Текст книги "Культурология. Учебное пособие для вузов"

3. Культура древних локальных цивилизаций

Суммируя то позитивное, что содержится в различных периодизациях и типологиях культуры, выработанных за последние полтора столетия, часть исследователей представляет реальные исторические этапы и формы культуры следующим образом.

1. Архаическая культура – это то, что составляет специфику определенного типа культуры на фоне последующего культурно-исторического развития.

2. Доосевая культура древних локальных цивилизаций.

3. Универсальная культура Востока и Запада в «осевое время». В аспекте такой культурно-исторической типологии культура древних локальных цивилизаций вписывается в понятие нашей темы о локальных культурах.

Путь от архаики к цивилизации – последнее, что, говоря словами Ясперса, «находится за пределами переданной нам истории». Но благодаря археологам мы сегодня знаем: в эпоху неолита происходит, постепенно расширяясь на новые территории и племена, «аграрная революция» – возникновение земледелия, а затем и скотоводства. Человек, который до этого присваивал (хотя и с помощью орудий) плоды природы, начинает производить такие продукты (например, хлеб), которые он непосредственно не имеет. Присваивающее хозяйство сменяется производящим. С этого времени впервые появляются центры постоянного человеческого существования. Это главный фундамент цивилизации. Она начинается тогда, когда все возможности, вытекающие из нового способа существования, реализованы и когда все эти новые элементы жизни связываются в систему.

Итог этой социокультурной революции – возникновение первых двух цивилизаций одновременно (на рубеже IV и III тысячелетия до н. э.) на Ближнем Востоке (Шумер) и в Северной Африке (Древний Египет), третья – в Южной Азии (индийская цивилизация) в III тысячелетии до н. э. Во II тысячелетии до н. э. возникли четвертый и пятый цивилизационные центры в Китае и в бассейне Эгейского моря.

Пока шел этот медленный процесс рождения цивилизаций, на сцену истории выступили семиты и арийцы, многое изменившие в судьбах древнейших цивилизаций (аккадская и ассирийская культуры в Двуречье, индоарииская культура в Южной Азии, ахейцы в Эгеиде, культура хеттов, начало истории еврейского народа и т. д., вплоть до окончательного оформления ближневосточного культурного региона в персидскую эпоху). В итоге к началу «осевого времени» Восточная Азия (прежде всего Китай), Южная Азия (прежде всего арийская Индия), Западная Азия и Средиземноморье, включая Эгейский мир, образуют три или четыре (если Эгеиду как колыбель европейской культуры рассматривать самостоятельно) цивилизационных центра. Во всех культурах, их представляющих, за два с половиной тысячелетия цивилизационно-исторической жизни много уникального и неповторимого, они живут в основном самобытно, локальным образом. Но есть в них всех нечто общее, что и позволяет говорить абстрактно о некоторой цивилизационной норме.

В условиях аграрного производства высокого уровня достигают ремесла, торговля и военное дело. Родовая организация уступает место семье, которая становится везде простейшей ячейкой общественной структуры. Семья принадлежит одновременно и множеству сельских общин, и государству. Зримо это выражается в возникновении городов с монументальным строительством (дворцами, храмами), письменностью, законами.

Общность языка и религии, художественной символики в литературе и искусстве, однородность социально-профессиональной структуры, организующая роль государственного аппарата придают этим обществам характер локальных цивилизаций – организмов, способных существовать самостоятельно и эффективно, сохраняя преемственность. Ни культурные контакты и взаимодействия, ни завоевания ничего не могут принципиально изменить в способах существования этих обществ, медленно, но уверенно прогрессирующих по пути реализации всех заложенных изначально возможностей. Традиционная культура локальных цивилизаций была серьезно поколеблена лишь с разрушением аграрного основания в процессе модернизации, которую принесло новое и новейшее время.

4. Замкнутость культур и современность

В истории человечества замкнутость как одна из черт локальности играла различную роль и по своей значимости была неодинаковой. Как мы видели по предыдущей главе, на ранней стадии развития культуры замкнутость была еще по преимуществу вынужденной из-за отсутствия средств оперативной коммуникации. В дальнейшем замкнутость становится сознательной и в основном играет отрицательную роль, лишая культуру такого важного фактора развития, как внешние импульсы.

