Это хорошо, – лиловые губы растянулись в усмешке, оголив полоску крупных, пожелтевших от никотина зубов. Глаза мигнули. – Он твой. Тебе придется это сделать, как только мы начнем штурм. Кто эта женщина?

– Никто, – быстро, несколько быстрее, чем надо бы, ответил Умка, и тут же поймал на лету стремительный, как взмах ножа, взгляд Хасана. – Просто женщина…

– Женщина на борту – плохая примета. – Если Исмаил и пытался пошутить, то получилось неудачно. Редко кто шутит с такими интонациями и таким выражением лица. – А кто этот клоун?… Весь в белом?

Сергеев пожал плечами.

– Он не клоун, Исмаил. Я думаю, что из людей, которые считали его клоуном, можно выложить целую аллею на кладбище. Его зовут Пабло и в Африке, особенно в ЮАР, за его голову в свое время предлагали немаленькие деньги.

– Этот черный здоровяк – его человек?

– Да.

– Он тоже с Юга?

– Да. Его кличка – Конго. Как его зовут в действительности, я не знаю.

Сухогруз загудел, проходя буи у входа в порт, и от густого, мощного звука контейнер наполнился зудящей вибрацией. Базилевич даже вздрогнул от неожиданности.

В руках у Исмаила появился передающий блок от радиомаркера, такими оснащали аварийные плавучие маяки, сбрасываемые с вертолета на воду в место катастрофы. Негр клацнул тумблером и попросил Сергеева: «Подсади!». Тот подставил руки, и пират легко, опершись на них, на мгновение завис в позе баскетболиста в прыжке и через щель у верхней кромки ворот выставил модуль на крышу контейнера.

– Ну, вот и все, – сказал он, спрыгнув на пол. – Ты веришь в Бога, капитан Санин?

Сергеев на мгновение замешкался с ответом, и тут же Исмаил взмахнул рукой.

– Не отвечай. Не надо. Перед боем молятся даже те, кто не верит. Аллах выслушает всех.

Хасан кивнул.

– Аллах благосклонен к воинам.

Базилевич побледнел, а Гю, который вот уже минут пять боролся с желанием курить, нюхая сигарету, иронично поднял бровь. Он был в майке, плечи его блестели от пота, и волосы стали влажными, как после душа, но это не портило французу настроения. Было похоже, что он ждал боя, и само ощущение приближающейся опасности бодрило ему кровь. Умка встречал людей, похожих на Гюстава. Для них риск был не неотъемлемой частью профессии, а острой приправой, помогающей адекватно относиться к скучной действительности. Они, в отличие от адреналиновых наркоманов, рядом с которыми и находиться-то было опасно, были прекрасными бойцами – хладнокровными, расчетливыми, надежными. Но и в их любви к опасности, крови и свисту пуль было нечто извращенное, всегда вызывавшее у Сергеева ощущение скрытого душевного нездоровья. Ничего общего с Портосовским «Дерусь, потому что дерусь!» это не имело, скорее уж по ассоциации можно было вспомнить вельможных дам, посещавших казни и бордели парижского дна, чтобы почувствовать вкус к жизни.

«Хороша компания, – подумал Умка, вдыхая насыщенный запахами разогретого металла и потных тел воздух. – Пират, авантюрист-легионер, торговец оружием, политический оппозиционер-растратчик да бывший сотрудник спецслужб на пенсии! И каждый со своими целями и планами, о которых можно только догадываться… Ох, мы и навоюем!»

Но других вариантов не было. Как, впрочем, и толку от глубокомысленных комментариев.

На корабле их было пятеро. Вернее, не пятеро, а четыре с половиной, если правильно оценить Базилевича – маловато для абордажной команды. И через два часа кому-то из них предстояло умереть.

* * *

– На сколько у них хватит патронов? – спросил Мангуст с деланной озабоченностью на лице. – Хочешь пари, Умка? Все кончится через четверть часа… Спорим?

– Я все думаю, что мне мешает отстрелить тебе голову? – отозвался Сергеев.

Он не мог не согласиться, что бой затягивается и патронов надолго не хватит. Что там происходит? Четверо детей Капища – это, конечно, много, но не настолько, чтобы потратить весь боезапас. По звуку Михаил легко различал «Галил» Ирины и АК Вадима. Мотл, если жив, а Сергеев надеялся, что Подольский все еще жив и не истек кровью, стрелял из пистолета – пистолетных хлопков не было слышно минимум минут пять.

