Текст книги "Запретные удовольствия"

Он дошел с ней до ворот. Еще одна небольшая садовая калитка была впереди тропинки, ведущей от входа на улицу. По обе стороны стояла живая изгородь высотой с человеческий рост. Кусты были покрыты пылью. Их зелень больше не была яркой.

По другую сторону садовой калитки стук высоких каблучков госпожи Кабураги замер. Юити, обутый в гэта, последовал за ней, но остановился у закрытой калитки. Думая, что госпожа Кабураги заигрывает с ним и придерживает калитку, он поднажал. Госпожа Кабураги решительно прижалась грудью к плетеной бамбуковой калитке и не давала её открыть. В её усилиях чувствовалась враждебная горячность. Юноша отступил.

– Что случилось? – спросил он.

– Все в порядке. Ты меня достаточно проводил. Если ты пойдешь со мной дальше, я никогда не уйду.

Госпожа Кабураги шла параллельно живой изгороди и остановилась по другую сторону. Изгородь скрывала нижнюю часть её тела. Её волосы – она не надела шляпки, – развевающиеся на ветру, цеплялись к краям листьев ровно подстриженных кустов. Она носила дорогие часики, которые были похожи на маленькую золотую змейку, обвившуюся вокруг запястья.

Юити стоял перед госпожой Кабураги, которую от него отделяла изгородь. Он был выше её. Положив руки поверх изгороди, он склонил лицо и посмотрел на госпожу Кабураги. Были видны только его глаза. Ветер снова побежал по пыльной тропинке, разметав волосы госпожи Кабураги вокруг лица. Юити нагнул голову, чтобы защитить от пыли глаза.

«Вот так всегда, – подумала госпожа Кабураги. – Даже в эти краткие мгновения, когда наши взгляды встречаются, что-то встает между нами». Ветер ослабел. Двое искали взгляда друг друга. Госпожа Кабураги больше не знала, какое чувство она хотела бы прочесть в глазах Юити. «Я люблю то, что ни в малейшей степени не понимаю, что-то темное, – думала она, – чистую, прозрачную темноту». Что же касается Юити, ему было неловко думать, что всё, чего он не может понять держится на хрупких эмоциональных проявлениях таких моментов, что другие люди не перестают искать в нём то, что выше его разумения. Эта мысль снова и снова возвращалась к нему, будто он думал о ком-то постороннем.

В конце концов госпожа Кабураги рассмеялась. Это был притворный смех, смех расставания.

«Эта разлука, даже если она закончится её возвращением через пару часов, похожа на репетицию полного разрыва», – подумал Юити. Ему вспомнились многочисленные торжественные репетиции военных парадов и выпускных церемоний в школьные годы. Представитель от класса обычно неё пустой лакированный поднос без дипломов и уважительно пятился спиной от стула директора школы.

После того как госпожа Кабураги ушла, он вернулся в дом и взял американский журнал мод. Вскоре последовал телефонный звонок от Нобутаки. Юити сообщил, что его жена отбыла. Нобутака решился придать разговору личный характер и прибег к своему излюбленному тону, словно гладил кошку.

– Кто был тот молодой человек, которого я видел с тобой гуляющим по Гиндзе на днях? – промурлыкал он.

Он всегда задавал такие вопросы подобным образом. Юити надуется, если он спросит его об этом прямо.

Юити ответил:

– Это был просто друг. Он попросил меня пойти с ним посмотреть материал на костюм, я и пошел.

– Ты расхаживаешь с «просто друзьями», сцепившись мизинцами?

– Мне кажется, вам до этого нет никакого дела. Я вешаю трубку.

– Подожди минутку, Ю-тян, мне не следовало этого говорить. Когда я услышал твой голос, я не мог устоять. Я прямо сейчас приеду повидаться с тобой. Не уходи никуда, пока я не приеду. Хорошо? Ответь мне.

– Ладно. Жду, господин председатель.

Нобутака приехал полчаса спустя.

