Текст книги "Убийственная реклама, или Тайна работодателя"

– Понятия не имею, готовлю такое в первый раз, – ответила она. – Что за передачу спешила посмотреть мама?

– О розыске людей, – сказал он, отходя от нее, присаживаясь на стул у окна. – А я не могу себя заставить смотреть такие программы.

Толик, глядя на маленького воробья, прыгающего по ветке березы, зеленевшей за стеклом, подумал: «Если у других людей происходит такое же горе, как у нас, значит, им тоже нелегко, следовательно, мы не одни. Возможно, в этом успокоение для тех, кто смотрит это шоу? Как говорила Жанна, людям хочется знать, что другим тоже плохо».

Полина не думала и не знала что сказать. Она следила, чтобы зерна не прилипли к раскаленному днищу сковороды. Вода под макароны уже закипала, поэтому она взяла спагетти, поломала их пополам, чтобы те полностью влезли в кастрюлю. Чуть позже, запустив их, женщина посолила забурлившую воду. И тут раздался крик! Полина удержала в одной руке крышку, готовую упасть вниз, на ноги, но другой рукой она задела кастрюлю, которая пошатнулась и поползла вбок, с газовой конфорки.

– Толик! Быстрее сюда! – истошно звала мама.

Он вскочил и ринулся на зов, задев Полину.

– Прости, – бросил он, выбегая из кухни в тот самый момент, когда Полина схватила пальцами горячий край кастрюли и поставила ее обратно на сине-желтый огонь.

– Черт! – выругалась она, погасила пламя под сковородой с подсолнечником и пошла в комнату, где шумела свекровь:

– Это же она! Только осунулась. Это точно она, Толь!

Полина вошла в комнату, наблюдая, как ее мужчина присаживается на корточки. В этот момент он напомнил ей ломающееся на сильном штормовом ветру дерево-сухостой, руки-ветви которого поднялись вверх, обхватывая крону-голову. Она не видела, как изменилось его лицо. Между тем его рот широко открылся и с шумом втягивал воздух, глаза округлились, кожа побледнела. Толя опустил руки, зажал пальцы правой руки в кулак левой. Его мать наклонилась ближе к экрану, с которого к миллионам зрителей обращалась рыдающая женщина в черном платке:

– Он уехал в Москву, периодически звонил, но несколько месяцев назад пропал. Я ничего о нем не знаю. А с парнем, с которым он уехал, тоже не могу связаться. Люди добрые, Господом Богом молю, помогите найти Геночку! – вытирая пот, выступивший на лбу, но не снимая траурный платок, проревела женщина.

– Это мать Гены, – прошептала Полина, прислонившись боком к косяку.

На экране появилась фотография Геннадия. Появилась всего на миг, и тут же другой человек стал обращаться с просьбой о помощи: «У меня пропала жена…»

– Толенька, как же так? Как она постарела, Толенька, – заревела свекровь, обхватив лицо, склонив голову к коленям.

– Я же сказал, что он подсел на наркотики, поэтому мы разошлись! – психанул «парень, с которым он уехал», выпрямившись, замахав руками. – Надо было ей сказать, что он наркоша?! Ты думаешь, она поверила бы?! Да она бы никогда не поверила, да и меня бы обвинила в чем угодно! Я ему не нянька!

– Толя, Толя! – подходя к нему, попыталась успокоить любимого Полина, но он отмахнулся, чуть не задев ее по лицу.

– Не травите мне душу! – сцепив пальцы в замок, произнес он и закусил нижнюю губу.

Мать плакала, иногда говоря: «Как же так? Вы ведь друзья были?» Толик сорвался с места, подошел к ней, взял пульт дистанционного управления, лежащий на диване, и выключил телевизор. Он сказал:

– Мне надо подышать, мне надо выйти подышать.

Подойдя к Полине, коснулся ее щеки, прошептав:

– Ты не волнуйся, это не приятно, но не волнуйся. Я сейчас приду, ладно?

– Может, мне пойти с тобой? – предложила Полина.

– Нет. Ты же на ужин какую-то вкуснятину готовила, – шептал он. – Я вернусь, и мы поедим. Мать к тому времени успокоится, я успокоюсь.

