Текст книги "Запретные удовольствия"

Глава 27
ИНТЕРМЕЦЦО

Минору Ватанабэ было семнадцать. Короткий взгляд на правильном чистом круглом лице, красивая улыбка, от которой появлялись ямочки на щеках. Он был второкурсником в одном из высших учебных заведений повой системы. Жестокая бомбардировка в конце войны, десятого марта, превратила в пепел расположенную в деловой части города бакалейную лавку, которая служила домом его семейству. Родители и младшая сестра сгорели заживо. Выжил только Минору. Его привезли в дом родственников в Сэтагая. Глава семейства – чиновник в министерстве социального обеспечения, для которого было непросто взять на себя дополнительные расходы даже на маленького Минору.

Когда Минору исполнилось шестнадцать лет, он получил по объявлению работу в кофейне. После школы он обычно шел туда и с удовольствием работал пять или шесть часов до десяти вечера. Перед экзаменами ему позволяли уходить домой в семь. Платили хорошо.

Правда, хозяин Минору очень заинтересовался им. Звали его Фукудзиро Хонда. Это был мужчина средних лет, худоба которого вызывала жалость, спокойный, правильный. Жена оставила его за пять-шесть лет до этого, и он так и жил один на втором этаже над кофейней. В один прекрасный день он зашел к дяде Минору в Сэтагая и попросил позволения усыновить Минору. Дядя недолго колебался. Процедура усыновления завершилась быстро, и Минору стал носить фамилию Хонда.

Минору все еще помогал в кофейне время от времени, но только потому, что находил это интересным. Он жил своей студенческой жизнью, время от времени ходил со своим приёмным отцом или в театр, или в кино. Фукудзиро любил традиционный театр, но когда он выходил с Минору, то терпеливо смотрел шумные комедии или вестерны, которые нравились Минору. Он покупал ему одежду, купил коньки. Минору правилась такая жизнь. Дети его дяди, когда им случалось встречаться, завидовали ему.

Тем временем в характере Минору произошла перемена.

Его улыбающееся лицо не изменилось, но у него появилась склонность к уединению. К примеру, когда он шел в зал патинко [135]135
  Патинко – игровые автоматы. Игра заключается в том, что шарик опускают в специальное отверстие и нажимают пусковую ручку. Он движется по заранее размеченной траектории в застекленном вертикально стоящем автомате. Если шарик попадает в цель – одно из нескольких отверстий, расположенных вдоль линии движения, – то играющий получает призовые шарики. Неиспользованные и вновь выигранные шарики обмениваются на шоколад, печенье, мыло и т. п., так как денежная выплата запрещена. Патинко очень популярны в Японии.


[Закрыть], то предпочитал идти туда один. Бывали случаи, когда он пропускал учебу и часами мог стоять перед игровым автоматом. Он не особенно общался со своими школьными приятелями.

Его, обладающего болезненной чувствительностью, преследовали непреодолимые страхи и отвращение и бросало в дрожь при мыслях о своей будущей греховности. Его жгла навязчивая идея, что рано или поздно он плохо кончит. По ночам, когда он видел экися – предсказателей судьбы, сидящих под светом своих тусклых фонарей где-нибудь в тени речного берега, его переполнял страх. Он думал, спеша пройти мимо, что на его челе наверняка можно прочесть будущее, полное несчастий, преступлений и пороков.

Однако Минору любил своё чистое улыбающееся лицо. Казалось, его будущее отражалось в чистой линии белых зубов, когда он смеялся. Его взгляд опровергал его порочность, а глаза были даже красивыми. Отражение, возникавшее в зеркалах под неожиданными углами, установленных на поворотах улиц, показывало изящную мальчишескую шею с аккуратно подстриженными волосами. Тогда он чувствовал, что может расслабиться до тех пор, пока его внешность не изменится, но эта отсрочка не долго продлится.

Минору попробовал сакэ, он погрузился в мир детективов, он также научился курить. Ароматный дым, проходящий через легкие, вызывал у него чувство наслаждения, будто еще не познанные эмоции стремились вырваться из глубин его «я». В дни, когда он терял рассудок от отвращения к самому себе, он молил Бога, чтобы война началась снова, он представлял огромный город, окутанный пожарищем. Ему казалось, что посреди этого всесожжения он снова сможет встретиться с умершими родителями и сестрой.