В машине Нобутака понял, что в поведении Юити за последние несколько месяцев не было ни одной фальшивой ноты. Будь то роскошь или великолепие, Юити встречал все без удивления. Более того, казалось, его не могли уличить в тонких уловках намеренного предубеждения ничему не удивляться. Он ничего не хотел, и поэтому другие желали отдать ему все, но никто никогда не находил, что он был чуть более душевен в своей благодарности. Даже если кто-нибудь вводил его в круг титулованных лиц, хорошее воспитание этого красивого юноши и его полная свобода от притворства заставляли людей очень высоко его ценить. Вдобавок ко всему он был жесток душой.

Нобутака был мастером маскировки. Он преуспел в том, чтобы видеться с женой ежедневно, не будучи пойманным с поличным. Он так предавался радости от смакования собственной хитрости, что становился крайне неблагоразумным.

Не сняв даже пальто, Нобутака проследовал в гостиную жены, где ждал Юити. Служанка увидела, что он не снял пальто, и стояла позади него в замешательстве, размышляя, как ей поступить.

– И на что ты рот разинула? – спросил он раздраженно.

– Ваше пальто, хозяин, – нерешительно ответила она.

Нобутака сорвал с себя пальто и бросил ей в руки. Потом громко приказал:

– Ступай вниз, если мне что-нибудь понадобится, я позвоню.

Он взял юношу за локоток, отвел в укрытие за занавесками и поцеловал сто. Как только он касался округлости нижней губы Юити, он терял голову. Золотые форменные пуговицы на груди Юити соприкоснулись с заколкой для галстука Нобутаки со звуком, похожим на зубовный скрежет.

– Давай пойдем наверх, – предложил Нобутака.

Юити отодвинулся, посмотрел ему в лицо и ухмыльнулся:

– Да ну, вам действительно понравилось, верно?

Спустя пять минут двое уже были в комнате Нобутаки и «совещались».

Нужно сказать, что госпожа Кабураги вернулась домой раньше запланированного времени не случайно. Торопясь вернуться к Юити, она стала ловить такси и сразу же поймала. Когда она приехала в учреждение, её дело было быстро улажено. К тому же иностранный «друг» предложил отвезти её домой. Его машина летела на всей скорости. Когда он высадил её у калитки, госпожа Кабураги пригласила его, но иностранец куда-то торопился и, пообещав зайти в другой раз, уехал.

Движимая внезапным порывом – что для неё вовсе не было чем-то экстраординарным, – госпожа Кабураги вошла в дом из сада и поднялась в гостиную с веранды. Она подумала, что удивит Юити, который должен был находиться там.

Служанка встретила её и сказала, что князь и Юити совещаются в кабинете на втором этаже. Госпоже Кабураги захотелось посмотреть, как Юити участвует в серьезном обсуждении. Ей хотелось увидеть Юити, когда он не подозревает, что она на него смотрит.

Стараясь, чтобы её шагов не было слышно, она поднялась по лестнице и остановилась перед дверью кабинета мужа. Дверь была закрыта, но не заперта на защелку, поэтому приоткрылась на пару дюймов. Госпожа Кабураги остановилась у двери и заглянула в комнату.

Так госпожа Кабураги увидела то, что должна была увидеть.

Когда Нобутака и Юити спустились, госпожи Кабураги нигде не было видно. Документы лежали на столе, придавленные пепельницей. В пепельнице была затушена сигарета со следами губной помады. Служанка сказала только, что хозяйка вернулась домой и, кажется, через короткое время снова ушла.

Мужчины подождали её возвращения, но, не дождавшись, отправились в город развлекаться. Юити пришёл домой около десяти часов вечера.

Прошло три дня. Госпожа Кабураги так и не появилась дома.

Глава 19
ПОДРУГА ЖИЗНИ

Юити сомневался, стоит ли наносить визит в дом Кабураги. Нобутаке пришлось много раз звонить и оставлять Юити сообщения, прежде чем однажды вечером тот наконец согласился.

