Текст книги "Женское начало"

9

Обыкновенно зима упорствует, подпускает под занавес морозца, чтобы не уступать места красавице-весне. «Не даром злится»? – как заметил русский классик. Но в этом году злиться было некому – северная весна, как птица с перебитым крылом, перезимовала в родных краях. Оттого и лето вылупилось раньше времени – полуденное солнце прогревало воздух, побивая рекорды мартовских температур – и сразу стали лишними куртки и плащи. А чуть позже, в апреле, мысли горожан обратились к отпускам и дачам.

Особняк в Комарово юридически уже значился на Павле, как на опекуне младшего Котова, но право распоряжаться им он оставил за Катериной, матерью ребенка. Катерина, в свою очередь, пригласила к себе на все лето Яну с близнецами. У Яны оставался месяц, чтобы перед отъездом сделать детям нужные прививки и еще раз показать их специалистам.

Сама Катерина продолжала лечиться от алкогольной зависимости. Она уже прекратила заваривать себе чифир, бросила курить и готовилась сделать последний шаг – расстаться с рюмкой. Она с таким воодушевлением рассказывала о психотерапевтических сеансах и о докторе, что Яна заподозрила сердечное увлечение:

– Уж не влюбилась ли ты, Катюша? – как-то высказала она подозрение.

Радостный румянец выступил на бледном лице Катерины, она тихо сказала:

– От тебя ничего не скроешь. И знаешь, такое состояние никаким наркотиком не заменишь. У меня будто крылья выросли.

– Он отвечает тебе взаимностью?

– Я надеюсь, что его внимание вызвано не только профессиональным интересом. Но наверняка сказать пока не могу. Ах, если бы толькоты видела его!

– Катя, а нельзя ли мне и в самом деле его увидеть? Я давно хотела обратиться к психотерапевту в связи с провалом в памяти, но все как-то не решалась.

– Я запишу тебя на прием.

В один из ближайших дней Яна, оставив детей с Мартой, поехала к психотерапевту. Он, действительно, оказался интересным мужчиной лет сорока пяти: пышная темная шевелюра, аккуратная бородка, проницательный взгляд – классический «доктор Фрейд». В такого можно влюбиться! Яна тоже прониклась к доктору доверием и без утайки рассказала ему свою историю, призналась, что несколько месяцев начисто выпали из ее памяти. «Доктор Фрейд» успокоил ее, сказал, что случаи ретроградной амнезии, к которой он отнес ее заболевание, не редки и что надежда на восстановление памяти всегда есть. Они стали проводить сеансы дважды в неделю.

От сеанса к сеансу Яна чувствовала себя все увереннее. Уходили детские страхи, рассыпались мучившие ее комплексы девочки, выросшей без родителей. А под гипнозом она сумела вспомнить и главные события минувшего года. Теперь Яна знала, что Павел не был в ее жизни случайным человеком, что с Евгением она порвала еще прошлой весной, и что первая встреча с отцом была для нее чуть ли не самым счастливым событием жизни. Вспоминались факты, но еще не ожили эмоции, вызванные воспоминаниями под гипнозом. Не смотря на это, Яна решилась сделать шаг навстречу Павлу, надеялась, что возобновление отношений поможет оживить чувства. Несколько раз позвонила ему, пригласила в гости, но Павел, недавно отвергнутый ею, вежливо отказался, да и времени у него на светские визиты не было.

Еще вчера Павел Ватагин был конюхом, отвечающим только за порядок в конюшне, а ныне на него обрушился рой дел, связанных с принятием наследства Котова. С помощью юристов Павел оформлял продажу сети магазинов, переводил деньги в швейцарские банки на имя младшего Котова, утрясал дела с участком в Комарово. В эти же месяцы Павел и пан Станислав продолжали обсуждать план по разведению породистых лошадей. Три случайно приобретенных Котовым лошади годились для верховой езды, но конезавод требовал иного подхода. Людный поселок Комарово мало подходил для нового строительства. Требовалось подыскать место где-нибудь в тихом селении под Питером, где были бы поля для выпаса коней, речка, а затем уже одолеть волокиту с оформлением документов на аренду земли и ведение бизнеса – всего этого за один день не сделаешь.

Пан Станислав пока помогал лишь советами, поскольку еще не получил вид на жительство в России, хотя здесь у него теперь были и дочь, и внуки. Появилась у польско-американского эмигранта и любимая женщина – они с Мартой решили связать свои судьбы. Она же стала его помощницей, взяв на себя всякого рода бумажную канитель.

