Текст книги "Застенчивые кроны"

Глава 19

– Тишина на площадке!

– Ну, с Богом, ребята!

– Мотор!

Вот и началось… Хвала Господу. Первый дубль – и сразу с Дашей. Сцены без нее они будут снимать двумя неделями позже. Когда Дашка вернется домой на празднование своего юбилея. График съемок был специально скорректирован так, чтобы у нее была пара свободных дней. Герман лично утверждал корректировки. Это было условие актрисы…

Камера наезжает на героиню, она вскидывает взгляд и встречается взглядом с героем. Смятение. По сценарию, в её глазах должно появиться смятение. То чувство, которое наполняло его кишки прямо сейчас.

Герман думал о ней постоянно. Думал так часто, что иногда казалось, будто вокруг Дашки вертятся не только его мысли, но и он сам. Все, что его наполняет и делает мужчиной. Абсолютно новое ощущение, которое еще не до конца уложилось в сознании, которому он даже не нашел объяснения, но перед которым, тем не менее, смиренно склонил голову. Подчиняясь. Сдаваясь в плен.

– Снято!

– Давайте на исходные. Даша, продолжай в том же духе. Артем, тебе нужно быть немного более заинтересованным. Ты не был в этом городе пятнадцать лет…

Господи, какие у нее глаза… Ежесекундно, чем бы ни занимался, и какие бы вопросы ни решал – они преследовали его повсюду.

– Мотор!

Съемки первого эпизода не заняли много времени и прошли достаточно успешно. Если все пойдет так хорошо и дальше… если они не выбьются из графика, то съемочный процесс закончится за двенадцать недель. А значит, у него есть двенадцать недель на то, чтобы разобраться со всем происходящим. Всего двенадцать недель… Легко не будет – факт. Даша не собирается так просто сдаваться. Герман понимал это предельно ясно. Как и то, что им действительно не стоило откладывать разговор. Прояснить… Им следовало все прояснить.

Пока готовили новую сцену, над Дашей суетились стилисты. Она о чем-то переговаривалась с ребятами и пила принесенный ассистентом кофе. Герману нужно было просмотреть отснятые дубли – а он не мог отвести от нее глаз. Смеётся… Так красиво смеется… Дашка творила с ним что-то невероятное. Факт. Его лихорадило… Он был как никогда вдохновлен. Он горел… И заражал своим энтузиазмом всех вокруг. Коллективное обсуждение отснятых дублей вышло очень оживленным.

– Спасибо. Мы сегодня неплохо поработали.

Слова Германа были обращены ко всем членам съемочной группы, но смотрел он исключительно на Дашу. А она отводила взгляд. Так трогательно смущаясь…

После того, как все разошлись, Герману еще предстояло производственное совещание с операторами, а ведь как хотелось, наплевав на все, последовать вслед за Дашкой… Но, нет. Он не мог себе позволить такого. Просто не мог.

Освободился ближе к ночи. Не чувствуя ног от усталости. Съесть бы свой ужин, так уже, наверное, и ресторан закрыт…

– Герман…

Мужчина резко обернулся. Даша стояла в двух шагах от него.

– Ты чего не отдыхаешь? – удивился он.

– Не спится что-то… Вот и брожу.

В животе Германа громко заурчало. Даша растерянно хлопнула глазами:

– Ты так и не поел?

– Нет. Некогда было…

– Я и забыла, в каком бешеном темпе ты работаешь… Так нельзя.

– Иначе не умею.

– Я знаю… Забыла немного, но уже начинаю припоминать. – Дашкин голос упал практически до шепота.

– Что ж… Значит, не я один ударился в воспоминания.

Даша рассмеялась. Горько. Совсем не так, как смеялась до этого в кругу гримеров или ребят-техников:

– Да уж… Воспоминания. Столько лет пыталась забыть это все! Забыть, как страшный сон.

– Расскажешь?

– Сегодня? – Даша сглотнула, гипнотизируя его пристальным взглядом своих сумасшедших глаз.

– Этот вечер ничем не хуже любого другого. Ты ведь сама хотела поговорить… Или я тебя неправильно понял?

– Хотела… Только, знаешь, это совсем невеселый рассказ.

– Не все рассказы веселые, Даша. Не во всех фильмах есть хеппи энд…

– Хорошо… – решилась женщина после секундной заминки. – Только сначала поешь. Не могу смотреть спокойно на голодного мужчину. Это противоестественно.

– Да где ж я тебе ужин раздобуду в такое-то время?

Она знала – где. Уже через несколько минут, сидя в Дашкином номере, Герман уплетал вкуснейший пирог с мясом, из её же запасов, и пил сладкий чай. А она нервничала. Это отчетливо просматривалось в ее торопливых, дерганых движениях, отрывистых жестах и звенящей речи. Дашка даже пальцы закусила. Видимо, так и не избавившись до конца от привычки грызть ногти…

– Не суетись. Сядь…

Даша рухнула на кресло, как будто только и ждала этой команды.

– Если ты все еще хочешь поговорить – начинай сейчас, чтобы поскорее с этим покончить. Или… может быть, я должен первый начать? Обозначить свою позицию?