– Я в норме, – поднимая зареванное лицо, отозвалась женщина. – Пусть идет на воздух, Полиночка, а я тебе помогу со стряпней. Мы поступаем как эгоисты, упиваясь своими несчастьями, мы забыли, что ты носишь ребенка. Я сейчас тебе помогу, только покурю.

Она встала, прошла мимо них к выходу на балкон, закрыла за собой дверь. Через секунду они почувствовали слабый запах табака.

– Я приду, – повторил Толик, направляясь к выходу из квартиры.

– Как скоро? – ощущая пустоту в груди, спросила блондинка.

– Если хотите, то садитесь ужинать без меня, – ответил Толик, прежде чем захлопнуть дверь.

Он ушел. Полина пошла на кухню, включила огонь под сковородой с подсолнечником, попробовала спагетти, успевшие наполовину свариться. Она поперчила воду и запоздало налила туда ложку подсолнечного масла, чтобы макароны не слиплись между собой. «Он не говорил мне, что Гена наркоман. Что же он еще скрывал от меня? Конечно, в те дни мы не были близки настолько, что можно было бы сообщать такое. Я вполне могла подумать, что и Толя балуется наркотой… А вдруг? – помешивая деревянной лопаточкой семечки в сметане, рассуждала она. – Он не балуется этим. Я бы заметила. Конечно, он вел себя странно, но это было, кажется, так давно. Потом у него пропал отец, на нем висел большой проект рекламы, фирма давила на него по срокам. Он не наркоман. Нет. Не наркоман. И ему сейчас тяжело, ему стыдно за то, что он не совершал. Но он не мог ничего изменить. Или мог?»

– Мне нужно было поговорить с ней, – прервала рассуждения снохи мать Толика, войдя на кухню. Она уже переоделась в домашнее.

– С мамой Гены? – уточнила Полина, глядя на нее через плечо.

– Да, – кивнула та. – Нужно было все выложить. Хоть это и больно, но она должна была это знать. Ладно. Чем тебе помочь?

4

Словно мастерский художник разрисовал все вокруг. Толик шел по земле, разукрашенной темным капутом, переходящим в оранжевый марс, расщепляющийся на железно-окисную красно-коричневую рябь. Иногда приходилось наступать на траву, прорисованную зеленым кобальтом с переливами железной лазури. Небо, расстилавшееся над головой, было словно подсвеченный сзади холст, с нанесенными мазками виноградно-синей краски, марганцово-фиолетовой, вспышками церулеума, перьями темно-сиреневого краплака. С приближением сумерек, которые он не заметил, ловкий художник пролил на небосвод краску цвета индиго с полосами ультрамарина, а землю окрасил в темно-красную охру, траву покрыл темно-зеленым кобальтом.

Он очнулся, стоя на краю поля, огороженного со всех сторон бетонными темно-серыми с белыми вкраплениями блоками. Из них торчали, как наросты, ржаво-коричневые металлические скобы. По заросшему травой пространству пролегала теплотрасса. Трубы, завернутые в слой стекловолокна, ваты, неизвестного ему синтетического материала, словно гусеницы, слипшиеся боками жестких тел, пролегли от края до края этой заброшенной территории. Местами, запутавшись в полой сухой амброзии, шелестели на ветру пакеты от чипсов, кукурузных палочек, сухариков. Ветер подул сильнее, и одна из ненужных никому упаковок взлетела вверх, закружилась в замысловатых па, сделала переворот, умчалась прочь с его глаз.

Толик остановился рядом с лежащей на земле бетонной плитой, по поверхности которой пробежали морщины трещин, местами проросли растения, одуванчики тянулись вверх из забившейся в глубокие выбоины земли. Он осмотрелся. Он хорошо помнил это поле. С друзьями, среди которых был и Генка, они частенько наведывались сюда, устраивали пикники. В их компании был парень, его звали Сашей. Так вот он постоянно нахваливал эту, по его словам, «благословенную землю девственно первозданной красоты». Вспомнив манеру Санька разговаривать, Толик улыбнулся. Этот тип любил изъясняться витиевато. Его речь была, словно каллиграфия века Пушкина, такая же помпезная, с закорючками, штришками, галочками, вензелями. Так вот, Александр любил повторять: «Именно в это место вас принесут ноги, когда безжалостные когти ностальгии вопьются в мозг, заставляя переживать прожитые дни вновь и вновь, потому что нет лучше места для дум о высоком, чем этот забытый людьми и сбереженный Богом кусочек суши».

