Текст книги "Три рэкетира"

Как только Следователь и Близнец вычерпали до дня источник накопленного Вась-Васем компромата, вся троица дружно устремилась к выходу. Точнее говоря, подталкиваемый в спину Бонасюк указывал путь загруженным сумками милиционерам. Встречавшиеся в коридорах знакомые преподаватели приветливо кивали Бонасюку. Василий Васильевич трусил головой в ответ, сдерживая рыдания и ощущая себя отбившимся от стада теленком, брошенным на заклание волкам.

«Ох, Кристичка», – стонал в душе Василий Васильевич. – «Не было бы тебя, и всего этого кошмара со мной бы неприключилось… Уж лучше бы ты, поистине, на вступительных экзаменах провалилась…».

Покидать стены «альма-матер» ему хотелось примерно также, как щенку – уютное логово.

«Только, по-честному, выйти-то все равно придется», – с отчаяньем думал Бонасюк. Он шагнул из прохлады факультетского вестибюля на знойную улицу, словно смертник на эшафот. Сработала пружина и тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за спиной.

Едва все трое оказались снаружи, Бонасюк был втиснут в салон поджидающей неподалеку служебной «семерки» милиционеров. Следователь закинул сумки в багажник, Близнец запустил двигатель и машина медленно поехала по Борщаговской.

«Господи, сделай так, чтобы они меня отпустили», – горячо взмолился Вась-Вась. – «Господи, ну пожалуйста… Только бы обратно к ним не возвращаться… Только не туда… Господи, ну пожалуйста…».

– Тут давай, – неожиданно распорядился Следователь.

Близнец воткнул «нейтралку» и принял вправо. Машина остановилась, не доехав метров сто до остановки скоростного трамвая «Политехнический институт». Сбоку тянулось угрюмое каменное ограждение, за ним – узкий тротуар, далее – закованная бетонными тисками Лыбидь – та самая река, с которой, если верить легенде, и взял начало Киев. Время превратило живописную некогда реку в загаженную сточную канаву. За рекой подымалась угрюмая железнодорожная насыпь. Место было безлюдным.

«Неужто, поистине, убьют?» — похолодел Василий Васильевич, ожидая самого худшего. Пот катил с него градом, снова прихватило живот.

Следователь обернулся с переднего сидения и с расстановкой повторил то, что Вась-Вась уже слыхал от него в кабинете:

– Из города – ни ногой. А только кому ляпнешь хоть слово – тут тебе и конец.

– Конец тебе, – зловещим эхом откликнулся Близнец, и Бонасюк выскочил из салона «семерки» с быстротой карася, соскочившего с рыболовного крючка.

Выпущенный на свободу столь неожиданно, Василий Васильевич нырнул в подземный переход и смешался с толпой, в которой преобладали студенты. Он на одном дыхании достиг остановки метро «Политехнический институт», но отчего-то не спустился вниз, а продолжал шагать вдоль Брест-Литовского проспекта, не в силах ни остановиться, ни обернуться. Ноги будто взбесились. Продолжая идти вперед, все равно куда, лишь бы подальше от Следователя с Близнецом, Василий Васильевич неожиданно для себя оказался на Крещатике. «Кудаэто, поистине, меня занесло?», – соображал Бонасюк, ошарашенно озираясь вокруг. К тому времени уже почти стемнело.

Василий Васильевич нырнул в метро и на эскалаторе снова погрузился в транс. Всю оставшуюся дорогу домой он проделал, словно чудесным образом оживший манекен. Механически вошел в вагон, покинул его на своей станции и побрел среди людского моря, совершенно безучастный к окружающему. Часть его сознания ликовала. Другая часть ежеминутно ожидала, что твердая рука вот-вот опустится на плечо: «Гражданин Бонасюк? А ну-ка, пройдемте».

По мере приближения к дому ликующая часть сознания мало-помалу взяла верх, последние же метры до парадного он, можно сказать пролетел.

«Господи, спасибо тебе. Вырвался, вырвался, – неутомимо твердил под нос Бонасюк. – Господи, спасибо, спасибо».

Добравшись до двери, он воткнул ключи в замочные скважины. Механизмы щелкнули и запустили его внутрь.

Сразу у порога Вась-Вась наткнулся на две спортивные сумки, которыми Кристя обыкновенно пользовалась в поездках. Гардеробы за собой тягала, косметику и много чего еще. Например, совершенно дурацкие сувениры, на какие она была особенно падка, и свозила домой отовсюду, где ей только случалось побывать. Разных засушенных крабиков на подставках из ракушек, глиняных болванчиков, поделок под туземные маски и всякую прочую ерунду, отчего-то всегда легко покупаемую в отпуске и оказывающуюся абсолютно бесполезной дома. Девать все эти «сокровища» в квартире было некуда, а выкидывать, естественно, жалко.

