Текст книги "Мой дед Лев Троцкий и его семья"

Из писем Б.И. Николаевского[125]125
  Николаевский Борис Иванович (1887–1966) – историк, архивист, публицист, прозаик, общественный и политический деятель. Родился в Башкирии в многодетной семье православного священника. Активный участник российского революционного движения. В 1908–1910 гг. находился в ссылке в Архангельской губернии. В 1913 г. стал помощником депутата IV Государственной думы М.И. Скобелева. С 1917 член ВЦИК партии меньшевиков, работал в Комиссии для ликвидации дел политического характера бывшего Департамента полиции, сотрудничал в журнале «Былое». С 1919 г. по 1921 г. возглавлял Московский историко-революционный архив. В 1921 г. арестован и содержался в Бутырской тюрьме. После освобождения в 1922 г. уехал в Берлин. В Берлине работал заведующим Русским социал-демократическим архивом, с 1923 г. научный корреспондент Института Маркса и Энгельса в Берлине. В 1933 г. организовал эвакуацию Русского архива из Берлина в Париж. По-видимому, хорошо знал Льва Седова, а также ЛД и Наталью. В 1940 г. переехал в США, где создал «Лигу борьбы за народную свободу», издавал журналы «За рубежом», «Грядущая Россия». По окончании Второй мировой войны предпринял поездки по лагерям советских военнопленных и перемещенных лиц в Европе, издал книгу о лагерях в СССР. Его книга «Власть и советская элита» стала бестселлером. В послевоенный период участвовал в политической жизни российской эмиграции, много раз приезжал в Европу для участия в политических съездах и совещаниях эмигрантов.


[Закрыть] к А.м. Бургиной[126]126
  Бургина А.М. – жена И.Г. Церетели (см. ниже).


[Закрыть] [февраль 1933 г.]

Между прочим, переговорите с И.Г. [Церетели][127]127
  Церетели И.Г. (1881–1959) – политический деятель, один из руководителей меньшевиков.


[Закрыть], не захочет ли он поговорить с Реноделем[128]128
  Ренодель Пьер (1871–1935) – один из руководителей Французской социалистической партии.


[Закрыть], может быть, последний согласится похлопотать о визе для сына Троцкого. Его действительно жалко. Ему лет 28–29, и он уже третий раз вынужден обрывать свое учение в высшем техническом училище. Конечно, он принадлежит к «папиной партии», но сам совсем желторотый юнец и неплохой парень. Его высылают. Он готов дать формально обязательство не вмешиваться в политическую жизнь, хотя, когда его узнаешь, такое обязательство будет вызывать смех…

Архив Гуверовского института Коллекция Николаевского, ящик 478, папка 9, открытка от 16 февраля 1933 года

…Небольшой он человек, и только из-за своего происхождения вынужден страдать…

3 окт[ября 1933 г.]

Письмо Л.Д. к Н. Седовой

[24 февраля 1933 г.]

Наталочка, я не писал тебе дня три, отчасти ожидая писем от тебя, отчасти ожидая тебя самое, отчасти из-за статьи, к[о]т[о]рую заканчивал. Не знаю, что скажет молодежь (они в большинстве своем слишком беглые читатели), а мне кажется, что статья удалась…

Сегодня после завтрака (час дня) получил от тебя сразу два письма, от 29 и 1 окт[ября] с приложением двух открыток. Спасибо, Наталочка! Чтобы не забыть: Отто привез из Чехосл[овакии] в Париж фотографические] карточки и медикамент для меня. Не растащили бы карточки и не потеряли бы медикамент (очень важный!!). Я еще, впрочем, Леве напишу.

В П[ачука] к врачу я нисколько не стремлюсь, совсем наоборот. Забота моя одна: ликвидировать как можно скорее [дела] здесь, чтобы освободить Ж[анну] и В[еру]!

Если Анри приедет раньше, тем лучше!

Погода здесь стоит великолепная: теплая (я в парусине при откр[ытых] окнах), тихая. Время от времени пробежит совсем летний дождь… Хочу еще здесь написать статью о романе Мальро (до отъезда).

Последние дни отвечал на письма, много написал, а все еще остается много писем неотвеченных. Корреспонденция пугает меня своими размерами. А ведь только начинается…

Я раньше просил Анри привезти сюда парикмахера, потом отменил это, сейчас колеблюсь. Во всяком случае, хорошо бы иметь краску для волос. Может быть, ты, Наталочка, что-нибудь присоветуешь на этот счет Леве или Анри?..

…Будь здорова, скоро-скоро увидимся.

Обнимаю.

