Текст книги "Григорий Грег «Капли крови»"

Вампир и роза

Вампир мог выходить только ночью, поэтому весь день проводил в гробу. Его могила находилась в самом углу заброшенного кладбища. Здесь уже давно не хоронили, да и деревня вымирала. Осталось всего несколько домов, в которых доживали свой век старики. Остальные постройки и домами уже трудно было назвать, все давно развалилось. Деревня находилась в глухом месте. С одной стороны ее окружала тайга, с другой – непроходимое болото.

Вампир давно жил здесь. Он уже сбился со счета, сколько времени прошло с тех пор, как его загнал в эту тайгу охотник. Вампир перенесся через болото летучей мышью, а его преследователь остался на другой стороне, не в силах перейти гиблую топь. Местное кладбище приглянулось Вампиру. Он выбрал пустую могилу. По ночам сколотил себе гроб, чтобы отдыхать в нем днем. И скоро окончательно обосновался на новом месте. Ему все казалось, что охотник кружит где-то поблизости, поэтому первое время он почти не выбирался из своего подземного убежища. На могиле сверху лежала каменная плита. Вампир выгреб землю из-под нее, углубил яму, поставил гроб на дно и был доволен, как отлично устроился. Днем он лежал, чувствуя неизменную слабость, но как только солнце заходило в лес, а затем закатывалось за горизонт, силы возвращались. И Вампир выбирался из могилы. Поначалу он охотился на людей. Но старался уходить как можно дальше от этой деревни, чтобы не наводить на свой след. Но скоро он обленился. Его существование располагало к этому. Ведь интересы Вампира сводились лишь к тому, чтобы днем валяться в гробу, а потом всю ночь искать пропитание. И напившись крови, снова уходить под землю до следующего захода солнца.

Так прошла не одна сотня лет. Вампир наблюдал, как постепенно пустеют местные деревни, как молодежь уходит в города, забывая о своих родителях. Но его это волновало лишь с точки зрения пропитания. Однако лень делала свое. И когда в округе остались лишь старики, а их плохая слабая кровь мало привлекала Вампира, он не отправился искать новое место для себя, а просто переключился на животных. Их в тайге все еще было предостаточно. Вампир знал, что будет жить вечно, поэтому особо не задумывался ни о чем. Он ел, лежал в гробу, иногда наблюдал за ночной жизнью лягушек в болоте. Их кваканье заменяло ему музыку.

Но однажды весной Вампир увидел какое-то Белое Существо, пролетевшее над его могилой. Солнце только что село, он вылез на поверхность и заметил его. Но Существо пронеслось быстро, и Вампир не смог понять, что это или кто это. Его обленившийся разум не хотел особо напрягаться и размышлять, и Вампир постарался как можно скорее забыть увиденное. Хотя инстинктивно почувствовал к этому Белому Существу непреодолимое отвращение. И вот примерно через неделю он заметил какой-то странный росток в изножии своей могилы. Он не походил на обычный бурьян, росший на кладбище. Темно-зеленый стебель пробился из земли. Он выглядел толстеньким и сочным. У Вампира появился новый интерес в жизни. Он недоумевал, что это такое может вырасти возле его дома-могилы. И начал наблюдать. И как только солнце уходило за горизонт, тут же выбирался на поверхность и смотрел на росток. А тот все увеличивался. И постепенно превратился в стебель с резными зелеными листьями. На его окончании Вампир заметил все увеличивающийся бутон.

Но тут наступила засушливая пора. Земля на поверхности превратилась в серую пыль, жара стояла даже ночью. Бурьяну да полыни такая погода вреда не наносила, а вот неведомый цветок явно страдал от отсутствия влаги. Вампир понимал это, но его мозг не хотел принимать решения. Но однажды после особо жаркого дня он выглянул на поверхность и сразу заметил, как поник стебель, а так и не раскрывшийся бутон сжался. Вампир заволновался впервые за последние лет пятьсот. Он шустро выбрался из могилы и кинулся к болотцу. Набрав в пригоршню воды, понес к цветку. Но по пути почти вся вода вылилась, и растению досталось всего несколько капель, слетевших с пальцев Вампира. Тогда он тщательно обыскал кладбище и обнаружил старую глиняную вазу с отбитым горлышком. Вампир на радостях даже изобразил что-то типа танца, подпрыгивая возле вазы и хлопая в ладоши. Затем схватил драгоценный сосуд и кинулся к болоту. Несколько раз бегал он туда-обратно, нося воду цветку. И когда земля возле него основательно пропиталась, успокоился и уселся на плиту. Он не сводил глаз с цветка всю ночь, и даже забыл найти хоть какую-нибудь дичь.