Минору любил преходящую суету и в то же время безнадежные звездные ночи. Он фактически снашивал пару ботинок за три месяца, бродя по ночам по окрестностям.

Он обычно возвращался с учебы, съедал ужин и переодевался в спортивную одежду. Он не показывал носа в кофейне до середины вечера. Его приёмный отец был обеспокоен и тайно следил за ним, но то, что мальчик ходит повсюду один, снимало все подозрения, какие только он мог питать. От облегчения и от печального осознания, что при такой разнице в возрасте он не может стать мальчику старшим другом, Фукудзиро сдерживал своё недовольство и позволял ему делать что хочется.

В один из дней летних каникул, когда небо закрывали тучи и было слишком холодно, чтобы пойти на пляж, Минору надел красную гавайскую рубашку с белыми пальмами и ушёл под предлогом навестить родственников в Сэтагая. Красная рубашка неплохо гармонировала со светлой кожей мальчика.

Он решил, что пойдет в зоопарк. Он вышел из метро на станции «Уэио» и прошел под статуей Сайгё-сан [136]136
  Сайте (Сато Норикиё) (1118 – 1190) – выдающийся поэт конца периода Хэйан и начала периода Камакура. Биография окружена легендами. В молодости состоял на службе у экс-императора Тоба, в 1440 г. постригся в монахи, приняв имя Сайгё-хоси, что означает «странствующий монах, идущий на запад». Много странствовал по стране, слагая стихи. Знаменит сборником стихов «Санкасю» («Сборник горной хижины»). Его произведения представлены во многих антологиях.


[Закрыть]. В этот момент солнце выглянуло из-за туч. Высокая гранитная лестница сверкала.

Минору прикурил сигарету, поднимаясь по ступеням. Пламя спички едва было видно в ярком солнечном свете. Переполненный радостью, что у него появилась возможность побыть в одиночестве, он почти взлетел вверх по ступенькам.

В парке Уэно людей было немного. Он купил билет с цветной картинкой, изображающей спящего льва, и прошел через ворота. Минору не обращал внимания на стрелки, указывающие порядок осмотра. Он шел, куда несли ноги. На жаре запах животных казался столь же глубоко интимным, как запах его собственных постельных принадлежностей.

Перед ним оказалась клетка с жирафом. На презрительную морду жирафа вдоль шеи и к спине спускалась тень от облака. Солнце спряталось. Прохаживаясь, жираф хвостом отмахивался от мух. Он делал каждый шаг словно для того, чтобы потрясти воображение того ремесленника, который собирал в одно целое его величественный скелет. Потом Минору увидел полярного медведя, изнемогающего от жары, который, как обезумевший, снова и снова плюхался в воду и опять выбирался на бетонный выступ.

Минору пошел по какой-то тропинке и нашел место, откуда можно было смотреть на другую сторону пруда Синобадзу.

Сверкающие автомобили мелькали на дороге, идущей по краю пруда. С часовой башни Токийского университета с южной стороны Гиндзы то здесь, то там от неровного горизонта отражалось летнее солнце. Здание блестело, словно сделанное из кварца. Воздушный шар с рекламой универмага «Уэно» лениво висел в воздухе, от утечки газа он потерял былую округлость. Шар парил как раз над мрачным строением самого универмага.

Здесь был Токио. Отсюда простирался романтический вид на город. Все бесчисленные улицы, которые юноша исходил так усердно, скрывались внутри этой панорамы. Многие ночи странствий стерлись без следа. Однако не было и признака освобождения от необъяснимых страхов, преследовавших его в воображении.

Трамвай, следующий от Сисикэн-тё, загрохотал у него под ногами, огибая кромку пруда. Минору продолжил путешествие по зоопарку.

Запах животных доносился издалека. Самым вонючим местом было жилище гиппопотамов. Бегемот Дэка и бегемотиха Дзабу купались в грязной воде – видны были только их морды. Две крысы курсировали в клетку и обратно к кормушке с зерном, когда смотрителя не было рядом.

Слон захватывал хоботом пучки сена и заталкивал их в рот. Не успевал он его прожевать, как уже тянулся за следующей порцией. Время от времени он забирал слишком много и тогда поднимал колоннообразную переднюю ногу и сминал избыток об пол.