«Кристичка приехала», – дошло до Василия Васильевича и внутри у него что-то радостно заурчало. Только теперь Бонасюк услышал приглушенное журчание воды, доносящееся из ванной.

– Кристичка, – всхлипнул Бонасюк. – Поистине, дождался.

Василий Васильевич сделал шаг назад, чтобы плотно захлопнуть дверь. Но едва лишь клацнули замки, а тяжелая дверь оградила его от внешнего мира, он с раздирающей душу четкостью ощутил, что вся прежняя, относительно беззаботная жизнь безвозвратно канула в прошлое. Улетучилась. Беспросветно черное отчаяние, неумолимо преследовавшее его по пятам, от самого кабинета Украинского, настигло и сдавило горло безжалостной железной удавкой.

Бонасюк громко всхлипнул.

«Не вырвался ты никуда, – заверещал в голове голос, весьма похожий на собственный. – Теперь, Васенька, и Следователь, и Близнец, и этот их начальник с золотым перстнем и глазами палача, – такая же часть твоей жизни, как и Кристичка… Так что никуда ты, Василек, не вырвался…».

От одной этой мысли уютная квартира как-то сразу почернела и скукожилась, словно надувная детская игрушка, обрызганная соляной кислотой. Переступая по линолеуму ватными ногами, Василий Васильевич неуверенно двинулся вперед, осматривая квартиру полубезумными глазами смертника, получившего короткую отсрочку. Потому что у расстрельного взвода кончились патроны. Или износилась веревка на виселице, а новую получат со склада только утром.

Следы пребывания супруги попадались Василию Васильевичу буквально на каждом шагу. Большая двуспальная кровать оказалась приведенной в ужасающий беспорядок. Какие-то кульки с вывернутым наизнанку содержимым, мятая одежда, зубная щетка, пляжные тапочки, тюбики из-под кремов валялись среди скомканных покрывал. Василий Васильевич двинулся к санузлу, словно Тесей через лабиринт Минотавра,[67]67
  Согласно древнегреческому мифу, чудовище по имени Минотавр обитавшее в подземелье, получившем название Лабиринт, на острове Крит, и питавшееся человечиной, пало от руки афинянина Тесея. Победив Минотавра, Тесей выбрался из катакомб благодаря влюбившейся в него дочери царя Миноса Ариадне, которая снабдила его клубком ниток


[Закрыть] обнаруживая и подбирая по дороге юбку, кофту, колготки, а под самой дверью в ванную – лифчик и трусики Кристины. Не требовались дедуктивные способности Шерлока Холмса, чтобы представить, как эти вещи слетали с устремившейся в ванную Кристины. Оказавшись перед санузлом, Василий Васильевич прижался лбом к дверному полотну и тихонько прошептал:

– Кристичка…

– Василечек? – ласково откликнулась из-за двери Кристина, которая по-своему была привязана к Бонасюку, несмотря на все свои проделки. – Васенька, это ты?

– Кристичка… – позвал Василий Васильевич, начиная хлюпать носом.

Дверь отворилась, и Кристина вывалилась из ванной в облаке запахов шампуня и водяного пара. Она и не думала одеваться. Кристина нежно обняла мужа. Вася вцепился в жену, как маленький мальчик, напуганный ночным кошмаром и, совершенно неожиданно для нее, горько расплакался.

– Кристичка, – захлебывался Василий Васильевич. – Ох, Кристичка…

«Что это он разошелся?», – удивилась Кристина, ероша волосы на Васином затылке.

– Ва-си-ле-ок?.. – нежно, но вместе с тем настойчиво позвала она.

– Я… поистине… не успел… тебя… в аэропорту… – Василий Васильевич, всхлипывая, глотал слова. Речь шла из него обрывками, словно кто-то у него во рту то тормозил пальцем, то отпускал пластинку звукового проигрывателя.

– Мы с Анькой на такси преспокойно добрались, – успокоила мужа Кристина. Хотя ей уже стало ясно, что дело тут вовсе не в опоздании Бонасюка к самолету. Кроме того, Кристина сообразила, что Вася по какой-то причине в аэропорту вообще не был и о том, что они с Анькой прилетели днем раньше, не имеет ни малейшего понятия.