Твой Л.[Троцкий]

Письмо Л.Л. Седова Л.Д. Троцкому

Из полученного мною письма: «Вчера я встретил знакомую, приехавшую недавно из М[оск]вы. Она мне очень интересно рассказывала, как она до поездки в СССР ничего о троц[кис]тах не знала, считала их ренегатами, контрреволюционерами и т. д. Только там она столкнулась с партийцами, которые ее в этом разубедили! Ей приходилось часто сталкиваться с людьми этого лагеря – у нее получилось впечатление, что их (тр[оцкист]ов) там должно быть очень много. Узнав, что она приехала из-за границы, многие спрашивали, что она знает о Л.Д. [Троцком], что он пишет, правда ли, что он хворает, и т. д. У нее было впечатление, что на нее смотрят с упреком, потому что она ничего рассказать не смогла. Хочу подчеркнуть, что эта знакомая ничего не знает о моих настроениях»… (Она возвращается и хочет связаться со мною.)

Л. [Седов]

[Не датировано] 1934

Из книги «Милая моя Ресничка». Письма Сергея Седова

29/II 34 г.

Дорогие мои!

Наступили зимние каникулы. С 23 числа я уже свободен, сессия кончилась, но 7 февраля, увы, танец начинается снова.

Отдохнуть мне все же, конечно, не удастся – у меня целая куча всяких дел. Пять месяцев я все откладывал на зимние каникулы и теперь штопаю все дырки.

За свободные пять дней я, правда, успел уже дописать две статьи, обе начал больше года тому назад. Сейчас я начал писать третью.

Книга наша, по поступившим дополнительным сведениям, должна выйти только во втором квартале, что при оптимистическом взгляде на вещи означает июль месяц.

По части отдыха теперь все мои упования направлены на летние каникулы. Там будет целых два месяца, и хотя поехать никуда, очевидно, не удастся, но отдохнуть, конечно, можно и в Москве.

Я постепенно начинаю привыкать к своей преподавательской деятельности и нахожу в ней свои прелести. Последнее полугодие сентябрь – январь мне было особенно тяжело, т. к. я вел два новых предмета и читал лекции перед аудиторией в сто пятьдесят человек. Это отнимало у меня массу времени на подготовку и потрепало мне нервы.

Сейчас, с 7-го февраля, в новом семестре, мне будет несколько легче, т. к. накопился некоторый опыт, кроме того, у меня несколько упала «нагрузка», что имеет и свои отрицательные стороны.

Люлик пока находится еще в Тифлисе, но, очевидно, через месяц или полтора вернется в Москву, тогда я снова напишу Ане относительно ваших планов.

Лева! – твое письмо я получил и очень благодарен. Что касается книг, о которых ты пишешь, то т. к. у меня сейчас есть время, я надеюсь, что смогу все достать и выслать.

Александра Львов [на] последнее время себя плохо чувствует, дети все здоровы[129]129
  Имеются в виду внуки Л. Троцкого – дети Нины – Лев и Волина.


[Закрыть]. Сашенька находится здесь, в Москве, она очень смышленая и славная девочка. Не помню, писал ли я вам, что она этой зимой жила у нас около недели и оставила о себе самые приятные воспоминания.

Мама! Ты пишешь, что уже несколько раз спрашивала относительно вашей материальной помощи. Мне кажется наиболее целесообразным помогать больше Александре Львовне, а не мне, т. к. мое благосостояние, в общем, вполне удовлетворительно, тем более, что и ваше материальное положение, по моим представлениям, стоит на невысоком уровне.

Если вы все же захотите послать и это не идет никому в ущерб, то я, конечно, буду очень благодарен. Что касается форм – то, кажется, проще всего на Торгсин.

Крепко вас всех целую. Привет от Лели.

Сергей[130]130
  В конце письма приписка неизвестно чьей рукой: «Как сообщил [пропуск] Ал. Л. послано 150, Сергею – 100 (для России это немало)».


[Закрыть]

Письмо ЛД к Н. Седовой

[Апрель 1934 г.][131]131
  В верхней части письма приписано зеленым карандашом почерком Н.И. Седовой: «1934, апрель».


[Закрыть]

Милая Наталочка, пишу страшно спешно. Раймон решил более не заезжать сюда, ехать прямо в Париж. В четверг, надеюсь, ты будешь уже здесь. Природа и климат очень хороши. Не знаю, как быть насчет моей одежды: парусина здесь не в ходу, буду выделяться, летнее пальто мое и шляпа тоже чрезмерно выделяются (у пальто подкладка сечется совсем), – пожалуй, нужно захватить и тяжелые ботинки для прогулок – или не стоит?

Ты сама решишь, да можно и позже, по почте, разрешить кое-какие из этих трудностей.

Обнимаю тебя крепко.

Привет и поцелуй Ж[анне] и Л[еве].

Твой [Л.Д. Троцкий]

Письма Сергея Седова

6/VI 34 г.

Дорогие мои!