«Я пришел сюда не вспоминать. Я пришел, чтобы забыть, Санек», – подумал Толик и присел на плиту. В задницу впился острый осколок бетона. Толя привстал, стряхнул его, смел крошево с плиты ладонью, поцарапав кожу, присел снова.

«Сколько же сейчас времени? Надо бы позвонить Полине и сказать, что у меня все нормально», – ощупывая ремень, открывая кожух, в котором хранился телефон, думал Толик. Но сотового не было. Он забыл его, в спешке покинув дом. «Они поймут меня», – решил мужчина, глубоко вдыхая.

По небу летели птицы. Вначале он не заметил их из-за потемневшего к ночи неба. Но когда они приблизились, выделившись черными кляксами на полотне цвета индиго, он посмотрел вверх, прислушался к их крикам. «Поминальные песни», – вздохнув, подумал Толик, взяв камушек с земли. Он покатал его по раскрытой ладони указательным пальцем, отметив, что ногти отросли и их нужно подстричь.

«Если она так воспитала своего ребенка, то почему я должен страдать? Действительно! Ведь я не стал наркоманом, несмотря на весь этот мир со всеми его соблазнами, а значит, меня правильно воспитали. А его? Какое вообще мне дело до того, как кого воспитали? – размахнувшись и кинув камешек вперед, подумал Толик. – Надо успокоиться, надо взять себя в руки. Успокойся». Он глубоко вдохнул, стал медленно выпускать воздух, слушая пробуждаемый им к жизни звук. Небо чернело, словно художник замазывал светлые блики синих оттенков газовой сажей.

Толик встал, раскинул руки в разные стороны и закричал громко-громко. Вместе с криком с углекислым газом из его горла вырывалась боль. Он орал, словно пьяный, которого накрыла белая горячка. Он шумел, заглушая голос совести, обвинявшей его во всем, что произошло с Геной. Толик начал хрипеть, когда поток воздуха почти весь вышел. Внутри горла словно потерли наждачной бумагой. Он затих и услышал знакомый голос:

– Твои ноги нашли путь к месту искупления, но лучше бы ты орал в другом месте.

Сказавший это, человек положил руку на плечо Анатолия, хмыкнул, приблизив губы к его уху, и прошептал:

– Ты мне такое божественное дрючево обломил, братан.

Обернувшись, Толик улыбнулся и раскрыл объятия, словно герой фильма о войне, вернувшийся с победой домой.

– Санек! Я тебя вспоминал только что, – пробормотал он, обнимая одногруппника, стоящего перед ним с голым торсом, в джинсах, застегнутых на одну верхнюю пуговицу, с болтающемся ремнем, и выглядывающим из-за пояса кончиком возбужденного члена.

– Осторожнее, Толян, я еще не эякулировал, – вымолвил тот, отстраняясь.

– Мне подождать? – усмехнулся дизайнер, заметив, как колышется сухостой около забора.

– Обяжешь, – ответил Александр, посмотрев через плечо назад, подтянув джинсы. – А ты не торопишься?

– Иди, пока не опал! – махнул рукой Толик, улыбнувшись.

Друг из времен университета, словно кенгуру, запрыгал в сторону сухостоя, крича:

– Готовься, неизвестная планета. К тебе летит огромный корабль с миллионом пришельцев на борту. Открыть врата, принять вторжение!

– Заткнись, дурак! – донесся женский голос до Толика, повернувшегося к полю.

«Кто-то живет как кролик, а кто-то женится», – подумал он, присаживаясь на плиту.

5

– Я злилась, а потом мама дала мне валерьянки, и я заснула, – прошептала Полина, прижимаясь к нему голой спиной.

– Прости, но позвонить я не мог, телефон забыл, – ответил он, обнимая ее, взяв ладонью ее правую грудь, зажав между пальцами сосок. – Я тебе сейчас расскажу, кого встретил.