С противоположной стороны лупили из АК-74. И, Михаил мог поклясться, количество стволов у нападающих увеличилось. Значит, Мангуст не врал, в здании еще была охрана, и теперь уцелевшие подтягивались к лестнице. Ребята явно экономили патроны. Раздавались практически только одиночные, очень редко сдвоенные выстрелы.

– Я и сам размышлял, почему ты сразу не выстрелил, – вальяжно покачивая ногой, продолжил разговор куратор. – А потом понял – из уважения! Ко мне, к своему наставнику, к жене твоего деда, которая приняла огромное участие в твоей судьбе. Ты, Миша, человек, не лишенный чувства благодарности, вот и не стрелял…

Рысина заулыбалась, демонстрируя превосходную работу дантистов.

Мангуст откровенно издевался. В его поведении проглядывал настоящий кураж – так ведут себя перед победой в решающей схватке. Причем тогда, когда в этой победе абсолютно уверены.

Сергеев не понимал, в чем дело, но с каждой секундой становилось очевиднее, что ничего хорошего ждать не приходится. Если трюк не удастся – это смерть. Но и бездействие – смерть. И Умка, всегда выбиравший меньшее зло, начал действовать.

Угол, на который он сместился от первоначальной позиции, был недостаточен для посредственного стрелка, но вполне годился для стрелка хорошего. Михаил прекрасно видел кисть куратора, эжектор, зажатый в кулаке, прозрачную трубку, соединявшую устройство с катетером. Главное было удержать ствол на линии прицеливания, потому, что для задуманного было мало одной пули.

Сергеев встретился взглядом с бывшим наставником, медленно, растягивая губы в улыбке, снял с «разгрузки» гладкое яйцо осколочной гранаты и кинул ее куратору «навесиком».

Трюк был старый. Мангуст сам учил их приемам на отвлечение внимания.

– Любой поступок, способный отвлечь противника от обдуманного хода действий, сыграет вам на пользу. Любой, курсанты! Если вы громко испортите воздух и оглянетесь при этом. Если вы изобразите сердечный приступ. Если убедительно сыграете сумасшествие. Предложите пойти потрахаться перед смертью…

Аудитория сдержанно засмеялась.

– Ничего смешного, – сказал Мангуст. – Ваша задача – удивить. Противник, если удивится – растеряется на секунду. На пару секунд. Разве этого мало? При вашей подготовке – более, чем достаточно. А если у вас не хватит фантазии на то, чтобы отвлечь внимание, то, значит, и времени на то, чтобы применить боевые навыки, у вас тоже не будет. И учил я вас зря! Вот сейчас вы смеетесь, а настанет момент, когда вам для того, чтобы выжить придется хвататься за соломинку. И я сейчас рассказал, где эту соломинку можно найти. Это трюк, глупость, но какая вам разница, как это называется, если оно спасет вам жизнь?

Граната взлетела вверх, и Мангуст машинально поднял глаза, следя за траекторией ее полета. На секунду. Не более. Он прекрасно видел, что чека не вынута и взрыва не будет, но все же отвел взгляд от Умки, и этого мгновения для того, чтобы вскинуть автомат и прицелиться, Сергееву хватило вполне.

Пуля калибра 7.62 ударила в кулак куратора как раз в том месте, где из него торчала трубка капельницы, и раздробила кости кисти, перемешав их с кусками металла и пластмассы. Вторая пуля ударила чуть выше, в сгиб между кистью и предплечьем, практически разорвав сустав и сухожилие.

Мангуст опрокинулся через спину, не падая, а именно уходя от выстрела в грудь, но у Сергеева не было возможности стрелять в него еще раз, потому что бабушка, несмотря на возраст и тучность, двигалась с вполне достойной специалиста скоростью и точностью. В руке ее уже появился черный пистолет, но вместо того, чтобы стрелять в Умку, она, вывернув кисть, попыталась приставить ствол к голове Молчуна. А на это ей банально не хватило времени.

