Текст книги "Григорий Грег «Капли крови»"

Ссора

 
Твои слова, как гром: «Ну все! Пока!»
И солнце вниз упало за луною.
Уходишь прочь… Взорвались облака,
дождь льется вверх… Я следом за тобою
иду и вижу спину… Вот висок…
И часть щеки… Ко мне ты повернулась!
Остановилась… Взгляд твой так далек.
Но все он ближе! Ты мне улыбнулась…
И сразу все вернулось на места.
Дождь льется сверху, гром гремит как нужно,
над головой рядами облака,
луна и солнце разбежались дружно.
И мир вернулся прежним и простым.
А ты так близко! Губ тепло – наградой…
Гроза исчезла. Всполохом цветным
взметнулись в небо полукружья радуг.
 

* * *

 
Ты не права! Молчишь? Ну что же…
Ты посмотри на облака!
Плывут, парят… И так похожи
на нежный белый пух. Пока
не потемнеют, не сгустятся,
не соберутся в кучу туч
и злой грозой не разразятся…
Как ты! Ах, нет? Ты – солнца луч?!
Сияешь, греешь и искришься?
Но ты же гаснешь! И с чего,
с чего ты так мгновенно злишься?!
Ты так меняешься легко.
Так я не прав? Досадно, больно,
несправедливо! Но стерплю.
Взгляд в небо подниму невольно.
На облака смотрю. Люблю…
 

* * *

 
Не знаю ничего… и никому не верю.
Лишь свежей розе поверяю тайны.
Шепчу ей в лепестки свои признанья.
Любовь цветет, шипами больно раня.
Уколам зла противиться не смею,
И забываю горькую потерю…
 

* * *

Из дневниковых записей 20-х годов XX века:

«На субботнике собирали металлолом, чистили дворы от всякого заржавевшего хлама. Потом пошли с ребятами в кузню. Я впервые так близко видел работу кузнецов. И шум горна, огонь, раскаленный металл, его шипение в холодной воде и мгновенное почернение – все это меня жутко взволновало. Моя нервная система моментально возбудилась, откликнулась, и, придя домой, в пять минут написал вот это стихотворение».

Мастер

 
Меч выкован. Стремится острие
коснуться плоти, поиграть в сраженьях.
И облачком дыхание легко
туманит блеск зеркальный отраженья.
И рукоять захвачена рукой.
И тяжесть, пробудившая угрозу,
легла в ладонь. Сверкающей дугой
взмах вверх и вниз. Изрезан только воздух.
Доволен Мастер. Опускает меч
на мягкий бархат цвета алой крови.
Его рука, готовая иссечь
не только воздух, разжимаясь, ноет.
И взгляд, прощаясь, медленно скользит
по длинной стали, по узору ножен.
Меч совершенство ковки сохранит,
но он готов и Мастеру не нужен.
 

* * *

Из письма Ладе:

«Мне кажется, что я сейчас так жалок. Кто я? Бедный заводской рабочий. Да, я пишу стихи, но меня не издают. Иногда выступаю в клубе, мои стихи нравятся местным барышням, но ребята их не одобряют, считают, что я слишком ударился во всякие мещанские переживания и никому ненужные философские рассуждения.

Меня выручает лишь то, что к поэтам относятся снисходительно, считают нас этакими чудиками, поэтому мне многое сходит с рук».

 
В мае – только маяться!
Ветер будто пьян.
Меж цветов шатается,
шаловлив и рьян.
 
 
Воздух словно пенится
запахом цветов,
ароматом стелется
в рое лепестков.
 
 
Небо улыбается,
синевой дразня.
В мае только маяться…
Ты смеешься зря!
 
 
Говоришь: «Наверное,
все сошли с ума.
И поэты – первыми.
Вот она, весна!»
 
 
И зачем ты дразнишься?
Взгляд не опускай.
Как с любовью справишься,
раз колдует май?
 