К Павлу, обремененному в эти дни собственными заботами, обратилась за помощью и бывшая жена. Наталья Степановна написала из колонии, что в ближайшее время освобождается по амнистии и рассчитывает вернуться в Питер на исходе лета. Что приедет она не одна, а со своим новым мужем, майором в отставке Федором. Однако он поставил условие: жить они будут не в городе, а в тихой деревушке. За годы работы в тюрьмах и колониях майор устал от людей и жаждал покоя – деревенскую жизнь он романтизировал.

Федор вырос в детском доме, расположенном на окраине села. Порой с удовольствием вспоминал, как воспитанники и он вместе с ними лазили в огороды «куркулей», как взламывали погреба и умыкали оттуда большие бутыли с яблочным вином. А к концу службы, готовясь выйти в отставку, майор стал выстраивать планы, как бы обзавестись личным хозяйством: поставить дом, баньку. Однако за годы службы он так и не сумел подкопить денег – скромная зарплата разлетались на выпивки и случайных женщин. А и будь он бережливее – разорила бы инфляция. Однако и ему выпал счастливый шанс. Заключенная бухгалтерша призналась Федору, что купила до ареста приличный дом под Выборгом, и, записав его на свою тетку, спасла от конфискации.

В письме Наталья Степановна просила Павла съездить в названное место, проверить, в каком состоянии находится ее загородный дом, и, если надо, что-нибудь подправить к их приезду. Просьба не показалась Павлу затруднительной, поскольку у него теперь имелся мощный джип, перешедший к нему от Котова.

Павел добрался до поселка, когда солнце еще не вошло в зенит. Покружив по улицам когда-то финского селения – кое-где еще виднелись старые фундаменты – отыскал недостроенный дом, принадлежавший Наталье. Лишь одна сторона была заделана вагонкой, с трех других взгляду были открыты сероватые бревна с вылезающей из щелей паклей. Павел поговорил с теткой Натальи Степановны и ее мужем – они добросовестно охраняли постройку. Пожилые супруги, стоя перед Павлом, походили на двухцветье анютиных глазок: хозяйка была в желтой байковой пижаме с прилавков секонд-хенда, а супруг ее – в темно-фиолетовом спортивном костюме. Они доложили, что в доме все в порядке, хотя он и не достроен, но внутри тепло – можно жить и зимой. Беда, однако, нависла над участком. По документам Наталье принадлежало тридцать соток земли – тридцать соток отличного соснового леса. Старик в фиолетовом пожаловался, что некий делец, неформальный глава поселка, отхватил от Наташиной территории заметный кус. В той стороне, куда показывал рукой старик, было оголенное пространство, от обилия опилок и подсохшей хвои казавшееся бурым – глаз цеплялся лишь за торчащие на нем пеньки.

– Там был Наташин лесок, – продолжал старик, – она его не успела оградить, дак и спилил все деревья-то.

– Супостат тут все кругом подчистил, – добавила яично-желтенькая супруга, – пилит где ни попадя и лес финнам продает. Всех в страхе держит, и милиция у него подкуплена. Кстати, вон в тех новых домах у озера милицейское начальство и обитает.

Павел окинул взглядом округу: большинство построек имело довольно новый вид. И дому Натальи Степановны было не больше десяти лет, скорей всего, она перекупила его у другого быстро разбогатевшего в лихие времена собственника. И ведь утаила в свое время от Павла это приобретение, не была уверена, что муж одобрит ее подозрительно быстро возросшее материальное благосостояние.

Павел решил, что в земельные споры вникать не будет – приедет хозяйка, пусть и разбирается. Попрощался с пожилыми супругами, сказал, что Наталья скоро появится сама и все уладит. Но едва он сделал шаг к джипу, у дома затормозил не менее внушительный черный «мерседес».

– А вон и сам леший пожаловал! – супруги испуганно прижались друг к другу.

Из «Мерседеса» вышел крупный мужчина, черная футболка обтягивала его крутой, как барабан, живот; спортивные штаны свисали ниже пупа, пляжные шлепанцы были надеты на босу ногу. Крутой лоб мужика был стянут хлястиком от повернутой козырьком назад бейсболки.