В момент разворота Михаил потерял равновесие, и взял немного правее, чем было нужно – боялся зацепить паренька, поэтому попал не совсем удачно, в плечо и в складчатую шею. Первая пуля только прошила мышцу, отбросив руку в сторону, а вторая заставила Рысину булькнуть, как грязевой гейзер, и еще больше обычного выкатить глаза. А потом она, зажимая рану здоровой рукой, снова попыталась поднять пистолет, но не смогла и упала лицом на клавиатуру лэптопа.

Сергеев повел стволом, выискивая Мангуста, и тут ему под ноги выкатилась граната. Его же граната, только со снятой чекой.

Умка успел сделать два шага, второй был прыжком – и дальше уже летел, как лист бумаги, подхваченный ветром, еще в воздухе пытаясь закрыть Молчуна телом. Если бы не жилет, то до цели долетел бы покойник, а так несколько осколков попали в ногу, пробив икру чуть выше берца, да еще один засел в ягодице. Керамические пластины остановили четыре куска искореженной стали, и Сергеев с маху врезался в Молчуна – хоть раненым, но живым. Падая вместе с креслом, они опрокинули и штатив для капельниц – содержимое одного из пакетов брызгами разлетелось по полу. Умка попытался вскочить, но тут же завалился, сложившись на раненую ногу. Боковым зрением он уловил движение и, не целясь, дал длинную очередь вслед убегающему Мангусту. Пули застучали по полу и стенам, но в этой дроби Сергеев уловил один чавкающий звук – есть попадание! Он не стал даже смотреть (потом разберемся!) в ту сторону и, как мог быстро, бросился к лежащему навзничь Молчуну. Матерясь сквозь зубы, Умка грязными, окровавленными пальцами отсоединил трубки от катетеров и едва не заплакал от бессилия. Он не мог извлечь из тела Молчуна порты для капельниц, у него не было даже пластыря, не говоря об антисептиках и антибиотиках, не было обезболивающих!

За дверью ударили выстрелы – не просто стрельба, а канонада.

– Ты полежи, – попросил Умка, заглядывая мальчишке в глаза. – Полежи чуть-чуть! Уже недолго, слышишь… Мы пришли за тобой, а теперь просто потерпи.

Глаза Молчуна оставались мутными и бессмысленными. Сергеев напрасно пытался рассмотреть в них тот самый замеченный им обнадеживающий отблеск.

Припадая на поврежденную ногу, Умка поковылял к входу. Впереди него рванула граната, и Михаил добавил скорости, хотя при каждом шаге икру пронзала острая боль. Но к боли можно привыкнуть, а вот как привыкнуть терять друзей?..

Вестибюль был затянут едким пороховым дымом, площадка перед лестницей буквально завалена стреляными гильзами. А у стены, сжимая в руке пистолет, лежал мертвый Матвей.

Сергеев сразу увидел, что Подольский умер, живые так не лежат. И еще – на лице его была счастливая улыбка. Один глаз закрылся, а второй смотрел на Умку из-под посиневшего века, и, казалось, что Мотл весело подмигивает.

На площадке, пролетом ниже, были видны тела нескольких убитых, и все было густо забрызгано кровью. Михаил присмотрелся – двое покойников походили на детей Капища, остальные были из охраны – и возраст неподходящий, и одеты иначе.

Заметив Сергеева, Вадим осклабился, сорвал с «лифчика» гранату и, перегнувшись, метнул ее в проем, рассчитывая на рикошет.

– Берегись! – заорал кто-то внизу. Граната звучно запрыгала по ступеням, раз, два – и тут снизу ударил взрыв, и лестницу ощутимо тряхнуло.

– Что с патронами? – прокричал оглушенный Умка.

– Последний рожок, – отозвался Вадим. – Миша, Матвей умер!

– Вижу, – буркнул Сергеев. – Ира, как ты?

Она не ответила, хотя не могла не слышать вопрос, только посмотрела на Умку тяжелым взглядом. Глаза у нее были сухими. Совершенно сухими.

– Ее зацепило, – ответил вместо нее коммандос. – В руку чуток, и в бедро.

Он вздохнул, и внезапно на его губах вспух и тут же лопнул розовый пузырь.

– Меня зацепило, – признался он и вытер рот рукой. – Но это херня, командир, несерьезно.

Но с первого взгляда было понятно, что серьезно.

– Куда?