Начало светать. Край неба над болотом порозовел. Обычно на заре Вампир забирался в могилу. Но тут он заметил, что напитанный влагой, поднявшийся бутон начинает раскрываться. Темно-зеленая поверхность будто лопнула в нескольких местах, и он увидел алые полоски между свернутыми листьями. Это показалось ему настолько прекрасным, что Вампир впервые за много сотен лет ощутил, что у него есть сердце и явственно услышал его стук. Но небо неуклонно светлело, розовая заря окрасила его в нежные тона. Вот-вот должно было взойти солнце. А Вампир не мог оставаться на поверхности, солнечные лучи сожгли бы его. И он, глянув в последний раз на бутон и вздохнув, нырнул в могилу, плотно задвинув за собой плиту.

Но Вампир уже не мог, как раньше, спокойно отдыхать в гробу. Он думал о цветке, представлял, какой он сейчас, и ворочался с боку на бок, тяжко вздыхая. Едва солнце скрылось за лесом, Вампир выбрался на поверхность и не удержался от восторженного крика. На конце стебля алела прекрасная пышная роза. Ее тонкий сладкий аромат проник, казалось, прямо ему в мозг. Голова закружилась от странных ощущений. Вампир смотрел на бархатистые лепестки, на их совершенную закругленную форму и, сам не понимая что делает, склонился к розе и коснулся ее губами. И она покачнулась, будто приветствовала его кивками. Вампир заулыбался и сел на землю возле нее. Он не мог отвести глаз от алых лепестков, не мог надышаться изысканным ароматом. Среди серой полыни и сухого бурьяна, покрывающих заброшенное кладбище, роза выглядела посланцем другого мира, некоего райского сада, где царили красота и гармония.

Его черная сущность начала разрушаться от созерцания совершенства, его разум пытался понять, отчего этот цветок вызывает такой восторг и преклонение, но не мог найти происходящему объяснения. Вампир мучился, его ленивому спокойному бессмысленному существованию пришел конец. Едва солнце уходило за горизонт, он выбирался из могилы и всю ночь сидел возле розы. Он уже начал довольствоваться кровью полевых мышей, бегающих в траве. Лишь бы никуда не уходить от предмета своей страсти. Он поливал розу каждую ночь. И однажды засиделся до критического освещения, не в силах уйти. Первый луч солнца, показавшегося из-за болота, коснулся капелек воды на бархатных лепестках. И они заискрилось такими радужными огоньками, что Вампир задохнулся от невиданной доселе красоты. Ему чуть не выжгло глаза, но он смотрел, впитывая зрелище, сколько мог терпеть. Но и поплатится за это. Когда он, зажмурившись, сполз в могилу и с трудом задвинул плиту за собой, то видел настолько плохо, что все казалось размытым и туманным.

«И пусть! – подумал он. – На что мне тут смотреть? На эти земляные стены и обветшалый гроб? Как все уродливо! Как мерзко!»

И он улегся на спину и закрыл больные глаза. И внутренним зрением сразу увидел прекрасную алую розу, освещенную первыми лучами солнца. Капельки росы сверкали и украшали ее будто бриллиантовой пылью, и на губах Вампира застыла улыбка.

Через несколько часов он услышал шум ветра наверху, но не придал этому особого значения. Затем раздались раскаты грома. Однако Вампир даже обрадовался грозе, думая, что его цветок хорошо промоет дождем, а земля напитается влагой. Так он и лежал до самого вечера, прислушиваясь к шуму разыгравшейся бури, улыбаясь и думая о розе. Но когда Вампир выбрался на поверхность, то не поверил своим глазам. Он подумал, что все еще плохо видит, и несколько раз протер их. Но его бесценное сокровище погибло. Корень был вырван, стебель сломлен, прекрасный цветок лежал головкой в грязи, часть лепестков облетела. Вампир взвыл от невыносимой муки. Он бегал по кладбищу и грозил равнодушному черному небу, посылая ему страшные проклятья. Под утро он устал. Апатия навалилась на него. Он лег возле погибшего цветка и замер. Когда начала разгораться заря, Вампир лишь приподнял голову. Но его взгляд упал на темно-красные пятнышки на земле. Это были облетевшие лепестки.