Недели две тому назад послал вам письмо. Вскоре после этого получил письмо от мамы и совсем недавно от Левы с денежным переводом.

Судя по ситуации, вам предстоят большие расходы на путешествие, так что зря вы сейчас о нас беспокоитесь.

Неужели действительно придется ехать в Африку?[132]132
  В дневниках ЛД говорится о планах высылки в Мадагаскар. (Примеч. авт.)


[Закрыть]

Это будет похуже Алма-Аты. Надеюсь, что кончится чем-нибудь более благополучным – хотели же тогда из Италии выслать на о. Кубу.

У меня 17-го июня начинается сессия, и сейчас подготовительная горячка в самом разгаре. Каждый день я уезжаю из дому в 7 ч 30 м утра и возвращаюсь часто после 10 вечера.

Устаю очень и жду не дождусь каникул. Последняя комиссия, в которой я состою, будет 24 июня, еще 21 день, и можно будет отдохнуть. Поехать мне никуда, очевидно, не придется, возможно, правда, что устроюсь в доме отдыха под Москвой[133]133
  Здесь и далее в письмах Сергея выделено мною. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Дорогой Лева! Прости, что не дослал остальных книг. Их нет сейчас в продаже, а разыскивать их по букинистам у меня сейчас совершенно времени нет.

Крепко вас всех обнимаю и целую.

Привет от Лели.

Ваш Сергей

5/VIII 34 г.

Дорогие мои!

Давно не писал вам, да и от вас почти два месяца нет вестей. Я вернулся несколько дней тому назад из дома отдыха. Время я там провел не слишком хорошо – по целому ряду причин: плохая погода, посредственная кормежка, несколько дней проболел ангиной – как раз в самые жаркие солнечные дни. Даже забавно, я зимой последние годы совсем не болею.

Несмотря на не совсем удачные условия, я все-таки отдохнул хорошо, т. к. физическое самочувствие у меня было хорошее и до отъезда, а мое переутомление от учебного года в доме отдыха быстро отлетело.

Двадцать пять суток ни о чем абсолютно не думать – это иногда бывает крайне полезно.

Сейчас я с нетерпением жду приезда товарища, мы собираемся с ним выпускать задачник по курсу двигателей внутреннего сгорания.

Осенний семестр у меня опять (увы!) будет очень тяжелый: с одной стороны, большая нагрузка вообще – в среднем часов на семь в день; с другой – заведование кабинетом, и, наконец, подготовка к занятиям – у меня два новых предмета, к которым придется усиленно готовиться.

С нетерпением жду от вас вестей, давно ничего нет. Люлик сейчас на даче, поэтому о нем ничего не пишу.

Леля последнее время болеет, у ней сильные боли в области поясницы – невралгического характера. Она вам кланяется.

Крепко всех целую.

Сергей

[Октябрь 1934][134]134
  Датируется по содержанию.


[Закрыть]

Дорогие мои!

Наконец-то получил от вас письмо (мамино письмо от 9/IX).

У меня с 1 сентября начались занятия в институте. Взялся вести два новых предмета – теплопередачу и теорию авиационных двигателей. Приходится в связи с этим много заниматься – составлять задачи, готовиться.

Согласился я на это по двум соображениям: первое и основное заключается в том, что я делаюсь «халтурщиком» по тем дисциплинам, которые я вел до сих пор, т. к. изучил их в достаточной степени и мой рост остановился; вторая заключается в том, что с января месяца – со второго семестра число групп по моим основным предметам уменьшается, и, т[аким] о[бразом], я просто беспокоюсь о хлебе насущном (первая причина, как видите, высоко моральная, а вторая более низменная – утилитарная).

Работы, в общем, много.

С неделю тому назад держал в руках сигнальный номер нашей книги, внешность у нее довольно сносная, хотя и без переплета. Мы составили к ней «скорбный лист» – перечень опечаток, и я надеюсь, что недели через две смогу выслать вам один экземпляр.

Мама, ты пишешь относительно Люлика, о его поездке к вам. Ани сейчас нет, по ее возвращении я поговорю с ней по этому вопросу, но я совершенно уверен, что согласия она не даст.

Ты спрашиваешь, почему я так мало последнее время пишу о Леле. Дело в том, что мы с ней разошлись, хотя и продолжаем жить в одной комнате. При московском жилищном кризисе и это оказывается возможным. О причинах в письме сообщать очень трудно, тем более, что одной причины нет, а это является результатом целого комплекса различных явлений, которые трудно рассказать даже в беседе, в письме же все это описать попросту невозможно.

Событие это насчитывает уже большую давность – почти полтора года. Мы настолько оторвались сейчас друг от друга и настолько не в курсе житейских событий, что я до сих пор не информировал вас об этом. Сообщить без комментарий, как я это делаю сейчас, мне казалось странным, изложить же все понятно и членораздельно – невозможным.