Когда за несколько дней до этого Нобутака Кабураги и Юити спустились вниз по лестнице и не нашли госпожу Кабураги, Нобутака не был сильно обеспокоен. Когда миновал день, а она не вернулась, он начал волноваться. Её отсутствие было необычным. Вне всяких сомнений, она скрывала своё местонахождение. Более того, могла быть только одна причина её исчезновения.

В тот вечер Юити увидел совсем другого человека. Нобутака осунулся, был небрит, щёки, всегда прекрасного цвета, стали мешковатыми и потеряли свой румянец.

– Она еще не вернулась? – спросил Юити.

Он уселся на подлокотник дивана в кабинете и стряхивал пепел от сигареты о тыльную сторону ладони.

– Похоже, нас застукали.

Такая серьезность была настолько не похожей на обычного Нобутаку, что Юити согласился с ним только из жестокости:

– Полагаю, что да.

– Видимо, так. Я ни о чем другом не могу думать.

На самом деле Юити заметил, что защелка была не на месте, и тотчас же сообразил, что может произойти. Его крайняя степень замешательства несколько дней спустя стала слабеть. В то же время он впал в холодное геройское состояние, не чувствуя ни собственного смущения, ни сочувствия к госпоже Кабураги.

Именно поэтому Нобутака казался смешным в глазах Юити.

Он испытывал боль и худел только потому, что его «застукали».

– Вы уведомили бюро по розыску пропавших?

– Мне бы этого не хотелось. Не то чтобы у меня не было предположений…

Юити заметил, что глаза Нобутаки подернулись слезой, и удивился. Нобутака сказал:

– Надеюсь, она не сделала ничего предосудительного.

Эти слова, нелепо сентиментальные, пронзили сердце Юити. Никогда не было сказано и слова, указывающего столь явно на духовную гармонию между этой, странной парой. Только сердце, вынужденное прочувствовать и понять трагичную любовь, которую его жена питала к Юити, было способно на столь подробную игру воображения. Это самое сердце должно быть в равной степени уязвлено духовной невоздержанностью его жены. Осознавая, что не кто иной, как его собственная жена, была влюблена в человека, которого он сам любил, Нобутака стал рогоносцем дважды, более того, он испробовал боль, использовав страсть жены, чтобы подстегнуть свои желания. Его сердечные рапы Юити сейчас видел впервые.

«Вот как необходима была госпожа Кабураги князю Кабураги», – думал Юити.

Возможно, это было выше понимания юноши. Однако с помощью этих рассуждений Юити мгновенно впервые обрел крайне нежное чувство к Нобутаки. Видел ли когда-нибудь князь столь ласковый взгляд в глазах того, кого он любит?

Нобутака смотрел в пол. Он состарился, лишился былой самоуверенности, его дородное тело, облаченное в безвкусное яркое кимоно, ссутулилось в кресле. Он держал отвисшие щёки двумя руками. Его волосы, щедро смазанные маслом и слишком обильные для его возраста, придавали мешковатой коже его небритого лица жуткий вид. Он избегал взгляда юноши. Юити, однако, внимательно рассматривал морщины на его шее. Неожиданно ему вспомнились лица тех типов, которых он видел в трамвае в ту первую ночь в парке.

Из момента мягкости Юити вернулся в более соответствующую жестокую холодность. «Я стану безжалостным к этому человеку. Именно это должно произойти», – думал он.

Князь забыл о существовании холодного любовника, сидящего перед ним. Он был погружен в нескончаемые мысли об исчезнувшей подруге, которую он не мог забыть, и о долгих годах, которые они прожили вместе и грешили вместе, и плакал. Покинутые, они с Юити разделяли одно чувство, что их отвергли. Они, словно двое спасшихся после кораблекрушения на плоту, долгое время не обменялись и словом.

Юити присвистнул. Нобутака поднял голову, как собака, которую позвали. Но он видел только задорную улыбку юноши.

Юити налил коньяку в стакан. Держа стакан, он подошел к окну, открыл занавеску. Этим вечером в главном доме шел банкет с многочисленными гостями. Свет из большого зала падал на вечнозеленые деревья и на цветы кобуси [93]93
  Кобуси – магнолия «кобус».