Он прижался к ней сильнее. Эта поза называется «ложка». Мужчина сзади на боку, партнерша тоже на боку к нему спиной. Им так больше всего нравилось разговаривать по ночам. Он гладил ее, покусывал в плечи сзади, целовал шею, мочки ушей трогал, и они рассуждали на разные темы.

– Я встретил друга по университету. Я в полном безмыслии забрел на пустынное поле, которое обязательно покажу тебе. В этом месте мы часто устраивали группой пикники. Его показал нам Санек. Его я там и застукал с какой-то девкой. Ты прости, но она действительно девка, потаскуха…

– Откуда ты знаешь на все сто процентов, – насторожилась женщина, повернув голову назад.

– А как можно назвать бабу, которая ждет с раздвинутыми ногами, пока ее трахарь бегает разговаривать с другом, а потом снова занимается сексом? Потаскуха она и есть!

– Они при тебе…

– Нет! Я просто стоял смотрел на поле, потом закричал. Из меня вырвалось, словно боль с криком уйти собиралась. Столько всего накопилось…

– Ты не виноват, – перебила она, повернувшись к нему лицом, прикоснувшись губами к губам, но не целуя. – Ты не виноват в том, что он выбрал такой путь. Я долго думала, пока ждала. Ты скрыл от меня правду, и ты был прав. Ты ушел оттуда и снова был прав. Они не имеют права обвинять тебя в том, что Гена выбрал такой путь.

Он взял правой рукой ее подбородок, поцеловал в губы, в шею. Она вдавила ногти в кожу на его спине…

– Я тебя люблю, – хрипло прошептал он, после того, как, конвульсивно дернувшись, кончил.

– А я тебя, я тебя сильно люблю, – убирая челку с его лба, целуя его, ответила женщина, тяжело дыша. Ее тело было мокрым от пота, соленым.

– Стоит ли после такого продолжать рассказ о встрече на поле? – откидываясь на спину, произнес Толик, правой рукой погладив низ ее живота, выдохнув.

– Давай, все равно не уснем, – отозвалась она и громко сглотнула.

– Санек пришел через несколько минут после того, как пошел, извини за выражение, дотрахать свою девчонку. Ту я даже не видел, она осталась ждать его там, они выбрались с ночевкой и с несколькими бутылками разнообразной выпивки…

– Ты пил пиво, – сказала она, прикрыв груди согнутой в локте левой рукой.

– Да, он притащил с собой. Он так смешно шел, как я тогда, – он привстал на локтях, посмотрел на нее, – Ну, когда мы сделали это с утра, перед работой! Я тогда шел как медведь вперевалку, ноги не сгибались.

Она улыбнулась. Ее волосы, разметавшиеся по подушке, серебрил лунный свет, проникавший в окно сквозь раскрытые шторы. Толя продолжил:

– Мы поговорили о том, кто и чем сейчас занимается. Я сказал, что собираюсь пожениться и что у меня будет ребенок. Я не мог сдержаться. Так хотелось ему сказать, что у меня все отлично. Тогда он спросил: «Так чего же вы, сэр, подобно оголодавшему волку, воете на не проявившуюся еще луну?» Это был удар ниже пояса. Я уже выпил и все рассказал. И о том, как ночевал у тебя, а потом Генка обманул тебя, украл деньги и телефоны…

– Стой! – она пристально посмотрела на него, привстала. – Ты хочешь сказать, что он подстроил то воровство? И ты знал об этом?

– Я догадался, когда нашел свой телефон у нас на съемной квартире, – повинился Толя, потупив взор, подумав: «Нельзя пить, нельзя!»

– Почему ты мне не сказал! – возмутилась она, отворачиваясь, перейдя на шепот: – Ты слишком много от меня скрываешь, тебе не кажется? Я скоро перестану тебе доверять, а это равноценно прекращению всех отношений между нами…

– Перестань, я очень прошу, перестань, – прикоснувшись к ее спине губами, затараторил он. – Я не хотел говорить тебе об этом, мне было стыдно. Я боялся, что ты подумаешь, что мы все такие, все приезжие. Если бы я сказал, что он наркоман, что он ворует, то в наших отношениях все могло измениться…

– Все равно не нужно было врать, – сбросив с себя его руку, сказала женщина и убрала со лба светлые локоны.