* * *

 
К себе не приглашаешь,
и в гости не идешь,
невольно отдаляешь
и снова вдруг зовешь.
То ласково, то строго
ты говоришь со мной,
то позовешь в дорогу,
то убежишь домой.
Закроешь плотно двери,
рассердишься опять,
и долгие недели
меня не хочешь знать.
Но вдруг приходишь снова
с улыбкой: ты прости.
И робость разговора
о том же – о любви.
Тебя не понимаю,
как наяву я сплю.
И все тебе прощаю
и все, любя, терплю…
 

* * *

Из дневниковых записей 20-х годов ХХ века:

«И охота Зине так надо мной издеваться? Не понимаю! Хотя подозреваю, это она не понимает моей сущности. Поэта вообще редко кто может узнать до конца, словно какая-то невидимая стена между мной и другими людьми. Раньше я был уверен, что все вокруг такие же, как и я, так же страдают без меры, любят до умопомрачения, захлебываются сильнейшими эмоциями. Но сейчас думаю, многие люди вполне обычно живут и умеренно чувствуют. И в этом их сила. Зина, она именно такая – «массовая», и, благодаря обычности своей натуры, смотрит на меня свысока, считая меня чудаком, «не от мира сего», слабаком, за которым нужно приглядывать. И стихи мои ей чужды, ничегошеньки она в них не видит…»

 
Как обмануть умеет внешность,
искусно прикрывая суть,
как обольщает нас успешно,
пытаясь в свой обман втянуть.
Чарует взглядом, гладкой кожей,
улыбкой милой и простой,
с улыбкою Джоконды схожей
намеком тайны вековой.
Чарует вьющейся небрежно
пушистой прядкой у виска,
ресниц движеньем безмятежным,
как взмахи крыльев мотылька,
красивым лбом, высоким, белым,
изгибом шелковых бровей,
манерой говорить несмело
и мягкой плавностью речей,
фигурой стройной и изящной,
походкой легкой и живой -
всей этой яркой настоящей
природной внешней красотой.
И обмануться так несложно,
она так дивно хороша…
Но что внутри? Нет, невозможно
узнать. Ведь внешность – не душа.
 

* * *

 
Такою ценою? Нет!
Быть другом твоим заклятым?
На искренность мне в ответ -
вся ложь твоя. И расплатой
за ложь эту – только боль
медлительная… все та же…
Оставь! Прекрати. Не тронь.
Побойся! Судьба накажет.
Уйду я! Закрой глаза,
мне вслед не смотри, не стоит.
Обиды твоей гроза -
угрозою мне пустою.
Обиды твои не чту,
стихия твоя – актерство.
Убьешь ты легко мечту.
Оставь для других притворство.
Все лики твои я сжег
в душе, на жертвенном ложе…
Забыть ложь любви я смог!
А значит, ты сможешь тоже.
 

Московская осень

 
Туча огромная – шляпой над городом
в серой дремоте дождя,
сонным и душу туманящим мороком,
тенью осеннего дня
мягко прикрыла от света все улицы.
Контуры темных домов
смазала влажно. И город нахмурился,
кутаясь в серый покров.
Только церквушек по-прежнему радостно,
мокро блестят купола,
и на земле, ветром взрыта безжалостно,
в лужах синеет вода.
И пешеходов раскрытые зонтики,
словно цветные грибы,
фары машин в сетке лучиков тоненьких
плавно плывут, как шары.
Ранние сумерки сине-сиреневой
сыплют на город пыльцой.
Темный асфальт влажной кожей шагреневой
мягко блестит меж листвой.
Быстро темнеет. Туманно и холодно.
Осень, плащом шелестя,
тихо проходит по сонному городу
в мягкой вуали дождя…
 

* * *

Из письма Ладе:

«Но я абсолютно не могу сочинять! И ты это знаешь, как никто другой. Но даже тебе я не могу описать этого жуткого состояния. Мой дар не пропал, я это чувствую! Но он будто искусственно удерживается внутри меня, и от такого долгого простоя… как бы тебе лучше объяснить… в общем, мне кажется, что внутри меня словно образовался нарыв. И он мне причиняет нестерпимую боль. Это ужасное состояние! Я могу писать стихи и в то же время в моей нынешней сущности вампира это запрещено. Словно передо мной невидимая стена, о которую хочется разбить голову!»