[Закрыть] в саду гостиницы. Поющие голоса, столь неуместные в этом жилом квартале, были едва различимы. Вечер оказался очень теплым. Ветер стих, небо прояснилось. Юити почувствовал необъяснимую свободу во всем теле, свободу, которую испытывает путешественник, который в своих странствиях, наконец, обрел духовное и телесное обновление и вздохнул с облегчением. Он почувствовал желание провозгласить тост за это освобождение: «За свободу, банзай! [94]94
  Банзай – слово китайского происхождения, дословно означает «десять тысяч лет». Вначале использовалось исключительно для здравиц в честь императора, жизнь которого должна продолжаться именно столько.


[Закрыть]»

Юноша винил в недостаточном сочувствии князю по поводу исчезновения его жены холодность своего права, но это было не совсем так. Возможно, просто нечто интуитивное помогло ему найти рациональный подход к своей озабоченности.

Семейство госпожи Кабураги по фамилии Карасума также было благородного происхождения. В четырнадцатом веке Нобуи Кабураги был связан с Северным двором, тогда как Тадахика Карасума – с Южным. Нобуи превосходно владел тактикой и интригами, словно волшебник. Тадахика обладал чутьем к политике, которой он управлял со страстью, но с видом бесхитростного великодушия. Оба семейства олицетворяли собой «ян» и «инь» [95]95
  «Ян» и «инь» – то есть полярные силы: «ян» – солнечное начало, «инь» – темное начало.


[Закрыть] в искусстве управлять государством. Нобуи был истинным наследником политики монархического века, приверженцем политической эстетики в худшем смысле этого слова. В то время как поэзия танка [96]96
  Танка – букв, «короткая песня» – лирическое нерифмованное стихотворение, состоящее из 31 слога с чередованием пяти метрических единиц: 5–7 – 5–7 – 7. Поэтика танка, сложившаяся в эпоху раннего Средневековья, получила наиболее законченное выражение в антологии «Конкинвасю».


[Закрыть] и политика были тесно переплетены меж собой, он погрузился в сферу искусства управлять государством со всеми недостатками любителей искусства, со всеми эстетическими тонкостями, прагматизмом, доктриной бесстрастного расчета, мистикой слабости, обманом через хвастовство, притворством, моральной нечувствительностью и тому подобным. Отказ Нобутаки Кабураги в душе поддаваться страху деградации, его храбрый отказ бояться действий были главными талантами, которые он унаследовал от этого предка. С другой стороны, утилитарный идеализм Тадахики Карасумы всегда был осложнен противоречиями самому себе. Он ясно понимал, что только через страстный отказ смотреть на себя прямо обретаешь достаточную силу, чтобы себя реализовать. Его идеалистическая политическая теория зависела скорее от самообмана, чем от обмана других людей. Позднее Тадахика совершил самоубийство. В это время одна родственница Нобутаки, которая доводилась внучатой теткой и его жене, благородная старая дама, была настоятельницей старинного монастыря в Сисигатани в Киото. Родословная этой старой дамы включала исторический момент слияния противоположных сущностей Кабураги и Карасума. Последующие поколения её семейства под фамилией Комацу пошли от священника высокого ранга, который оставался вне политики, автора дневника, представляющего литературную ценность, специалиста по древним дворам и боевым искусствам, короче говоря, в каждом поколении мужчины занимали позиции критиков и ревизионистов, пребывающих в оппозиции к новому порядку. Однако после смерти этой старой настоятельницы её линия оборвалась. Нобутака Кабураги, подозревая, что его жена сбежала туда, отправил телеграмму спустя день после её исчезновения. В тот вечер, когда Юити нанес ему визит, ответа на эту телеграмму все еще не было. Суть ответа, телеграфированного несколько дней спустя, сводилась к следующему: «Ваша жена сюда не приезжала. Однако, поскольку мы имеем кое-какие мысли по этому поводу, когда мы узнаем больше, сообщим вам». Вот каким было это загадочное послание.