Пингвины были похожи на толпу мужчин, собравшихся на вечерний коктейль. Каждый из них смотрел, куда ему хотелось, и время от времени отделял крыло от своего тела и потрясал хвостом.

Пара африканских цивет в глубине своего помоста, расположенного на высоте около тридцати сантиметров над полом, усыпанным красными куриными головами в качестве корма, апатично смотрели на Минору.

Минору с удовольствием остановился возле клетки со львами. немного постояв, он решил пойти домой. Мороженое на палочке с фруктовыми добавками почти закончилось. Затем он обнаружил, что рядом с ним находится маленькое здание, которое он еще не посмотрел. Подойдя поближе, он увидел, что это был птичий павильон. Оконные стекла в форме стилизованных хамелеонов в нескольких местах были разбиты.

В птичьем павильоне никого не было, кроме мужчины в снежно-белой рубашке поло, который стоял спиной к Минору.

Минору жевал пластинку жевательной резинки и смотрел на птицу, белый клюв которой был больше её головы. Здание оглашалось странными хриплыми криками. «Как в фильме про Тарзана», – подумал Минору. Так кричали попугаи, которые по количеству превосходили всех остальных птиц в небольшом павильоне. Окраска крыльев ожереловых попугайчиков была особенно красивой. Белые попугаи, все как один, повернули головы и, обнимая одним крылом кормушку, замолотили своими твердыми клювами, будто они действительно были молотками.

Минору подошел и остановился перед клеткой птицы майна. Эта птица с черными крыльями и желтой головой держалась за жердочку грязными желтыми лапами. Она открыла свой красный клюв и, пока Минору раздумывал, какой звук она может издать, сказала: «Привет!»

Минору ответил улыбкой. Юноша в белой рубашке рядом с ним тоже улыбнулся и повернулся к Минору. Поскольку голова Минору доставала лишь до бровей юноши, тому пришлось опустить глаза. Их взгляды встретились и не могли оторваться друг от друга. Каждый изумился красоте другого. Минору перестал жевать жевачку. Майна снова повторила своё «Привет».

– Привет! – ответил юноша, подражая птице.

Минору засмеялся.

Незнакомец отвел глаза от клетки и прикурил сигарету. Чтобы не отстать от него, Минору вытащил смятую пачку импортных сигарет из кармана, поспешно выплюнул жевательную резинку и сунул в рот сигарету. Юноша чиркнул спичкой и дал ему прикурить.

– Ты уже куришь? – удивившись, спросил юноша.

– Угу. Хотя на учебе нам не позволяют.

– А где ты учишься?

– В академии Н.

– А я – в… – Юноша назвал знаменитый частный университет. – Могу я спросить твоё имя?

– Минору.

– Достаточно будет одного моего имени: Юити.

Они вдвоем вышли из птичьего павильона и пошли неспешным шагом.

– Твоя красная гавайка тебе идет, – сказал Юити.

Минору залился краской.

Они болтали о разных вещах. Минору был очарован Юити, его безыскусным разговором и его красотой. Он подводил Юити к клеткам животных, которых тот еще не видел. Почти за десять минут они стали как братья.

«Этот человек – один из них, – подумал Минору. – Но все равно, как здорово, что он оказался таким симпатичным мужчиной. Мне нравится его голос, его смех, движения его тела, все его тело целиком, его запах, все. Надеюсь, мы скоро станем с ним спать. С этим человеком я готов на все, я позволю ему делать с собой все, что ему будет угодно. Думаю, ему поправится то, что у меня есть для него».

Минору сунул руку в карман и ловко изменил положение того, что вдруг стало вызывать боль. Минору почувствовал себя лучше. Он нащупал в кармане пластинку жевательной резинки, вытащил её и запихнул в рот.

– Ты видел куниц? Еще не видел?

Минору взял Юити за руку и повел к отвратительно пахнущим клеткам. Рук они не расцепили.

Перед клеткой цусимского соболя висел плакат, объясняющий, помимо всего прочего, повадки животного: «Животные активны ранним утром или по ночам. В рощах камелий они пьют нектар из цветков». Один из зверьков схватил в зубы гребешок отрубленной куриной головы и посмотрел на посетителей. Их взгляды встретились.