 
Не жизнь – сплошное любованье
делами злой моей Судьбы.
Мое безмерное страданье
и крик с вершин ее дыбы,
и стоны в ночь и безысходность,
и непосильный вес невзгод,
весь этот путь… намек на звездность?
Но как же тяжек звездный гнет!
Я падаю, прошу пощады.
Дай отдышаться, отпусти!
Судьба, прости, твоей награды
безмерной мне не донести.
Твоих бесчисленных уроков
не выучить и не понять.
Таких коротких жестких сроков,
таких ударов оправдать
я не могу! Иссякли силы,
терпенье, воля… Дай вздохнуть.
А пожалеть не хочешь, милость
я попрошу: прерви мой путь…
 

* * *

 
В тот день, из ничего буквально:
стул сдвинут, зонт, пальто…
Вопрос незначаще банальный:
зачем пришел и кто…
 
 
Шаг в комнату из коридора.
Окно раскрыто, свет,
рукой отогнутая штора
и темный силуэт…
 
 
Плывущий дым от папиросы,
спокойный оборот
ко мне. Обычные вопросы,
но чуть прикушен рот…
 
 
Но взгляд скользит куда-то мимо,
и дрогнула рука.
Ее вдруг спрятала за спину,
легко сказав: «Пока».
 
 
Глаза мятежно потемнели…
Наверное, обман?
Когда и что понять успели!
И вдруг возник – роман…
 

* * *

 
Зимний сумеречный свет
словно пепел светло-серый…
Я запомню твой ответ,
данный мне в аллейке сквера.
 
 
Мы гуляли долго днем,
солнце белое слепило.
Я сказал: «Мы все умрем!
Ты забудешь все, что было».
Я сказал: «Смотри, снежок
так легко в ладони тает…
Что ж печалиться, дружок?
Все проходит! Кто не знает
этой истины? Смотри -
только солнце в мире вечно.
Со щеки слезу сотри,
грусть уйдет… Живи беспечно».
Ты ответила: «Душа
словно снег? Любовь – снежинка?
И она водой ушла
В твоем сердце? Но ошибка
думать, что любовь лишь миг
и проходит быстротечно.
Память сердца – целый мир.
Я люблю – лишь это вечно!»
 
 
Зимний сумеречный свет
за окном туманом тает…
Я запомню твой ответ:
«Кто любил – не забывает».
 

* * *

Из письма Ладе:

«Мои тетради были свалены в кучу на столе, тут же находилась стопка исписанных листков. Я начал читать и постепенно настолько глубоко погрузился в мир прежних поэтических грез, другого сравнения подобрать не могу, что существующая действительность уже не так сильно угнетала. Да, только в творчестве я мог найти утешение! Я понял это, едва начав читать свои стихи. Это был особый мир, который мог примирить, мне кажется, с чем угодно.

«Никаких задач не ставить и писать, что хочется!

Душу звонкую прославить, избежать пророчества…», – бегло, но жадно читал я.

И тут же в нетерпении перевернул страницу, словно хотел быстрее нахвататься энергии своих стихов, наполниться ею до отказа.

«Тревожит что-то. Я пишу, что вижу:

Кленовый лист упал к моим ногам…»

И снова я, не дочитав, перевернул лист. Какое-то смутное беспокойство охватило меня.

«Сначала! Чистую страницу открою. Что писать?