Приблизительно в то же время Юити доставили объемистое письмо от госпожи Кабураги с обратным адресом того самого женского монастыря.

В письме говорилось, что вид столь пугающей и откровенной сцены ослабил её желание жить. Та сцена, столь отвратительная для постороннего взгляда, не только заставила её дрожать от страха и унижения, к тому же дала ей почувствовать, что она не имеет абсолютно никакого права вмешиваться в дела других людей. Госпожа Кабураги уже привыкла к чуждому условностей образу жизни. Она легко скользила по поверхности бездны, а на этот раз, наконец, заглянула в нее. Ноги у псе отнялись, она не могла идти. Госпожа Кабураги замыслила самоубийство.

Она направилась в окрестности Киото. Для цветения сакуры было слишком рано. Госпожа Кабураги совершила продолжительную прогулку в одиночестве. Она с удовольствием смотрела на заросли высокого бамбука [97]97
  Бамбук в Японии считается символом долголетия.


[Закрыть], шелестящие на весеннем ветру.

«Как тщеславен, как суетлив этот бамбук в своем величии! – думала она. – И какой тут покой!»

Величайшее проявление её горя состояло в убеждении, что если она собирается умереть, то не должна слишком много думать о том, как это быть мертвой. Когда люди делают это, они отвергают смерть, потому что самоубийство – будь оно возвышенным или непритязательным – есть скорее убийство мысли. В общем, не бывает самоубийства, когда самоубийца слишком долго раздумывает.

Если случится так, что она не сможет умереть – её мысли приняли противоположное направление, – объяснить это можно одной причиной. То, что однажды заставило её желать смерти, теперь становилось, по-видимому, единственным, что поддерживало в ней жизнь. Уродство его поступка прельщала её сейчас гораздо сильнее, чем красота Юити. В результате она спокойно пришла к заключению, что нет большего родства умов, чем в этом абсолютном, неоспоримом унижении, которое заключалось в сходности их чувств, когда она увидела его, а он дал ей увидеть себя.

Было ли уродство этого поступка его слабым местом? Нет. Нельзя думать, что женщина, такая как госпожа Кабураги, любила слабость. То, что он имеет над ней власть и может оказывать на неё давление, было не чем иным, как вызовом её чувствам. То, что сначала казалось делом её чувств, после различных суровых испытаний стало проблемой её воли. «В моей любви нет ни крупицы доброты», – некстати думала она. Чем чудовищней казался Юити, тем больше оснований у неё было любить его.

Прочитав следующую страницу, Юити горько улыбнулся. «Какая наивность! Доказывая мою красоту, она всем своим чистым сердцем старается теперь превзойти меня в грязных поступках», – говорил он себе.

Нигде, кроме как в этом признании распутницы, страсть госпожи Кабураги никогда не приближалась так близко к материнской любви. Пытаясь сравняться в греховности с Юити, госпожа Кабураги разоблачала свои собственные грехи. Чтобы подняться до высот аморальности Юити, она старательно демонстрировала собственную аморальность. Госпожа Кабураги предъявляла доказательства, показывающие, что они с ним кровные родственники. Она была как мать, с радостью принимающая вину сына на себя, чтобы защитить его. Она предъявляла собственные дурные поступки. Могла ли она предсказать, что столь решительное обнажение собственной души, изображающее её совершенно не достойной любви, явится единственным средством, с помощью которого она может стать любимой? Зачастую движимая жестокостью по отношению к своей невестке, свекровь в отчаянном порыве старается сделаться в глазах сына, который и так уже не любит её, менее достойной его любви.

Перед войной госпожа Кабураги была одной из многих высокородных дам, немного неразборчивой, но гораздо чище, чем думали о ней люди. Когда её муж познакомился с Джеки и тихо погрузился в дела этой улицы и начал пренебрегать своими супружескими обязанностями, она приняла такое положение дел, которое, казалось, не совсем отличалось от отношений нормальной супружеской пары. Война спасла их от скуки. Кроме того, у них не было детей, которые связали бы их по рукам и ногам.