– Подмышку, блядь, – Вадим выдавил из себя улыбку, но было видно, что ему вовсе невесело. – Осколок прилетел… Вот, дурак… А говорят, что пуля – дура!

Внизу загудели ступени – остатки Мангустова воинства шли в атаку. И сам Мангуст был где-то за спиной, раненый, истекающий кровью, но все еще живой.

«Осинового кола на тебя нет, – подумал Сергеев со злостью. – Ну, ничего, мы и так справимся, наставник!»

– Молчун как? – спросил Вадим.

Он выщелкнул из «калаша» рожок, посмотрел на оставшиеся патроны, и вставил магазин на место.

– Не знаю, – честно ответил Сергеев. – Никак. Он меня не узнает.

– Бери пацана, и уводи его отсюда, – Вадим снова вытер кровенеющие губы. – И Иру бери. А мы – повоюем!

– Останусь я, – неожиданно громко и четко сказала Ирина, и Сергеев повернулся к ней, содрогаясь от мысли, что сейчас натолкнется на этот обжигающий, как расплавленный свинец, скорбный взгляд.

– Не останется никто, – отрезал Сергеев. – Незачем оставаться. Они сейчас опять пойдут на штурм. Не получится – снова пойдут. Их там еще много, а патронов у нас нет. Оттягиваемся. Где-то здесь, на этаже, выход на крышу… Я тут одного старого знакомца не дострелил, и он бежал. Думаю, туда. Мне б его найти, пока есть такая возможность. Так что быстренько, хоть на четвереньках, но отходим. И ничего мне не говори, Ира, – добавил он. – Матвея не вернешь. Он умер, как хотел – не в койке, а с оружием в руках.

Умка поднял взгляд и, не отрываясь, посмотрел в ее глаза.

– Он бы тебя не бросил. И я не брошу.

Из глаз Ирины покатились большие круглые слезы. Они прорезали дорожки на ее грязных щеках и падали на черную шершавую ткань пуленепробиваемого жилета.

– Потом, – произнес Сергеев, смягчая интонации. – Потом поплачешь. Ты ходить можешь?

Она кивнула, растирая по лицу копоть.

– А ты? – обратился он к Вадиму.

– Наверное, могу, – отозвался тот. – Дышу плохо, но ноги пока слушаются.

Кровь на губах означает пробитое легкое. И не пулей, которая может прошить навылет, оставив после себя обожженные края раны – осколком, который неизвестно чего там внутри наворотил. Счет идет на часы, а не на дни.

– У нас еще выстрел к РПГ есть?

– Один… И «Шмель» один остался…

– А больше и не надо, – Сергеев зарядил РПГ, заставляя себя не чувствовать боли в пробитой ноге, шагнул на лестницу, навстречу надвигающемуся топоту. – Отойдите-ка, ребята, я сейчас!

И кинул на ступени последнюю «дымовуху».

Атакующие не ожидали такой наглости. Когда Сергеев возник на площадке, окутанный дымом, страшный, словно восставший из ада призрак, они еще не перегруппировались, и стояли достаточно плотной группой. Умка даже успел присесть, так чтобы затыльник гранатомёта оказался напротив разбитых стекол за его спиной, и потянул за спуск. Отдача вынесла остатки рамы и швырнула Сергеева на колени, а выстрел грянулся о стену, и вихрь раскаленных газов и осколков металла пронесся через нападавших, разбрасывая во все стороны обрывки человеческой плоти. Умке осколок влепил в грудь да с такой силой, что дыхание стало, и он, хватая воздух, как рыба на суше, завалился на бок. Но тут же встал, и побежал наверх, скособоченный, как Квазимодо. Брошенная им отстрелянная труба еще со звоном катилась по ступеням, а его и след простыл. «Дымовуха» все выбрасывала и выбрасывала из нутра клубы белого, дурно пахнущего дыма, и в этом густом тумане, среди мертвых, копошились раненые и контуженные. Кто-то стонал на одной ноте, но в дыму было не разобрать, откуда звук.

– Быстро! Быстро! – приказал Умка Вадиму и Ире, выскакивая на их оборонительную позицию. – Уходим!