Было очень жарко, хотя солнце уже заходило. Минору оглянулся. Вокруг никого не было. Через полчаса после знакомства они поцеловались легко и естественно. «Теперь я счастлив, – думал Минору. – Этот парень создай для радостей секса. Мир прекрасен, здесь нет никого, только мертвая тишина».

Неожиданно воздух сотряс раскат грома. Юити поднял глаза и сказал:

– Ого! Того и гляди, будет ливень!

Они заметили собирающиеся тучи. Солнце вскоре не стало видно. Когда они дошли до станции метро, первые капли падали на тротуар. Они сели в поезд.

– Куда ты направляешься? – обеспокоенно спросил Минору, словно Юити собирался бросить его одного. Они вышли на станции у святилища. Оттуда отправились на трамвае по другой дороге в гостиницу на Такаги-тё, куда не так давно приводил Юити студент из его колледжа.

Минору старался держать своего приёмного отца на расстоянии. Фукудзиро был не в состоянии питать воображение мальчика.

Набожный Фукудзиро старательно поддерживал хорошие отношения с соседями и, когда у них случалось несчастье, следуя обычаю, заворачивал подношение богам и отправлялся в храм. Там он долго молча сидел перед Буддой, не обращая внимания на других молящихся. В его изнуренной фигуре, начисто лишенной привлекательности, было что-то, что производило впечатление неудачника.

Почему-то он не хотел уступить своё место за стойкой кофейни кому-то еще. Хотя видеть такого необщительного старого чудака за кассой целый день в этом студенческом районе было не слишком благоразумно. Даже его постоянные клиенты покинули бы его, если бы видели, с каким усердием он каждый вечер подсчитывает доход.

Мелочность и скаредность Фукудзиро переходили все границы. Как-то дядя Фукудзиро приехал из деревни и заказал себе на обед рис и кабаяки – угрей. Минору был поражен, когда увидел, что Фукудзиро взял деньги за обед с собственного дяди.

Юное тело Юити не шло ни в какое сравнение с телом Фукудзиро, которому было почти сорок. И не только это, Юити был для Минору образцом героя из многочисленных художественных фильмов и приключенческих рассказов. Все качества, которыми Минору хотел обладать, он видел воплощенными в Юити. Сунсукэ воспользовался Юити как материалом для произведения, о котором мечтал, а Минору, наоборот, всех героических персонажей из бесчисленных старинных легенд представлял в образе Юити.

Минору представлял себя на месте приятеля, сопровождающего такого героя. Он до глубины души был уверен в храбрости своего господина. Он был безупречным слугой, который осознавал, что, когда придет время ему умереть, он умрет вместе со своим хозяином. В результате он выражал не любовь, а скорее сексуальную подчиненность, радость от воображаемых самоотречения и самопожертвования. Что он выставлял напоказ, так это совершенно естественное мальчишеское пристрастие к мечтам. В своих снах однажды ночью Минору увидел Юити и себя на поле битвы. Юити был красивым молодым офицером, а Минору – его ординарцем. Их поразили одновременно в грудь ружейные пули, и они оба умерли, в объятиях друг друга, слившись в поцелуе. В другой раз Юити был молодым мореходом, а Минору – юнгой. Они высадились на тропический остров, и, пока они там находились, корабль по приказу коварного капитана поднял паруса. На острове на них напали дикари. Они отражали удары отравленных стрел, пользуясь огромной створкой раковины морского гребешка вместо щита…

Ночь, которую они провели вместе, была сказочной. Вокруг них кружился водоворот гигантского враждебного мира. Злодеи и злейшие враги, дикари и убийцы радовались их несчастьям. Минору печалился, что не может спать с пистолетом под подушкой. Что бы он смог сделать, если бы какой-нибудь негодяй, спрятавшийся в гардеробе, стал прицеливаться в их спящие тела из револьвера? Он не мог не чувствовать, что Юити, сон которого не тревожили подобные фантазии, обладает храбростью, несравнимой с храбростью других.

Беспричинный страх, от которого Минору так стремился избавиться, неожиданно превратился в сладкие мифические опасения, от которых он чувствовал только радость жизни. Когда ему встречались заметки в газетах о незаконной торговле опиумом и тайных обществах, он обычно жадно прочитывал их, примеривая каждый случай на себя.