Практика показывает, что замкнутость в культурах новейшего времени тормозит развитие культуры и вызывает ее отставание от мирового уровня (например, в СССР во времена «железного занавеса», в Китае времен Мао и т. п.). Распад СССР достаточно негативно отразился на национальных литературах бывшего Советского Союза. Раньше весь мир имел возможность познакомиться с творчеством таких классиков советских республик, как Ч. Айтматов, Р. Гамзатов. А сейчас национальные литературы локализованы в замкнутых пространствах своей страны, региона, и даже нам в России не слышны их голоса.

Но в то же время нельзя не отметить того факта, что замкнутость способствует сохранению самобытности культуры, прежде всего национальной, а внутренние резервы могут быть достаточно сильны, чтобы обеспечить ее прогрессивное развитие. Примером может являться русская литература XX в.

На уровне личностных культур замкнутость не играет столь отрицательной роли. Здесь она имеет две основные функции: во-первых, функцию самозащиты неустойчивых культур и, во-вторых, функцию обеспечения стабильности культур, достигших относительного комфорта, на этом остановившихся и в определенной степени действительно самодостаточных.

Характеризовать локальную культуру можно и такими понятиями, как «традиционная культура», «примитивная культура», «этнокультура», «архаическое общество», «субкультура», «контркультура», «феминистская культура» и т. п. Сами по себе эти ценности и категории могут являться объектами анализа и рассмотрения.

А такое понятие, как «квотированная культура», «культура квот», давая определение локальности как ограниченности, как наличию в обществе определенной локальной среды, творческого меньшинства, готового ответить на вызов окружающей среды, по мнению ряда исследователей, позволяет говорить и о влиянии этого явления на развитие культуры в глобальном понимании.

В. А. Колотаев дает такое определение: «Понятие «культура квот», или «квотированная культура», выводится из-за необходимости обозначить широко распространенное явление, которое выражается в стремлении индивидов получать и распределять духовные, материальные и иные ценности и социальные блага не на основе качеств личности, заслуг перед обществом, достижений и даже доблестей субъекта, а по единственному критерию, объективно не зависящему от человека, например по признаку пола, цвету кожи, этнической или классовой принадлежности и другим факторам». Колотаев говорит о глобальной цивилизации, которая представляет русла, по которым такое явление, как «квот-культура», может заявить о себе в качестве феномена культуры: «Порождение локальных культур, например граффити или музыки стиля «рэп», не является самостоятельной ценностью до тех пор, пока на нее как на культурный феномен, имеющий самостоятельное ценностное значение, не обращает внимание та самая, третируемая ныне большая культура. Хотя бы как на объект коммерческого интереса».

Подводя итог под темой локальных культур, можно отметить, что это очень емкое и неоднозначное понятие, включающее в себя большое разнообразие явлений в типологии культур, и каждое из этих явлений заслуживает особого рассмотрения.

Тема 12. Место и роль России в мировой культуре

1. Характер восточных влияний на историческую судьбу русской культуры

На протяжении более десяти веков русская культура поддерживала постоянные контакты с различными культурами Востока. Однако само огромное разнообразие Востока, сложность и историческая изменчивость культуры разных стран, повороты в характере культурных отношений между Россией и различными регионами Востока создали сложную и многообразную историю взаимодействия с этими регионами и образ Востока в сознании россиян.

С самого начала следует выделить заметное различие в отношениях, складывавшихся между Россией и азиатским Востоком, с одной стороны, а с другой – с азиатским Югом.

Уже с ранних времен существования Руси важнейшим фактором формирования ее культуры стало влияние византийской цивилизации. В первые века древнерусской государственности ее по многим формально-культурным и ценностно-ориентационным чертам можно рассматривать как «дочернюю» зону византийской культуры. Именно из Византии в IX–XIII вв. Русь черпала основные идеи и символику высокой культуры. После официального введения христианства киевским князем Владимиром не только укрепилась княжеская власть, но и повысился международный авторитет Древней Руси. На протяжении последующих веков русская культура в значительной степени была проникнута византийским духом и стилем. Византийское влияние через культуру в большей степени обнаружилось в московский период русской истории, когда сама Византия уже пала под ударами турок.

Устойчивые контакты (не всегда мирные) и взаимный торговый и культурный обмен Древней Руси со Степью привели к сильному этническому смешению славян и тюрок, что в значительной степени повлияло на глубинные основы культуры России.