Он подхватил с пола свой автомат, трубу «шмеля» и бросился в комнату, где оставил Молчуна. Тот уже не лежал, а сидел, раскачиваясь вперед-назад и держась обеими руками за голову. Лицо мальчишки уже не было безмятежным лицом сумасшедшего – в глазницах кипела боль, а ладони сжимали виски с такой силой, что, казалось, глаза сейчас выскочат из орбит.

Сергеев рывком поднял его с пола и потащил к выходу, ощущая, как хлюпает кровь в ботинке и сильно, заставляя выгибаться, тянет спину.

И тут Умка заметил помигивание светодиода.

Мигал крошечным огоньком спутниковый модем, вставленный в лэптоп Рысиной. Сама она так и лежала лицом на клавиатуре, повернув голову набок. Кровь уже не хлестала из простреленной шеи, хлестать было нечему – на столе и под столом натекла огромная лужа. Мертвой Елена Александровна напоминала черепаху, только с бесформенным накрашенным ртом.

Ни жалости, ни сожаления, ни воспоминаний.

Он, даже напрягшись, не мог вспомнить ее рядом с дедом. Помнился только влажный, похожий на освежеванного рапана, рот и желание побыстрее вытереть щеку после ее поцелуя.

Для того, чтобы разобраться с компьютером, нужно было отодвинуть тело. Он не стал прикасаться к мертвой Рысиной, просто брезгливо оттолкнул кресло стволом автомата. Кресло покатилось, хрустя колесиками по стеклу, кусок мертвой плоти стёк на пол и замер, словно сброшенный с тарелки ломоть подтаявшего холодца.

Стараясь не касаться залитой клавиатуры, Умка замер, вглядываясь в экран.

Это только в фильмах нажатие на кнопку вызывает на экране ноутбука террористов красиво нарисованный обратный отсчет. Тому, кто запускает бомбу, незачем знать, сколько именно секунд осталось до взрыва. Для него есть два варианта – побыстрее убраться, если он умный, или подойти поближе – если он смертник. На экране лэптопа покойной названной бабушки не было ничего – только мерцала на темной поверхности белая точка курсора.

Но модем мигал, передавая сигнал, и Сергеев вспомнил, что он работал еще тогда, когда живая Рысина с насмешкой разглядывала собеседника.

Спутниковый модем. Они вызвали помощь. А, может быть, и запустили механизм подрыва. Ведь им нужно было после ухода замести следы!

Черт, черт, черт!

Он выдернул модем из порта и наступил на хрупкую пластмассу. Под каблуком хрустнуло, словно Умка раздавил жука. Волоча Молчуна на себе – тот едва переступал ногами и все так же сжимал руками виски – Михаил выбежал в вестибюль, в котором уверенно разгорался пожар, и заковылял вслед за Вадимом и Ириной – они, как раз, исчезали в боковых дверях. У лестницы, окутанный дымом, словно саваном, на спине, с аккуратно сложенными на груди руками, лежал Матвей. Лица было не разглядеть, но Сергеев точно знал, что глаза у Подольского закрыты. А улыбка…

Улыбка так и осталась на губах.

* * *

Сигнал к началу атаки подал не Исмаил, а его «уоки-токи».

Рация негромко захрипела динамиком, издала серию щелчков – два, три, три, два – и затихла в ожидании. Исмаил простучал ответ клавишей приема, не торопясь пристегнул «уоки-токи» к поясу, включил самодельную «глушилку» сотовых телефонов и только после этого подхватил свою М16.

Сергеев молча встал, и так же, без слов, поднялись все остальные – даже мертвенно– бледный от страха Антон Тарасович. Гю улыбнулся, показав железные зубы, глянул в щель на яркий свет снаружи и предусмотрительно надел на глаза темные очки.

Время пошло!

Ворота контейнера распахнулись, и Сергеев спрыгнул на залитую утренним солнцем палубу. «Тень Земли» уже вышла в открытое море и, коптя небо через некогда белую трубу, спешила в сторону Адена. Берегов не было видно, зато справа по борту стало возможно рассмотреть несколько темных точек – к сухогрузу спешили лодки, полные людей Исмаила.

Умка вспомнил другой корабль и ночной абордаж в нескольких сотнях миль отсюда, в Красном море. И пламя, рвущееся из трюмов. И крики горящих заживо…

Он тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Рядом, на полусогнутых, застыл Хасан – горбоносый, смуглый, с острым злым лицом. Чуть сзади – Базилевич, с написанной в глазах обреченностью. Главное, чтобы этот король в изгнании не начал палить без разбора по своим и чужим, с него станется!