Что мне в забвеньи будет сниться… Но не смогу назвать

Словами этот странный холод…»

Я снова не дочитал. Чем больше я вникал в свое творчество этого периода, тем сильнее меня охватывало волнение. Мне вдруг подумалось, что уже тогда, то есть сейчас… в 20-х годах, я подсознательно знаю свою судьбу. И в стихах прятался глубокий смысл происходящего со мной, словно в них были зашифрованы ответы на какие-то ключевые вопросы. Но истина ускользала от меня».

 
Никаких задач не ставить,
и писать, что хочется.
Душу звонкую прославить,
избежав пророчества.
На земле стоять, закинув
в восхищеньи голову.
Видеть небо. И отринув
возраст, верить молодо
в жар любви и нежность сердца,
в верность бесконечную.
Знать – всегда раскрыта дверца
в вечность. И беспечною
ласточкой влетать с весною
в души оголенные.
И всегда во всем собою
оставаться… Съемные
покидать дома без грусти…
Избежать пророчества,
улыбаясь…
И отпустит душу одиночество.
 

* * *

 
Тревожит что-то… Я пишу, что вижу…
Кленовый лист упал к моим ногам,
в осколке лужи ветер воду лижет,
и дождь бежит по выпуклым зонтам.
Осенний вечер выбелен туманом,
горят гирляндой желтой фонари,
бежит строка негаснущей рекламы,
играют влажно, радужно огни.
 
 
Пишу, что вижу: свет окна квадратом
погас внезапно, вмиг… и чернота.
Раскрылась дверь подъезда, и крылато
твой плащ взметнулся. Влажно шелк зонта
блеснул. Бежишь куда-то. А навстречу
выходит он… по лужам, под дождем.
Ты руки протянула. Он за плечи
тебя обнял. Уходите вдвоем…
 

 
Я ощущаю горечь и потерю.
Ты изменяешь?… Это не всерьез!
Пишу, что вижу… Только все не верю
своим глазам, невидящим от слез…
 

* * *

 
Сначала! Чистую страницу
раскрою… что сказать?
Что мне в забвенье будет сниться?
Но не смогу назвать
словами этот странный холод
восторга и тоски,
неутоленный страстный голод
моей души. Близки
слова по смыслу. Но и только!
Беспомощный намек
на вихри чувств, пронзенных болью
и радостью. Далек
язык от точности понятий.
Любовь, обида, страх…
Как много смыслов!
Необъятный запрятан мир в словах.
Найти, раскрыть значенье истин,
звучанье их для нас.
Чиста страница. Только мысли…
Начну! В который раз…
 

* * *

 
Чернее черного моя тоска,
краснее красного под кожей кровь.
Белее белого мишень виска…
Но в сердце – радугой твоя любовь.
 

* * *

Из дневниковых записей 20-х годов ХХ века:

«Не так-то просто забыть о вампирской жизни. И нужно ли? Это мой опыт. А я точно знаю, что все нам во благо. И даже мое вековое существование. Такой опыт нужен именно мне, чтобы я стал мудрее своих ровесников, сильнее и, от приобретенных за это время знаний, увереннее. «Из всего извлекать пользу» – отныне мой девиз. Но…

Но… иногда невыносимая тоска не дает покоя, она мощной депрессией давит душу… и душа болит…»

 
Измучен, пуст. Ладонь подставлю…
Ну что-нибудь! Хоть солнца луч!
Словами я его прославлю:
он золотист, горяч, летуч.
Ну что-нибудь… хоть горстку пыли!
Ее рассыплю на ветру.
Вот только что ладони были
наполнены… я не пойму…
Все прахом! Жизнь течет сквозь пальцы.
Уходит все: желанье, боль
и радость… Слаб мой зов: останься!
Беспомощен. Пуста ладонь.
Исчезло все. Любовь, разлука
когда-то жгли, имели власть.
Теперь лишь звон пустого звука
воспоминаний… Что ж! Упасть
в траву, прижаться и щекою
почувствовать: листок, цветы…
Энергией земли живою
наполниться. И с высоты
зальют лучи горячим светом…
Измучен? Мертв? Как я не прав!
Кто я? Былинка звонким летом…
Что я? Волна зеленых трав…
 

