Текст книги "Код вечности"

Глава 3
Игры со льдом

«Ле Плавник», Найтсбридж

Звуковая волна от взрыва гранаты Дворецки вынесла дверь на кухню и разбросала кухонную утварь из нержавеющей стали, как палую листву. Аквариум разбился, каменные плиты пола залило водой, засыпало битым стеклом и удивленными омарами, которые сейчас копошились среди мусора, высоко подняв клешни.

Связанные и промокшие, но тем не менее живые служащие ресторана лежали на полу. Дворецки не стал их развязывать. В данный момент ему только истерик не хватало. Ничего страшного, пусть полежат, пока он не устранит все возможные источники опасности.

Зашевелилась застрявшая в тонкой перегородке старушка. Телохранитель внимательно посмотрел на нее, однако, судя по упершимся в кончик носа глазам, старушку сейчас ничего не интересовало. И все же на всякий случай Дворецки вытащил из ее безвольной руки пистолет и опустил себе в карман. Осторожность никогда не помешает – он не раз убеждался в справедливости этой поговорки. Если бы мадам Ко, наставница Дворецки, увидела сегодня своего любимого ученика, прости-прощай его выпускная татуировка.

На кухне все было чисто, но что-то по-прежнему беспокоило верного слугу. Внутри Дворецки как будто скрежетали друг о друга два сломанных конца кости – это давал знать о себе инстинкт настоящего солдата, о чем-то предостерегающий. И снова Дворецки вспомнил мадам Ко, своего сэнсэя: «Основной функцией телохранителя является защита патрона. Патрона нельзя застрелить, когда вы заслоняете его своим телом». Мадам Ко всегда называла работодателей патронами. Он – патрон, вы – телохранитель, и этим сказано все.

Дворецки задумался, почему именно сейчас ему в голову пришла эта мысль. Почему именно она – из сотен других, вбитых в его голову мадам Ко? Ответ был очевиден. Он нарушил главное правило телохранителя, оставив своего патрона без защиты. Второе правило всех телохранителей («нельзя допускать развития эмоциональной привязанности к патрону») тоже не очень-то им соблюдалось. Дворецки слишком сильно привязался к Артемису, и это начинало сказываться на его способности правильно оценивать ситуацию.

Он представил перед собой мадам Ко, так похожую (если не считать комбинезона цвета хаки) на миллионы других японских домохозяек. Но сколько из этих домохозяек могли нанести удар ребром ладони столь стремительно, что воздух аж свистел? «Стыдись, Дворецки. Ты позоришь свою профессию, свое имя. С твоими талантами тебе лучше было пойти в сапожники. Твой патрон уже нейтрализован».

Дворецки двигался как во сне. Воздух словно сковывал его движения, мешал бежать. Выбитая дверь, ведущая в зал, была так далеко… Слишком поздно он понял, что именно не давало ему покоя. Арно Олван был профессионалом. Возможно, тщеславным, что в среде телохранителей считалось одним из главных грехов, но тем не менее профессионалом. А профессионалы, если существует хоть малейшая опасность перестрелки, всегда вставляют в уши затычки.

Ноги скользили по каменным плитам, и Дворецки, наклонившись вперед, что было сил вжимал в пол резиновые подошвы ботинок. Его уши уловили доносившиеся из зала колебания воздуха. Разговор. Артемис с кем-то говорит. Наверняка с Арно Олваном. А значит, он, Дворецки, уже опоздал.

Телохранитель вылетел из кухни со скоростью, которой не постыдился бы и олимпийский чемпион. Мозг, сняв изображение с сетчатки глаза, сразу начал подсчитывать шансы. Олван уже нажимал на курок. Этому невозможно было помешать. Оставался только один выход. И Дворецки, не колеблясь ни доли секунды, прыгнул.

В правой руке Олван держал пистолет с глушителем.

– Сначала ты, – сказал он. – Потом громила.

Арно Олван взвел пистолет, прицелился и выстрелил.