Крепко вас всех обнимаю и целую.

Сергей

Письмо проносил в кармане пять дней, никак не мог попасть на почту.

9/XII 34

Милая мамочка!

Очень давно получил твое письмо и до сих пор не удосужился ответить. Очень это, конечно, нехорошо. С одной стороны, много у меня сейчас работы (идет защита проектов, работаю над задачником и пр.); с другой стороны, как-то не было настроения, хотелось написать подробно и хорошо – но, очевидно, ничего из этого не выйдет.

Твои письма – Леле и мне – оба очень теплые, искренние и трогательные, пришли.

Но увы, не в упрек будь тебе сказано, они только несколько усложнили и так неотрадное положение.

Т. к. я не писал тебе о причинах, то ты решила, что произошли какие-то события, что я погорячился и что все это поправимо.

Если бы все это было так, то полуторагодичного срока хватило бы с большим избытком для охлаждения всякой горячности.

Все дело в том, как я уже писал, что никаких эксцессов не было. Просто как-то неожиданно обнаружилось, что наши интересы почти не имеют точек соприкосновения. В этом и состоит основная причина.

Описать это подробно и ясно очень трудно, я долгое время и сам не мог ясно осознать, в чем дело.

Во всяком случае, вопрос этот решен очень давно и решен окончательно. Ситуация, в общем, создалась очень нерадостная. Я не предполагал, что ты примешь так близко к сердцу произошедшие события. Тем более мне стыдно, что я ничего не писал раньше и что я так долго не отвечаю на твое письмо. Если в течение полутора лет я ни о чем не писал, то это отчасти объясняется тем, что внешне особых изменений не произошло и уклад моей жизни почти не изменился.

Сейчас, за последние несколько месяцев, в жизни моей произошли большие изменения.

Я хочу жениться. Как это все сложно и трудно осуществить! Основное препятствие – это отсутствие комнаты. Трагикомическое, но почти непреодолимое препятствие.

Кто она? – вот вопрос, который сразу приходит тебе в голову.

Ответить, конечно, очень сложно – поэтому заполняю несерьезную анкету. Студентка текстильного ин[ститу]та, в мае 1935 г. получает звание инженера-технолога (так что я теперь спешно восполняю свое образование в области хлопкопрядения).

Возраст – 24 года (исполнилось 14-го августа 1934 г.). Вероисповедание – иудейское.

Особые приметы – в правом глазу одна седая ресница. Имя романтическое – Генриетта.

В общем и целом жизнь складывается очень невесело. Несмотря на то, что у меня сейчас очень большое счастье, общая ситуация оказывается крайне тяжелой – значительно более тяжелой, чем можно себе представить…

Я получил Левино письмо с просьбой выслать ему целый ряд книг. Сейчас у меня совершенно нет времени. Через месяц начнутся зимние каникулы, и тогда я постараюсь достать все, что возможно.

Деньги получил – большое спасибо. Крепко вас обнимаю и целую.

Сергей[135]135
  Датируется по содержанию.


[Закрыть]

[Конец 1934 – до 19/II 1935][136]136
  На последней странице письма неизвестной рукой написано «Последнее письмо».


[Закрыть]

Милая мамочка!

Несколько дней тому назад получил твое письмо. Очень долго пришлось его ждать (не прими в качестве упрека!).

Послал недавно вам бандеролью книгу, одним из авторов которой я являюсь. Сообщите, получили ли вы ее?

Дела мои идут пока очень плохо. С обменом комнат по сей день еще ничего не вышло, хотя я и пытаюсь распродавать понемногу свое небогатое имущество для доплаты. Если у вас есть возможность помочь немного в денежном отношении, то был бы очень благодарен. Но только при условии, чтобы это не нанесло ущерба вам, т. к. я все равно как-нибудь перебьюсь.

Дома у меня обстановка такая, что и рука не поднимается ее описывать. Да и не стоит этого делать.

На службе у меня тоже начались какие-то неприятности, пока еще в виде слухов, чем кончится – не знаю.

Хотя тон моего письма и получается довольно мрачным, но настроение у меня не упадническое. Уповаю на будущее.

Генриетта, несмотря ни на что, вносит столько радости в мою жизнь, что я становлюсь оптимистом. (Прости за сладкую фразу.)

Сейчас все наши мысли устремлены к получению комнаты, а так, мы уверены, что все будет хорошо.

Моя научная деятельность последнее время пришла в упадок. Хотя я не так давно написал небольшую, но оригинальную работу (статью).

Начал с Генриеттой ходить на каток. Успехи блестящие. Вот, как будто, и все, что я могу написать.