* * *

Из письма Ладе:

«Я смотрел на его мертвенно-бледное лицо, на эти стальные холодные глаза, на кривящиеся в презрительной гримасе тонкие красные губы и думал, что никогда, никогда не вернусь в это жуткое состояние. Даже ради тебя, ради нашей любви. Прости, Лада, возможно, ты сочтешь это предательством, но я думал именно так. Это выше моих сил! И я сейчас с тобой полностью откровенен. Да, мне тяжело в этом веке и в этом окружении, но лучше я проживу отпущенный мне отрезок времени в нормальном человеческом обличии, наделенный душой и поэтическим даром, чем снова вернусь в роскошную, вечную, но, по сути, пустую жизнь вампира. Я знаю, что уже никогда и никого не полюблю и ты для меня все на свете и других девушек просто не существует, но даже это не заставит меня пройти обратный путь».

 
Стою пред вами, раскрыты руки,
опущены глаза.
Поставьте стрелы в тугие луки.
Я чувствую – гроза!
Все вместе – в сердце! Ну что же, цельтесь!
Ваш приговор жесток.
Прищурив взгляды, привычно смейтесь.
Но спустит стрелы – рок.
Удар! Как в розу, мне прямо в сердце!
И кровью лепестки
скользят по ткани рубахи серой…
И крик: «Куда же ты?!»
Исчезло тело… И шепот нервный:
«Мы взяли цель не ту?!
И поразили ударом верным
Не сердце! Пустоту?»
Хочу – явлюсь вам, хочу – исчезну.
Смотрите, не дыша.
Готовьте стрелы и цельтесь в бездну.
Пред вами вновь – Душа…
 

Снова человек

Из дневниковых записей 20-х годов ХХ века:

«Все еще трудно поверить, что мы разделены целым веком. По идее, ты еще не родилась, разум мне постоянно твердит об этом. Но душа, моя вновь вернувшаяся душа, говорит, что ты есть, только в другом, параллельном мире, ты живешь и любишь меня. И я чувствую эту любовь всем своим существом. Только это не позволяет мне сойти с ума…Лада, любимая…»

Сквозь время

 
Ты думаешь: лишь сон… Но это – я.
Я так зову, зову тебя, тоскуя.
И бесконечно образ твой рисуя,
моя душа, безумствуя, любя,
пылает и зовет, сгореть рискуя.
Ты думаешь: лишь сон… А это – я!
 

Письмо от Лады

 
Белое перышко ангела
мягко скользит с высоты.
Чаша ладони подставлена.
Флайки воздушно – быстры.
 
 
Я не ошибся! Пуховое
перышко стало цветком,
лилия светло-лиловая,
сомкнута в плотный бутон.
 
 
Пальцем коснусь острых кончиков.
Лила! Не прячься внутри!
Смех зазвенел колокольчиком,
и разошлись лепестки.
 
 
Девочка с глазками синими,
облако пышных кудрей,
и инфернально красивая,
белого снега бледней.
 
 
Пальчик к губам, улыбается…
И серебристой пыльцой,
резко взлетев, рассыпается.
Лила! Куда ты? Постой!
 
 
Смех зазвенел на прощание.
Холод раскрытой руки…
Лила… И словно прощение,
сверху в ладонь лепестки
 
 
роз ярко-алых пылающих
знаковым жарким костром,
в пепел тоску обращающих…
Тает огонь исчезающий.
А на ладони – письмо.
 

* * *

 
Знаю, ты хочешь со мною в ад.
Но ангелам там не место.
Я отпускаю. Вернись назад
в мир хрустально-прелестный.
 
 
Чистым душой и на земле
много всегда работы.
Свет твоих глаз – не только мне!
Сердце полно заботы.
 