Дворецки появился словно ниоткуда, казалось, он заполнил собой весь зал, встав на пути пули. Если бы выстрел был произведен с большего расстояния, пуленепробиваемый жилет из кевлара выдержал бы удар, однако при выстреле в упор покрытая тефлоном пуля прошла сквозь жилет, как раскаленная кочерга сквозь снег, и вонзилась в тело Дворецки ровно на сантиметр ниже сердца. Тем не менее рана была смертельной. И на этот раз не было рядом капитана Малой, которая могла бы спасти Дворецки своей целительной магией.

Инерция, усиленная ударом пули, бросила Дворецки на Артемиса и прижала мальчика к тележке для десерта. Из-под громадного телохранителя торчал только мокасин «Армани», принадлежавший Артемису.

Дыхание Дворецки стало прерывистым, зрение затуманилось, однако верный слуга еще жил. Его мозговые функции быстро угасали, и только одна-единственная мысль преследовала умирающего Дворецки: во что бы то ни стало защитить патрона.

Арно Олван удивленно вздохнул, и Дворецки, ориентируясь на звук, вскинул свой пистолет и шесть раз подряд нажал на курок. Ствол задергался, посылая пули во все стороны, – если бы Дворецки мог видеть, то сгорел бы на месте от стыда за такой непрофессионализм. Впрочем, одна из пуль почти попала в цель – чиркнула по виску Олвана. Олван покачнулся, словно его ударили громадным молотом, и, потеряв сознание, присоединился к остальным членам своей команды, то есть рухнул на пол.

Стараясь не обращать внимания на страшную боль, что пульсировала в груди и разрывала все внутренности, Дворецки прислушался. Вроде бы тихо, лишь омары продолжали копошиться на каменных плитах, постукивая своими клешнями. И если бы одному из омаров взбрело в голову напасть, Артемису пришлось бы обороняться самостоятельно.

Ну а он, Дворецки, больше ничего сделать не мог, так что либо Артемис сейчас в безопасности, либо… Так или иначе, Дворецки был не в состоянии и дальше выполнять условия своего контракта. Как ни странно, осознав это, он сразу успокоился. Груз ответственности свалился с его плеч. Теперь Дворецки принадлежал себе, и только себе, пусть даже жить ему оставалось всего несколько секунд. В любом случае Артемис приходился ему не просто патроном, он был частью его жизни. Его единственным настоящим другом. Мадам Ко вряд ли одобрила бы эти мысли Дворецки, но сейчас даже она не в силах была что-либо изменить. Приближалась смерть.

Артемис ненавидел десерт. А сейчас он оказался погребенным под слоем эклеров, творожных тортов и пирожных со взбитыми сливками. Костюм был безвозвратно испорчен. Конечно, такие мысли приходили в голову Артемиса только потому, что он старался не думать о том, что произошло. Впрочем, трудно было не замечать лежащего на тебе двухсотфунтового тела.

К счастью для Артемиса, удар бросил его на вторую полку тележки, тогда как Дворецки обрушился на верхнюю полку, где было выставлено мороженое. Падение Артемиса существенно смягчило шварцвальдское печенье, однако врачу показаться все же стоило. Кстати, и Дворецки тоже не помешало бы обследоваться, хотя слуга обладал телосложением тролля.

Артемис попробовал выбраться из-под тяжеленного тела Дворецки, с отвращением ощущая, как под руками лопаются пирожные, стреляя во все стороны мерзкими кремовыми струйками.

– Честное слово, Дворецки, – проворчал Артемис. – Отныне я буду более осторожен в выборе деловых партнеров. Не проходит и дня, чтобы мы не стали жертвами чьего-нибудь заговора.

Увидев на полу ресторана бесчувственного Арно Олвана, Артемис немного успокоился.

– Ну что ж, еще один злодей наказан, – усмехнулся он. – Отличный выстрел, Дворецки, как всегда впрочем. Кстати, вот еще что: я решил на все будущие деловые встречи надевать пуленепробиваемый жилет. Это несколько облегчит твою работу, верно?

И тут Артемис увидел рубашку Дворецки. Это зрелище выбило весь воздух из груди мальчика, как будто его ударили здоровенной невидимой кувалдой. Из дыры в рубашке телохранителя сочилась густая кровь.