Стало ясно, что муж не только признает её своеволие, но на самом деле подстрекает к нему. Тем не менее госпожа Кабураги не нашла радости в двух-трех случайных любовных интрижках, которые завела. Она не вкусила новизны. Она стала считать себя безразличной, и тогда невыносимое отношение к ней мужа стало источником её раздражения. Он расспросил её об этом, пункт за пунктом, и пришёл к выводу, что безразличие, которое он так долго взращивал в ней, нисколько не изменилось, и возрадовался. Не было более убедительного свидетельства целомудрия, чем это каменное безразличие.

В то время у неё не было недостатка в поклонниках. Это были господа среднего возраста, представители деловых, артистических кругов, представители младшего поколения – как смешно звучит эта фраза! – словно образчики женщин в борделе. Все они вели праздный образ жизни в разгар войны, жизнь без завтрашнего дня.

Однажды летом в отель «Вершины Сига» доставили телеграмму, сообщающую, что одному из её воздыхателей пришла повестка. За ночь до его отъезда госпожа Кабураги отдала этому юноше то, чего не добились от неё другие. И не потому, что полюбила его. В то время она понимала, что молодому человеку нужна не какая-то определенная женщина, а женщина вообще. У неё хватило самоуверенности сыграть роль такой женщины.

Юноша должен был уезжать утром, на первом автобусе. Они поднялись на рассвете. Юноша был удивлен, когда увидел, как эта женщина с деловым видом укладывает его сумки. «Никогда не видел, чтобы она вела себя как простая домохозяйка, – подумал он. – Как я изменил её за одну только ночь! Покорив женщину, какое чувство получаешь взамен!»

Не стоит принимать слишком серьезно чувства мужчины в день призыва на военную службу. Обманутый сентиментальностью и состраданием, уверенный в том, что все сойдет ему с рук, он чувствовал, что ему простят любую глупость. Юноши, которые оказываются в этом положении, более самодовольны, чем мужчины средних лет.

Вошла горничная с кофе. Госпожа Кабураги отвела глаза, когда увидела слишком щедрые чаевые, которые дал молодой человек.

Затем юноша сказал ей:

– О, я совсем забыл, мадам, попросить фото.

– Какое еще фото?

– Твоё, дорогая.

– Зачем?

– Чтобы взять его с собой на фронт.

Госпожа Кабураги рассмеялась смехом, близким к истерическому. Смеясь, она открыла французское окно. Рассветный туман клубами ворвался в комнату.

Будущий солдат поднял воротник своей пижамы и чихнул.

– Холодно. Закрой окно.

Командный тон, за которым он прятал чувство обиды, расстроил госпожу Кабураги.

– Если ты мерзнешь от открытого окна, что будет с тобой в окопах! – сказала она. Она заставила его одеться и выставила за дверь. Никакого фото он не получил.

Готовый расплакаться юноша не получил даже прощального поцелуя, которого попросил у этой так внезапно ставшей раздражительной дамы.

– Я могу написать тебе, ладно? – с оглядкой на других провожающих прошептал юноша ей на ухо, когда они уже были готовы расстаться.

Она молча улыбнулась.

Когда автобус растаял в тумане, госпожа Кабураги в промокших насквозь туфлях пошла по тропинке к лодочной станции пруда Маруикэ. Одна прогнившая лодка была наполовину затоплена водой. В этом местечке тоже чувствовалась запущенность летнего курорта в военное время. В тумане камыш казался привидением.

«Отдавать своё тело без любви… – думала госпожа Кабураги, поправляя волосы, перепутавшиеся у неё на висках, пока она спала. – То, что так легко мужчине, почем)' так трудно для женщины? Почему только проституткам дано понять это?»

Странно, но она понимала теперь, что раздражение и насмешливое презрение к этому молодому человеку, которые внезапно нахлынули на нее, были вызваны его непомерными чаевыми горничной. «Я отдаю своё тело бесплатно. У меня еще осталась душа. У меня есть гордость, – рассуждала она. – Если бы он заплатил за мое тело, я определенно смогла бы проводить его более непринужденно. Совсем как шлюха на линии фронта, я бы открыла своё тело и душу навстречу последним мужским желаниям».