«Пускай и дальше не имеет», – рассудила Кристина.

– Я, Кристичка… поистине, – Вася пытался объясниться, выходило не очень. Вместо слов получались сплошные всхлипы, вздохи и причитания.

В продолжение следующих пяти минут Кристина окончательно убедилась, что никакого толку от Вась-Вася в ближайшие часа полтора ожидать не приходится. Поэтому она пустила в ход не раз опробованный на практике собственный метод успокаивания. Достаточно действенный и гораздо более гуманный, чем тривиальное отвешивание оплеух и затрещин. Пока Василий Васильевич шмыгал носом, она аккуратно расстегнула пуговицы на брюках мужа и по-хозяйски запустила руку в самую глубину его ширинки.

– Ой, – Василий Васильевич судорожно дернулся. Но, супруга успела добраться до цели и теперь крепко держала ее в руке. Бонасюк практически сразу перестал всхлипывать, совершенно забыв об истерике.

– Василечек, – прошептала Кристина. И, продолжая бесцеремонно орудовать правой, подтолкнула Бонасюка к ванной.

Спустя каких-то полчаса они лежали в постели, и Василий Васильевич, более или менее внятно излагал историю бедствий, обрушившихся на его голову за истекшие полторы недели. Начал с внезапного налета на сауну, закончил злоключениями на даче. Хотел поведать супруге о собственном аресте, уже собрался с духом, но… так ничего не сказал. Напутственные слова Следователя «ляпнешь кому и конец тебе» крепко засели в голове Василия Васильевича, и надо признать, сработали не хуже популярной в советскую эпоху «подписки о неразглашении». Так что о новых знакомых мужа – Следователе, Близнеце и их шефе полковнике Украинском, Кристина Бонасюк так ничего не узнала.

* * *

– Саня? А откуда у тебя такая штука? – Андрей вертел в руках старинный механический календарик. Металлический корпус не больше пачки сигарет, прикрепленный к металлической же подставке. Где-то внутри корпуса скрывалась ось, позволявшая вращать его руками. При каждом перевороте в маленьком забранном стеклышком окошке появлялась белая пластинка с очередной датой.

– Там внизу еще и месяцы меняются. Но уже, типа, вручную.

– Забавная штука, – Бандура нехотя вернул календарик обратно на кухонную тумбу.

– Есть предметы, которые приятно иметь дома, – задумчиво произнес Атасов. – Хотя, в сущности, они бесполезны. Или их легко заменить. Повесить, к примеру, настенный календарь. Еще и с голой жопой какой-нибудь мисс-Пустолаевка-92. Круто…

Андрей согласно кивнул.

– Почему, не знаю, – вел дальше Атасов. Он был уже здорово пьян, хотя и не так, как следовало ожидать, судя по количеству пустых бутылок под столом.

Кухонное окно за спиной Атасова давно стало чернее квадрата Малевича[68]68
  Малевич Казимир Северинович (1878, Киев – 1935, Ленинград), знаменитый русский живописец, иллюстратор книг и декоратор. Основатель нового художественного направления – супрематизма


[Закрыть] – стоял поздний вечер. Раскидистый клен прямо за окном шелестел листвой на слабом вечернем ветерке. Он полностью отсекал свет, идущий из окон соседних домов, отчего легко можно было представить, что за окнами квартиры начинается настоящий лес.

– Когда держишь в руках такие вещицы, начинаешь понимать страсть, типа, коллекционеров к разным статуэткам, нэцке и всему такому прочему, – Атасов неопределенно махнул рукой, слов не хватило.

– Этот календарь у тебя от деда, Саша?

– Точно, – Атасов собирался кивнуть, но мышцы шеи выполнили команду с опозданием. Или сама команда пришла с задержкой, отчего голова спазматически дернулась, будто он собирался перебить ей посуду на столе.

– Саня?

– Порядок, Андрюша! Я умею пить, хотя в последнее время и теряю, частенько, координацию. Старею, типа. И потом, что эти козлы разливают в бутылки? Ты знаешь, а?

Андрей вынужден был признать, что не обладает такими сведениями.

– Если хочешь знать, – Атасов вернулся к прерванной мысли, – у меня есть десяток таких вот вещиц, оставшихся после стариков. Вот этот календарь – раз. Есть пара отрывных, тех, что на стену вешали. Видать, дед купил загодя, засунул далеко, типа, и забыл. Семьдесят второго года, если мне память не изменяет. Уцелели. Пережили, типа, свое время.