Он сел, скрестив ноги, и осторожно взял на руки мертвый цветок. Роза выглядела жалко. Она потеряла часть лепестков, остальные уже увяли и были испачканы грязью. Но для Вампира она оставалась самой прекрасной на свете. Он прижал ее к груди и поднял лицо к встающему солнцу. Страха он не испытывал. Погибшая роза согревала его и казалась вторым сердцем. И он хотел уйти из этого мира вместе с ней. Солнце поднималось медленно и неумолимо. И вот сноп лучей появился из-за болота и залил окрестности золотым слепящим светом. И как только они коснулись Вампира, он моментально сгорел, так и не выпустив розу из сцепленных пальцев…

* * *

 
Меж двумя мирами
вставший на излом,
я всегда на грани
меж добром и злом.
Я всегда на пике,
там где тьма и свет,
я всегда в том миге,
где ответа нет,
я всегда в том месте,
где мой путь как нож,
где проходят вместе
истина и ложь,
где границы чётки
и весь мир разъят.
Между белым, черным
я всегда – распят.
 

До петли…

Из дневниковых записей 20-х годов XX века:

«Наши заводские любят собираться после работы и бренчать на гитарах. Часто сижу с ними, но вот песни дворовые мне не по вкусу. Правда, вида не показываю. Меня и так дразнят «поэтом возвышенных грез». Намедни Степка, сварщик из кузнечного цеха, спел совсем новую песню. Там был припев: «Девушка в берете синем, с голубыми глазками, для меня ты всех красивей, буду с тобой ласковым».

И вот эта, показавшаяся мне примитивной песенка неожиданно всем полюбилась. Возвращаясь с вечерней смены, я слышал ее чуть ли не из каждого двора. Мало того, наши девчата словно с ума посходили и навязали, нашили себе синих беретов. Какая-то повальная мода. И Зиночка ее не избежала. Но ей идет, на ее светлых кудряшках синий берет смотрится эффектно. А я написал стихотворение. Только показывать его никому не собираюсь, а то засмеют, да еще и обвинят в подражании популярной песне, хотя мой стих ничего общего с ней не имеет».

Зиночке

 
Девушка в синем берете
на золотых волосах,
ты за поэта в ответе!
В сердце поэта лишь страх.
Страх потерять твою дружбу
и не заметить любовь.
Слов покаянных не нужно,
все объяснения – боль!
Мы не найдем пониманья,
словно две птицы – вразлет.
Я не ищу оправданья,
я лишь влюбляюсь взахлеб.
Выну я сердце и душу,
все я любимой отдам,
только поэта ты слушай!
Я не уйду, не предам!
Ты всех желанней на свете,
ты – мой восторг и мой страх,
девушка в синем берете
на золотых волосах…
 

* * *

 
Прядь волос все крутишь ты, кончик теребя.
Как же ты измучила! Пощади меня!
Как кора, источен я древнею тоской.
Ничего не хочется, лишь сказать: постой!
Все давно изучено, и весь выпит яд…
Губ твоих излучины и лукавый взгляд
говорят: все кончено… Но глаза нежны.
Разум заморочила. Знаешь, не нужны
эти злые случаи. Хватит! Не мешай!
Душу мне не скручивай. Ухожу. Прощай…
 

* * *

Из письма Ладе:

«Я машинально похлопал по карманам. В одном был какой-то скомканный листок, в другом – мятая пачка папирос. Достав листок, я тщательно расправил его и приблизил к лицу. В переулке было темно, дальний фонарь бросал слабый тускло-желтый свет.

«Зиночка, сердце так рвется! Больно поэту, пойми! Чаша любви разобьется, Если разрушить мечты. Если улыбка любимой…», – прочитал я и усмехнулся.

