Текст книги "Убийственная реклама, или Тайна работодателя"

– Я про раскадровку социалки, которую Толя утром сделал, да порвал, – сказал Артем.

– Ну, это теперь подождет, – выходя в коридор, уводя следом мужчину, протянула Людмила Геннадьевна.

«Как она услышала его голос? Я почти слов не разбирал. Странно все это. И про социалку он соврал, уверен, что он имел в виду совсем другое», – закрывая за ними дверь на ключ и вставая на колени, думал Анатолий.

Он сразу обнаружил его. Это был серебряный амулет. Достав его на свет из-под стола, положив на ладонь, парень присмотрелся к тисненым рисункам. «Звезда, руны. Такие же, как нацарапал Сергей на столе, – узнал он знаки-обереги. Надо будет узнать у него – зачем»

Анатолий убрал амулет в карман и сразу же вынул обратно, завернул в бумагу и скрепил при помощи степлера. Убрал снова. Работать он не мог. На наручных часах была половина пятого. Он потянулся выключить компьютер и вспомнил, что за весь день не включал его. Тогда Толик вышел из кабинета, запер его, прошел к аппарату для выдачи кофе. От горького обжигающего напитка по телу разлился жар. Руки перестали дрожать. Он для проверки подержал правую раскрытую ладонь на весу. Не дрожит.

Спустившись на лифте вниз, он отправился в магазин сувениров в центре Москвы. Всю дорогу думал над тем, что успел сказать Артем. Как его слова напоминают те три предупреждения, полученные им при переводе на должность дизайнера. «Мистика. Абсурд. Мистику я не отрицаю, но видеть связь в смерти близких и в работе на одну из успешнейших фирм страны – абсурд».

В лавке он купил Полине поющего деревянного человечка без лица и признаков пола. Просто деревянные ошкуренные части, соединенные друг с другом, двигающиеся, и при нажатии на едва выделяющуюся цветом маленькую кнопку кукла пела бесполым голоском: «Ляляля-ляляля-ляляля».

По дороге обратно в офис Толик зашел еще в один магазин и купил дорогие конфеты с цельным ядром бразильского ореха в шоколаде.

В офисе посмотрел на часы. Была половина шестого. Он сразу пошел к кабинке Артема, сжимая в левой руке большой палец правой, шелестя пакетом с подарками, чувствуя, как натирает ногу сквозь тонкую подкладку брюк бумажный конверт с оберегом.

Дверца в кабинет мэтра была заперта, звуков изнутри не доносилось. Анатолий прождал его до шести, но к концу рабочего дня мужчина так и не появился.

Зазвонил телефон. Полина сказала, что ждет его напротив высотки у ресторана. В последние дни она старалась его вытаскивать на различные мероприятия, понимая, что дома тягостнее переживать произошедшее. Он сказал, что сейчас спустится.

Через час позвонила мать. Отец так и не обнаружился. Конфеты с цельным ядром бразильского ореха оказались не так хороши, как их название.

5

Ночью он опять проснулся от кошмара. На этот раз за ним по узкому полутемному коридору следовали люди, издававшие бессвязные звуки. Он убегал от них, петляя и теряясь в лабиринте, напоминавшем подвальные помещения, в которых он с друзьями играл в школьные годы. Только эти ходы меж бетонных стен находились под водой. Он чувствовал это интуитивно, понимая, что бежать некуда. Ему не скрыться от преследовавших его мертвецов. Рано или поздно они загонят его в угол и там разорвут на части, а пока он прячется. Но вот перед ним стена с проступившими капельками влаги и белесым налетом плесени. Он пытается отодвинуть стену, надеясь на замаскированный проход, но преграда монолитна. Тогда он разворачивается, чтобы быстрее выбраться из тупика, и натыкается на человека, схватившего его за горло ледяными руками. Толя просыпается, сдерживая крик, понимая, что во сне его чуть не задушил собственный отец… Или Гена?

Он лежит в постели, смотрит в потолок и силится вернуться в сон. Кого он видел перед пробуждением: отца или друга? От этих попыток мурашки по спине, холод в кончиках пальцев. Он пытается согреть руки и сжимает одну в другой. Полина спит. Он снова измотал ее, пытаясь избавиться от страха.