– Я такие календари помню, – признался в свою очередь Бандура. – На них праздничные даты красными чернилами печатали.

Атасов помедлил, собираясь с мыслями:

– У меня от деда пара вещей осталась… Особо мне дорогих. Трофейных, в основном. Губная гармошка… – Атасов откинулся на спинку мягкого уголка. – Подумать только, Бандура, какой-то фриц еще недавно, в сущности, дудел в нее где-то под Курском… Вспоминал родной Гамбург… Или еще там, что у них за города, типа? Кроме Гамбурга ничего на ум не приходит…

– А у меня немецкая каска была. Настоящая. Я ее в лесу нашел. Это когда у деда в Дубечках жил. С дыркой сбоку. Там, где висок.

– Вот-вот, – кивнул Атасов, – эхо войны. Нам, типа, представляется, будто давно война была, а на самом-то деле – вчера. Я как пацаном был – все мечтал пулемет найти. В моем детстве вполне реальные мечты.

– Дед говорил после войны в лесах горы оружия оставались… – увлеченно подхватил Андрей, – у нас в Винницкой области.

– И здесь тоже, – согласился Атасов. Как лето – Протасов на шашлыки обожает ездить. На Киевское море. Там берег высокий, сосны, песок. Красота, типа. А, между прочим, берег тот, не что иное, как Лютежский плацдарм. В 43-м с него Красная армия Киев брала… Вот море и вымывает из песка одно «железо» за другим. То бомбу авиационную, то мину. Или неразорвавшийся снаряд. За один сезон, типа, экспозицию для музея краеведческого собрать – раз плюнуть.

– Не собирают?

– Никому не надо, – Атасов отрицательно покачал головой. – Сейчас все сбором баксов озабочены…

– Потом, – продолжал он после перерыва, понадобившегося, чтобы подкурить очередную сигарету, – зажигалка у меня дедовская лежит. Настоящая «Zippo», а не фуфло из Гонконга. 43-й год. Дед из Манчжурии привез, когда в 45-м наши узкоглазым по кумполу надавали. С дарственной, типа, надписью, – Атасов напряг мозги, – «Майору Атасову. Память Харбина».

Андрей удивленно посмотрел на Атасова:

– Чего ты на меня пялишься, словно баран на новые ворота? Не мне, деду моему подписали.

– Это я понял, – смущенно признался Андрей, – он что, майором был?

– Тогда майором. А в отставку вышел генерал-майором… Я все хочу заправить ее. Руки не доходят. Туда вату, типа, смоченную бензином, совать нужно.

– Покажешь, Саня?

Атасов сделал было движение, чтоб подняться, но тяжело опустился на место:

– Не сегодня, а? На антресоли лежит. В коробке. Если я, Бандура, в нетрезвом виде с табуретки колдырнусь, то, пожалуй, вывихами не обойдется. Ты же не хочешь, в самом деле, чтобы я следующие полгода на костылях, типа, перемещался?

Бандура на миг представил Атасова, уныло бредущим с костылями под мышками, и невольно улыбнулся.

– Ну и будильник. Как же я будильник упустил, понять не могу? Будильник, Андрюша, – это что-то.

Атасов все же поднялся, распахнул дверцу кухонного шкафа, полез внутрь. Предмет, извлеченный в конце концов, внешне походил на круглую мотоциклетную фару начала 70-х годов. Из верхней части фары торчала внушающая трепет кнопка.

– Это чтобы утром ладонью – бац – и вырубил, – пояснил Атасов.

– Кого вырубил?

– Кого-кого? Правилова с Ледовым. Звонок, типа.

– У моего деда был похожий, – радостно вспомнил Андрей, чувствуя себя мальчишкой, обнаружившим под новогодней елкой большой грузовик от деда Мороза. Или набор оловянных солдатиков. Или танк на батарейках.

– Я его не завожу, – признался Атасов, поглаживая тусклый металлический корпус ладонью. – Он на всю квартиру тикает. Уснуть, типа, невозможно. Лежишь и думаешь, как жизнь в задницу уходит. – Атасов наполнил граненый стограммовый стакан до краев и не откладывая в долгий ящик, осушил залпом. Как показалось Андрею, с видимым усилием. – Ух, типа, – он прижал руку ко рту. – Не туда пошла, проклятая. Хватит пить, – приказал он себе. – Я думаю… – Атасов решительно отодвинул недопитую бутылку и сунул в рот сигарету, – я думаю, Бандура, тут дело не в нэцке…

– Не в нэцке?..