Госпожа Кабураги услышала слабый звук около своего уха. Комары, которые на протяжении всей ночи давали отдых своим крыльям на верхушках камышей, звенели у неё над головой. Было что-то странное в появлении комаров здесь, на равнине. Однако они были светло-голубыми и на вид очень хрупкими; трудно было поверить, что они способны сосать чью-то кровь. Вскоре комариное облачко мягко взвилось в утренний туман. Госпожа Кабураги почувствовала, что её белые сандалии полны воды.

В то время у берега озера в голове у неё рождались интересные мысли. Думать, что этот простой дар был актом взаимной любви, – определенно совершить неизбежное святотатство против чистого акта жертвенности. Каждый раз, совершая такой проступок, она вкушала унижение от него. Война была отравленным угощением. Война была обесчещенной кровью сентиментальностью, растратчицей любви – короче говоря, расточительницей призывов.

В глубине души госпожа Кабураги платила всей этой шумихе издевательским смехом. Её кричащие наряды не считались с тем, что могут подумать о ней люди. Её характер становился невыносимым. Она зашла так далеко, что её видели в вестибюле отеля «Империал» целующейся с иностранцем, занесенным в черный список. Её допрашивала военная полиция. Все закончилось тем, что её имя попало в газеты. Анонимные письма заполняли почтовый ящик семейства Кабураги. Большая часть из них была с угрозами, одно из них, к примеру, вежливо предлагало ей покончить жизнь самоубийством. Некоторые называли жену князя предательницей.

Вина князя Кабураги не была тяжкой. Он был всего лишь рогоносцем. Время, когда допрашивали Джеки по подозрению в шпионаже, было во много раз огорчительнее для князя, чем когда его жена попала под следствие, но даже это дело закончилось без каких бы то ни было неприятных последствий для него. Когда дошли слухи о воздушных налетах, он сбежал с женой в Каруидзаву [98]98
  Каруидзава – популярный горный курорт в провинции Нагано.


[Закрыть]. Там он возобновил связи со старым почитателем своего отца, теперь командиром Сил обороны провинции Нагано, который был так добр, что снабжал их раз в месяц излишками армейского рациона.

Когда война закончилась, князь с нетерпением ждал неограниченной свободы. Моральное разложение вдыхалось легко, как утренний воздух! Он упивался отсутствием дисциплины. Однако теперь экономические трудности и ограниченность средств заставили его выпустить свободу из рук. Во время войны Нобутака поднялся без особых оснований до поста председателя Федерации ассоциации индустрии морских продуктов. Для дополнительного дохода своей конторы он основал небольшую компанию, торгующую сумочками из кожи мурен, которая не подпадала в то время под налог. Это была «Дальневосточная корпорация морских продуктов». Мурена имеет тело угря без чешуи желтовато-коричневого цвета с горизонтальными полосами. Эти странные рыбы, которые вырастали до пяти футов длиной, жили среди рифов в близлежащих водах. Когда к ним подплывали люди, они смотрели на них безразличным взглядом и широко открывали рты, обрамленные острыми зубами. По инициативе членов ассоциации Нобутака однажды отправился посмотреть прибрежные пещеры, где мурены водились в большом количестве. Кабураги долго наблюдал за ними с небольшой ледки, качающейся на волнах. Одна из рыб, скользящая среди скал, угрожающе широко открыла рот, глядя на князя. Эта странная рыба поразила воображение Нобутаки.

После войны налоги неожиданно подскочили. Дела корпорации пошли на спад. Компания сменила свидетельство о регистрации акционерного общества и расширила свою деятельность, разнообразив свою продукцию хоккайдской ламинарией, сельдью, морскими ушками Санрику и другими морскими продуктами. В то же время она специализировалась на продуктах, которые использовались в китайской-национальной кухне, и продавала их китайским торговцам в Японии, а также контрабандистам на рынке Китая. Затем рост налога на имущество вынудил продать родовое имение Кабураги. «Дальневосточная корпорация морских продуктов» тоже была на мели.