– Полиночка, прости. Это последнее, что я могу сказать по данному вопросу, – отстраняясь от нее, отозвался мужчина.

Его горячее тело отодвинулось, по ее спине пробежал холодок, а вместе с ним появилось осознание того, что он может уйти, а она останется одна и никогда не простит себе разрыва, потому что сильно полюбила, потому что у них будет ребенок. Поняв это, она повернулась к нему, схватила его голову руками, привлекла к себе, прошептав:

– Я прощу, но только не лги мне больше, очень прошу, не лги.

– Ладно, – ответил он, целуя ее в левый висок. – Я продолжу?

Она кивнула, сползла ниже, прижавшись щекой к его груди, слушая биение сердца, пытаясь угадать, сколько в нем любви к ней.

– Я все рассказал Саньку, а он ответил, что Генка всегда выглядел как последний гопник. Я психанул. Странно, да? Я должен был бы обрадоваться, ведь эти слова равноценны поддержке, это все равно что услышать: «Толян, ты поступил единственно верным образом». Но я психанул на него, сказав, что не ему судить Генку. Они в универе не ладили никогда, поэтому я так сказал. А он рассмеялся, хлопнув меня по плечу, и произнес: «Ты словно больной, которого излечили, а он требует вернуть все на круги своя, потому что не знает, как жить без болячек в будущем». Так и сказал! Еще назвал меня мазохистом, потому что я переживаю по этому поводу. У меня прямо кулаки чесались поругаться с ним, поспорить, а он парой предложений заткнул все мои страдания и возражения. Это судьба. Судьба привела меня туда, чтобы успокоить.

– Ты смешно говоришь, – ответила она. – В смысле, как-то косноязычно, словно пьяный. Сколько, говоришь, пива ты выпил?

– Началось! Не успели пожениться, а меня контролируют! – наигранно возмутился Толик, погладив ее по шее большим пальцем.

– Потому что я люблю тебя, мой славный, – обняла его Полина. – О чем вы еще говорили?

– Было уже темно, я пошел домой. Договорились встретиться завтра, в кафе.

– Я согласна, – улыбнулась она. – А теперь давай спать, что-то в сон клонит.

Они обнялись и через пять минут уже спали.

Глава 13
Что за «фу» скрывает роща?

1

Солнце сияло ярко, но привычной для этих мест духоты не было.

– В нашем деле главное уметь правильно подать продукт, – разглагольствовал Александр, жестикулируя. – Вот если я скажу: «Фу, ФУ, ФУУУ!»

– Мы подумаем, что этот «хот-дог» отвратителен, – ткнув пальцем в булочку с сосиской, вставила Лена. Она тоже постигала основы дизайна вместе с ребятами, поэтому была приглашена в кафе на небольшую встречу. Сейчас она работала в рекламном агентстве менеджером, и в ее обязанности входило вести переговоры с потенциальными клиентами, заключать контракты. Одним словом, добывать для работодателя «кислород» в виде денег.

– Фуууу! – скорчив кислую мину, махнув в ее сторону рукой, повторил Александр, одетый в черную рубашку с коротким рукавом, наполовину прикрывавшем бицепсы, в ярко-бардовый галстук, опускавшийся до такого же цвета гульфика на черно-фиолетовых джинсовых бриджах, которые сменяли белые носки и кеды в черно-белую полоску с красными шнурками.

– Ты клонишь к тому, что можешь одним слогом сделать антирекламу всему этому кафе, – сказал Толик, обведя рукой территорию, расположенную на берегу Урала, в тени высоких деревьев и небольших кустов сирени.

– Фу-фу-фу! – быстро произнес Саша, манерно взмахнув пальцами рук, вопросительно посмотрев на Полину. Женщина была одета в заканчивающееся чуть выше колен облегающее белое платье с закрытым, наподобие «водолазки», воротом, отороченным серыми, короткими перьями.

– Не знаю, – улыбнулась она, поправив волосы. – Вы хотите объяснить, как правильно подать продукт. Следовательно, ваш продукт называется «фу», и вы хотите нам доказать, что и его можно преподнести как нечто положительное, я угадала? – наблюдая, как меняется выражение лица спрашивающего: из вопросительного оно стало удивленным, затем восторженным.