Гю и Исмаил уже юркнули в проход между контейнерами, двигаясь к кормовой надстройке по правому борту, Сергеев же повел своих вдоль левого. Радиорубку и капитанский мостик надо было захватить в первую очередь.

– В членов экипажа стрелять только если они вооружены, – приказал Умка на ходу. – Солдат Рашида убивать на месте.

Аль-Фахри кивнул и оскалился своей тигриной улыбкой.

Первый встреченный ими боец из отряда Конго спускался вниз по боковой лестнице и даже не успел понять, что именно происходит. Умка ударил его в висок прикладом М-16 и плечом помог перевалиться через ограждение – тело без единого звука рухнуло вниз, в воду, чудом не задев леера на грузовой палубе. Сергеев представлял себе, какая каша начнется на корабле после первого же выстрела, и старался, как мог, оттянуть этот «приятный» момент.

Грохоча ботинками по металлу, они почти проскочили площадку второго этажа надстройки, когда справа ударила автоматная очередь. Кто-то заорал истошно, и тут же к крику присоединились еще несколько голосов. Из приоткрытых дверей прямо на Сергеева выпрыгнул боец в камуфляже, но при этом, почему-то, босиком и с автоматом на взводе – и тут же наскочил лбом на выпущенную Умкой пулю. В воздухе мелькнули лиловые пятки, и мертвец грохнул о железный пол простреленной головой, да так, что тот загудел колоколом.

– Быстрее, – заорал Сергеев, – радиорубка!

Он распахнул дверь, ведущую во внутренние помещения надстройки, и, уловив ответное движение, отпрянул в сторону, успев оттолкнуть с директрисы набегавшего Хасана. Из глубины коридора им навстречу загрохотал автомат – пули ударили во внешнюю переборку и вынесли наружу стекла. За спиной испуганно взвизгнул Базилевич, но оружия из рук не выпустил, и спрятаться не попытался. Умка, оценив обстановку, подумал, что Антон Тарасович имеет все шансы выжить. Во всяком случае, понимание того, что рядом с Аль-Фахри и Сергеевым даже в гуще боя безопаснее, чем вдали от них, если и не делало вождя украинской оппозиции героем, то, по крайней мере, добавляло в его поведение толику здравого смысла.

Церемонится со стрелком было некогда. Сергеев метнул в коридор гранату, и после того, как из проема хлестнуло осколками и взрывной волной, в два прыжка преодолел пространство до входа в радиорубку, поперек которого висела сорванная взрывом дверь.

При виде вооруженных людей радист попятился от приемника и неуклюже сел на пол в углу. Охранник, сидящий рядом, просто задрал руки вверх и залопотал что-то на незнакомом Михаилу наречии, вставляя одну единственную фразу на английском – не бейте. Сергеев никого бить не стал, пока было не за что, а вот рацию расстрелял без жалости, всадив в панель короткую очередь.

Грохот от пальбы из М-16 в маленькой рубке стоял такой, что оба пленных закрыли головы руками и попытались слиться с фоном, ожидая, что следующая пуля будет уже для них. Но когда стрельба прекратилась и они осмелились поднять глаза, в дверях уже никого не было, а на рабочем столе дымились изуродованные останки приемопередатчика.

Исмаилу с Гюставом явно не так повезло. С их стороны кипел настоящий бой, и Умка бросился на помощь. Занять ходовую рубку было не менее важно, чем уничтожить рацию. Владеющий капитанским мостиком практически владел судном. Михаил уже готовился открыть дверь, ведущую на лестницу, и чисто случайно мазнул боковым зрением по палубе, но этого мимолетного взгляда было достаточно, чтобы понять – сейчас будет…

– Ложись! – заорал Умка по-русски и тут же выполнил собственную команду с рвением фанатика-новобранца.

Аль-Фахри в очередной раз доказал, что с русским у него все в порядке, да и с реакцией тоже – Сергеев еще не успел докричать приказ до конца, как Хасан ткнулся носом ему в пятки. Базилевич опытом исполнять приказ со скоростью мысли похвастать не мог, но, как всякому новичку, ему повезло. Он просто запнулся через ноги падающего араба и, врезавшись лицом в переборку, оглушенный, очутился на полу.