Анатолий выбрался из-под покрывала, пахнущего ее духами, его туалетной водой, пихтовым ополаскивателем, нашел трусы около батареи на полу, надел их. Встав у окна, он прислушался к звукам в квартире: на кухне дребезжал холодильник, шагала секундная стрелка настенных часов, заложенным носом дышала женщина. Он подумал о Полине. За последние дни он привязался к ней еще сильнее, он запросто говорил, что любит. Вдруг эта легкость в признаниях свидетельствует о его безразличном отношении к ней? В школьные годы он считал, что «я тебя люблю» нельзя выдавать на-гора, словно выдохи и вдохи. С тех пор много воды утекло, но, оставаясь верным презумпции редкостности признания в любви, он говорил эти слова только очень близким женщинам и никогда не забрасывал их как приманку готовой отдаться за ласковую ложь девочке. Он не врал, чтобы переспать. Следовательно, если он часто говорит о своей любви Полине, она ему более чем близка. Даже воспоминание о ее улыбке согревает и отражается на его лице весельем, поэтому хочется всем сказать, как он ее любит. Здесь легкость признаний должна расцениваться как последствия волшебных химических реакций, происходящих в его душе при виде этой женщины, а не как просто слова, произносимые без переживаний, механически. Он ее любит и не стыдится говорить об этом стократно день за днем.

Он посмотрел на Полину, не отходя от окна. «Действительно, люблю», – подумал и отвернулся к стеклу. В ужасе отшатнулся, увидев за окном блестящие белки глаз полупрозрачного человека. Бледный образ тоже ушел в сторону. Тогда Анатолий понял, что испугался собственного отражения. Улыбка скользнула по его губам. В голове за долю секунды разыгралась трагедия, в которой он видел очередную смерть отца. Для человека, обладающего живым воображением, это было мучением. Внутри его ежесекундно могли рождаться и умирать планеты, не говоря уже о такой малости, как увидеть рождение или смерть знакомого, близкого человека. И каждый раз эти невольные фантазии заставляли сердце на секунду замирать в ужасе, сжимаясь в комочек, ноющий болью, словно пустотой наполняемый и раздираемый на части изнутри.

Анатолий не мог заснуть и не мог больше видеть эти жуткие сны наяву. Он вспомнил, что в холодильнике оставалось полбутылки чинзано. Сладкое, терпкое, тягучее, бордовое – оно могло помочь забыться. Он почти вышел из спальни, но, послушавшись непонятной природы наития, вернулся к сложенным на стуле брюкам, достал из кармана бумажный конверт с амулетом. Взяв его, поспешил на кухню.

Оберег поблескивал в слабом свете, проникающем через окно в сумрак комнаты. Анатолий сидел за столом, прикасаясь пальцами к тисненым рисункам. Молодой мужчина смотрел на знаки, и они визуально увеличивались в объеме, источая вокруг себя серебряную пыльцу. Он накрыл амулет ладонью, вспомнив слова Артема о том, что он еще может уйти из агентства, отказавшись от карьеры и денег, но не видя связи между своей работой в фирме и исчезновением отца. Толя поймет, где соединились звенья этой головоломки совсем скоро, но…

Толик перестал думать об Артеме и его словах внезапно, словно подул сильнейший ветер и унес сухие листья размышлений в недостижимую даль. В голове прояснилось. В кулаке правой руки он сжимал амулет с рунами, дарящий покой и защиту от темных сил. Сразу навалился сон, неотвратимый, как смена сезонов. Словно на место бессонной летней ночи встала освежающая, заставляющая закутаться с головой под теплое одеяло осенняя ночь.

Он вернулся в спальню. Там молодой мужчина с зажатым амулетом в руке залез под покрывало, сомкнул глаза и прижался к любимой женщине, к ее горячему телу.

Он спал без сновидений, пока будильник пропищал подъем.

6

Они ехали на работу вместе. Подходя к зданию, Толик остановился у киоска, а Полина пошла вперед. Со стороны конспирация выглядела смешно, но они продолжали делать вид, что живут порознь. Кого они хотели обмануть? Они сами не знали. Хохотали до слез над своими шпионскими играми, но неизменно каждое утро либо ехали на работу врозь, либо расставались, не доходя до высотки.