На протяжении XIII–XV вв. Русь была поглощена натиском степных кочевников с Востока. Монгольская империя на 250 лет закрыла Россию от непосредственных контактов с другими цивилизациями, и русский народ в течение столь длительного времени пребывал в вынужденном соприкосновении с культурой кочевого этноса Центральной и Средней Азии.

Несмотря на то что монгольские завоеватели не могли проживать постоянно в климатических условиях России, их владычество, «бывшее в течение двух с половиной веков ужасом и бичом России, державшее ее в узах безусловного порабощения и располагавшее своенравно венцом и жизнью князей ее, владычество сие должно более или менее влиять на судьбу, на устройство, постановления, образование, нравы и язык нашего Отечества», – писал в 1832 г. академик Френ. Монгольская кочевая культура, как определяет ее историк промонгольской ориентации Эренжен Хаара-Даван, – есть «культура военная, идеал ее – царство Вселенной».

Современные исследования культур показывают, что психология и ценности кочевых племен противоположны ценностям и психологии земледельческих общин России. Земледелие вырабатывает у народов миролюбивый характер, создает материальные основания для гуманизма, смягчает нравы, т. к. в этой системе жизнеобеспечения даже слабый человек может найти применение своим силам. Земледельческий труд вырабатывает уважение и благоговение перед жизнью, в т. ч. и перед человеческой. И совершенно другими являются ценности и психология кочевника-скотовода, потребляющего дары животного мира, выпасая стада, не затрачивая больших усилий на их содержание. По существу способ жизни кочевника-скотовода присваивающий.

В таких условиях не может сформироваться миролюбивый характер, поэтому идеал для кочевника-скотовода – это выносливый, непреклонно-жесткий воин. Понимание Чингисханом высшего наслаждения на земле как нельзя лучше и многогранно характеризует культурную доминанту данного кочевого этноса: «Наслаждение и блаженство человека состоит в том, чтобы подавить возмутившегося врага, победить, вырвать его с корнем, гнать побежденных перед собой, отнять у них то, чем они владели, видеть в слезах лица тех, кто им дорог, ездить на их приятно идущих жирных конях, сжимать в объятьях их дочерей и жен…»

Завоевание монголов оказало разрушительное воздействие на экономику и культуру покоренных народов земледельческих цивилизаций. Произошли изменения и в монгольской культуре, но они были поверхностны и недолговечны, т. к. возникли в результате заимствовании, а не вырастали органично из развития самого народа. В частности, письменность была заимствована по приказу Чингисхана у уйгурского племени, на базе которой была создана «Тайная история монголов» – памятник культуры монголов XIII в.

На Руси же в это время сокращается население, грамотность резко падает, но главным для этого периода было выживание народа, сохранение этноса. Нашествие ордынцев сказалось и на нравах русского народа: чувство бессилия порождает отчаяние, унижения надламывали гордый, открытый характер русского народа. Татарское иго вырабатывало у него низкие черты характера и нравы: неискренность, изворотливость, корыстолюбие, бесчувствие к обидам, оскорблениям и унижениям, жестокость. Отечественные исследователи истории считают, что истоки русского самодержавия, неограниченной власти первых русских царей следует искать в 250-летнем воздействии на правящую элиту Руси нравов и политической культуры монгольских ханов. В результате ордынского ига произошло падение и правовой культуры Руси. Телесные наказания, унижающие человеческое достоинство, пытки, которых не знало законодательство Древней Руси, пришли к нам, по мнению ряда историков, из монгольской правовой культуры и сохранялись до последней трети XIX в. В результате ордынского ига пришло в упадок народное самоуправление в русских городах, навсегда замолкли вечевые колокола.

Следствием включенности России в кочевую империю Востока стало, по мнению ряда русских историков, формирование в ней единой административной культуры и механизма управления большими территориями из единого центра. Но вопрос о роли ордынского ига в деле объединения Руси является спорным. Если объединение Руси и «обязано» монголо-татарскому завоеванию, то лишь помимо воли и стремлений ханов. Объединением Русь во многим обязана Русской православной церкви, духовенству этого времени и собственнической хозяйственной деятельности московских князей, а также свободному труду русских земледельцев и мастерового люда, спасшихся в лесах Северо-Восточной Руси.