Пулемет, установленный в кузове пикапа – очень популярное в Африке оружие – Сергеев знал под названием «африканская тачанка». Но, если говорить честно, настоящая тачанка и в подметки не годилась тачанке здешней – ни по скорости, ни по огневой мощи. На «Тень Земли» было загружено два таких пикапа – явно с расчетом на возможные неприятности. В кузове одного из них, за турелью стоял Конго, и ствол пулемета был наведен на надстройку. Приблизительно на высоту капитанского мостика, к которому приближалась абордажная команда. Сергеев, падая, даже успел заметить, как полыхнул огнем раструб пламегасителя на конце ствола, а дальше…

Очередь из крупнокалиберного машингана вспорола фасад надстройки, как консервный нож банку сардин. Умке показалось, что над их головами пронесся ураган – во все стороны летели щепки, осколки стекла, куски металла. Прошив внешнюю переборку, пули не останавливались, продолжая свой разрушительный полет внутрь помещений, сметая все на своем пути. Очередь прошла над головой Михаила, и двинулась дальше, туда, где за дверью только что шла перестрелка. Конго целил в бегущих по коридору людей, а когда те исчезли из виду, переборщил, слишком далеко повернув ствол вправо.

Исмаил с французом в этот момент были на полпролета ниже мостика, а вот его защитники оказались как раз на линии огня. Тяжелые пули смели жидковатую оборону за доли секунды и смертоносной косой прошлись по ходовой рубке и коридору. Угол надстройки разорвало, словно он был не из металла и дерева, а бумажный.

Когда грохот пулеметной очереди стих, стало так тихо, что оглушенный Сергеев услышал бормотание двигателей и крики чаек, метавшихся над сухогрузом. Им вторил негромкий скулеж Базилевича, лежавшего ничком у переборки, на которой пули оставили рваные дыры в нескольких десятках сантиметров от его тела. Прямо над головой Умки часть фасада отсутствовала вообще, и Сергеев понял, что с таким же успехом можно было прятаться от Конго за фарфоровой тарелкой. Следующая серия выстрелов, а в том, что она последует, Михаил не сомневался, могла просто размолоть всех нападающих в фарш. Правда, заодно с экипажем, навигационным оборудованием и частью рашидовского воинства, но, похоже, Конго это не волновало ничуть.

Сергеев еще не успел приподняться, как пулемет замолотил вновь, но надстройка почему-то не затряслась от новых попаданий. Умка едва-едва выставил голову из укрытия, но и этого хватило, чтобы увидеть, куда повернут ствол знакомого до боли «Утеса».[70]70
  «Утес» – пулемет советского производства калибра 12.7 мм, выпускался в СССР, Югославии и Болгарии, после развала Союза его аналог НСВ производится в независимой Украине.


[Закрыть]

Лодки команды Исмаила уже перестали быть точками на горизонте, и резали волну в паре кабельтовых от «Тени Земли», пытаясь пересечь сухогрузу ход. Но что такое пара кабельтовых для «Утеса» в руках опытного стрелка? Ничего. Со второй очереди Конго буквально перепилил одно из суденышек надвое. Вверх взлетели части расколотого мотора, несколько фрагментов тел, и через секунды вместо лодки по морю плавали только чудом уцелевшие пираты.

Остальные катера бросились наутек, прыснув в разные стороны, словно перепуганные мыши. На мгновения Конго растерялся – в кого стрелять? – но потом все-таки выбрал цель.

Сергеев сунул ствол в пролом и дал очередь в сторону пикапа, практически не целясь: вставать в полный рост почему-то не тянуло, а точно навести автомат из такой позиции, было очень сложно. Конго, который ловил на мушку следующий катер, в сторону Сергеева и головы не повернул.

С лодок по пикапу открыли ответный огонь из М60, но пули беспорядочно застучали по контейнерам, минуя цель – попасть по сравнительно небольшой мишени прыгая по волнам, словно мячик, можно было только случайно.