– Нет. Тут наше прошлое замешано… Ты первомайские демонстрации помнишь? Или, типа, ноябрьские? Был у народа праздник. Глупый, но был. Родители мои со своих гастролей к деду приезжали. Юрка, – то есть, дядя мой родной, еще здесь жил. С нами. Потом-то он, типа, женился…

– Он киевлянин?

– Уже нет, – грустно ответил Атасов.

– В смысле? – не понял Андрей, подумавший, что с дядей Атасова, очевидно, приключилось что-то нехорошее. – Как это, уже нет?

– Пять лет как убыл, типа, в Израиль… – Атасов широко махнул рукой, зацепив одну из бутылок на столе. Бутылка полетела на пол и, обижено звеня, скрылась под кухонным комодом. Атасов проводил бутылку потрясенным взглядом, – иди ты… Не разбилась, а? Вот, типа, удивительно…

– Ну и что твой дядя?

– С первой горбачевской волной они с женой уехали. Беженцы, типа. Так спешили, что забыли проститься. Я тогда еще лямку тянул, в Вооруженных Силах. «Одеваю портупею и тупею, и тупею», – продекламировал Атасов известную военную частушку.

– Вы не переписываетесь?

Атасов отрицательно покачал головой.

– Дядя Юра лично для меня, вообще говоря, всегда был просто Юркой. Он младший брат отца, типа. У них с отцом – пятнадцать лет разницы. А у нас с Юркой – шесть. Как ты уже знаешь, Андрюша, мои родители – музыкальная, типа, семейка. Матушка пела, батяня – дирижировал. Так что я им, типа, был, как зайцу – пятая нога. Вот. Ну и меня частенько забрасывали к деду. На летние каникулы, на весенние, на зимние и прочие, какие только можно изобрести. Я, парень, положа руку на сердце и не скажу, типа, какой город считаю роднее – Киев или Винницу. Дед был коренным киевлянином. Конечно, мотало его по всему Союзу, как бутылку в океане. Но родился и умер он здесь…

Бандура взял сигарету из пачки Атасова. Тот молча протянул зажигалку.

– Так что, с Юркой мы вместе росли, – продолжил рассказ Атасов. В одну школу бегали. 142-ю. Во всех наших совместных проделках Юрка был заводилой. Чем бы он ни занимался, я копировал, как дрессированная обезьяна. Занятий хватало, но, как ты понимаешь, ничего, типа, серьезного. Шалости разные.

Атасов потянулся было к бутылке, но после короткой внутренней борьбы – одернул руку.

– Рисовал Юрка неплохо. Можно сказать, типа, здорово рисовал. Меня многие его рисунки до того поражали, что кое-что до сих пор здесь осталось, – Атасов постучал себя по виску. – Как-то изобразил он остров в океане. С деревьями, берегом и высокой горой – посредине. Потом добавил десятка полтора переселенцев. Маленьких таких, типа, как букашки, человечков. Затем переселенцы у него дома построили, порт. Фабрику. Производства разные, типа, короче, все эти вещи, как выражается наш друг Протасов. Тридцать лет прошло, Андрюша, а я помню, как сидел, типа, и глаза таращил, потому что у Юрки на обычном тетрадном листе настоящее чудо вышло.

– А потом? – спросил зачарованный Андрей.

– Потом, типа, Юрка, наверное решил, что зажились они. Вышло у него так, что гора спящим вулканом оказалась. И когда поселенцы до шахт докопались…

– И что?

– Вулкан проснулся. Все, что не сгорело, засыпало тремя метрами пепла. Как Помпея. А кто выжил, – тех цунами смыло. К чертовой матери. Для цунами у Юрки, как сейчас помню, еще синего грифеля не хватило…

– Ничего себе.

– Вот так-то, типа. А теперь живет в своем Израиле… – Атасов замолчал.

– И вы не общаетесь?

– А о чем? Он ведь еще из Союза уехал. Все гражданской войны боялся. Так она его там догнала. А мы обошлись, типа, слава Богу. И голодухи боялся, ясное дело. В магазинах, кроме топленого говяжьего жира, ничего не было. Хоть шаром покати. Кто из них сюда не катается, тот никак в толк взять не может, насколько все переменилось. Да и я их совсем не понимаю. Вроде на одном языке говорим, а все равно, что с иностранцами. – А ю окей? – Окей. Ну и зашибись, что окей.