 
Сердце твое полно добра.
Солнце не гасят ночи.
Ясная юность в душе мудра,
ада себе не пророчит.
 
 
Вслед не смотри… Твой чистый взгляд
ясен, лишь свет вбирая.
И невозможно за мною в ад,
не покидая рая…
 

* * *

 
Цветущий рай, весенний луг,
резвятся беззаботно дети.
Взлетают кудри, взмахи рук,
танцует между ними ветер.
 
 
Венки цветочные летят
с волос от быстрого движения.
И пышный девочки наряд
весь в лепестках, как в украшеньях.
 
 
Смеется мальчик. Но венок
в траве находит. Надевает
на девочку. И мотылек
улыбки с губ ее слетает.
 
 
И сотни бабочек с цветов
вспорхнули, рассыпаясь смехом.
И сонмы звонких голосов
запели меж землей и небом.
 
 
Воздушных ангелов полет,
как танец беззаботно милый.
Земной на них не давит гнет.
Резвятся дети: Лол и Лила.
 

Туман и роза

 
Залит весь город молоком – туманом.
Окутал все он, звуки приглушая.
И как я прав, что вижу жизнь обманом.
Туман не лжет, реальность разрушая.
 
 
Так лучше! Жизнь приближена к началу.
Не видно резких переходов правды.
Прохожих лица мягче и печальней.
И верится – все обмануться рады.
 
 
В туманных уличных извивах пропадаю,
ищу для грусти белое забвенье.
Я в миражи от жизни уплываю,
чтобы найти прекрасные виденья…
 
 
И не хочу в реальность возвращаться.
Белесый город кажется мне бездной.
Фантазий смутных призрачное счастье
зовет упасть в нее, навек исчезнуть…
 
 
Но каблучки стучат по тротуару,
и диссонансом звук их звонкий, быстрый.
Туман размыт узорами муара.
И луч упал дорожкою искристой.
 
 
И ты! Бежишь по коридору света.
Ты вся в лучах, как в солнечном наряде.
Твои глаза синеют словно небо,
и ветер в волосах… как крылья, пряди.
 
 
Мой ангел! Улыбаешься лучисто…
Глаза сияют, а туман редеет.
И снова солнце в небе синем, чистом.
В руках твоих, как сердце, роза рдеет…
 

Пожелание любимой

 
Пусть солнце твой путь выстилает!
Иди золотою дорогой.
Пусть блеска, огня будет много.
А тень за спиной пропадает.
 
 
Цветы пусть ложатся под ноги,
в лицо веет ласковый ветер.
И яблонь склоняются ветви,
плоды опуская в ладони.
 
 
Пусть птицы поют над тобою,
а небо всегда будет чистым,
а день каждый ясным, лучистым,
и сказка ночей – золотою.
 
 
Иди! И куда б ни свернула,
пусть солнце льет свет бесконечно.
А темный и пасмурный вечер
печалит другие глаза.
 
 
Пусть путь не покажется трудным.
Любовь моя солнцем извечным
сиять тебе будет навстречу.
И ты не вернешься назад.
 

* * *

 
Снег ложится на ладонь
облачком. И сразу тает.
Быстрый солнечный огонь,
обнимая, превращает
лед – в прозрачную капель…
Если сердце растревожить
в солнечный весенний день,
удивительно похожий
алым блеском на огонь,
радостный, как слово «счастье».
Сердце жаром только тронь,
обогрей его участьем.
Мигом солнечный огонь
растворит в капели боль…
 

Еще раз о любви…

 
Она приходит. И она уходит.
Когда захочет, и когда не ждешь.
Она живет беспечно на свободе
и не выносит боль измен и ложь.
 
 
Когда она с тобой, то все прекрасно,
и мир расцвечен красками мечты,
и жизнь проходит ярко, не напрасно,
полна событий, грез и красоты.
 