Сергеев быстро пополз на четвереньках к развороченной площадке и столкнулся нос к носу с ползущими навстречу Исмаилом и Гюставом. Щека у пирата дергалась от тика, приклад винтовки был разбит пулей, а француз щеголял разбитым в кровь носом. Переглянувшись, они, не вставая, взобрались по короткой лестнице, пересекли небольшой тамбур и юркнули в рубку. Со стороны, наверное, вид пятерых мужчин с автоматами, бегущих на четвереньках, мог показаться комичным, но Умку посмеяться не тянуло. И любой, кому довелось хоть раз побывать под обстрелом крупнокалиберного пулемета и после этого остаться в живых, ничего смешного бы в этой картине не увидел.

В рубке царил полный разгром. Очередь из «Утеса» прошла сквозь переборку на уровне колен, нанеся максимальный ущерб оборудованию, дежурным членам экипажа и даже живой силе противника. Живая сила, в виде остывающего темнокожего солдата из отряда Конго, валялась в углу, штурман – белый мужчина лет пятидесяти – еще вздрагивал, рулевой лежал навзничь у штурвала в луже собственной крови и признаков жизни не подавал.

– Тут оставаться нельзя, – Сергеев вытер с лица пот и с удивлением обнаружил, что пот холодный. Правильно, настоящие герои – они без башни. Остальные умеют бояться и боятся. – Он нас даже выманивать наружу не будет, расстреляет через стенку. Будем считать, что капитанский мостик мы захватили, теперь хотелось бы отсюда ноги унести…

– Люблю шутников, – ухмыльнулся Гю и хлюпнул носом, втягивая кровавые сопли. Очки он потерял, и Умка мог видеть его глаза с крошечными, словно иголочные уколы, зрачками. – С ними можно весело подохнуть…

Исмаил потрогал дергающуюся щеку и сказал серьезно, глядя на Сергеева:

– Если в лодке, что потопил этот здоровяк, был сын твоего покровителя – у меня серьезные неприятности. У тебя, кстати, тоже, капитан…

– Всего не предусмотришь, – отрезал Сергеев. – О будущих неприятностях будем думать потом. У нас и сейчас их по горло. Кто что предложит?

– Нам надо рассредоточиться, – Хасан тоже не выглядел счастливым и, если судить по рваному дыханию, уровень адреналина в крови араба зашкаливал. Только вот, в отличие от Гюстава, удовольствия от этого он не получал. – Пока мы вместе – мы большая мишень. Расходимся и встречаемся у пикапа. Потом одного оставим у пулемета, пусть прикрывает.

Все почему-то посмотрели на Базилевича, и он еще глубже втянул голову в плечи.

– Сколько на судне солдат? – спросил Гю.

– Спроси что-нибудь полегче, – Умка махнул рукой в сторону палубы. – На пирсе топталось человек 30. Думаю, что не меньше десятка в любом случае.

– Я насчитал 15, – подтвердил Исмаил. – Но кто-то, может быть, сошел на берег…

Потом подумал и добавил:

– А, возможно, кто-то и зашел на борт…

– Значит, считаем, что их 20, – резюмировал Гю. – Сколько убитых?

– У нас двое, – ответил Хасан.

– У нас трое, – сосчитал Исмаил. – И на площадке из пулемета здоровяк завалил еще троих.

– И здесь лежит один, – дополнил счет Гю. – Итого – 9. Осталось одиннадцать. Это чуть больше двух штук на брата. Шансы выравниваются.

– Остается посчитать еще Рашида и Кубинца. А так все верно! Чего ждем? – осведомился Сергеев. Он не посчитал еще одного человека. Еще одну… В конце концов, это его дело. Личное дело. Ему и решать.

– Разбежались! – приказал он. – Базилевич – со мной!

На лице Антона Тарасовича отразилась целая гамма чувств: от обреченности до радости, но доминировала в гамме безграничная благодарность. Выглядел вождь оппозиции совсем не презентабельно и мало походил на того человека, которого Умка помнил по газетным фото и видеозаписям. Ввалившиеся щеки, воспаленные безумные глаза плюс предательское дрожание нижней губы. Понятно, что гонять девок в Лондоне было безопаснее и гораздо приятнее… Впрочем, сделал вывод Сергеев, у профессиональных предателей всегда очень сложная судьба. И очень часто – страшная. Так что, молись, Антон Тарасович, что встретил гуманиста. Но отработать мои заботы я тебя заставлю, и не сомневайся…