– Дворецки, ты ранен! В тебя попала пуля. А как же кевлар?

Телохранитель не ответил. Впрочем, этого и не требовалось. Артемис разбирался в науке не хуже большинства ядерных физиков. Честно говоря, под псевдонимом Эмц Квадратт он частенько выступал в Интернете с лекциями. Очевидно, скорость пули была столь велика, что жилет не выдержал. А может, пуля вдобавок была покрыта тефлоном, что увеличивало ее убойную силу.

Какая-то часть Артемиса хотела броситься к Дворецки, обнять его и разрыдаться, как над умирающим братом. Однако Артемис подавил в себе этот порыв. Слезами горю не поможешь, сейчас нужно было что-то придумать, причем как можно быстрее.

Ход его мыслей был нарушен голосом Дворецки.

– Сэр, Артемис… это вы? – задыхаясь, прошептал верный телохранитель.

– Да, это я, – дрожащим голосом откликнулся Артемис.

– Не волнуйтесь, сэр, Джульетта защитит вас. Все будет в порядке.

– Ничего не говори, Дворецки. И не шевелись. Рана не из тяжелых, я…

Дворецки издал некий полусмешок-полувсхлип. На большее он сейчас был не способен.

– Ну хорошо, рана тяжелая, но я что-нибудь придумаю. Только лежи и не шевелись.

Из последних сил Дворецки поднял руку.

– Прощайте, сэр, Артемис… – промолвил он. – Мой друг.

Артемис взял Дворецки за руку. Слезы текли по его щекам, он уже не мог сдерживаться.

– Прощай, Дворецки.

Взгляд ничего не видящих глаз евразийца был почти умиротворенным.

– Сэр, на самом деле меня зовут… Домовой.

Дворецки – это была только фамилия телохранителя, а вот свое имя он никогда никому не открывал. «Никогда не говорите свои имена патронам» – это было еще одно непреложное правило телохранителей, которых готовили в академии мадам Ко. Таким образом между хозяином и слугой поддерживались беспристрастные отношения.

И вот теперь оказалось, что Дворецки в детстве получил очень символическое имя. Домовой – так славяне называли духа, охраняющего дом и очаг.

– Прощай, мой верный Домовой, – проговорил Артемис сквозь слезы. – Прощай, мой друг.

Рука слуги обмякла. Дворецки умер.

– Нет! – выкрикнул Артемис и попятился назад.

Какая несправедливость! Их дружба не должна была закончиться вот так. Почему-то Артемису всегда представлялось, что они умрут одновременно, оказавшись перед лицом непреодолимых препятствий, в каком-нибудь экзотическом месте. У жерла вновь проснувшегося Везувия, например, или на берегу великого Ганга. Но рядом друг с другом, как настоящие друзья. После всего того, через что им пришлось пройти, Дворецки не мог погибнуть вот так, от руки жалкого гангстеришки.

Разумеется, Дворецки мог погибнуть и раньше. В позапрошлом году он вступил в неравную битву с троллем, и только вмешательство целебной магии Элфи Малой помогло сохранить ему жизнь. Но сейчас рядом не было никого, кто мог бы спасти его. А самым главным врагом было время. Будь времени побольше, Артемис связался бы с Подземной полицией и убедил Элфи еще раз применить ее магию. Однако секунды неумолимо утекали. До того как мозг Дворецки умрет, оставалось не более четырех минут. Даже такой могучий интеллект, каковым обладал Артемис Фаул, не мог за столь короткое время найти выход из создавшегося положения. Нужно было как-то купить время. Или украсть его.

Думай, мальчик, думай! Используй то, что есть в наличии. Усилием воли Артемис перекрыл источник слез. Итак, он в ресторане, в рыбном ресторане. Бесполезно! Будь они в больнице, он бы смог что-нибудь предпринять, но здесь? Что вообще здесь есть? Плита, раковины, кухонная утварь. Кроме того, он владел только основами медицины, и пока что сложные операции были ему не под силу. Возможно, в скором будущем, но не сейчас. И операция здесь уже не поможет. За четыре минуты трансплантировать сердце? Ни один врач на это не способен.