– Вот! – вскочив с места, указав правой ладонью в сторону женщины, вскричал Александр, привлекая к себе внимание людей за соседними столиками. – Вот она, сила логики! Полина, вы, кажется, бухгалтер?

Она кивнула, продолжая улыбаться. Толик и Лена удивленно смотрели то на нее, то на друга. Саша между тем успокоился, вернулся на место, сказав:

– Порой нам, людям творческим, не хватает именно логики и прагматизма, чтобы осмыслить продукт, сделать его интересным для покупателя. Мы волнуемся о воплощении своего «я» в дизайне, а ведь ни заказчиков, ни потребителей мы не волнуем, им нужно разложенное по полочкам утверждение: «Надо покупать именно этот продукт, потому что ты с ним обретешь счастье!» А китайское слово «ФУ» для слуха русскоязычного человека все равно что слово «дерьмо». Но если я скажу вам, что оно обозначает, то ваше отношение к этому слогу изменится радикально…

– Ну, и как переводится твое «фу»? – не удержалась Лена, отставив бумажный одноразовый стаканчик с газированной водой в сторону.

– «ФУ», друзья мои, – это китайский символ счастья! Он продается как амулет и пользуется большим спросом во всем мире, частью которого является и Оренбург, – он наклонился к центру над столиком, поманил сделать то же самое остальных и тихо прошептал: – Напротив меня сидит девчонка, у которой на груди висит именно этот амулет. Для нее «ФУ» – это надежда обрести рай на Земле…

Он выпрямил спину, откинулся назад и закончил:

– Наша задача, как работников рекламного бизнеса, показать, что употребление тех или иных продуктов, вне зависимости от их названия, полезности, вида, является для человека, употребляющего их, равноценным обретению счастья!

– Вот тебе и «фу», – взяв стаканчик обратно, промолвила Лена, одетая в брючный летний костюм изо льна.

– Вот тебе и теория, – вздохнул Толик, подливая еще пива из стеклянной бутылки в пластиковый стакан. – Но я считаю, что «я» автора рекламы должно присутствовать в каждой работе, иначе человек теряет всякий интерес к тому, что он делает. У него остается один мотив для труда – зарабатывание денег на жизнь.

– А что в этом мотиве плохого?! – возмутилась Елена. – Я же не буду вкладывать душу в поиск клиентов… Хотя…

– Ааа! Ты задумалась! – обрадовался Толя.

– Нет ничего ужасного в этом мотиве, кроме того, что он иногда заставляет человека пахать за копейки сразу на несколько фирм, сея вокруг однообразие и узколобие, – произнес Саша, поглаживая себя по бедрам.

– То есть человек согласен работать за маленькую зарплату? – уточнила Полина, взяла свой стакан с соком и отпила через трубочку.

– Да, если выбора нет, а мотив только в зарплате, то он будет делать свою работу по шаблону, не вкладывая ничего нового, интересного, – ответил Александр. Он достал сигарету из пачки, лежавшей на столе, закурил.

– Я тебя не пойму, – протягивая левую ладонь в сторону друга, сказал Толик. – То ты говоришь, что работать надо не вкладывая свое эго, то противоречишь себе, утверждая, будто без души дизайн-проекты, а мы говорим о них, станут скучными.

– Я не противоречу сам себе! – хлопнув себя по левому колену, возмутился Саша. – Я говорю о том, что интересует заказчиков и какие будут последствия, если следовать их точным рекомендациям. Логика должна быть при разработке макета, но она не должна выходить на первый план. Я говорил про то, что художникам не всегда достает логического мышления, как, например, бухгалтерам…

– Ну, извините, – решила включиться в беседу Полина. – Получается, что мой труд бездушен и сух, как воздух в Сахаре.

– Отличное сравнение! – рукоплеская, взорвался Александр. Его коротко стриженные, торчащие к верху волоски, задрожали.

– Не увиливай от темы, – схватив его за руку, рассмеялась Лена. – Ты вечно так, заведешь в дебри и бросаешь там, как Иван Сусанин!

Толя захохотал, схватившись за живот. Вдруг скривил лицо, ойкнул:

– Мне надо отлучиться, по маленьким делам.