На всякий случай прибавлю, что письма твои я даю прочитывать Леле, и потому просьба к тебе не писать ничего такого, что могло бы показаться ей обидным. Она и так находится в состоянии сильной нервной неуравновешенности.

Крепко всех обнимаю и целую.

Сергей[137]137
  18.02.1935 – последний день работы Сергея. См. ниже «Анкету арестованного». (Примеч. авт.)


[Закрыть]

Из книги Д. А. Волкогонова «Троцкий. Политический портрет». Кн. 1

…Мне довелось познакомиться с очень интересной женщиной, первой женой Сергея Львовича – Ольгой Эдуардовной Гребнер (вторично Сергей женился в ссылке[138]138
  Ко времени ареста Сергей уже был официально женат на моей маме. Имя Лели не появляется ни в описаниях ареста и высылки семьи из Москвы, ни в сценах жизни в Алма-Ате и высылки из СССР. В «Анкете арестованного» 3 марта 1935 года в пункте «Состав семьи» Сергей пишет: «Генриетта Михайловна Рубинштейн – жена, О.Э. Гребнер – бывшая жена». По рассказу моей матери, они обе приходили на свидания в тюрьму к Сергею. Из последующих писем Сергея видно, что обе женщины не только хорошо знали друг друга, но и были дружны. Сергей писал Леле письма из ссылки и в Москву, и в Воронеж, куда ее вскорости сослали. (Примеч. авт.)


[Закрыть], от второго брака у него осталась дочь Юлия, проживающая сейчас в США). Гребнер – живая, интеллигентная старушка, прошедшая, естественно, сталинские лагеря и ссылки. О Сергее рассказывала увлеченно, но фрагментарно: был озорным парнем, увлекающимся, талантливым человеком. В семье Троцкого больше любили Льва, это было заметно. Поженились, когда ему было двадцать, а ей двадцать два года.

«Когда семью выселили из Кремля на улицу Грановского, – вспоминала Ольга Эдуардовна, – нам стало негде жить[139]139
  По адресам телеграмм, посылавшихся ЛД Сергею, можно видеть, что Сергей жил на ул. Грановского. В дальнейшем Сергей и Леля жили на Большой Серпуховской, там же жили Аня с сыном. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Ютились по углам. Лев Давидович был всегда приветлив. На меня производили особое впечатление его живые, умные, синие глаза. Наталья Ивановна была внешне неинтересной женщиной – маленькая, полная, невзрачная. Но было видно, как они дорожили друг другом. Сергей был, повторюсь, талантлив: за что бы он ни брался – все получалось. Когда высылали Троцкого, Наталья Ивановна подошла ко мне и сказала: «Береги Сережу…»

Арестовали Сергея 4 марта[140]140
  «Анкета арестованного» (см. ниже) датирована 3 марта.


[Закрыть] 1935 года, – продолжала Ольга Эдуардовна. – Казалось, что это трагический спектакль. Пришли пятеро. Обыск длился несколько часов. Забрали книги Сергея, портрет отца. Увезли мужа на Лубянку. Был там два или три месяца. Статей ему насчитали… И шпионаж, и пособничество отцу, и вредительство… В общем, сослали в Сибирь… Он был обречен…» – подытожила невеселый рассказ Гребнер.

Анкета арестованного[141]141
  В книге опубликована по материалам ЦА ФСБ РФ. Д. Р-33578. Л. 1–1 об. Публикация С.А. Ларькова.


[Закрыть]

1. Фамилия: Седов.

2. Имя и отчество: Сергей Львович.

3. Дата рождения: 21 марта 1908 года.

4. Место рождения: г. Вена.

5. Местожительство (адрес): Б. Серпуховская, д. 46, кв. 155.

6. Профессия и специальность: научный работник.

7. Место службы и должность или род занятий: преподаватель. До 19 февраля работал в Московском авиационном ин-те и по совместительству. Дирижабельный учебный комбинат.

8. Паспорт:

9. Социальное происхождение: отец журналист-литератор?

10. Социальное положение: служащий

а) до революции: учащийся

б) после революции: учащийся и служащий.

11. Образование (общее и специальное): среднее и высшее (инженер-механик).

12. Партийность (в прошлом и настоящем): беспартийный.

13. Национальность и гражданство (подданство): русско-еврейск.

14. Категория воинского учета-запаса и где состоит на учете:

15. Служба в белых и др. к.-р. армиях, участие в бандах и восстаниях против Соввласти (когда и в качестве кого): не служил.

16. Каким репрессиям подвергался: при Соввласти: судимость, арест и др. (когда, каким органом и за что): несколько обысков и вызывался на допрос в ОГПУ.