Он стоял у киоска, наблюдая, как истаивает ее фигурка в смоговой дали. Амулет лежал в надорванном бумажном конверте в нагрудном кармане шелковой рубашки. Толик понимал, что должен отдать эту вещь Артему, но делать этого ему не хотелось.

Артема снова не было на месте. Толя пошел от него к Людмиле Геннадьевне, чтобы получить задание. Она ждала его.

– Вчера мы окончательно подготовили концепцию рекламной кампании…

– А слоган? – вставил Толя.

– Артем подготовил вчера и слоган, – ответила женщина, не отрывая взгляда от монитора.

За ее спиной висела картина: зеленая лупоглазая лягушка на желтом фоне в фиолетовой раме. Понять, в каком состоянии находилась начальница, было затруднительно.

– А где он сам? – спросил Анатолий, пришедший к выводу, что сочетание зеленого, желтого и фиолетового цветов, скорее всего, свидетельствует о хорошем настроении.

– Он уехал, очень срочно! – сказала, как отрезала, Людмила Геннадьевна, бросив на дизайнера взгляд, хлесткий, как удар хлыста.

Толик перехватил его, заметив, как в долю секунды взгляд, скользнувший по нему, стал испуганным, жалким. Нижняя губа женщины дрогнула. Она осела на стул, уставилась в монитор. Он ждал, что будет дальше, ощущая легкость во всем теле. С картины бестолково смотрела лягушка.

– С тобой что-то не так? – спросила она, спустя полминуты молчания.

– В смысле? – стоя около стола, уточнил парень, не понимая, что послужило причиной такой резкой перемены настроения начальницы: из требовательной она стала просящей.

– Ты вчера был другим. Видимо, из-за случая с отцом, да?

– Да, – присаживаясь, наблюдал, как она откатилась на стуле дальше от него, к стене. – У меня отец пропал. Я думал взять отпуск из-за этого, но вчера переговорил…

– Я в курсе, – мягко перебила она. – Но сегодня отец нашелся?

– Нет. Я звонил матери. Она подала заявление в милицию, но отца еще не нашли. На этом фронте без изменений.

Толик почувствовал внутреннее тепло. Оно брало силы от сердца и растекалось во все конечности. Стоило Людмиле Геннадьевне покоситься на него, тепло превращалось в холодный безболезненный жар, а в кончиках пальцев начинала пульсировать энергия. Он понял почему…

– Не важно, – сказала женщина. – Я плохо спала и сейчас могу ляпнуть чушь. Да-да, с начальниками тоже так бывает, – сжимая в правой руке пресс-папье в виде пирамиды с фигуркой древнеегипетского бога Анубиса, знакомого Толе по урокам истории и культурологии, продолжала она. – Я, если признаться, не все подготовила. Позже я либо сама занесу тебе задание вместе со слоганом, либо направлю кого-нибудь. А сейчас уйди, мне нужно побыть одной, – попросила она, бледнея на глазах.

Женщина сжала пластмассовую пирамидку с такой силой, что побелели подушечки пальцев.

– Может, вызвать врача, – предложил Толик, поднявшись со стула и обходя стол, приближаясь к ней.

– Нет! Выйди, пожалуйста! – крикнула Людмила Геннадьевна, ударив пресс-папье по лакированному деревянному полотну.

– Ладно, – направляясь к выходу, согласился он, чувствуя, как под сердцем ослабевает холодный жар оберега, лежащего в кармане рубашки.

Толик закрыл за собой дверь. С обратной стороны о нее что-то ударилось и упало на пол. Он посмотрел вниз. Из проема вытекала вода с черными блестками. «Она швырнула мне в спину пирамидку», – понял парень, поспешив в свой кабинет.

Сидя там, он подумал: «Неужели с Артемом произошло что-то более серьезное, чем поездка в другой город? Один раз его уже били за слова, в этот раз… Почему она боится амулета? Может, мне просто кажется, что его, а на самом деле у нее климакс или предменструальный синдром? Но Артем спокойно носил эту вещь в кармане…» Откинувшись на спинку стула, Толя откатился от стола и закинул на него ноги, как делают киношные американцы. «Он носил амулет в коробочке. Это не просто так, для сохранности. Возможно, раз есть металлы, препятствующие проникновению радиации сквозь них, так и есть материал, делающий незаметным для посторонних силу оберегов. Зачем же он прятал то, что защищало его? Он же говорил, что уже не в силах пойти назад, ему нечего терять. Отче мой Небесный, – Толя посмотрел на потолок, пытаясь проникнуть сквозь него взглядом, – Отче, почему он не смог договорить, предупредить меня. Если ты слышишь, если можешь, то защити, убереги. Дай знак».