Юити слегка заразился этими мальчишескими чудачествами. Упрямая предвзятость против общества, которую когда-то питал Юити и от которой до сих пор не избавился, в этом мечтателе поощряла фантазии, романтическую неприязнь, склонность к риску, как у древних римлян, плебейскую оборонительную позицию по отношению к суду и дворянству, упорное беспричинное предубеждение к толпе. Увидев это, Юити почувствовал себя лучше. Более того, когда он понял, что источником вдохновения был он сам, он изумился своей непостижимой власти.

– «Эти парни», – только так, а не иначе мальчик называл представителей высшего общества, – охотятся за нами, верно? Нам надо проявлять осторожность, – любил повторять Минору. – Этим парням хотелось бы видеть нас мертвыми!

– Что ты имеешь в виду? «Этим парням» на нас наплевать. Они презрительно морщат свои носы и идут мимо, только и всего, – говорил его защитник, на шесть лет старше.

Однако его суждения не убеждали Минору.

– Вот те на! Вот уж эти женщины… – Минору плюнул в направлении проходящей мимо стайки девчонок-студенток. Затем он бросил несколько бранных слов с сексуальным подтекстом, которые только недавно узнал, так чтобы девчонки могли слышать: – Ну, эти женщины… что они собой представляют? Все, что у них есть, – так это вонючий грязный карман между ног, разве не так? А засовывают им в этот карман один хлам.

У Юити, который конечно же держал в секрете, что у него есть жена, подобное высказывание вызвало улыбку.

На прогулки, совершаемые прежде в одиночестве, Минору теперь ходил с Юити. Повсюду на всех углах темных улиц сидели в засаде воображаемые убийцы. Без единого звука они крались за ними по пятам. Ускользать от этих несуществующих врагов, или дразнить их, или играть с ними шутки было излюбленным времяпрепровождением Минору.

– Смотри, Ю-тян! – Минору вознамерился проделать трюк, который определенно повлечет за собой погоню. Мальчик вынул изо рта жевательную резинку и прилепил его к дверной ручке блестящего автомобиля, явно принадлежащего какому-нибудь иностранцу. Проделав все это, он повел себя так, будто был совершенно ни при чем, и потащил Юити прочь.

Однажды вечером Юити отправился с Минору на крышу горячих источников в Гиндзе пить пиво. Осушив одну кружку, мальчик решил повторить. Вечерний ветерок на крыше был довольно прохладным, их рубашки, прилипшие к потным спинам, начали надуваться ветром, словно паруса. Красные, желтые и цвета морской волны фонарики раскачивались над темной танцплощадкой, пока несколько пар попеременно танцевали под музыку гитары. Юити и Минору, хотя им и хотелось танцевать, к ним не присоединились. Здесь было не принято, чтобы мужчины танцевали друг с другом. Они пристально смотрели на забавы других и, заразившись общим весельем, оставили свои места за столиком, чтобы постоять у ограждения. Мерцающие огоньки улицы окутывал летний вечер. Они решили, что, должно быть, это парк отдельного дворца Хама. Юити обнял Минору за плечи. Посреди леса начало подниматься зарево. Огромный зеленый шар фейерверка выстрелил в небо, затем с громоподобным шумом он пожелтел, затем сжался в ярко-розовый зонтик, затем взорвался искрами и исчез, и тогда все стихло.

– Как это красиво, верно? – заметил Минору. Он переиначил фразу из какого-то детектива: – Если взять всех парней в мире и убить их и сделать из них фейерверки – всех парней, которые доставляют неприятности, одного за другим поубивать и отправить в небо в виде фейерверков, – во всем мире останемся только мы с Юити!

– Тогда откуда появятся дети?

– Кому нужны эти дети? Если мы женимся и заимеем детей, детки вырастут и станут нас дурачить, а если нет, то станут точно такими же, как мы, только и всего.