17. Состав семьи: Генриетта Михайловна Рубинштейн – ж[ена], студентка текстильного ин-та. Маросейка, 13 кв. 12, Троцкий Л.Д. – отец, живет во Франции, Троцкая] Н.И. – мать, [живет во Франции], Седов Л.Л., – брат, [живет во Франции], Гребнер О.Э. – бывшая жена, библиотекарь, Б. Серпуховская], д. 46, кв. 155.

Подпись арестованного [Сергей Седов]

Подпись сотрудника, заполнившего анкету

3. III.1935 г.

Из книги Л.Д. Троцкого «Дневники и письма»

[12 февраля 1935]

…Энгельс, несомненно, одна из лучших, наиболее цельных и благородных по складу натур в галерее больших людей. Воссоздать его образ – благородная задача и в то же время исторический долг. На Принкипо я работал над книгой о Марксе – Энгельсе, – предварительные материалы сгорели. Вряд ли придется снова вернуться к этой теме. Хорошо бы закончить книгу о Ленине, чтоб перейти к более актуальной работе – о капитализме распада.

Христианство создало образ Христа, чтоб очеловечить неуловимого господа сил и приблизить его к смертным. Рядом с олимпийцем Марксом Энгельс «человечнее», ближе; как они дополняют друг друга; вернее: как сознательно Энгельс дополняет собою Маркса, расходует себя на дополнение Маркса, всю свою жизнь, видит в этом свое назначение, находит в этом удовлетворение, – без тени жертвы, всегда сам по себе, всегда жизнерадостный, всегда выше своей среды и эпохи, с необъятными умственными интересами, с подлинным огнем гениальности в неостывающем очаге мысли. В аспекте повседневности Энгельс чрезвычайно выигрывает рядом с Марксом (причем Маркс ничего не теряет). Помню, я, после чтения переписки М[аркса] – Э[нгельса] в своем военном поезде, высказал Ленину свое восхищение фигурой Энгельса, и именно в том смысле, что на фоне отношений с титаном Марксом верный Фред ничего не теряет, наоборот, выигрывает. Ленин с живостью, я бы сказал с наслаждением, присоединился к этой мысли: он горячо любил Энгельса именно за его органичность и всестороннюю человечность. Помню, мы не без волнения разглядывали вместе портрет юноши Энгельса, открывая в нем те черты, которые так развернулись в течение его дальнейшей жизни.

17 февраля [1935]

…Жизнь наша здесь очень немногим отличается от тюремного заключения: заперты в доме и во дворе и встречаем людей не чаще, чем на тюремных свиданиях. За последние месяцы завели, правда [радио]аппарат TSF, но это теперь имеется, кажись, и в некоторых тюрьмах, по крайней мере в Америке (во Франции, конечно, нет). Слушаем почти исключительно концерты, которые занимают ныне довольно заметное место в нашем жизненном обиходе. Я слушаю музыку чаще всего поверхностно, за работой (иногда музыка помогает, иногда мешает писать – в общем, можно сказать, помогает набрасывать мысли, мешает их обрабатывать). Н[аталья] слушает, как всегда, углубленно и сосредоточенно. Сейчас слушает Римского-Корсакова.

TSF напоминает, как широка и разнообразна жизнь, и в то же время придает этому разнообразию крайне экономное и портативное выражение. Одним словом, аппарат, как нельзя лучше пригодный для тюрьмы.

Тюремная обстановка.

27 марта [1935]

…Сегодня гуляли – поднимались в гору… Н. устала и неожиданно села, побледневшая, на сухие листья (земля еще сыровата). Она прекрасно ходит и сейчас еще, – не уставая, и походка у нее совсем молодая, как и вся фигура. Но за последние месяцы сердце иногда дает себя знать, она слишком много работает, со страстью (как все, что она делает), и сегодня это сказалось при крутом подъеме в гору. Н. села сразу, видно, что дальше не могла, и улыбнулась виноватой улыбкой. Как мне стало жаль молодости, ее молодости… Из парижской оперы ночью мы бежали, держась за руки, к себе на rue Gassendi, 46, au pas gymnastique… это было в 1903 году… нам было вдвоем 46 лет, – Н. была, пожалуй, неутомимее. Однажды мы целой группой гуляли где-то на окраине Парижа, подошли к мосту. Крутой цементный бык спускался с большой высоты. Два небольших мальчика перелезли на быка через парапет моста и смотрели сверху на прохожих. Н. неожиданно подошла к ним по крутому и гладкому скату быка. Я обомлел. Мне казалось, что подняться невозможно. Но она шла на высоких каблуках своей гармоничной походкой, с улыбкой на лице, обращенном к мальчикам. Те с интересом ждали ее. Мы все остановились в волнении. Не глядя на нас, Н. поднялась вверх, поговорила с детьми и так же спустилась, не сделав, на вид, ни одного лишнего усилия и ни одного неверного движения… Была весна, и так же ярко светило солнце, как и сегодня, когда Н. неожиданно села в траву…

«Против этого нет сейчас никаких средств», – писал Энгельс о старости и смерти. По этой неумолимой дуге, меж рождением и могилой, располагаются все события и переживания жизни. Эта дуга и составляет жизнь. Без этой дуги не было бы не только старости, но и юности. Старость «нужна», потому что в ней опыт и мудрость. Молодость, в конце концов, потому так и прекрасна, что есть старость и смерть. Может быть, все эти мысли оттого, что TSF передает Götterdämmering[142]142
  «Сумерки богов» (нем.).