Косолапо переваливаясь с ноги на ногу, бросив на Павла мимолетный взгляд, он приблизился к старикам. Здоровила снял головной убор, обтер ладонью вспотевший лоб – и, обращаясь к старикам, рыкнул:

– Почему, господа-товарищи, на водопровод деньги не сдали? Мне сборщики доложили, что вы уже за три месяца задолжали.

– Так нет у нас, милый, – хозяйка резко побледнела от страха, и одновременно с этим поблекла ее ярко-желтая пижама.

Павел поспешил на выручку. Едва он встал лицом к лицу с бесцеремонным распорядителем, как сразу понял, что видел и раньше эту круглую, как блин, безбровую физиономию, с короткой порослью соломенно-рыжих волос. И ноги колесом – тот самый «финн»! Сколько раз, лежа на нарах, Павел пытался вспомнить эту бесцветную морду, но возникал только силуэт кривоногой гориллы без лица. Всевозможные планы мести выстраивались тогда в его мозгу. Теперь же, после предсмертной исповеди Котова, Павел знал истинного виновника своих бед. Мстить кривоногому не имело смысла, но теперь этот тип представлял опасность для других.

– Сколько тебе должны с этого дома? – угрюмо спросил он «финна».

Мужик не узнал Павла – он не помнил тех, с кем общался в разовых операциях.

– Пять кусков.

– Здесь есть банкомат? Я готов рассчитаться, но только под расписку.

– Банкомат – не проблема! До Выборга на машине четверть часа. Я с тобой своего парня отправлю. А ты кто? Родственник? Коль не хочешь, чтобы твой домец сгорел случаем, плати дань вовремя.

Павел понял, что и проблему незаконных поборов придется решать Наталье, он мог только дать отсрочку беспомощным старикам, следящим за домом. По дороге сумел выпытать у подручного кое-какие подробности о хозяине. «Финн» царил в этих краях три года, занимается лесозаготовкой и продажей леса. Рубки оформлял, как надо, с местными властями наладил контакт. И население поселка с ним считалось, иные вовсе называли его благодетелем: он и дорогу заасфальтировал, и новый магазин у развилки построил. А на вопрос, почему в поселке такие высокие сборы на водопровод, парень только усмехнулся.

Покончив с малоприятным поручением, Павел вернулся в Комарово. Он жил в маленькой хибаре при конюшне, не считал себя вправе селиться в особняке – дом собирался в ближайшее время переоформить на вдову, нарушив волю ее покойного мужа. Вместе с ним на даче обитали только охранники и обслуга, поддерживающая дом зимой в надлежащем виде. Здесь было тихо и спокойно. Но сегодня, загнав джип в гараж, Павел обнаружил, что во дворе царит непривычное оживление: слышались воинственные крики приехавшего Костика и распоряжения Катерины, обращенные к прислуге. А из-за дома разносился по всей округе детский плач, причем рулады исполнялись дуэтом. Как же он забыл, что именно на сегодня назначен выезд двух семейств на дачу!

Павел обогнул дом, вышел на полянку и увидел стоящую рядом с клумбой двуместную коляску. Верх коляски был откинут, а близнецы в белых вязанных комбинезонах взмахивали ручками и ревели, как две одинаковые заводные куклы – их можно было различить только по разноцветным панамкам. От крыльца к малышам уже спешила Яна, тоже одетая по-летнему: в кремовых бриджах и легкой цветастой курточке. На ходу она укоряла малышей:

– Ну, что за безобразие такое! На минутку нельзя оставить одних. Идет мамочка, идет!

Павел приблизился к шумному семейству:

– Добро пожаловать, дорогие гости! Как доехали?

– Ой, не спрашивай. Поездка с детьми – сплошное мучение!

Павел увидел оживленный блеск в глазах молодой матери – возбуждение, связанное с переездом, еще переполняло ее. Он подумал, что Яна стала заметно красивей, чем год назад, когда они только начали встречаться. Павел и тогда находил ее интересной, но теперь лицо ее наполнилось женской одухотворенностью и обаянием, которых не было у Яны раньше. Павел удивлялся себе, как он мог держать обиду на Яну, отказался приехать, когда она позвала в гости! Сейчас он понял, что любовь никуда не ушла.

Подойдя к коляске прежде Яны, Павел коснулся никелированной ручки и покачал ее. Но продолжить разговор не успел, так как на балконе дома появилась Катерина – все та же коса вкруг головы и белое полотняное платье – и позвала подругу:

– Яна! Неси детишек в дом, я уже приготовила комнату.