В дверь постучали. Не дожидаясь разрешения войти, в кабинку ступила женская нога, прикрытая джинсовой юбкой, начинающейся чуть выше колена.

– Толик, тебе Людмила Геннадьевна попросила передать задание, – протягивая ему пластмассовую черную папку, сказала девушка. – Что-то она сегодня не в духе.

– Зайди, пожалуйста, – убирая ноги со стола, принимая документы, попросил он.

Девчонка вошла. На миг он задержал глаза на ее полуобнаженной груди, потом спросил:

– Что она сказала, посылая тебя ко мне? Как вела себя? Не сложилось впечатление, будто я разозлил ее?

– А что, у вас с утра конфликт был? – подгибая левую ногу, упирая ступню в стену, уточнила коллега, разглядывая оклеенные макетами стены кабинета.

– Небольшой. А что, это заметно? – вертел он в руках папку.

– Чувствовалась какая-то напряженность в ее голосе, когда она просила передать тебе это, – ткнув пальцем с длинным, выкрашенным в розовый цвет ногтем в документы, сказала девушка.

– Слушай, а ты давно здесь работаешь? – спросил Толик, положив папку на стол, посмотрев в глаза коллеги.

– Не очень. Как и ты, наверное. Я больше как подай-принеси, типа испытательный срок.

– До сих пор?

– Ну и пусть. Платят же хорошо, а работы немного.

– У меня вот отец пропал без вести.

– Давно? Вот почему ты на взводе? Еще бы. У одного из парней тут тоже мать умерла, так он вообще на работе полмесяца не появлялся…

– У кого это? Почему я не знал?

– Через кабинку от тебя сидит, Иваном зовут, – ответила девушка. – Почему ты не знаешь? Ты вообще в сплетнях замечен не был. Про тебя некоторые говорят, что ты гордый, не общительный.

– Вот как? – вставая со стула, удивился Толик. Он посмотрел в упор на коллегу, запомнив, какой формы родинка на ее шее.

– Я просто занят всегда, – сказал он.

– Да я-то вижу тебе цену, – улыбнулась она. – В смысле, понятно, что ты общителен, да не для нас. Хотя в фирме все какие-то странные. Я раньше работала в книжном издательстве, так там люди нормальные, общаются, а тут пока не столкнешься нос в нос, не заговорят.

– Извини, – развел руками Толя. – Заходи поболтать как-нибудь.

– Тебе некогда, – выходя, рассмеялась она. – Забыл, что ли?

– Пока! Спасибо за документы! – поблагодарил он.

Закрыв дверь, взялся за работу, но в голове свербело желание пойти к Ивану и поговорить о том, что сказала девушка. В конце концов он отодвинул заготовки в сторону, встал из-за стола. Выключив монитор, вышел в коридор.

Соседа не было. Желая унять дрожь, появившуюся от предвкушения открытия секрета, он дошел до кабинета Артема. Проверил, что его нет. Оттуда пошел выпить кофе. Взял со сливками и корицей. Тепло амулета не чувствовалось. Он пил горячий ароматный напиток, когда в коридоре появился худой мужчина, похожий на крысу. Дойдя до Толика, он ощупал того взглядом, и из надменного его лицо стало озабоченным, осунулось.

– Хотите кофе? Я отойду, – предложил парень, ощутив легкое жаркое покалывание под сердцем.

– Нет! Нет! – обходя его, словно пламя костра, бросил мужчина, удаляясь к приемной директора.

«Он тоже испугался меня. Значит, амулет действует. Но почему девчонка не убежала? Надо зайти к Олегу Викторовичу, проверить его реакцию», – подумал дизайнер, допив кофе и смяв одноразовый стаканчик. Он швырнул его в никелированную урну, пошел к кабинету главного редактора. Навстречу ему шел щуплый паренек, знакомый по «пятиминуткам». «Это Иван! Точно, это Иван», – узнал Анатолий, и сердце в груди забилось, словно у охотничьей собаки, идущей по следу.