– Живот болит? – взволновалась Полина, посмотрев на любимого, протягивая к нему руку.

Он неопределенно мотнул головой. Саша, подперев рукой подбородок, вздохнул, выпустил струйку дыма и произнес:

– Если бы обо мне пеклись так же, то я тоже женился бы без раздумий.

2

– У тебя занимательные друзья, – держа Толика за локоть, прижимаясь щекой к его плечу, сказала Полина. – А Санек действительно балагур и болтун. Так много говорит, и ничего не понятно, если не слушать внимательно.

– Он всегда был сорокой, – согласился Толик.

Было четыре часа дня. Встреча окончилась час назад, проходила она в обеденный перерыв, потому что вечером и Лена и Саша были заняты. Полина и Толик, как отдыхающие, в свободное время решили пройтись по магазинам центра. Для начала они зашли в парфюмерный салон.

– Вы ищите духи для вас? – обратилась аккуратно одетая девушка к Полине.

– Да, мы хотим найти что-нибудь на лето, к такой вот погоде, – ответил Толик, взяв со стеклянной полки круглый пластмассовый флакон серебристо-красного цвета.

– Тогда этот аромат не подойдет, – покачала пальчиком консультант. – Он слишком горячий, терпкий. В нем превалируют имбирь, можжевельник, кардамон и белый перец. Для стоящей на улице жары это не совсем то, согласитесь, – и она улыбнулась.

– Но можно мы понюхаем, – настояла Полина, которой не очень понравилось, как эта девушка уверенно и самодовольно смотрит в глаза ее жениху.

– Конечно! – Консультант прыснула в воздух духами из шарообразного флакона и помахала в облаке ароматной влаги бумажной полоской, взятой с полки.

Пара вдохнула запах. Он оказался и впрямь резким. Если таким побрызгать в салоне автобуса или ином закрытом пространстве, подогреваемом снаружи солнечными лучами, то у присутствующих может наступить удушье или рвота. Полина кивнула, сказав:

– Я хотела бы что-нибудь легкое, с ароматом ванили.

– У нас есть несколько подобных ароматов, – улыбнулась девушка. – Пройдемте!

– А у вас настоящие духи, не версии? – спросил Толя, следуя за женщинами между витрин, заставленных парфюмом.

– От производителя, очень стойкие, поэтому и цены такие, – ответила консультант не поворачиваясь. – Вот этот аромат попробуйте, – взяв с полочки высокий флакончик с прочерченными зигзагами и стеклянными дутыми пузырьками на основании, предложила она, потом брызнула на специальную бумажную полоску. – Фрезия, лепестки розы, цитрус в первых аккордах, а вуалью идет ваниль. Надо подождать, пока пройдут первые ноты. Сердцевину аромата составляют орхидея, лотос и китайская буддлея. Чувствуете, немного медовый, сладенький запах.

– Что-то есть, – вдыхая, сказала Полина.

Она представила, как будут реагировать люди на этот парфюм. Толик решил предоставить Полине возможность самостоятельно побродить среди стеллажей, а сам пошел к отделу с мужской косметикой. Подошедшей продавщице он сказал, что не нуждается в помощи, а хочет только посмотреть кое-что. Такого объяснения оказалось достаточно, консультант в форменной синей юбке и белой блузке отошла назад к прилавку.

Толик подошел к парфюмерии американских марок, взял правой рукой флакон в виде увеличенной гильзы с позолоченным наконечником. Он открыл его и принюхался. Сквозь витавший внутри здания запах душистых вод он смог различить резкий аромат кедра, что-то напомнивший. Мужчина задумался, перелистывая страницы памяти. Он увидел лицо отца. «У него был подобный одеколон». Дешевый, советского производства, предназначенный для обработки кожи после бритья – вот какой запах имела дорогая американская туалетная вода, представляемая на рынке как средство для привлечения женщин и денег. Толик даже вспомнил страницу в мужском журнале, на которой была представлена реклама этой марки. Манерный, с запоминающейся внешностью, одетый как бизнесмен мужчина, лежа в кровати спиной к знойной, пышногрудой женщине, пересчитывал деньги, сложенные стопочками в металлическом дипломате, а на первом плане, на прикроватной тумбочке, стоял флакон в форме гильзы. Слоган гласил: «На войне как на войне». С воспоминанием об отце на него накатила волна необъяснимой тревоги, проникавшей, казалось, извне, из светлого пространства этого магазина, и превращавшейся в гнилостную жуть, доходящую до кончиков волосков, покрывавших его тело. Он даже ощутил, как мелкие капельки пота выступили на спине и шее.