Уже в конце XIV в. Московское княжество, освобождаясь от ига Золотой Орды, расширяет связи с Югом, на котором все более могущественной становится Османская империя. Но история военных или дипломатических конфликтов и контактов не закрывает длительного и устойчивого культурного обмена между двумя державами. Именно через Османскую империю Россия в течение веков знакомилась с культурой мусульманского Юга. Культурный мир российской цивилизации в этот период можно сравнить со вселенной. Россия втягивалась то в одну вселенную, то в другую, примыкая то к одной, то к другой цивилизации. Московское самодержавие строилось по татарским образцам, заимствованным последними у китайцев. Духовная культура Сергия Радонежского и Нила Сорского, Рублева и Дионисия уходят своими корнями в Византию; и вместе с тем «Троица» Рублева, как показал Б. Раушенбах, строго следует всем постановлениям Седьмого Вселенского собора.

Хотя в XVIII–XIX вв. интересы как официальной России, так и просвещенных ее слоев были сконцентрированы прежде всего на Западе как на объекте подражания и геополитическом сопернике, при реализации государственной политики постоянно учитывался фактор Востока и Юга. Для другой части общества духовное притяжение Юга, точнее, исчезнувшей византийской цивилизации, пересиливало влияние европейского Запада, и чем дальше к востоку страны, тем большее значение приобретали повседневные связи с азиатскими культурами. Характер воздействия этих регионов и отношение к ним в российском обществе были неоднозначными. Выступая духовной наследницей Византии, Россия вплоть до начала XX в. питала постоянное благоговение (не всегда явно выражаемое) к своей духовной прародине. Достоевский писал: «Как соединить степную волю и византийский канон, татарский деспотизм и европейский дух свободы?» и заключал, что в России только гению удается найти «приличную» форму, а в Европе сложившаяся форма – достояние всякого коммивояжера.

К XIX в. в основном изжили себя прежние образы «неверного» (т. е. нехристианского) Юга или Степи как угрожающего начала, места обитания Орды, готовой обрушиться на русские города, вызвать разорение, увести в плен людей и принести гибель государству. В XVIII–XIX вв. кочевой Восток большей частью добровольно и мирно вошел в состав России в обмен на защиту от могущественных соседей или же от внутренних распрей. Степь, включенная в Российское государство, превратилась скорее в пространство, трудное для хозяйственного освоения, но на котором охотно селились люди, искавшие «вольной жизни».

Н. А. Бердяев писал о власти пространства над русской душой. Это необъятное пространство, подчеркивал Н. А. Бердяев, было не только внешним, материальным, но и внутренним, духовным фактором жизни. Обширные пространства Евразии во многом определили «географию русской души», и существенным проявлением этого влияния стали слабость формообразующих начал в русской культуре, отсутствие единого большого стиля и слабость срединной культуры, способствующей организации общего начала и устойчивой повседневности. Неизбежным следствием такой структуры русской духовности стала особая роль государства в регуляции не только политической и хозяйственной сфер, но и жизнедеятельности цивилизационных структур.

В русской светской культуре прежний антагонизм по отношению к исламу как главному символу нехристианской Азии сменился интересом к высоким духовным достижениям мусульманских и других азиатских народов.

В либерально-демократической части российского общества продолжала жить идея просветительской миссии России на Востоке. Смысл этой миссии состоял в том, чтобы налаживать там надлежащее правление, способствовать умиротворению, содействовать развитию промышленности, приобщать восточные народы к достижениям прогресса, рациональности, научности и свободы творчества. Осуществляя цивилизаторскую миссию, Россия оказала бы помощь другим народам и вместе с тем обрела бы и источник подъема собственного духа.