В это время из ниоткуда появился человек по имени Нодзаки, который сказал, что отец Нобутаки когда-то помог ему. Кроме того, что он был бывшим сторонником Михиру Тоямы в Китае и что отец Нобутаки давал ему приют в своем доме во времена его студенчества, родословная и прошлое этого человека были покрыты мраком. Кто-то говорил, что во время китайской революции этот человек собрал нескольких бывших японских артиллеристов и заключил контракт на определенное количество прямых попаданий. Другие говорили, что после войны он загружал чемоданы с двойным дном опиумом, контрабандой доставлял его в Шанхай и торговал им через своих сообщников.

Нодзаки назначил себя президентом. Нобутаке был предоставлен пост председателя совета директоров и назначено жалование в сто тысяч иен в месяц, чтобы он держался подальше от управления делами. Затем Нобутака научился у Нодзаки скупать доллары. Нодзаки вступил в соглашение с оккупационной армией от имени неких теплофикационных и консервных компаний. Он набил свой кошелек комиссионными. Иногда, чтобы смошенничать на аукционной цене, он сталкивал двух клиентов друг с другом, умело извлекая пользу из корпорации и имени Нобутаки. В одно время, когда случился массовый отъезд семей служащих оккупационной армии, попыткам Нодзаки заключить контракт в пользу некой консервной компании воспрепятствовало вето, наложенное полковником, занимающим ответственный пост. Нодзаки решил прибегнуть к помощи четы Кабураги и пригласил полковника с женой на обед. Нодзаки и Кабураги отправились их встречать. Жена полковника не появилась. На следующий день Нодзаки посетил дом Кабураги, как он выразился, по делу частного характера и попросил помощи у госпожи Кабураги. Она ответила ему, что ей нужен день на раздумья.

– Когда я переговорю с мужем, я дам вам наш ответ, – сказала она.

Как громом пораженный, Нодзаки пустился в разъяснения. Наглость его просьбы разгневала её. И все-таки она улыбнулась.

– Меня такой ответ не устраивает. Если нет, так и скажите. Если вы сердитесь, я извинюсь и забудем обо всем.

– Я переговорю с мужем. Видите ли, наша семья отличается от других. Мой муж скажет «да», я уверена.

– Ха!

– Предоставьте это мне. Конечно, – сказала госпожа Кабураги деловым и, следовательно, неуважительным тоном, – за это вам нужно будет заплатить мне двадцать процентов от комиссионных, которые вы получите.

Глаза Нодзаки округлились. Он самоуверенно посмотрел на нее. Затем сказал:

– Хорошо. Вы в деле.

В тот же вечер госпожа Кабураги откровенно поведала Нобутаке о деловых переговорах, которые вела днем. Он слушал с полузакрытыми глазами. Потом посмотрел на жену и что-то буркнул. Такое непостижимое малодушие с его стороны повергло её в гнев. Он с восхищением смотрел на сердитое лицо жены, а потом спросил:

– Ты злишься, потому что я не останавливаю тебя?

– О чем это ты сейчас?

Госпожа Кабураги прекрасно знала, что её муж не будет чинить препятствия её планам. И не правда, что она надеялась где-то в глубине души, что он расстроится и станет возражать. Причиной гнева была лишь презренная глупость её мужа.

Будет ли он на её стороне или встанет у неё на пути, ровным счетом ничего не значило. Она уже приняла решение. Как раз в это время она желала с покорностью, которая удивляла её саму, подтвердить странную связь, не дававшую ей уйти от своего так называемого мужа, ту неопределимую связь, которую она чувствовала нутром. Нобутака, который научился делать вид праздной чувствительности, когда находился в присутствии жены, упустил из виду эту её вполне благородную черту. Никогда не думай о плохом – вот характерная черта дворянства.

Нобутака Кабураги испугался. Его жена напоминала бомбу, готовую вот-вот взорваться. Потрудившись встать, он обнял её за плечи.

– Прошу прощения. Поступай как хочешь. Все в порядке.