– Я помогу? – Павел вопросительно посмотрел на Яну.

Он подхватил на руки сразу двух малышей и направился к дому. Яна бежала за ним:

– Давай я хотя бы одного понесу. Ой, осторожно. Смотри под ноги, тут Костик вертится.

Шестилетний Костик, хотя и чувствовал себя почти взрослым после кончины отца, в мужской опеке нуждался. Он теперь еще сильнее привязался к Павлу, в какой-то степени заменившему ему отца. А сейчас Костик испытывал незнакомое ему чувство ревности: эти близнецы тоже претендовали на внимание его старшего друга. Костик крепко обхватил ноги Павла и не отпускал их.

– Покажи, Костик, дорогу в комнату. Я, дружок, без тебя заблужусь в этом доме.

Мальчик отпустил ноги дяди Паши и пошел впереди, проникаясь гордостью от своей миссии проводника. Яна завершала процессию. Растерянные мордочки малышей смотрели на нее, покачивались над плечами Павла, как генеральские эполеты. На лестнице глаза Яны оказались на уровне узких мужских бедер – небольшие упругие ягодицы вдруг взволновали ее: «Что со мной? Неужели я хочу его?».

После рождения малышей, Яна ни разу не была близка с мужчиной. Даже когда Евгений навещал ее и заговаривал о постели, она отклоняла его притязания, сраженная усталостью и бессонницей. Кормление отбирало у нее последние силы. Но теперь малыши подросли, им было уже пять месяцев, и ночью они спали крепче. Вместе со сном к Яне возвращались живость и бодрость.

Вновь глаза Яны уткнулись в зад Павла, в его синие джинсы. Захотелось дотронуться до этой аппетитной части, крепко сжать ее пальцами. Яна поспешно убрала руки в карманы бриджей, как будто не уверенная во власти над своими чувствами. И вдруг тело ее охватила знакомая дрожь – оно вспомнило упругие бедра этого мужчины. А Павел, не ведая, какие страсти захватили его подругу, завершил подъем по лестнице, прошел вслед за Костиком по коридору и внес малышей в комнату, приготовленную Катериной. Детскую кроватку еще не распаковали, и он положил детей на широкое супружеское ложе, огражденное стульями, чтобы близнецы не скатились на пол.

Освободив руки, Павел ласково потрепал за вихры Костика и случайно взглянул на Яну. Поймав ее горящий, почти безумный взгляд, он инстинктивно, почти тотчас, загорелся ответным желанием. Однако в комнате присутствовали большой мальчик и Катерина, поэтому едва заметным кивком головы Паша дал Яне понять, что слышит ее зов.

Остаток дня Яна пребывала в лихорадочном возбуждении, как человек, охваченный любовью с первого взгляда. Ночью, когда все в доме улеглись и заснули близнецы, в ее дверь постучали. Яна ждала этого стука, она знала, кто стоит за дверью.

– Не заперто. Входи, – тихо, чтобы не разбудить малышей, сказала она.

Взгляд, которым они мельком обменялись с Павлом на людях, не был взглядом посторонних. С этого взгляда для Яны началось волнующее узнавание. И теперь, сойдясь в объятии посреди комнаты, они замерли. Павел робко простер руку под халат Яны – под ним не оказалось одежды – и с нежностью погладил округлые плечи и налитые груди возлюбленной. Секунду помедлив, рука заскользила вниз.

– Я люблю тебя, Яночка! Эти месяцы без тебя я словно спал, кошмар казался бесконечным: вокруг были мрак и холод. Только лошади дарили мне толику тепла и понимания.

– Я хочу, хочу тебя! – призналась Яна. Янина не могла пожаловаться в ответ на свои страдания, ведь до нынешнего дня она почти не думала о Павле. – Я счастлива, что ты пришел ко мне!

– Но ты ведь сама позвала меня днем, не так ли?

Оба, не сговариваясь, приближались к широкой двуспальной кровати, где Яна еще совсем недавно замерзала одна – близнецы удовлетворенно посапывали уже в собственной кроватке.

Павел разделся фантастически быстро, а Яна уже была раздета. Их губы слились в ненасытном поцелуе, крепко сцепленные руки сжимались и разжимались в такт неслышной музыке. Мужчина и женщина наверстывали упущенные дни, недели и месяцы. Наслаждение прервали проснувшиеся малыши. И тотчас любовники умерли в них на их месте лежали озабоченные супруги – родители плачущих младенцев.