[Закрыть] Вагнера.

2 апреля [1935]

У меня снова открылся вчера болезненный период. Слабость, легкое лихорад[очное] состояние, чрезвычайный шум в ушах. Прошлый раз во время подобного состояния H[enri] M[olinier][143]143
  Анри Молинье.


[Закрыть] был у местного префекта. Тот справился обо мне и, узнав, что я болен, воскликнул с неподдельной тревогой: «Это крайне неприятно, крайне неприятно… Если он умрет здесь, мы ведь не сможем хоронить его под вымышленным именем!» У каждого своя забота!

Только что получил письмо из Парижа. Ал. Львовна Соколовская, первая жена моя, жившая в Ленинграде со внуками, сослана в Сибирь. От нее уже получена открытка за границей из Тобольска, где она находилась на пути в более далекие части Сибири. От младшего сына, Сережи, профессора[144]144
  Сергей был доцентом, а не профессором. (Примеч. авт.)


[Закрыть] в технологическом институте, прекратились письма. В последнем он писал, что вокруг него сгущаются какие-то тревожные слухи[145]145
  Выделено мною. Здесь речь идет действительно о последнем предарестном письме Сергея. В других случаях (см. ниже) и ЛД, и Наталья все время называют «последним письмом» письмо от 9.12.1934. (Примеч. автп.)


[Закрыть]. Очевидно, и его выслали из Москвы. – Не думаю, чтоб Ал. Льв[овна Соколовская] проявила за последние годы какую-либо политическую активность: и годы, и трое детей на руках[146]146
  Внуки: дети Нины – Лев и Волина (Невельсон), Саша – дочь Зины и Захара Моглина.


[Закрыть]. В «Правде» несколько недель тому назад, в статье, посвященной борьбе с «остатками» и «подонками», упоминалось – в обычной хулиганской форме – и имя А.Л., но лишь попутно, причем ей вменялось в вину вредное воздействие – 1931 г.! – на группу студентов, кажется, Лесного института. Никаких более поздних преступлений «Правда» открыть не могла. Но одно уж упоминание имени означало безошибочно, что следует ждать удара и по этой линии.

Платона Волкова, мужа покойной Зинушки, арестовали снова в ссылке и отправили далее. Севушка (внук), сынок Платона и Зины, 8-ми лет, недавно только перебрался из Вены в Париж. Он находился при матери в Берлине в последний период ее жизни. Она покончила с собой, когда Сева находился в школе. Он поселился на короткое время у старшего сына и невестки. Но им пришлось спешно покидать Германию ввиду явного приближения фашистского режима. Севушку отвезли в Вену, чтоб не было лишней ломки в языке. Там его устроили в школу наши старые друзья. После нашего переезда во Францию и начала контрреволюционных потрясений в Австрии мы решили перевезти мальчика в Париж, к старшему сыну и невестке. Но семилетнему Севушке упорно не давали визы. Долгий ряд месяцев прошел в хлопотах. Только недавно удалось перевезти его. За время в Вене Сева забыл совершенно русский и французский язык. А как прекрасно он говорил по-русски, с московским напевом, когда пятилеткой впервые приехал к нам с мамой на Принкипо! Там, в детском саду, он быстро усваивал французский и отчасти турецкий. В Берлине перешел на немецкий, в Вене стал совсем немцем, а теперь в парижской школе снова переходит на французский язык. О смерти матери он знает и время от времени справляется о «Платоше» (отце), который стал для него мифом.

Младший сын, Сережа, в противоположность старшему и отчасти из прямой оппозиции к нему, повернулся спиной к политике лет с 12-ти: занимался гимнастикой, увлекался цирком, хотел даже стать цирковым артистом, потом занялся техническими дисциплинами, много работал, стал профессором, выпустил недавно, совместно с другими инженерами, книгу о двигателях. Если его действительно выслали, то исключительно по мотивам личной мести: политических оснований не могло быть!