– Привет, Ваня! – остановил он коллегу, протягивая тому руку.

Тот остановился, оглядел его, узнал:

– Привет!

Они пожали руки, и вдруг Иван дернулся, словно бабочка, которую нашпиливают на иголку. Он шагнул назад, потом посмотрел вперед и метнулся туда, бросив:

– Я очень тороплюсь!

– Подожди, я с тобой! – поворачиваясь, следуя за ним, крикнул Толя. Под сердцем слабо жгло.

– Не надо, нам не по пути, – не поворачиваясь, отмахнулся коллега, подходя к лифту. Тот был занят. Тогда он спешно направился к лестнице.

– Что за глупости, давай поговорим, – нагоняя Ивана, настаивал Анатолий.

– Не-ког-да! Не-ког-да! – вышел он на лестницу, скрываясь за дверью.

Анатолий шагнул следом. Он успел увернуться от удара. Костлявый кулак Ивана пролетел в сантиметре от левого виска парня, присевшего и чуть наклонившегося вбок.

– Не ходи за мной! – рявкнул нападавший, занося руку.

Толик выпрямил ногу, ударив коллегу в пах. Тот взвыл, зажав руками промежность, упал на колени, запрокинув голову.

– С ума сошел, что ли. Я просто поговорить хочу, – шумно дыша, ощущая энергию в пальцах, во всем теле, сказал Толик.

– Нечего со мной говорить! Ты не такой, как мы, ты двуличен! Тебя внедрили, чтобы лишить нас всего! – иногда подвывая, говорил Иван, ползая по полу, смотря снизу вверх.

– Куда меня внедрили? – спросил Толя, отходя к приоткрывающейся со стороны коридора двери, сжимая кулаки.

– К нам тебя внедрили, чтобы разрушить все дела! – крикнул коллега, следя взглядом за кем-то, проникшим через дверной проем за спину Анатолию, заметившему движение, но не успевшему повернуться.

Его ударили по спине. Колени подогнулись. Потом Толик почувствовал, как кто-то бьет его по затылку. В глазах потемнело. Сквозь сизо-серую пелену он заметил, как Иван вскочил, выпрямился, его пальцы протянулись к нагрудному карману рубашки, рванули ткань. Амулет серебряной монетой взмыл вверх, перевернулся в воздухе и полетел вниз, в лестничный проем. Кто-то обхватил обмякшее тело Толика сзади, не дав окончательно упасть. Когда глаза дизайнера закрылись, погружая его в бездонно-темное бессознание, парня опустили на песочного цвета кафель лестничной площадки.

Когда Толик пришел в себя, то в голове гудели маленькие локомотивы, а спину холодило. Шелковая рубашка «Kenzo» была испорчена, оторван карман. Кусочек ткани лежал на кафеле, сливаясь по цветовой гамме. Амулета не было. «Он улетел вниз», – вспомнил дизайнер, сжимая голову руками.

Держась за перила, подтягиваясь, он встал с пола. Искать оберег не пошел, решив: «Бесполезно. Его Ваня уничтожил. Надо найти этого урода и потолковать».

Но поговорить с Иваном не получилось. Толя, возвращаясь к своему кабинету, встретил бегущую ему навстречу переполошенную Людмилу Геннадьевну:

– Наш сотрудник выскочил из здания прямо под колеса грузовика. Пошли, поможешь, если необходимо.

На улице толпился народ. Пробираясь сквозь толпу, Толик заметил краем глаза Полину. Он хотел подойти к ней, но ее оттеснили, она скрылась из виду. То тут, то там он натыкался на коллег. Все стремились попасть к грузовику, стоящему поперек полосы движения. Были слышны громкие голоса. Самый грубый и истеричный, видимо водитель, шумел:

– Он кинулся под колеса! Как я остановлюсь!

Толя абстрагировался от звуков. Он прорвал толпу, выйдя вперед. Из-под огромных черных колес растекалась лужа темной крови, торчала половина ноги. Вторая нога была неестественно откинута в сторону, подвернута. Толик отвернулся и пошел прочь, не обращая внимания на злобные высказывания отпихиваемых им людей.