Драгоценные секунды уходили. Артемис начинал сердиться на себя. Время работало против них. Время стало врагом. Время нужно было остановить. И тут в ослепительной вспышке нейронов родилась мысль. Остановить время Артемис не мог, зато мог замедлить его бег для Дворецки. Спору нет, план очень рискованный, но другого выхода у них не было.

Артемис ударил ногой по тележке, снимая тормоз, и быстро покатил ее в сторону кухни. Впрочем, несколько раз ему все же пришлось остановиться, чтобы убрать с дороги стонущих наемных убийц.

Машины «скорой помощи» и полиция наверняка уже едут сюда, петляя по узким улицам Найтсбриджа. Взрыв звуковой гранаты не мог не привлечь внимания людей. У Артемиса оставались считаные секунды, чтобы придумать правдоподобную версию происшедших здесь событий. Хотя лучше будет убраться отсюда до прибытия властей. Отпечатки пальцев особой проблемы не представляют: ресторан пользовался популярностью, и в нем всегда было много посетителей…

Кухонные полки, плиты и столы для разделки были засыпаны обломками камней и осколками посуды. Рыба билась в раковине, ракообразные ползали по каменным плиткам пола, а с потолка капала черная икра.

Вот! У задней стены стояли большие холодильники, без которых не обходится ни один рыбный ресторан. Артемис с новыми силами приналег на тележку.

Самым огромным был изготовленный на заказ холодильник с выдвижными ящиками. Такие частенько используют в крупных ресторанах. Артемис выдвинул нижний ящик и быстро выселил оттуда лежавших на ледяной крошке лососей, морских окуней и парочку хеков.

Криогеника. Их единственный шанс. Тело неизлечимо больного человека можно заморозить, и в таком виде, пребывая между жизнью и смертью, человек будет ждать времени, когда медицина разовьется настолько, что сможет его оживить. Обычно отвергаемая медицинским сообществом, криогеника тем не менее вполне неплохо существовала на деньги эксцентричных богачей, которым и нескольких жизней не хватило бы, чтобы потратить свои миллиарды долларов. Криогенные камеры, как правило, изготавливались в строгом соответствии с техническими условиями, но сейчас Артемису было не до соблюдения стандартов. Холодильник хотя бы на время решит проблему. Главное – заморозить мозг Дворецки, чтобы предотвратить разрушение мозговых клеток. Пока в мозге протекают какие-то процессы, теоретически человека можно оживить, даже если сердце его остановилось.

Артемис подкатил тележку к открытому ящику холодильника, после чего, используя в качестве рычага большое серебряное блюдо, перевалил тело Дворецки на исходящий паром лед. Поскольку в ящике было тесно, Артемису пришлось немного согнуть ноги телохранителя. Затем Артемис забросал тело своего павшего товарища ледяной крошкой и настроил термостат на минус четыре градуса, чтобы предотвратить разрушение тканей. Сквозь слой льда на него невидящим взором смотрели глаза телохранителя.

– Я вернусь, – пообещал мальчик. – Спи спокойно.

Звук сирен приближался. Послышался яростный визг тормозов.

– Держись, Домовой, – прошептал Артемис и задвинул ящик холодильника.

Покинув ресторан через заднюю дверь, Артемис быстро смешался с толпой зевак и прохожих. Разумеется, полиция обязательно сфотографирует собравшийся народ, поэтому Артемис не стал задерживаться у полицейского кордона. Шагая прочь от ресторана, он даже ни разу не оглянулся. Добравшись до знаменитого универмага «Хэрродс», Артемис направился прямиком в кафе на галерее и сел там за один из столиков.

С трудом убедив официантку в том, что он вовсе не ищет маму, и продемонстрировав ей купюру, которой с лихвой хватило, чтобы оплатить чашку чая «Эрл грей», Артемис достал из кармана мобильный телефон и отыскал в записной книжке нужный номер.