– Да как я ему объясню, чем теперь живу, что делаю и кем, типа, стал? Нет, Бандура, не могу я. Нет таких слов…

– Жалко…

– Ничерта не жалко, – возразил Атасов. – У каждого своя жизнь. Каждый год с первого января – словно чистый лист для письма. Как хочешь, так и заполняй. Слева направо, справа налево, на иврите, иероглифами, в столбик, снизу вверх, поперек. Пиши туда формулы из высшей математики, крестики с ноликами, заворачивай бутерброды – да все, что угодно, типа. Личный выбор каждого, да?

Ладно, – Атасов махнул рукой, показывая, что тема закрыта. – Мы с тобой о всенародных праздниках говорили. Так вот. Сейчас, задним числом, все грамотные стали мифы развеивать и прошлое грязью поливать. А как по мне – я вот не помню, чтобы за первомайским праздничным столом Маркса с Энгельсом поминали. Или Ленина. Был, типа, повод посидеть в семье, выпить, поговорить. Покушать, кстати. Бабушка моя такой плов готовила – пальчики, типа, оближешь. На курином, типа, бульоне. А холодное?.. А ватрушки с творогом? – Атасов хитро прищурился, вытянул ладонь и начал загибать пальцы, – ты бы попробовал ее мясные рулеты, с яйцами внутри… а «Наполеон», Бандура… «Наполеон», это нечто… О фаршированных куриных шейках молчу. О фаршмаке[69]69
  Холодная рыбная закуска из сельди, моркови, плавленого сыра и сливочного масла. Под водку идет бесподобно


[Закрыть] тоже… – Атасов вздохнул, – Телячьи, короче, радости, Андрюша, но хоть такие…

– Я с родителями по гарнизонам жил, – включился собственными воспоминаниями Андрей. – В военных городках.

– Тогда ты понимаешь…

– Батя затемно в парадной форме щеголял. – Андрей прикрыл глаза, и сразу увидел отца, – тот стоял в изумрудной офицерской «парадке», перетянутый золотистым ремнем до такой степени, что не дыхнуть. С парадными погонами на плечах, широкими, как плоскости аэроплана. С медалями, в основном за выслугу лет, хотя у Бандуры-старшего были и боевые награды. И – при аксельбантах.

Аксельбанты – это да, – Атасов цокнул языком, – с детства мечтал. Тягал у бабушки бусы и вешал себе на плечо. После фильма «Адъютант его превосходительства».[70]70
  Хит режиссера Е.Ташкова с Ю.Соломиным в роли красного разведчика Кольцова, направленного в штаб белогвардейской армии, где он стал адъютантом командующего. Мосфильм, 1969


[Закрыть] Бабуля, в конце концов, с этим смирилась.

– Мама отцу рубашку с вечера отутюживала. А до того накрахмаливала так, чтобы аж скрипела…

Прервав Андрея на полуслове, в прихожей затрещал звонок. Атасов попытался приподняться:

– Какой скотине, типа, не спится? Застрелю к гребаной матери…

Андрей благоразумно усадил Атасова обратно и поспешил ко входной двери.

– Опачки, – Протасов шагнул в квартиру, легко впихнув Андрея в прихожую. – Опачки… Не помешал? Мужская дружба, Бандура? Очень, е-мое, современно. И никаких, в натуре, вопросов…

– Что там за тварь ломится в мой дом? – донесся из кухни недовольный голос Атасова. Армеец вплыл вслед за Протасовым, словно прогулочная яхта, идущая в фарватере броненосца.

– П-п-привет.

– Здорова, Эдик, – Андрей отступил еще на один шаг. – Заходите ребята.

Как водится, с появлением Протасова вся квартира немедленно наполнилась его громогласными воплями. А когда разбуженный шумом Гримо ринулся приветствовать новоприбывших, наступил окончательный бедлам. Протасов прошел в кухню, на ходу отбиваясь от буйствующего бультерьера.

– Хозяин, – обрушился Валерий на вытаращившего глаза Атасова. – Я это, того, новый участковый милиционер, короче. Ваша собака? Почему, ядрена мать, без намордника? Соседи письма пишут, в натуре…

В кухню протиснулся Армеец.

– Вот представитель общественности. Иди-ка сюда, представитель, – Протасов опустил руку Эдику на плечо.

– А зажиточно живем, а? – Протасов обвел взглядом кухню, будто видел впервые в жизни. – На какие средства, так сказать? На нетрудовые доходы, а?

– Эдик, он что, типа, «Момента» нанюхался?

– Я надеялся, в натуре, вы одумаетесь, гражданин, – возмущенно выдохнул Протасов. Придется прописочку проверить. Что-то рожа не словянская. А, Эдик? На черного похож…

На кухню просочился Бандура. Стало откровенно тесно.