От этих слов Юити передернуло. Он чувствовал, что только чудом ребенок Ясуко оказался девочкой. Юноша ласково сжал плечо Минору. В этом мятежном духе, который был скрыт за мягкими мальчишескими щёками Минору и за его чистой улыбкой, Юити почему-то обычно находил успокоение для своего, по существу, беспокойного характера. В результате их симпатии укрепляли чувственную связь между ними, которая, в свою очередь, взращивала самый существенный, самый порядочный элемент их отношений – дружбу. Богатое воображение мальчика давало юноше почву для сомнений и подстегивало его собственное воображение. Таким образом, даже Юити погрузился в детские мечты. Однажды, к примеру, он не спал всю ночь, серьезно представляя, что отправляется в экспедицию в верховья Амазонки.

Когда стало совсем поздно, они пошли к лодочному причалу на берегу напротив Токийского театра, намереваясь прогуляться на лодке. Все лодки стояли на якоре, свет в будке у лодочного причала был выключен, а на двери висел замок. Ничего не оставалось, как усесться на досках причала и курить. Театр на противоположном берегу был закрыт. Театр Симбаси по другую сторону моста справа был тоже закрыт. В воде не отражалось никакого света. Казалось, с этой темной спокойной поверхности больше не поднимается тепло, сохранившееся от жаркого дня.

Минору потер лоб.

– Смотри, у меня потница! – Он продемонстрировал Юити едва заметное покраснение на коже. Этот мальчик показывал все своему возлюбленному: тетрадки, рубашки, книжки, носки – любую новую вещь.

Неожиданно Минору расхохотался. Юити посмотрел на темную тропинку вдоль реки рядом с Токийским театром, узнать, что так его рассмешило. Какой-то старик в наряде для купания упал с велосипеда. Видимо, он неудачно приземлился и никак не мог подняться на йоги.

– Милое дело, ездить на велосипеде в его-то возрасте! Жаль, что он не упал прямо в реку!

Юити не мог избавиться от мысли, что Минору во многом похож на него.

– Должно быть, ты живешь с постоянным другом. Как тебе удается задерживаться так поздно и выходить сухим из воды?

– Полагаю, его слабое место в том, что он меня любит. И в придачу он усыновил меня. Это законно.

В слове «законно», произнесенном устами этого мальчика, было что-то вызывающее смех. Минору продолжал:

– Догадываюсь, что у тебя тоже есть постоянный друг.

– Да, но он всего лишь старик.

– Я пойду и убью этого старика.

– Ничего не выйдет. Он из тех, кто не умирает, когда его убивают.

– Почему, ну почему всем красивым, молодым, веселым парням приходится быть пленником кого-то?

– Так удобнее.

– Они покупают тебе одежду и дают тебе деньги. И ты привязываешься к ним, хотя их ненавидишь.

Высказавшись, мальчик набрал в рот слюны и смачно плюнул в реку.

Юити обнял Минору за талию. Затем он приблизил губы к щеке мальчика и поцеловал его.

– Это ужасно, – сказал Минору, отвечая на его поцелуй. – Ты целуешь меня, и у меня наступает эрекция. И тогда я совсем не хочу идти домой.

Через некоторое время Минору воскликнул:

– Ой, цикада!

Тишину, последовавшую после того, как трамвай прогрохотал, проезжая через мост, разорвал успокоительный, затейливый звук ночной цикады. В этой местности было не много зелени. Цикада, должно быть, случайно попала сюда из какого-то парка. Она летела низко над поверхностью реки, затем полетела на свет фонарей на мосту справа, где вились ночные бабочки – медведицы.

Ночное небо все время притягивало взгляд. Это было роскошное звездное небо, повторяющее своим сверканием слепящие огни улицы. Однако обоняние Юити было оскорблено зловонием реки. Юити действительно нравился этот мальчик, но он не мог избавиться от мысли, что люди говорят о любви словно крысы, живущие в сточной канаве.

Фукудзиро Хонда начал питать определенные подозрения насчёт Минору. Жара стояла ужасная. Однажды ночью, когда ему не спалось, он читал журнал о похождениях самураев, удрученно поджидая, когда припозднившийся Минору придет домой. Его голова была полна безумных мыслей. В час ночи он услышал скрип двери черного хода, затем звуки снимаемой обуви. Фукудзиро выключил свет.

В смежной комнате зажглась лампа. Похоже, Минору раздевался. Казалось, прошла целая вечность, пока Минору сидел обнаженный у окна и курил. Над перегородкой вился дымок, переливающийся в свете лампы.