После второго гудка он услышал ответ:

– Аллё. Кем бы вы ни были, говорите быстрее. В данный момент я очень занят.

Артемис набрал номер инспектора детективного отдела Нового Скотленд-Ярда Джастина Барра. Голос инспектора до сих пор звучал хрипло – из-за раны в горле, нанесенной охотничьим ножом во время драки в баре еще в девяностые. Не окажись тогда рядом Дворецки, сумевшего остановить кровотечение, Барр так и остался бы сержантом, причем навсегда. Пришло время ответной услуги.

– Детектив Барр, говорит Артемис Фаул.

– Как поживаете, сэр? И как там мой старый приятель Дворецки?

Артемис потер лоб:

– Боюсь, не слишком хорошо. Он очень нуждается в ваших услугах.

– Ради этого здоровяка я готов на все. Чем могу помочь?

– Вы что-нибудь слышали о беспорядках в Найтсбридже?

После некоторой паузы до Артемиса донесся громкий треск отрываемой от факса бумаги.

– Да, только что получил сообщение. В каком-то ресторане вылетела пара окон. Ничего серьезного. Контузило нескольких туристов. Предварительный рапорт утверждает, что причиной всему – локальное землетрясение. Представляете, какие тупицы?! Мы уже послали туда две машины. Только не говорите, что за всем этим стоит Дворецки.

Артемис глубоко вздохнул:

– Мне очень нужно, чтобы ваши люди не подходили к холодильникам.

– Странная просьба, сэр. Но что такое лежит в этих холодильниках и что именно я должен там не заметить?

– Ничего незаконного в холодильниках нет, – совершенно искренне сказал Артемис. – Однако поверьте мне на слово, для Дворецки это вопрос жизни и смерти.

– Это не совсем в моей юрисдикции, но можете считать вопрос решенным, – ни секунды не колеблясь, ответил Барр. – Вам нужно будет достать из холодильника то, что я не должен видеть?

Детектив словно бы читал его мысли.

– И как можно скорее. Мне понадобится не больше двух минут.

Барр обдумал его просьбу.

– Хорошо. Тогда давайте согласуем график. Бригада криминалистов пробудет в ресторане пару часов. Тут я ничего не могу поделать. Но ровно в четыре тридцать в ресторане не останется ни одного полицейского, это я вам гарантирую. У вас будет пять минут.

– Этого более чем достаточно.

– Отлично. Передайте здоровяку, что мы в расчете.

– Конечно, детектив Барр, – ответил Артемис, пытаясь скрыть невольную дрожь в голосе. – Обязательно передам.

«Если только у меня будет такая возможность», – подумал он.

Криогенный институт «Ледниковый период»,

неподалеку от Харлей-стрит, Лондон

Честно говоря, к знаменитой Харлей-стрит криогенный институт «Ледниковый период» не имел никакого отношения. На самом деле он прятался в одном из многочисленных переулков, что отходили от южного окончания этого лондонского бульвара, славящегося по всему миру своими медицинскими учреждениями. Впрочем, сей факт вовсе не помешал некоему доктору медицины по имени Констанция Лейн указать Харлей-стрит в качестве адреса на всех институтских бланках. Завоевать доверие таким образом довольно трудно, но представители высшего класса, увидев на визитной карточке волшебные слова, из кожи вон лезли, лишь бы заморозить свои бренные тела именно в этом заведении.

Артемис Фаул, разумеется, никогда не купился бы на такую очевидную уловку – просто у него не оставалось выбора. «Ледниковый период» был одним из трех криогенных центров в городе и единственным, в котором наличествовали свободные камеры. Хотя неоновую уличную рекламу, гласящую, что именно тут «Сдаются в аренду криогенные камеры», Артемис счел некоторым перебором.

Да и само здание заставило Артемиса неодобрительно поморщиться. Фасад был отделан анодированным алюминием (видимо, тем самым проектировщик пытался сделать свое творение похожим на космический корабль), а двери раздвигались со свистом, как в известном фантастическом телесериале «Звездный путь». И это вкус? Это архитектура? И как только выдали разрешение на строительство подобного убожества в историческом центре Лондона?