Сейчас эти неуклюжие признания вызывали лишь недоумение. Я отлично видел, насколько слабы эти стихи, и без сожаления скомкал лист и сунул его в карман. Я пытался снова вызвать в себе те эмоции, которые так волновали меня, но безрезультатно.

«Мне сейчас сто лет», – вдруг подумал я, ясно ощущая навалившийся возраст.

И никак не мог совместить это осознание своего истинного возраста со своей вернувшейся юностью, ведь реально мне сейчас всего восемнадцать!»

 
Милая, сердце так рвется!
Больно поэту, пойми!
Чаша любви разобьется,
если разрушить мечты.
Если улыбка любимой
только лишь снится… Тоска!
Жизнь будто пулею – мимо!
Холод ствола у виска…
Что мне весь мир без надежды?
Жизнь без любви – тлен и мрак.
Ты улыбнись мне как прежде,
взгляд твой прогонит мой страх.
Милая, сердце так ноет,
раны разлуки болят,
сердце живет лишь тобою,
и твой отказ – верный яд…
 

* * *

 
Любовь все слышит. И молчанью рада.
Любовь все видит даже сквозь заслоны.
Любовь все знает, тайна – ей отрада.
Любовь все скажет, не сказав ни слова…
 

* * *

 
…Я так люблю тебя! Что может проще,
понятней быть! Но твой опущен взгляд.
Моя душа в смятенье молча ропщет,
минуты ужас промедленья длят…
 
 
Вдруг треснул прутик, в уши – будто выстрел.
И твои пальцы нервно теребят
сухую веточку. Узнать бы мысли!
Ведь ты молчишь и твой опущен взгляд.
 
 
Чуть подождав, я ухожу. Как больно!
Что изменилось? Да весь мир погас.
Люблю, люблю! А ты молчишь. Довольно!
Что может горше быть? Без слов отказ.
 

* * *

 
Ее глаза сияют светлой радостью,
Ее улыбка мне – бесценная награда.
Но грусть на сердце давит вечной тяжестью,
И я молчу… Любовь молчанью рада.
 

* * *

Из дневниковых записей начала XXI века:

«…меня так распирает чувство, оно становится все сильнее, и мне иногда трудно от этой переполняющей меня горячей энергии! Я ведь существо хладнокровное. Это я отлично понимаю!

Но я решил, что творчество, и особенно поэзия, должно облегчить мое состояние. Я смутно помню, как это происходило раньше, когда я был обычным восемнадцатилетним парнем, безумно влюбленным в девушку. Я писал так много стихов в то время! Но став вампиром, утратил бесценный дар. И это мучает, как же это меня мучает! Я читаю и перечитываю свои стихи, которые писал еще до той роковой петли, и как же они мне нравятся! Несомненно, я был наделен талантом. Если бы все вернуть!»

Не…

 
Остановилось время: тебя нет.
Минуты замерли в недоуменье.
Все окружающее превратилось в не:
в не – счастье, не – удачу, не – везенье…
 
 
Не слышу и не вижу. Не живу.
Несчастен день, когда ты не приходишь.
Несчастен час, к которому я жду.
И этот миг, что без тебя уходит.
 
 
Не ясно мне, не больно. Мне – никак.
И словно я вообще не существую.
И что мне жизнь? Незначащий пустяк,
не драгоценна, без тебя – впустую.
 
 
Секунда за секундой… Где ты, где?!
Струится время, как песок меж пальцев.
Все изменилось на значенье не:
не – встреча, не – известность и не – счастье.
 
 
Все изменилось, как в стекле кривом.
Уходит время, отзываясь болью.
Мы снова неизбежно не вдвоем,
разделены твоею не любовью…
 

* * *

 
Светлое зеркало жизни
ночь замутила скользя,
и перепутала мысли
быстро ушедшего дня,
и перепутала чувства,
нагромоздив миражи,
переплетая искусно
истину правды и лжи…
 

Сонет

 
Вновь посадил я зернышко любви.
Оберегал пробившийся росток,
чтоб незаметным вырос меж людьми,
чтоб поломать его никто не смог.
 
 
Любовь росла, укрытая от глаз,
вдали от злых бесчувственных сердец.
А я все ждал, храня… И пробил час.
Она бутоном стала наконец!
 