Он поднялся к себе, пододвинул бумаги с заданием и наработками, еще раз подумал, как лучше обыграть придуманный Артемом слоган. Работу никто не отменял. До вечера он готовил раскадровку, стараясь не думать о том, что сталось бы с Иваном, не столкнись они в предобеденное время, пытаясь забыть, как густая кровь растекалась, заполняя собой трещины в асфальте.

В эту ночь он спал плохо. Полину тоже мучили кошмары. Она видела остатки погибшего под колесами, и это не отпускало ее. Под утро они задремали. Толе явился отец. Он звал его с собой в ярко-белую даль, но парень отказался, объяснив, что влюблен, обеспечен и не хочет умирать. Отец кивнул, согласившись с сыном, и пошел в добрый, молочной густоты туман.

Толик с Полиной проспали, не услышав писк будильника. Эта ночь подарила им не только плохой сон, не только намекнула дизайнеру на будущее, но и соединила их судьбы самым естественным способом, данным Богом. Правда, пара об этом еще не знала.

Глава 8
А может, происходящее просто бред сумасшедшего?

1

Они проспали, не услышав писк будильника.

Полина спешно допивала кофе со сливками. Толя сидел напротив, держа кружку из тонкого китайского фарфора, прозрачного на просвет, наполненную свежезаваренным зеленым чаем. Чай он купил два дня назад в специализированном магазине на развес, там же взял в подарок Полине сервиз. Когда она радовалась, срывая блестящую шуршащую бумагу с коробки, у него ненадолго поднялось настроение. Сейчас он вспомнил о тех минутах и улыбнулся, отпил чай и сказал:

– Я знаю, что отец умер.

Она поперхнулась, закашлялась, отставив кофе. Он решил объяснить:

– Сегодня я видел сон, в котором папа звал меня с собой в пелену. Знаешь, я много раз слышал, что такие сны – вещие. Он умер и звал меня к себе.

– Прошу тебя, очень прошу, перестань, – выставив ладони с поднятыми вверх указательными пальцами вперед, сказала Полина. – Это все из-за вчерашнего случая у высотки. Я тоже плохо спала, ты ведь знаешь. К тому же ты целую неделю накручиваешь себя.

– Но я сейчас спокоен. – Он отставил чай и взял ее правую руку. – Я успокоился, потому что неопределенности больше нет. Его не стало, а значит, не нужно больше ждать.

– Ты матери хоть не скажешь об этом сне? – спросила Полина, высвобождая руку, взяв в нее кофе.

– Нет. Это знаем только мы. Она не поверит в мой сон. Я только не знаю, как он умер. Где, как и почему? Но уверен – его больше нет на этом свете.

– Перестань, – попросила она, в глазах женщины блестели слезы. – Я не могу слушать про смерть. Я все время вспоминаю этого паренька, грузовик, визг тормозов. Я видела все, пусть и издалека, но видела. Я хочу забыть…

Ее плечи задрожали. Она согнулась пополам, положив лоб на стол. Она рыдала. Толя подошел к ней, стал гладить по волосам. Он тоже хотел плакать, но не мог себе позволить сделать это ней. «Если бы я заплакал в другой день, она бы не стала смеяться, потому что понимала бы мою боль. Она понимала бы, что мои слезы – дань доверия к ней. Но если я заплачу сейчас, то это будет слабостью, проявленною в минуту, когда от меня ждут поддержки, защиты», – подумал он, нашептывая ей на ухо ласковый бред. «Защита! Нужно заказать в ювелирной лавке серебряный оберег. Мне и ей. На всякий случай. Пусть подоплека вчерашнего поведения Людмилы, человека-крысы, Ивана надуманы мною. Пусть амулет здесь ни при чем, но мне он нужен. Глупо отрицать сверхъестественную силу, заключенную в нем».

– Ты моя красавица, хватит плакать. Ты же не виновата в случившемся, – сказал он вслух, гладя ее плечи.

– А еще вчера этот секс, – не поднимая головы, всхлипнула она.

Толя вспомнил, как быстро все произошло. Скомканно, как салфетка, использованная онанистом. Он привлек ее к себе, они поцеловались, он чуть стянул с нее трусики, освобождая путь, а потом без подготовки грубо вошел. Она зажала нижнюю губу зубами, запустила правую пятерню в светлые волосы. Он толкнул три раза, и все его тело пробили конвульсии. Потом он откинулся, вынув, словно трус-воин, убегающий с поля боя. Она закрыла глаза, прижав пальцы к лобку, плотно сжав ноги. До утра они не обменялись ни словом.