– Андрюша, тебе фа-факс не нужен?

– Факс? – не понял Андрей. Слово проассоциировалось у него с командой «фас», почему-то.

– Лапоть ты. Те-ле-фа-кс. «Панасоник» с автоответчиком. Не аппарат – зверь. Бумажки по телефону будешь отправлять.

– Да я не знаю… – нерешительно протянул Андрей.

– Что не знаю?! По дешевке отдаю. Двадцать баксов. В джипе лежит.

Чтобы не выглядеть голословным, Протасов вышел из квартиры и загремел по лестнице вниз. Во дворе дважды чирикнула автомобильная сигнализация.

– Эдик, вы что, кого-то, типа, ограбили?

– Валерка за до-долги забрал.

– Не забрал, е-мое, – заявил Протасов, вновь появляясь в кухне, – не забрал. Сами отдали. Почти добровольно. Вот… – он установил на стол прибор, показавшийся Бандуре причудливым гибридом телефона и электрической печатной машинки «Ятрань».

– КХ-90? Хороший аппарат, типа, – меланхолично согласился Атасов.

– Так бери, е-мое.

– Я с-слышал, на те-телефонном узле ра-разрешение нужно по-получать. На у-установку факса.

– Ну, ты, конкретно прогнал! – возмутился Протасов, – разрешение, блин… В библиотеке будешь брать.

– Я бы взял… – мечтательно сообщил Бандура.

– Так бери, е-мое! Чего ты телишься?

– Саня, ты что скажешь? – Андрей обернулся к Атасову.

– Бери, Бандурчик. Не будь лохом ушастым. – Подзадорил Андрея Протасов. – Е-мое, двадцать гринов за такую штуку, это полная шара.

– Двадцать… – тянул с ответом Андрей.

– Шара! – не унимался Протасов. – На дурняк, блин, отдаю.

– Ты, Протасов, наезжаешь на кого ни попадя, типа, – совершенно неожиданно трезвым голосом проговорил Атасов, – а отдуваться кто будет? Я? Правилов? Ты, похоже, много о себе возомнил, а? – в последних словах явственно прозвучала неприкрытая угроза.

– Да ладно, Саня, – Протасов смутился, словно школьник, пойманный учителем с зеркалом, привинченным к ботинку. Для изучения трусиков одноклассниц.

Атасов смерил его долгим колючим взглядом.

– Да ты чего?.. – забубнил Валера обиженно. – Все по понятиям… – Коммерсанты знакомые попросили помочь…

– Давай выкладывай, типа, – приказал Атасов таким тоном, что Протасов безропотно подчинился.

– Я и говорю, – сразу начал Валера. – Заплатили они за колеса, в Белую…

– Кто заплатил, типа?

– Ну коммерсанты мои. За автошины, если кто о другом, блин, подумал. «Росава – спорт». Для легковушек.

– У м-меня резина лысая, – вмешался Армеец. – На зиму можно и у-улететь по го-го-гололеду…

– Умолкни, типа, – грубо оборвал Атасов. – Дальше…

– Я и говорю. Заплатили со счета. Взятку дали. Короче – все путем. Приехали отовариваться, – а им камазовскую резину впаривают! Козлы! Вместо «Росавы», – Протасов с шумом опустил зад на табуретку.

Андрей успел подумать, что примерно таким образом строители вколачивают сваи в грунт и, следовательно, табуретке конец. Табуретка отчаянно заскрипела, но каким-то чудом уцелела.

– Ну вот. Директор мне звонит. На мобилу: «Валера, выручай, попадаем в серьезные бабки». Им уже лаве перечислили. За резину эту хулеву.

– То есть, коммерсанты твои шины еще не получили, но уже успели загнать? – заметил Андрей.

– Что с того? – удивился Валера. – Куй деньги, не отходя от кассы. Конечно, впарили. Кавказцам. А те – шуток не понимают, чтоб ты знал!

– И ты, типа?

– Разобрался, – Протасов гордо приосанился. – Порешал вопросы. Моим «комам» шины из резерва нашли. Я свое – кэшем взял. И все путем, е-мое.

– Твоим кому? – не понял Андрей.

– Комам, Бандурчик. Отклепайся от меня. Не видишь, е-мое, у нас с Саней разговор.

– П-протасов, – вполголоса разъяснил Армеец, – всех ра-работающих в частных фирмах зовет ко-комами. Со-сокращенно от коммерсантов… Всех го-госслужащих – госами. Пенсионеров – пенсами. И так далее.