 
Твой взгляд, как солнце, озарил бутон.
Я не успел укрыть его, спасти.
От ласки взгляда вдруг раскрылся он.
И начала моя любовь цвести.
 
 
Она цвела лишь только для тебя!
А ты ее сломала, не любя…
 

* * *

 
Любовь как формула? Она плюс он.
А может, ложь – любовь? Забытый сон?
А может, верить ей? И сотни лет
в глазах любимых все искать ответ…
 

* * *

 
Все просто в мире. И слова просты.
Понятный смысл вещей обозначают.
А выдумки твои, как ложь, пусты,
они меня пугают и печалят.
Зачем фантазий всплески? Есть земля,
есть солнце, небо, утро, радость – вечно.
Есть в этом вечном мире ты и я.
И между нами кружат бесконечно
восходы, дни, закаты, вечера,
уходят длинной смутной вереницей.
Мы есть сегодня, были мы вчера.
И будем завтра… Время длится, длится…
Мой взгляд становится все мягче… Ты
все смотришь вдаль, его не замечая.
Твои слова красивы, но пусты,
глаза влажны, туманятся, мечтая…
Все ясно в мире. Только мы с тобой
не можем ни на что найти ответов.
Моя любовь проста, проста – как боль.
А ты все ищешь вычурных сюжетов…
 

* * *

 
Морок, туман, опьяненье мечтой.
Мысли вразброд: очарован я той?
Мысли, как колья, все колют мне в мозг.
Болью бежит за вопросом вопрос:
«Это она? Я люблю? Или нет?»
Мертвое сердце не знает ответ.
 

* * *

 
Я от тебя ушел в свой час и срок.
Ушел не от тоски моей невольной,
не от путей твоих к любви окольных,
а только потому, что срок истек.
 
 
И пробил час, и стрелка замерла,
и наше время вмиг остановилось,
и все меж нами странно изменилось…
И понял я: окончена игра!
 
 
И понял: мне идти иным путем.
У каждого из нас – своя дорога.
Других времен и игр на свете много,
но невозможны те, где мы – вдвоем…
 

* * *

 
Все темнее ночь, убежал рассвет.
Время будто вспять повернулось.
Но твои глаза снова дарят свет,
Тьма ушла, и заря улыбнулась…
 

* * *

Из дневниковых записей 20-х годов XX века:

«У Василька новая пассия. Она так не похожа на наших заводских девчонок! Она из балетных. Мы все удивились, когда Василек привел ее на день рождения нашего общего друга. Девушка словно из другого мира – тоненькая, изящная, с голоском, как лесной ручеек, с манерами воспитанной барышни. А у нас танцы под граммофон, дешевая водка на столе, незамысловатая закуска из черного хлеба, лука и селедки. Трудно представить, что она питается подобными продуктами. Про себя я сразу подумал, ей больше по вкусу нектар цветов и мед. Но я уже знаю за собой, как мгновенно фантазирую и увлекаюсь всем необычным, а потом упиваюсь собственной мечтой. Так вот и рождаются стихи. Вечер был студеный, декабрьский, в общежитской комнате промозгло и пахло табаком – ребята курили прямо в комнате – но раскрылась дверь, и я обомлел от этого видения. Ее кудри словно разлетались, и на них поблескивали снежинки, быстро тая и превращаясь в капельки. Это выглядело волшебно. Я влюбился моментально, даже толком не поняв, в кого. И не стал ждать окончания вечеринки. Ушел домой, и за десять минут написал это стихотворение».

 
Ты вошла бесшумно в двери,
улыбнулась, как весна.
За окном вдруг враз запели
звонко птицы. И стена
дома словно растворилась…
Задрожала дымкой даль
и лучами осветилась…
Над тобою будто шаль
золотая, в искрах света
опустилась, расплелась.
И капель прозрачно где-то
зазвучала. И клубясь,
облака в зрачках поплыли.
Я тону в них, я тону…
Столько счастья! Мы открыли
двери в солнце и весну.
Улыбаешься лучисто…
А на прядях у тебя
бисер влаги: тает быстро
снег пушистый декабря.
 