Приемом посетителей ведала медсестра в белом халате и треугольном чепчике. Хотя Артемис сильно сомневался, что сидящая перед ним женщина была настоящей медсестрой – против этого свидетельствовала зажатая между накладными ногтями дымящаяся сигарета.

– Мисс, прошу прощения…

Медсестра с заметным усилием оторвала взгляд от журнала, открытого на разделе светской хроники.

– Да, малыш? Ты кого-то ищешь?

Артемис сжал кулаки за спиной.

– Я хотел бы увидеть доктора Лейн, – как можно спокойнее произнес он. – Она работает тут хирургом, не так ли?

Медсестра потушила сигарету в переполненной окурками пепельнице.

– Тебе поручили в школе написать сочинение о нашем институте? Доктор Лейн строго-настрого запретила беспокоить ее по подобным пустякам.

– Обещаю, подобными пустяками я ее не побеспокою.

– А ты, случаем, не адвокат? – подозрительно осведомилась медсестра. – Ну, один из тех гениев, что получают ученую степень еще в пеленках?

Артемис устало вздохнул:

– Гений – да, адвокат – определенно нет. Я – клиент, мадемуазель.

Медсестра мгновенно преобразилась:

– А, клиент, что ж вы сразу-то не сказали? Немедленно вас представлю. Не желаете чая, кофе или чего покрепче?

– Мне тринадцать лет, мадемуазель.

– Тогда, может, сок?

– Подойдет чай. «Эрл грей», если у вас таковой имеется. Естественно, без сахара. К вашему сведению, быть может, вам эта информация когда-нибудь пригодится, сахар не слишком полезен для здоровья.

Медсестра безропотно проглотила насмешку – ведь перед ней стоял клиент, готовый выложить живые деньги, – и быстренько проводила Артемиса в приемную, обставленную все в том же космическом стиле: огромное количество разноцветного велюра и направленных в вечность зеркал.

Артемис не успел сделать и пары глотков из чашки с мутной жидкостью, которая даже отдаленно не походила на «Эрл грей», когда дверь кабинета доктора Лейн гостеприимно распахнулась.

– Э-э, прошу… – неуверенно произнесла выглянувшая из кабинета высокая женщина.

– Мне идти пешком? – саркастически уточнил Артемис. – Или вы меня телепортируете?

Стены кабинета были сплошь увешаны рамками. На одной стене сосредоточились всяческие сертификаты и докторские дипломы, большинство из которых, как подозревал Артемис, легко можно было получить за пару выходных, а на другой висели несколько больших фотографий-портретов, под которыми красовалась большая витиеватая подпись: «Тут спит любовь». Если бы не отчаянное положение, Артемис тут же развернулся бы и хлопнул дверью.

Доктор Лейн села за стол. Она была очень привлекательной женщиной с пышными рыжеватыми волосами и тонкими пальцами художника. Рабочий халат от Диора лишь подчеркивал красивую фигуру. Даже улыбка Констанции Лейн была идеальной, слишком идеальной. Присмотревшись повнимательнее, Артемис понял, что своей красотой доктор Лейн целиком и полностью обязана пластической хирургии. Очевидно, эта женщина всю жизнь положила на борьбу со временем. Значит, он попал по адресу.

– Итак, молодой человек, Трейси сказала, что вы хотели бы стать нашим клиентом? – Доктор Лейн попыталась улыбнуться, отчего кожа на ее лице растянулась и заблестела, будто резиновая.

– Это не совсем точная информация, – ответил Артемис. – Но я хотел бы взять в аренду одну из ваших камер.

Констанция Лейн достала из ящика рекламный проспект и обвела красным фломастером некоторые цифры.

– Наши расценки достаточно высоки.

Артемис даже не взглянул на буклет.

– Деньги не имеют значения. Я немедленно переведу их вам со своего счета в швейцарском банке. Через каких-нибудь пять минут сто тысяч фунтов будут ваши, и только ваши. А мне нужна криогенная камера. На одну ночь.

Названная Артемисом сумма произвела должное впечатление. Констанция быстро прикинула, сколько морщин можно будет удалить с помощью таких деньжищ. И все же она сомневалась.