– Ух ты, – Бандуре понравилось, – клево.

– Сколько денег снял? – сурово поинтересовался Атасов. Протасов назвал сумму. Бандура вытаращил глаза и почесал за ухом.

– Давай, типа, сюда.

Протасов беспрекословно вытащил толстый пакет долларовых купюр разного достоинства, перетянутый резинкой для волос. Такую резинку когда-то называли авиационной. Взвесил в руке, молча положил перед Атасовым. В кухне повисла неловкая тишина.

– Еще раз такой финт выкинешь… – пообещал Атасов, которого пакет с долларами, похоже, не задобрил. Протасов уныло кивнул. Вхглянул на Армейца в поисках моральной поддержки, но Эдик предпочитал держать язык за зубами. Протасов махнул рукой, смиряясь с полученной взбучкой:

– Слышь, Саня, дай хотя бы пожрать. Мы с Эдиком целый день за эти деньги корячились. В натуре…

Атасов молча показал на холодильник, а затем обернулся к Андрею:

– «Панасоник» себе забирай. Удобная штука. Пригодится, типа.

– Отломилось на ровном месте пацану! – попробовал поворчать Протасов, но под злобным взглядом Атасова снова умолк. Правда, не надолго. Обнаружив, что холодильник пуст, издал негодующий вопль.

Бандура послонялся по квартире еще минут двадцать. Теперь ему не терпелось ехать домой и присоединить «Панасоник» к телефонной линии. Не то, чтобы он собирался слать кому-то факсы. Просто хотелось побыстрее насладиться приятным ощущением, возникающим, когда в доме появляется такая вот симпатичная и дорогостоящая штуковина. Даже, если не совсем ясно, зачем она нужна. Армеец тоже засобирался. Атасов снова принялся за выпивку. Его лицо приняло совершенно отрешенное выражение. Как у медитирующего йога.

Андрей и Эдик вместе вышли из парадного. Бандура неловко замялся. Его «БМВ» была припаркована у подъезда. Машиной же Армейца не пахло. Стало ясно, что к Атасову он приехал с Валерой. Дружба – дружбой, а везти Эдика на далекую Троещину Андрею совсем не улыбалось. Армеец это, очевидно, почувствовал. Он дружелюбно потрепал Андрея по плечу:

– Л-ладно, Андрюша. Давай пя-пять. Я пошел.

– А чем ты доберешься? – промямлил Андрей. «Двадцать километров туда, двадцать с гаком – обратно. Где-то еще заправляться придется».

– Г-грача поймаю, – успокоил его Армеец. – Не бери в голову. Се-сейчас заводы стоят, фа-фабрики на ладан дышат. Для многих такси – по-последний кусок хлеба. Та-так что доберусь – без проблем.

Отпустив руку Андрея, Армеец бодро зашагал прочь.

Проводив взглядом удаляющуюся фигуру Эдика, Андрей облегченно вздохнул, сунул факс на пассажирское сидение, влез за руль «БМВ» и с первой попытки запустил двигатель.

* * *

Не прошло и часа с того момента, как скандальные кассеты перекочевали из тайника Вась-Вася на стол полковника Украинского, не успел полковник толком приступить к изучению добытого материала, как в его кабинете уже разрывался телефон.

– Сергей Михайлович? – бодрый голосок Милы Сергеевны на другом конце провода.

«Да что она, из железа, что ли?» – с досадой подумал Сергей Михайлович. Была только вторая полвина вторника, а он успел порядком умаяться.

– Слушаю, Мила…

– Сергей Михайлович, Артем Павлович благодарит вас за проделанную работу…

– Спасибо, – выдавил из себя Украинский, едва удержавшись, чтобы не ляпнуть «служу Советскому Союзу».

– …И просит немедленно отправить весь видеоархив в его распоряжение.

Сергей Михайлович заскрипел зубами. Он и сам был не прочь ознакомиться с содержанием кассет. Многих своих клиентов Бонасюк по фамилиям не знал, писал многих, а шантажировал далеко не до каждого. По мнению Украинского, стоило идентифицировать клиентов Бонасюка и кое-кого «поставить накарандаш». На будущее. Мало ли что? Поручение Поришайло Сергей Михайлович выполнил, дорогой сердцу Артема Павловича депутат мог теперь спать спокойно. О плохом не думать, на мелочи не размениваться, в общем, снова отдаться служению народу. А вот об остальном архиве – вроде как не договаривались…