Для характеристики бытовых условий Москвы: Сережа рано женился, жили они с женой несколько лет в одной комнате, оставшейся им от последней нашей квартиры, после нашего выезда из Кремля[147]147
  После выезда из Кремля Троцкие жили на ул. Грановского, где Сережа продолжал находиться и после высылки ЛД в Алма-Ату. Но в 1931 г. Сережа и Леля уже жили на Большой Серпуховской. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Года полтора тому назад Сережа с женой разошелся; но за отсутствием свободной комнаты они продолжали жить вместе до последних дней. Вероятно, теперь ГПУ развело их в разные стороны… Может быть, и Лелю сослали? Это не исключено!

3 апреля [1935 г.]

Я явно недооценил непосредственный практический смысл заявления о «подонках троцкистов»; острие «акции» снова направлено на этот раз против лично близких мне людей. Когда я вчера вечером передал письмо от старшего сына из Парижа Н[аталье], она сказала: «Они его [Сергея] ни в каком случае не вышлют, они будут пытать его, чтоб добиться чего-нибудь, а затем уничтожат…»

…С какой непосредственностью и проникновенностью Н[аталья] представила Сережу в тюрьме: ему должно быть вдвойне тяжело, ибо его интересы совсем вне политики, и у него, поистине, в чужом пиру похмелье.

4 апреля [1935 г.]

Все текущие «мизерии» личной жизни отступили на второй план перед тревогой за Сережу, А.Л., детей. Вчера я сказал H.: «Теперь наша жизнь до получения последнего письма от Левы кажется почти прекрасной и безмятежной…» Н. держится мужественно, ради меня, но переживает все это несравненно глубже меня…

…Его [Сталина] чувство мести в отношении меня совершенно не удовлетворено: есть, так сказать, физические удары, но морально не достигнуто ничего: нет ни отказа от работы, ни «покаяния», ни изоляции; наоборот, взят новый исторический разбег, которого уже нельзя приостановить. Здесь источник чрезвычайных опасений для Сталина: этот дикарь боится идей, зная их взрывчатую силу и зная свою слабость перед ними. Он достаточно умен в то же время, чтобы понимать, что я и сегодня не поменялся бы с ним местами: отсюда эта психология ужаленного. Но если месть в более высокой плоскости не удалась и уже явно не удастся, то остается вознаградить себя полицейским ударом по близким мне людям. Разумеется, Сталин не остановился бы ни на минуту перед организацией покушения против меня, но он боится политических последствий: обвинение падет неизбежно на него. Удары по близким людям в России не могут дать ему необходимого «удовлетворения» и в то же время представляют серьезное политическое неудобство. Объявить, что Сережа работал «по указанию иностранных разведок»? Слишком нелепо, слишком непосредственно обнаруживается мотив личной мести, слишком сильна была бы личная компрометация Сталина.

5 апреля [1935 г.]

…Почты мы здесь не получаем. Большая почта доставляется с оказией из Парижа (раза два в месяц), совершенно спешные письма идут через посредствующий адрес и приходят с некоторым опозданием. Сейчас мы ждем вестей о Сереже, – ждет особенно H., ее внутренняя жизнь проходит в этом ожидании. Но получить достоверное известие не просто. Переписка с Сережей и в более благополучные времена была лотереей. Я не писал ему вовсе, чтоб не дать властям никакого повода придраться к нему. Только H., и притом только о личных делах. Так же отвечал и Сережа. Были долгие периоды, когда письма переставали доходить вовсе. Затем внезапно прорывалась открытка, и переписка восстанавливалась на некоторое время. После последних событий (убийство Кирова и пр.) цензура иностранной] корреспонденции должна была стать еще свирепее. Если Сережа в тюрьме, то ему, конечно, не дадут писать за границу. Если он уже в ссылке, то положение несколько более благоприятно, однако все зависит от конкретных условий. За несколько последних месяцев ссылки Раковские были совершенно изолированы от внешнего мира: ни одного письма, даже от близких родных, не доходило. Об аресте Сережи мог бы написать кто-нибудь из близких. Но кто? Не осталось, видимо, никого… А если кто и остался из дружественно настроенных, то не знает адреса.

* * *

Дождь прекратился. Мы гуляли с Н. от 16–17 ч. Тихая и сравнительно мягкая погода, небо обложено, по горам завеса тумана, запах навозного удобрения в воздухе. «Март выглядел апрелем, а теперь апрель стал мартом», – это слова H., я прохожу как-то мимо таких наблюдений, если Н. не повернет моего внимания. Ее голос ударил меня в сердце. У нее грудной голос, чуть сиплый. В страдании голос уходит еще глубже, как будто непосредственно говорит душа. Как я знаю этот голос нежности и страдания! Н. заговорила (после большого перерыва) снова о Сереже: «Чего они могут потребовать от него? Чтоб он покаялся? Но ему не в чем каяться. Чтоб он «отказался» от отца?.. В каком смысле? Но именно потому, что ему не в чем каяться, у него нет и перспективы. До каких пор его будут держать?»