– Толик! – отвлекла его Полина, стоявшая в нескольких метрах напротив него у полок с парфюмированным тальком.

– Да?! – сжимая туалетную воду в руке, спросил он.

– Я выбрала духи, – сказала она. – Оценишь?

– Конечно, – поворачиваясь, чтобы поставить флакон на место, ответил он. Потом замер, задумчиво посмотрел на подсвеченную сзади рекламу торговой марки, размещенную над стеллажом, затем повернулся к консультанту, порхающей около Полины. – Вынесите мне, пожалуйста, это!

– Ты тоже решил сделать покупку? Даже мне не показал! – поспешив к любимому, возмутилась женщина.

– Хороший выбор! – подходя к покупателю, произнесла продавец с неизменной улыбкой. Ее глазки «ощупывали» его фигуру.

– У моего отца был похожий запах, хочу иметь такой же в коллекции, – пояснил Толик, ставя упаковку на стекло.

Дамы промолчали. Все вместе прошли к полке, на которой была выставлена парфюмерия, понравившаяся Полине.

– Я отказалась от ванили в пользу белой акации, – сказала она, протягивая ему бутылек в виде бабочки с розово-белой крышечкой.

Он откупорил флакон. Его обоняние улавливало тонкий, словно нить шелкопряда, запах, вызывавший ассоциации с зимой, снегом, что вполне подходило к стоявшей снаружи жаркой погоде.

– Возьмем! – кивнул он.

– А ваша невеста обратила внимание на тальк из той же серии, посмотрите, – как бы невзначай предложила консультант, улыбаясь. Потом одернула задравшийся край синей юбки и сжала губы, освежая помаду.

– И его берем, – сказал Толик, махнув рукой, поворачиваясь лицом к Полине: – Ты ведь согласна.

Она подпрыгнула, хлопнула в ладоши, затем наклонилась, обняв его за шею. Он обвил правую руку вокруг ее талии, прижался губами к ее лбу. Продавщицы поглядывали на блондинку с плохо скрываемой завистью.

Толя расплатился, взял пакет с веревочными сине-оранжевыми ручками и нарисованными на упаковке тигровыми лилиями. Внутри лежали четыре коробочки, завернутые в тонкую целлофановую пленку. Две предназначались Полине, в третьем лежал мужской парфюм, а в четвертом подарок для мамы, производства Франции.

– Я жалею, – прижимаясь к его плечу щекой, сказала женщина, – что с нами не было Саши. Он бы убедился, что можно вкладывать душу даже в продажу косметики.

– Ты про «синюю юбку», с вытатуированной улыбкой? – уточнил Толик, проводив взглядом переливающийся на солнце отполированный, черный «Фольксваген», проехавший мимо пары по трассе.

– Да, с улыбкой она пересаливала, но ее познания меня убедили, – говорила Полина, смотря под ноги. – В любое дело можно вложить любовь, свое «я». Даже занимаясь выписыванием накладных и актов на списание материальных средств, можно…

– Быть творцом, – вставил он и рассмеялся, но, увидев, как она надула губки, изменился в лице, добавив: – Ты абсолютно права. Многим людям свойственно работать, как говорят, с душой, и бухгалтера не исключение.

– Вот именно!

3

В те самые минуты, когда Анатолий и Полина выбирали духи в дорогом салоне, в парке «Зауральная роща» двое студентов Государственного аграрного университета отошли от столика в кафе помочиться. Они прошли под сгорбленными ветками деревьев, примяли траву.

– Я с этой шмарой, Олей, отойду. Невтерпеж, – поливая светло-желтой струей толстый ствол тополя, произнес один из парней. Он был стрижен под расческу, одет в майку без рукавов, в джинсы, на левый бицепс была нанесена татуировка в виде колючей проволоки с вплетенными в нее листками, похожими на клевер.