– Сейчас, я их успокою, – приподнялась с кровати Яна.

– Лежи, я сам подойду к ним.

Встали оба. Взяв по младенцу, принялись укачивать их на руках.

У Павла хватало сердца на всех троих детей. Воспитанника он назначил «старшим братом» близнецов, и теперь Костик с гордостью нес свою миссию: в основном бегал по просьбе Яны из дома в сад и обратно за какой-нибудь срочно понадобившейся вещью. Иногда Яна, уходя на несколько минут, просила мальчика присмотреть за малышами.

Однажды она оставила его с младенцами, а сама побежала на кухню, чтобы натереть им яблочка. Но близнецы, едва мама скрылась за дверью, начали хныкать. Костик неумело тряс перед ними погремушками, но увы, мельтешение трескучих шариков пугало детей, и они плакали все громче. Мальчик не знал, как успокоить их. Он бросился в соседнюю комнату, там, на столике, застыв в мятущемся порыве, красовался большой белый конь. Костик, с трудом обхватив фарфоровое чудо, потащил показать его малышам. Однако на пороге мальчик споткнулся и покрытая блестящей глазурью скульптура выскользнула из его рук, с грохотом упала на пол и разбилась на мелкие кусочки. Малыши от неожиданности замолчали, вытаращили глазенки в сторону двери.

На звук падения сбежались взрослые. Яна, увидев с порога, что близнецы целы-невредимы, принялась ругать Костика за то, что тащил сюда такую огромную вещь: мог ведь и надорваться.

– Да и вещь ценная, не игрушка, – добавила с сожалением она.

Вошедшая следом Катя прижала испуганного сына к себе и вдруг сказала:

– А ну его, этого коня, от него одни несчастья. Олег купил его у какого-то старого антиквара и вскоре заболел этой ужасной болезнью. – Она погладила Костика по голове. – Ладно, хоть сам не поранился. Но все же на будущее, сынок, имей ввиду: нельзя брать вещи из коллекции.

Появился и Павел, увидев катастрофу, отправился за веником и совком, чтобы убрать черепки. Пожалуй, он расстроился больше всех, хотя не показал этого – ведь он был неравнодушен к любым лошадям, даже к фарфоровым. Подметая осколки, Паша прикидывал, не удастся ли их склеить. И вдруг среди белых черепков мелькнула золотистая капля. Павел поднял осколок и увидел с внутренней стороны приклеенную к фарфору золотую монетку. Перочинным ножичком отковырнул ее. Приглядевшись, понял, что это не денежный знак.

– Здесь что-то написано, – сказал Павел, присматриваясь к едва заметным штрихам. – Костик, у тебя есть лупа?

Мальчик с готовностью принес увеличительное стекло. Павел, приставив его к золотому кружочку, увидел имена – Ян и Зося, а на обратной стороне прочитал название католической церкви в Санкт-Петербурге и дату – 187*, последняя цифра разбиралась смутно.

– Да, отец говорил, – заметила Яна, что его петербургскую прабабушку звали Зосей.

– А одного из братьев-конезаводчиков – Яном, – добавил Павел. – Это памятная медалька о дне их бракосочетания.

Молчавшая при этом открытии Катерина, напомнила остальным:

– А ведь покойный Олег хотел подарить эту скульптуру пану Станиславу! Как предчувствовал, что она из фамильного наследия Ковалевских. Получается, что твой Яник, подруга, – и тезка, и наследный принц конезаводчиков.

Чуть позднее Павел позвонил пану Станиславу и обрадовал его находкой, оборванные нити славного рода связались в узелок.

В свою очередь тесть сообщил, что зарегистрировал новый журнал «Мои лошади». Еще до того, как началось строительство новой конюшни, пан Станислав решил, что можно заняться просветительством в области коневодства и начать зарабатывать деньги рекламой. Марта уже дала согласие стать секретарем издания. Смелые мечты компаньонов начинали воплощаться в жизнь.

* * *

В середине лета Павел, не таясь, поселился вместе с Яной. Он простил ей все: и неясное положение с отцовством, и странное поведение зимой, когда Яна отстранилась от него. Из-за какого-то непонятного страха она по-прежнему молчала о случившемся у нее провале памяти.