* * *

Из дневниковых записей 20-х годов XX века:

«Пишу много, стихи так и льются. Показал кое-что Зине. Но она отнеслась очень прохладно и даже начала критиковать. Мне уже кажется, она ничего не понимает в тех образах, которые я использую в стихах. Сказала, что «ангелы это религиозные пережитки и лучше мне на такие темы не писать». Посоветовала никому не показывать это стихотворение, а лучше порвать и впредь такие «богоугодные» сравнения не использовать. Зиночка глупа?..».

 
Как хочется писать тебе стихи!
Ты так прекрасна, ангел златокудрый.
Оставлю все за крыльями грехи.
И кажется, забыть мне их нетрудно,
так хочется писать тебе стихи.
 
 
И кажется, лицом к лицу с тобой
до обморока погружаясь в счастье,
на облаках плыву я в свет иной,
и даже жизни улыбаюсь чаще,
так хочется мне быть и быть с тобой.
 
 
И смерти зов уже не так силен.
Ты так прекрасна, ангел златокудрый.
И образ твой в душе, он – вне времен,
как нежный свет зари – предвестник утра.
И зов любви по-прежнему силен.
 
 
И зов любви меня спасает вновь.
И я смотрю в твои глаза и – таю…
Мой ангел милый, крылья приготовь.
Мои – готовы. Вместе? Улетаем
мы в вечность… Но в стихах вернемся вновь.
 

* * *

 
Мистифицировать Мефисто,
Жить лишь игрой в смертельный бой.
Душой умершею искристо
Взрываться в небе над тобой.
И падать угольком в ладонь…
 

* * *

Прилетела голубка из поднебесья, на плечо опустилась ко мне. Зазвучала напевом безмолвная песня, и услышал я в ней – о судьбе. И услышал я чистые неба мотивы,

с грустью взгляд устремил в высоту. А голубка все пела:

– Ведь ты нелюбимый, все оставь, ускользнем в красоту! Я крылом вторым буду, поднимемся вместе, улетим в бесконечную даль, научу тебя звонкой ликующей песне,

ты забудешь земную печаль. Ты забудешь потери, разлуки, влюбленность. Путь земной превратится в ничто…

– Кем я буду тогда? – перебил удивленно.

И услышал:

– Ты станешь… мечтой!

– Вот что, птица, – ответил, – вернись лучше в небо! Мне неплохо и здесь, на земле.

В поднебесье, конечно, ни разу я не был. И не рвусь! Для чего оно мне?

И голубка вспорхнула, взвилась и исчезла белым облачком в синей дали. Я остался один. Сверху – ясная бездна, под ногами – туманность земли…

* * *

 
Как долог путь! Отчаянье мольбы
Возносит в небо, выводя из транса…
И ждет любовь. И нитями судьбы
Связует нас сквозь время и пространство.
 

* * *

Из дневниковых записей 20-х годов XX века:

«Поэзия у нас в моде. Столько всяких течений образовалось: символисты, акмеисты, футуристы, имажинисты и еще какие-то ответвления, направления. Каждый волен экспериментировать со словом, искать новые формы самовыражения, необычные метафоры. Многие дают поэзо-концерты, участвуют в диспутах и судах над поэзией. Все это мне крайне интересно, не пропускаю подобные мероприятия. Только сам ни разу не выступал на больших сценах, в том же Политехническом. Неуверенность, страх перед публикой мешают, хотя наши заводские подзуживают. Но меня пока не тянет, куда мне тягаться с такими мастерами, как Маяковский, Северянин или Есенин. Они на виду, их стихи на слуху, наши признанные поэты. Заводские девчата с ума сходят, пытаются раздобыть их стихи, выучивают наизусть, вешают их портреты над кроватями. Любимцы публики!

А мне больше нравится сидеть в своей комнатке, укрывшись от внешнего мира, и писать. Это такое блаженство отдаваться своим фантазиям! И никто мне не нужен.

Вчера поздно вечером написал интересное, на мой взгляд, стихотворение. Назвал его «Ссора». Это по следам нашей размолвки с одной девушкой. Не хочу называть ее имя. Зина меня с ней познакомила, решила, что это отвлечет меня от ее персоны, и я забуду. Девушка так мила, что, и правда, я поначалу даже увлекся. Но уж очень она капризна и любит поскандалить на пустом месте. Дальше общаться мы вряд ли будем. Однако я ей благодарен за то, что появилось это стихотворение».