 
Но вот она ушла… Все отболело
мучительно. На сердце – пустота.
Мир неизменен: то же солнце, небо.
Но все тускнеет. И темнит тоска.
 
 
Зовешь ее. Надеешься – вернется,
простив измены, забывая ложь,
и счастьем лучезарно улыбнется
и радость даст, которую не ждешь,
 
 
А, может, боль… Но только пусть приходит!
И возвратит все краски жизни вновь.
Опять соединит, опять рассорит…
Но только пусть останется – Любовь!
 

* * *

 
Ты все молчишь… Я не читаю мыслей.
Но я читаю взгляд твой напряженный.
И обнимаю. Вздох твой быстрый, близкий
Мне говорит о страхе затаенном.
Не бойся. Улыбнись легко, беспечно.
И поцелуй без слов тебе все скажет.
Люблю тебя. Мы вместе и навечно!
И даже смерть разлукой не накажет…
 

* * *

Из дневниковых записей начала ХХI века:

«Только любовь имеет ценность в этом мире! Ей подвластно все! Но разве мы умеем ценить простые радости? Любимый человек рядом, ты можешь любоваться им, общаться, заботиться, оберегать от зла – разве этого мало?! А ведь истинное счастье только в этом».

 
Ночь, тишина… Неверный свет свечи
бросает тени на блокнот раскрытый.
Ты спишь… Я за столом, пишу стихи.
Мой дар вернулся радостью забытой.
 
 
Любовь переполняет. Рядом – ты!
И я могу, как прежде, чувства в рифмы
зашифровать. И создавать мечты,
и погружаться в вымыслы и мифы.
 
 
Ты спишь, любимая. Твоя ладонь
лежит на простыне раскрытой чашей.
Вложу в нее любви моей огонь,
собрав в цветок, что ярче всех и краше.
 
 
А может мне алмазным блеском звезд
ее заполнить, радужным сияньем?
Огонь Вселенной в мыслях я принес,
вложу в ладонь искристое признанье.
 
 
А может, розу? Цвет ее так чист!
Как алый жар любви, живой и яркой…
Но напишу стихи. Блокнота лист
сверну и опущу в ладонь подарком.
 

* * *

 
Я застал тебя сонной.
Улыбнулась ты нежно.
Разбудил тебя словом,
не давал взять одежду.
Разбудил тебя лаской.
Быстрый взгляд сквозь ресницы.
Ты смотрела с опаской,
бормотала: «Мне снится?»
В простыню ты небрежно,
как в крыло, завернулась.
Роза алая нежно
губ твоих чуть коснулась…
 

* * *

 
Круг завершен. И я вошел в начало,
там, где конец мне виделся давно.
Но страх, что путь мой – как спираль печали,
не оставляет… Знать бы, что дано.
 
 
Но здесь я. И к тебе я повернулся.
И буря между нами пронеслась.
Но стихли вихри. Разум мой проснулся.
Любовь в венки бутонами вплелась.
 
 
Цветы раскрылись. Два венка парили
над головами в небе голубом.
Уверенность и верность нам дарили.
И распахнулись двери в светлый дом.
 
 
И тает позади спираль печали.
Любовь вернуться в жизнь мне помогла.
В глаза – луч солнца. В ноги – путь сначала.
А за спиной уходит, тая, мгла…
 

* * *

Из дневниковых записей начала ХХI века:

«За время моего вампирского существования многое открылось мне. Верил ли я раньше в божественные силы, управляющие вселенной? Вряд ли! К тому же в начале прошлого века активно насаждалось отрицание любой религии, и все поголовно становились атеистами.

Бывало, что и я думал: после физической смерти уже ничего не будет. Но став вампиром, я осознал, насколько многообразен мир, в котором мы живем. И наше земное – это лишь одна из его плоскостей. Затем мы попадем совсем в другую плоскость, за которой, возможно, есть и еще. Наш мир многомерен, сейчас я это точно знаю».