– Прости, сам не знаю, как такое вышло, – извинился он.

Он сам почувствовал себя вчера изнасилованным, хотя и делал все сам без души, походя. Ему хотелось унять жар плоти и забыться.

– Я чувствовала себя шлюхой, которой воспользовались и забыли, – сказала она, всхлипнув, – Забытая шлюха, ха-ха-ха-ха.

Она подняла голову от стола, истерично смеясь. Он опустился перед ней на одно колено. Не знал, что сказать, только поймал ее порхавшие мотыльками ладони и зажал в своих.

– Я видела фильм, кажется, «Пианистка», так там молодой любовник засунул ей в рот в кладовке, а ее вырвало, – говорила она, не смотря на него, глядя на холодильник. – Он разругался, бросил ее, сказав, что впервые кого-то тошнит от его члена. Вот урод! Бросить человека за то, что ей трудно было дышать. За то, что забыл о ней, пытаясь побыстрее удовлетворить себя. Ха-ха-ха! Бросить вот так, всю в блевотине!

Толя молчал. Голова была тяжелой и горячей. Он подогнул второе колено и теперь стоял перед ней, как перед иконой. Полина отвела взгляд от холодильника, посмотрела на любовника, слезы катились по ее щекам:

– Ты не бросишь меня? Вчерашнее не означает, что ты меня не любишь?

– Я люблю тебя, – вставая с колен, поднимая ее и прижимая к своей груди, заговорил молодой мужчина. – Я очень тебя люблю. Во вчерашнем я виноват, только я. Сам не знаю, что на меня нашло. Я хотел сделать все как полагается, с нежностью, с любовью, а вышло…

– Ты кончил…

– …Так по дурацки. Мне самому стало хуже вчера, а я виноват. Я тебя люблю, только тебя. Я хо…

– Ты кончил так быстро, не успев прервать, – вставила она, уткнувшись в его плечо, укусив кожу. Он поморщился от боли.

– Я хочу, чтобы мы были вместе всегда. Я люблю тебя, – повторил он, прижав губы к ее холодному лбу.

Он целовал ее аккуратно, едва касаясь, щекоча длинными ресницами ее ухоженную кожу, чертя кончиком языка змеящиеся линии. Она повисла на нем, успокаиваясь, ощущая, как тепло разливается по телу и увлажняется лоно. Когда его губы коснулись шеи, Полина отстранилась, сказав:

– Я и так опоздала. Скажу, что была в налоговой, но дольше задерживаться не могу.

Потом она улыбнулась и добавила:

– Я тебя тоже очень-очень сильно люблю, мой мужчина. Ты идешь на работу?

– Сейчас позвоню, совру, что диарея застала меня врасплох, а потом прошвырнусь по магазинам. Хочу купить тебе кое-что, – ответил он, радуясь, что Полина пришла в норму.

– Что именно?! – делая шаг назад, подпирая руками бока, спросила женщина.

– Вечером узнаешь.

2

Толик проводил ее до двери, позвонил Людмиле Геннадьевне. Ему показалось, что она не верит в его желудочно-кишечные проблемы, но что с того. «Почему я обязан работать над воплощением концепции, сидя в клетушке и слушая опостылевшую тяжелую музыку с перерывами на декаданс готических терзаний западных групп», – подумал он, отключаясь. Он почти научился не обращать внимания на аккомпанемент, льющийся из репродуктора весь рабочий день, но бывали моменты, когда услышанная им песня застревала в мозгу, как кобель в сучке во время вязки. Тогда Толя включал дома на кухне радио «Россия», надеясь перебить навязчивый агрессивный или скорбящий мотив услышанным рассказом, песней, хоть рекламным блоком. Он постоянно замечал, как эта музыка влияет на его творчество, на его настроение. Когда совсем было невмоготу, он прикрывал динамик книгами, заглушая звук. Несколько раз он пытался убедить начальство прекратить трансляции музыки в его кабинете, но руководство оставалось непоколебимо в святой уверенности, что, приобщая сотрудников к искусству, они только помогают им создавать. Тогда он попросил включать что-то кроме альтернативной или готической музыки, на что получил отказ и комментарий о тупости и ненужности в современном мире такого музыкального течения, как попса. «Ничего, поработаю без вашего хард-рока и панка», – рассуждал Толик, одеваясь, аккуратно отсчитывая деньги, складывая их в кошелек из натуральной кожи крокодила. Казалось, тот еще пахнет болотом, фабрикой, дорогой. О таком кошельке Толя мечтал с детства, увидев его в одном из художественных фильмов. Поэтому, не задумываясь, выложил за него круглую сумму на прошлой неделе, прогуливаясь с Полиной по магазинам. Ей он тоже купил тогда подарок – безделушку от «D&G».