В XIX в. формируется культурная позиция, ориентирующая Россию на Восток и на противопоставление ее Западу. Перегрузка иноземными заимствованиями, шедшими исключительно из Европы, начала сказываться уже в начале XIX в., но потребовалась поистине титаническая деятельность корифеев русской культуры того периода, чтобы в обществе стали осознавать особую сущность России, ее отличие от Запада. В творчестве А. Грибоедова, А. Пушкина, Н. Гоголя, М. Салтыкова-Щедрина, несомненно, уже выявляется «русскость» России во всем разнообразии ее проявлений, но азиатское начало присутствует как все более заметное, хотя и экзотическое или же побочное явление. Восточные (а вернее, «южные») мотивы занимают большое, а подчас и основное место в творчестве российских романтиков. В романтизме раннего А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова или у А. А. Бестужева-Марлинского Восток присутствует как антитеза упорядоченному, но бездушному Западу и как арена поиска бури, воли и страстей или же роскошных наслаждении, что, впрочем, не отличалось существенно от подобного же романтического бегства европейских романтиков на Восток от своей культуры. В творчестве А. С. Пушкина, а затем и М. Ю. Лермонтова присутствуют отчетливо выраженные мотивы возвышенности собственно христианской, библейской или коранической духовности по сравнению с материалистическим духом Запада. Характерно и то, что в русской художественной культуре отчетливо выражалось признание того, что каждый народ, проживающий на просторах России, «всяк сущий в ней язык», равно как и народы других стран, достойны уважения и признания как члены единой семьи народов. Это отношение нередко сочеталось с глубоким интересом к специфике культур, образу жизни и верованиям других народов. Постепенно уходит на второй план просветительская установка на приобщение исторически отсталых народов азиатской глубинки к достижениям европейского Просвещения, и на первое место выступает именно принятие самоценности великих культур Востока.

Во второй половине XIX в. в русском общественном сознании нарастает обращение к Востоку как особому духовному пространству, культуры которого отличаются от европейской своей духовной возвышенностью, отмечены сосредоточенностью на вечных нравственных проблемах.

Общественная мысль России, начиная со славянофилов, все более обращается к Востоку, как бы параллельно с усиливающимся проникновением в азиатскую часть страны значительных групп переселенцев, торговцев и промышленников (отнюдь не только русских или славян, но и тюрок).

В самом продвижении России на Восток общественное сознание России видело не столько борьбу с мусульманством или с кочевой стихией, сколько с Западом (в первую очередь – с «коварным Альбионом»). Многие видные русские мыслители (Н. Данилевский, Ф. Достоевский, К. Леонтьев и др.) видели в Востоке (прежде всего мусульманском) соратника в борьбе против «латинства и романо-германства».

По воззрениям таких крупных русских мыслителей, как Ф. Достоевский, Н. Данилевский и К. Леонтьев, ислам, равно как индуизм и буддизм, обнаруживает бесспорное превосходство над древнегреческой языческой мифологией, т. к. указывает путь к более высокой духовности и приближает к высшей истине.

Для других крупных российских мыслителей возвышенность христианства не отменяла того, что ислам и другие восточные религии проявляли в большей степени черты, которые российские антизападники хотели видеть в своей цивилизации. Те черты, которые просвещенным сознанием клеймились как «косность», «застойность», «консерватизм», «фанатизм» и т. п., приобретали в их глазах позитивное значение как воплощение устойчивости и способности активно противостоять разлагающему влиянию Запада.

Высокую оценку и историческое оправдание мусульманство получает у Н. Данилевского за ту услугу, которую оно оказало славянству, оградив его «от поглощения романо-германством». И хотя услуга эта была оказана скорее неосознанно, благодаря ей сохранился еще один очаг разнообразия человечества.

Важной чертой Востока консервативные русские мыслители считали его устойчивость в духовном и социальном планах, стабильность, позволяющую сохранять культурные традиции. Вместе с тем единение России и Востока неизменно представлялось им как воплощение многообразия в единстве, поскольку в Российской державе обеспечивается терпимость к различным племенам, языкам и конфессиям. На уровне высокой русской культуры сформировалось глубоко уважительное отношение к исламской вере и Корану, которые наделены высшим смыслом, восходящим к «Божественному откровению». Многие русские мыслители восхищались Азией как источником всех религий, науки и философии. Христианство и ислам зачастую воспринимались как религии с единой, монотеистической, основой, хотя и разнящиеся по вторичным признакам веры. Позднее возник глубокий интерес к восточным вероучениям и мистическим течениям.