– Ну, вообще-то, лицам, не достигшим совершеннолетия, не разрешается помещать в камеры своих родственников… Видите ли, это запрещено законом…

Артемис наклонился к ней:

– Доктор Лейн. Констанция. Моя просьба и в самом деле не совсем законна, но можете мне поверить, ничего преступного я не замышляю. Всего одна ночь – и вы богатая женщина. А завтра в это же время ваша камера снова будет свободна. Никаких тел, никаких претензий.

Доктор Лейн задумчиво провела пальцем по подбородку.

– Стало быть, одна ночь?

– Да. Всего одна. Вы даже не заметите нашего присутствия.

Констанция достала из ящика стола зеркальце и внимательно осмотрела лицо.

– Звоните в свой банк, – решительно сказала она.

Стоунхендж, Уилтшир

На юге Англии выходили на поверхность две шахты. Одна располагалась в самом центре Лондона, но, к сожалению, совсем недавно ее пришлось закрыть, поскольку футбольный клуб «Челси» обустроил свои поля прямо над терминалом, куда причаливали шаттлы.

Второй терминал находился в Уилтшире, совсем неподалеку от местечка, называемого вершками Стоунхенджем. У вершков существовало несколько теорий происхождения данного сооружения: кто-то говорил, что это бывшее место посадки космических кораблей, кто-то настаивал, что раньше здесь поклонялись языческим богам. Действительность была куда менее романтической. На самом деле Стоунхендж некогда являлся продуктовой лавкой, которая специализировалась на продаже разнообразной пищи, аккуратно уложенной на плоских лепешках из теста. Или, говоря человеческим языком, тут некогда торговали пиццей.

Гном по имени Топ первым подметил, что туристы очень любят покушать и очень не любят возить с собой всякого рода еду. Поэтому Топ и открыл свою лавку прямо рядом с терминалом. Дело оказалось весьма доходным. Подходишь к одному из окошек, называешь начинку – и через десять минут можно набивать брюхо.

Конечно, как только вершки научились говорить связными предложениями, Топу пришлось перенести свою лавку под землю. Впрочем, об этом он не сильно горевал. Земля вокруг пиццерии к тому времени настолько пропиталась сыром, что пара стен с раздаточными окошками даже обрушилась.

Обычным гражданам подземной страны было трудно получить визы на посещение Стоунхенджа из-за того, что вокруг этого «памятника» всегда крутилось множество вершков. (Хотя, допустим, те же хиппи видели волшебный народец практически ежедневно, и сообщения об этом никогда не попадали на первые страницы газет.) Но у Элфи, как у офицера специального подразделения Подземной полиции, проблем с визой не возникло. Стоило только показать значок Корпуса – и путь на поверхность был открыт.

Однако если не намечается выброса магмы, тут никакой значок не поможет, а шахта Стоунхенджа «молчала» на протяжении вот уже трех столетий. Ни единой искры, не говоря о каких-либо выбросах. В связи с отсутствием «экспресса» Элфи пришлось подниматься на поверхность на борту обычного пассажирского шаттла.

Билеты на ближайший рейс были проданы, но в самый последний момент одно место освободилось, и Элфи не пришлось прибегать к своим полномочиям и выселять какого-нибудь беднягу-туриста.

Шаттл представлял собой пятидесятиместный комфортабельный лайнер, подавляющее большинство пассажиров которого были членами так называемого Топового братства, совершающими паломничество к основанному их святым покровителем заведению. Эти жители подземной страны, в основном гномы, целиком и полностью посвятили свои жизни пицце и каждый год в день открытия знаменитой лавки фрахтовали шаттл, чтобы устроить на поверхности небольшую пирушку. Основными блюдами в меню были: пицца, пиво из пиццы и мороженое, политое расплавленным сыром. А ходить на ежегодном праздновании полагалось в специальном берете, сделанном под большую пиццу.