Однажды в комаровский особняк по приглашению Катерины наведался «доктор Фрейд». Поскольку он был в курсе проблем Яны, она попросила его поговорить с Павлом, прояснить ее ситуацию. Психотерапевт выполнил ее просьбу. Павел поверил не сразу, полагая, что Яна ищет оправдания своим, как он считал, закидонам. После отъезда доктора Павел вызвал Яну на откровенный разговор:

– Признайся, Яна, ты придумала эту историю с провалом памяти? Все еще не веришь, что я простил тебя?

– Паша, все это случилось на самом деле. Я и теперь еще не все вспомнила, но вспомнила главное – Евгений не мог стать отцом ребенка. Чтобы ты не сомневался, я предлагаю сделать тест на отцовство.

– Что ж, раз с тобой приключилась амнезия, тем более обсуждать нечего. Никакие тесты я делать не собираюсь. Это мои дети – и точка.

Но несмотря на то, что отношения наладились, Павел не спешил делать предложение Яне, так как считал, что вначале надо самому прочно стать на ноги. Тем временем намечалась другая свадьба: пана Станислава и Марты.

Оставив детей на попечение Катерины, Павел и Яна отправились на скромную церемонию – они были приглашены в качестве свидетелей. Марта была в нарядном розовом платье с игривыми воланами, вновь вошедшими в этом сезоне в моду, в ушах ее сверкали золотые сережки – подарок жениха. Сам пан Станислав был в строгом костюме и галстуке-бабочке, отчего выглядел стареющим модным режиссером. После ЗАГСа все четверо отправились в суши-бар.

Разбираясь в мудреных названиях рыбных деликатесов и запивая их крепким пивом, попутно говорили о жизни. Разговор принял почти родственное направление.

– Теперь, Марта, ты – моя вторая мама, – пошутила Яна, – не зря с детских лет ко мне в воспитательницы набивалась.

– Тогда мне придется назвать себя бабушкой твоих близнецов, – невесело поддержала шутку Марта.

– Никаких бабушек! – погрозил женщинам пан Станислав. Режиссер получил приз под названием «Марта» и вовсе не хотел, чтобы его достижение было обесценено. – Марта у нас всегда будет просто Мартой, так и детишек своих, Яночка, приучи.

Заказали новые японские диковинки, еще пива. Наконец, компаньоны заговорили о деле. Обсудили местонахождение деревушки, в которой будут выстроены новые конюшни и подсобное хозяйство. Павел изложил свое видение дела: никаких конных прокатов, только разведение лошадей. Обозначили главное: Павел будет постоянно жить в деревне, при конезаводе, пан Станислав остается в Петербурге, за ним – журнал, рекламная поддержка и международные связи.

Под конец вечера пан Станислав нерешительно спросил, обращаясь к дочери и ее другу:

– А вы, друзья мои, не собираетесь узаконить свои отношения?

Яна не обижалась на Павла за его нерешительность, считала, что он вправе не доверять ее чувствам, хотя сама пошла бы теперь за него, не раздумывая.

– Боюсь, что ничего не получится, – заметил Павел.

– Почему? – дуэтом воскликнули Марта и пан Станислав и посмотрели на Яну.

Она молчала. Объяснил Павел:

– Я уже сказал, что собираюсь жить в деревне. А Яна до кончика ногтей – горожанка. Не думаю, что она с детьми согласится поехать со мной в глушь.

– Это можно считать предложением? – вспыхнула Яна и нервно затеребила пальцами столовую салфетку.

– Если тебя не пугают условия, можешь считать это предложением! Или лучше так: дорогая, любимая Яночка, будь моей женой!

– Деревни я не боюсь, ведь и мама моя работала в деревне, и дошкольное детство мое там прошло. Но вот в чем загвоздка, Паша! Я знаю себя, долго оставаться домохозяйкой, как Катя, я не смогу. Я уже снова начала прислушиваться к сводкам с финансовой биржи. Впрочем, все равно, за месяцы, которые я занималась детьми, мои клиенты разбежались к другим трейдерам.

– В селе тоже можно найти работу. Ты же преподавала информатику в школе, там наверняка имеется школа, – вставила Марта.

– Я хотела бы все тщательно обдумать. Спасибо тебе, отец, и тебе, Паша, что поддерживаете меня с малышами. А с остальными, Павел, чуть-чуть подожди.

Предложение Павла повисло в воздухе.