Обнаженный Минору скользнул под москитную сетку в своей комнате и уже собирался заснуть. Внезапно Фукудзиро прижал Минору, навалившись на него всем телом. В руке у него была веревка, которой он связал руки Минору. Затем он несколько раз обмотал длинной веревкой грудь Минору. Всё это время тот молча сопротивлялся, его крики заглушались подушкой. Фукудзиро придерживал её лбом, пока связывал мальчика.

Связанный Минору еле слышно попросил:

– О-о-ох-х-х! Ты меня убиваешь. Я не буду кричать, просто убери подушку.

Чтобы мальчишка не удрал, Фукудзиро уселся на него сверху. Подушку он убрал, но держал правую руку близко от лица Минору на случай, если тот закричит. Левой рукой он схватил мальчика за волосы и, дергая рывками, сказал:

– Хорошо, давай выкладывай! Что это за темная лошадка, с которой ты гуляешь? Давай рассказывай!

Минору было больно. Его тянули за волосы, обнаженная грудь и руки были туго перетянуты веревкой. Тем не менее, несмотря на то, что обвинения Фукудзиро еще звенели у него в ушах, у этого юного фантазера не было и мысли, что Юити, на которого всегда можно было положиться, придет, чтобы спасти его. Он решил прибегнуть к уловкам, которым его научил жизненный опыт.

– Прекрати тянуть меня за волосы, и я тебе все скажу, – простонал Минору.

Когда Фукудзиро ослабил хватку, мальчик рухнул на постель, будто мертвый. Фукудзиро охватила паника, и он потряс его за плечо.

– Эта веревка меня убивает, – задыхался Минору. – Развяжи веревку, и я тебе все скажу.

Фукудзиро включил свет у изголовья кровати и развязал веревку. Минору приложил губы к содранной коже на запястьях. Он набычился и молчал.

Приступ гнева малодушного Фукудзиро к тому времени наполовину угас. Он видел решимость Минору и, размышляя, как бы тронуть его слезами, склонился до полу перед обнаженным мальчиком, сидящим скрестив ноги, и умолял простить его за жестокое обращение. На белой груди Минору все еще были видны ярко-розовые следы от веревки. Фукудзиро опасался, что его склонности станут известны, поэтому решил не прибегать к услугам частного детективного агентства. Однако начиная со следующего вечера он бросил все свои дела в кофейне и отправился выслеживать того, кого любил. Он не нашел Минору. Через падежного официанта он узнал, что у Минору есть приятель и зовут его Ю-тяном.

Фукудзиро обследовал множество притонов, в которых долгое время не был. Один из его старинных знакомых, который еще не избавился от своих дурных привычек, водил его повсюду с собой, чтобы Фукудзиро смог порасспрашивать, что представляет собой этот Ю-тян.

Юити думал, что его личные дела не выходят за рамки узкого круга, но в этом страдающем любопытством маленьком обществе, у которого не было других тем для пересудов, как обсуждение себе подобных, подробности о его личной жизни распространялись повсюду.

Постаревшие представители этой улицы завидовали красоте Юити. Они охотно признавали, что были бы счастливы переспать с ним, но отталкивающая холодность этого юноши погружала их в зависть. То же самое относилось и к молодым мужчинам, не столь красивым, как Юити. Фукудзиро легко раздобыл подробную информацию о нём.

В болтовне этих личностей превалировала женская злоба. Если у них не оказывалось нужных сведений, они обычно проявляли параноидальную доброжелательность и знакомили Фукудзиро с теми, кто владел новой сплетней. Фукудзиро обычно встречался с этим человеком, который затем знакомил его с другим. За короткое время Фукудзиро перезнакомился с десятью мужчинами, которых никогда прежде не видел.

Узнав об этом, Юити сильно бы удивился. Обсуждались не только его отношения с князем Кабураги, но даже его связь с Кавадой, который педантично соблюдал приличия, дебатировалась в мелких подробностях. Фукудзиро без устали узнавал обо всем, начиная с родни со стороны жены Юити, кончая его домашним адресом и номером телефона. Вернувшись в свою кофейню, он принялся размышлять над различными подлыми уловками, к которым приводит людей трусость.