Таким образом, Элфи целых шестьдесят семь минут пришлось просидеть между двумя гномами, поглощающими в огромных количествах пиво и распевающими гимн пицце:

 
«Пицца, пицца,
Нельзя не насладиться!
Вкусная, мягкая,
Сочная пицца!»
 

В гимне было целых сто четырнадцать куплетов, и особой оригинальностью ни один из них не отличался. Элфи никогда и не предполагала, что испытает такую радость, увидев посадочные огни Стоунхенджа.

Сам терминал был достаточно обширным и включал в себя три полосы визового контроля, центр развлечений и магазин беспошлинной торговли. Самым модным из сувениров считалась кукла-хиппи, которая, если нажать ей на живот, вскидывала вверх два пальца и говорила: «Мир, мужик».

Элфи пробилась сквозь очередь на таможенный контроль и поднялась в лифте для персонала наверх. В последнее время выход на поверхность Стоунхенджа был значительно облегчен тем, что вершки возвели вокруг огромных камней специальную ограду, думая, что охраняют свое наследие. В этом все вершки: их больше беспокоит прошлое, чем настоящее.

Элфи пристегнула крылья и, как только система контроля разрешила выход, покинула воздушный шлюз, стремительно взмыв на высоту семи тысяч футов. Облачность была плотной, и тем не менее Элфи прибегла к защитному экрану. Теперь ее точно никто и ничто не засечет. Она стала невидимой не только для человеческих, но и для механических глаз. Лишь крысы да обезьяны всего двух видов способны были видеть сквозь защитные экраны волшебного народца.

Переключив вмонтированный в крылья компьютер на автопилот, Элфи расслабилась. И все-таки приятно было снова оказаться на поверхности, тем более на закате. Ее любимое время суток. Элфи улыбнулась. Несмотря на всю серьезность ситуации, она была абсолютно уверена в собственных силах. Это ее судьба, ее жизнь. Чтобы ветер бил в забрало шлема, а миссия была практически невыполнима.

Найтсбридж, Лондон

Четыре часа пятнадцать минут пополудни. Прошло почти два часа после того, как застрелили Дворецки. Обычно момент остановки сердца от момента смерти мозга отделяет около четырех минут, однако это время могло быть увеличено за счет понижения температуры тела умирающего. К примеру, утонувшего человека возможно спасти даже в том случае, если с момента его мнимой смерти прошел целый час. Артемису оставалось только молиться о том, чтобы его самодельная криогенная камера справилась со своей задачей. Главное – побыстрее переместить Дворецки в одну из специально оборудованных палат «Ледникового периода».

Криогенный институт имел в своем распоряжении специальную передвижную установку для транспортировки усопших в частных клиниках пациентов, оборудованную автономным генератором и полностью укомплектованной операционной. Пусть даже почти все врачи считали криогенику чистым безумием, этот фургон отвечал самым жестким требованиям современной медицины. Оборудование было на высшем уровне, а гигиена поддерживалась идеальная.

– Каждый из таких фургонов стоит почти миллион фунтов стерлингов, – похвасталась Артемису доктор Констанция Лейн, когда они расположились в белоснежной передвижной операционной.

На стоявших между ними носилках покоилась криогенная капсула.

– Машины изготавливаются по заказу в Мюнхене и защищены специальной броней. Наш фургон может наехать на мину и даже не заметит этого.

Однако сейчас Артемис не был заинтересован в сборе информации.

– Приятно слышать, доктор. Кстати, ваша хваленая супермашина не может ехать быстрее? Время моего товарища истекает. Уже прошло сто двадцать семь минут.

Констанция попыталась было нахмуриться, но после стольких подтяжек кожа на ее лбу наотрез отказывалась натягиваться сколько-нибудь больше.

– Два часа? Еще никого не удалось реанимировать после такого срока. Впрочем, после пребывания в криогенной камере тоже никого не удавалось реанимировать…

Уличное движение в Найтсбридже было, как всегда, хаотичным. В «Хэрродсе» объявили однодневную распродажу, и весь квартал был осажден толпами покупателей, штурмующих шикарный универмаг. К служебному входу в «Ле Плавник» криогенный фургон подъехал лишь через семнадцать минут.