Серебряный век русской культуры во многих отношениях насыщен «светом с Востока». Ориентальные мотивы заметны в творчестве многих деятелей культуры: В. Брюсова, М. Врубеля, А. Блока, И. Стравинского, К. Бальмонта, А. Бенуа, В. Верещагина, Н. Гумилева, В. Хлебникова, Д. Мережковского и др. В этот период Восток стал поистине неисчерпаемым источником новых смыслов, чувствований и стилей жизни. К этому времени можно в полной мере отнести вывод о том, что благодаря длительному духовному взаимодействию России с Востоком ее культура в целом приобретала дополнительные сюжеты. Восток и Юг представали в ней многоликими. Они вновь стали выступать в некоторых образах как угрожающее и разрушительное начало – в художественных реминисценциях о периоде схваток с кочевой стихией, о «дикой воле», о «скифской стихии» или «грядущих гуннах». Но это был скорее образ степного и кочевого Востока, навеянный многовековым опытом общения с народами Евразийской Степи. В этом интересе к Востоку выражено стремление вырваться из неразрешимых противоречий русской духовности, обусловленной антагонизмом высоких порывов духа и повседневности тяжелого быта. Выражением этого стремления можно объяснить непреходящий успех поэзии А. Блока и Н. Гумилева, В. Брюсова и К. Бальмонта.

В этот же период значительный духовный путь в направлении Азии совершил Л. Н. Толстой, что стоило ему отлучения от церкви. Для него Восток не только мир иной духовной культуры, отличающийся устойчивостью и твердой верой, но и мир углубленного понимания подлинных нравственных ценностей. И вполне оправдан вывод о том, что одной из главных причин обостренного интереса Толстого к Востоку было неприятие им современной буржуазной культуры и цивилизации. Влияние и продукты жизнедеятельности этой цивилизации так или иначе проникали в Россию и приводили к подрыву социальных устоев и нравственных ценностей. В своих духовных поисках в раннем христианстве, в патриархальном мире крестьянства Л. Толстой видел средство противостояния подрыву нравственных ценностей, но именно на Востоке он обнаружил то огромное духовное достояние, которое, по его мнению, было необходимо России. Проповедь непротивления злу, ставшая его реакцией на силовые принципы российского самодержавия, приводила его к принятию существенного принципа духовного единения российской и восточной цивилизаций. В духовном достоянии этих цивилизаций он находил ценности, необходимые для духовного устроения России.

Поиски в духовном достоянии Востока сокровенных тайн мироздания свойственны и творчеству Н. Рериха с его попытками найти выход из духовных противоречий на путях формирования такого типа духовности, которая бы выходила за рамки локальных культур. Это сделало Рериха одной из наиболее влиятельных фигур российско-восточного синтеза.

Революционные течения в России как в собственно идеологическом плане, так и в плане художественного творчества, с самого начала представали как устремление к интернациональному единству, в котором снимались бы все локальные и специфические рамки и ограничения. И тема разбуженного к новой жизни Востока нашла отражение в творчестве многих поэтов, писателей, художников советского периода. Продолжалось обращение к теме, которая занимала еще дореволюционных русских мыслителей, – тема близости России и Востока в совместном противостоянии Западу, несущему в себе угрозу народам.

Проблема соотношения России с Западом и Востоком нашла свое синтетическое разрешение в марксизме, который пришел с Запада и превратился в мощное культурно-идеологическое оружие, направленное против того же Запада с расчетом подключить «пробужденный Восток» к единому интернациональному сообществу. Б. С. Ерасов: «Произошло глубокое «срастание» марксизма с «азиатским началом», и импортированное учение стало тотальным ответом Востока на вызов Запада, попыткой преодолеть западный дух посредством создания принципиально новой цивилизации. Таким образом, коммунизм в Советской России предстает как грандиозная попытка преодолеть те цивилизационные разрывы, в т. ч. между Западом и Востоком, которые донимали эту огромную страну на протяжении веков. Предполагалось, что широкая идеологизация общественной жизни в сочетании с массированным внедрением соцреализма в художественную культуру должны объединить народы вопреки присущим им существенным национальным, цивилизационным и конфессиональным различиям. Принципы интернационализма способствовали тому, что Восток, как зарубежный, так и внутренний, стал в значительной степени восприниматься как соучастник некоторого общего дела и как часть общего мира». Интернациональные установки, присущие советскому мировоззрению, поддерживали постоянный интенсивный интерес к жизни народов зарубежного Востока, который воспринимался в аспекте широкого движения к построению нового общества при сохранении присущей ему культурной специфики. В советский период очень многое было сделано для формирования не только наднационального единства различных народов СССР, но и культурного знакомства и сближения с народами зарубежного Востока. О размахе этой широкой культурной работы может говорить тот факт, что в период с 1920-х по 1980-е гг. в Советском Союзе было издано более ста названий книг арабских писателей общим тиражом около 30 млн. экземпляров.