Выйдя из подъезда, Толик направился к метро. Сейчас он планировал заказать амулеты и купить для Полины главный подарок, в который вложил бы не только деньги, но и душу.

Он приехал на улицу, обозначенную в путеводителе. Оставалось найти магазин. Солнце ярко светило, прогревая асфальт, бетон, землю, людей. Редкие деревья покрывались зелеными листочками, издали напоминавшими мазки на картинах импрессионистов. Навстречу попадались сбросившие пальто, шубы, повесившие в шкафы куртки женщины. У Толи в голове появилась ассоциация с лужайкой, подставившей землистый бок солнцу, топящему снежный покров. Лето умело обнажало горожанок, слушавшихся его, как искушенного любовника, опытного настолько, что только жеста или взгляда достаточно – сразу хочется снять с себя все лишнее. Молодые парочки беззастенчиво лобзались на лавочках. Мужчины шарили глазами по оголенным прелестям противоположного пола. Толик не выбивался из стаи, он шел, впитывая в себя царившее вокруг состояние вседозволенности. Одна девочка привлекла его внимание вихляющими из стороны в сторону бедрами. Если бы Полина была рядом, то он не позволил бы себе услаждать взгляд, но сейчас можно было стать обычным самцом, ценящим прелести адалисок, но хранящим верность единственной женщине.

Магазин был заметен издалека. Витрины переливались инсталляциями на тему роскоши. Сообщение о снижении цен на изделия из бриллиантов дополнялось сворованным из американской комедии призывом: «Женщины, глазируйтесь!»

Толик зашел в раскрывшиеся перед ним двери. Он спросил охранника, есть ли и как пройти в ювелирную мастерскую. Мужчина в форме указал дубинкой влево. Толя прошел мимо рядов стеллажей, блиставших драгоценными камнями, металлом.

Он объяснил мастеру, какого результата ждет от работы. Нарисовал форму изделия, рисунок для тиснения. Ему предложили сделать инкрустацию золотом, но дизайнер отказался. Он не знает всего о свойствах амулета и не рискует вносить изменения в увиденную структуру.

– Только серебро и только такая последовательность рисунков, никаких улучшений и дополнений, договорились? – сказал он, отсчитывая сумму залога.

Наученный опытом, мастер больше не настаивал.

– Как молодой человек желает, так и сделаю, – крякнул он, принимая купюры из холеных рук.

– Через сколько дней можно подойти за заказом? – убирая кошелек в карман майки из специальной выделки льна, спросил Толик.

Ювелир ответил ему, выдал чек и талончик, убрал бумагу с нарисованными знаками в ящик, пожелал счастливого дня.

Толик сложил талон с чеком в карман, пошел к стеллажам. Он долго ходил от одного к другому, пытаясь представить, какое кольцо будет лучше смотреться на красивых пальцах Полины. «Надо сразу взять комплект с серьгами», – остановился он напротив стеклянного куба, внутри которого на подушечке из черного бархата покоились украшения с прозрачно-голубыми камнями. Толя уже спрашивал их название, но забыл. Слезно-голубые кристаллы нравились ему больше, чем стеклянно-холодные бриллианты, напоминавшие камушки бижутерии. В этом наборе ему нравился современный дизайн. Вот у его матери были кольца с крупными рубинами в лапках желтого золота. Он такие украшения покупать не стал бы никогда. Возлежавшие же на бархате белые с вкраплениями желтого золота и теплыми голубыми искрами кольцо и серьги казались сошедшими со страниц последнего, еще пахнущего типографской краской журнала о достижениях ювелирного искусства. Цена подтверждала его догадки.