– Нет. – Даша покачала головой. – Сначала послушай…

Она поёжилась, обхватила себя руками, будто бы ей стало холодно, и отошла к окну. Предельно собранная. Закрытая на все замки и засовы. Непроницаемая, как банковская ячейка… Готовая ко всему.

– Хочу сразу предупредить, что не стану оправдываться за то, что было в моем прошлом, и, тем более, исповедоваться перед тобой. Это… это только мое дело. И раз ты все ещё здесь, подозреваю, что оно тебя не слишком от меня отвернуло…

Герман пожал плечами. Не отвернуло – факт. Скорее, добавило лишних вопросов.

– Ты можешь вообще ничего не объяснять. Это – твой выбор, – заметил он.

– Нет. Не могу… Не хочу, чтобы ты пострадал из-за моих ошибок. Чтобы хоть кто-нибудь пострадал!

– Тогда я тебя внимательно слушаю.

Герман достал сигареты, щелчком выбил из пачки одну, сунул в рот.

Даша облизнула губы. Сделала глубокий вдох. Яростный, жадный… Правду ведь говорят, что перед смертью не надышишься. Но почему-то этот последний глоток воздуха всегда самый необходимый…

– Ты уже знаешь, что я детдомовка. Поэтому не буду рассказывать об этом периоде своей жизни и давить на жалость. К тому, что со мной впоследствии приключилось, это не имеет никакого отношения… Так вот, Люба и Ставр забрали меня из приюта в четырнадцать. В то время я была уже взрослой барышней… Опытной! – с Дашкиных губ снова сорвался смешок, у Германа мороз шёл по коже, когда она так смеялась!

– Даш…

– Нет-нет! Это ведь самое начало… В самой лайтовой версии… Что же ты слабонервный такой, Герочка?!

Дашкино веселье и показная бравада были наигранными. Он не поверил им ни на секунду! А насмешливое «Герочка» так и вовсе пропустил мимо ушей. Загнанный в угол волк всегда кусается. Он это мог понять.

– Даш…

– Да послушай ты! Я прожила у них пару месяцев, и залетела. Хотела аборт сделать, вот только Люба не позволила. А потом родился Ян, и я, наконец, поняла, ради чего мне жить… И все было неплохо, пока я не попала на съемки.

– Даш…

– Я ужасно боялась, Герман. Так боялась! До регулярных панических атак… До бессонницы… Кажется, в то время я вообще не спала!

– Боязнь сцены?

– Нет! Что ты! Боязнь не справиться. Разочароваться и разочаровать… Я ведь считала себя полным ничтожеством, понимаешь? А тут такой шанс! И… Ты. Да-да, не смотри на меня так… Мне ты виделся каким-то божеством. Или инопланетянином… Я не знала таких мужчин, не думала, что они вообще такими бывают. Как насмешка… Ведь через меня их столько прошло… Но ты был совершенно особенным. Другим. Нереальным. Уверенным в себе и в том, что делаешь… Самодостаточным. Ужасно красивым… Я так хотела произвести на тебя впечатление…

– Ты и произвела.

– Могу себе представить…

– Я говорю на полном серьезе. Ты зацепила меня. Очень. Только, после гибели сына все отошло на второй план.

Даша вздохнула, и прикрыла глаза.

– Ладно… Это сейчас неважно. Дело в другом… Мне угрожают. Или шантажируют, не знаю, как правильнее обозначить то, что происходит…

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Герман. И что-то в его голосе заставило Дашу обратить на себя внимание. Она подняла веки и натолкнулась на цепкий пронизывающий взгляд. В нем что-то неуловимо изменилось… Присущая Герману вальяжность испарилась в мгновение ока. Он стал совершенно другим. Собранным, отстраненным, жестким…

– Даша, не молчи!

Да… Она сама затеяла этот разговор. Поэтому играть в молчанку не имело смысла. Ей просто нужно собраться, и покончить со всем одним махом. Где только силы взять? Где взять эти чертовы силы?

– Когда Керимов подсадил меня на кокаин… Он стал меня использовать в качестве шлюхи для своих дружков. Вадик продавал меня самым отъявленным извращенцам. – Дашка облизала пересохшие губы. – Ничего нового, если честно, для меня не произошло. Малолеткой я продавала себя за кусок хлеба. Так что в этом плане, можно сказать, я даже выросла – доза-то стоила гораздо больше…

Дашкин голос был непривычно тихим и каким-то надломленным. Герман смотрел на неё в упор и слушал, не перебивая. Пытался осознать сказанное, но как-то не получалось. Только злость поднялась внутри. И во рту мерзкий привкус появился… Будто он съел что-то несвежее, или болотной воды хлебнул.

– Эти, с позволения сказать, «свидания» Керимов снимал на камеру. Я не знала, что он это делал! – закричала в отчаянии, но тут же сдулась, прошептав, задыхаясь: – А если бы и знала, то все равно не смогла бы ему помешать… В общем, он меня начал шантажировать этими пленками еще тогда… Чтобы сделать послушнее.

– Почему ты мне не сказала?! – возмутился Герман, и сразу же осознал, что не имел никакого права на эту претензию. И Дашкина иронично вскинутая бровь была лишь тому подтверждением.

– Ты был Богом для меня, помнишь? Мне было ужасно стыдно…

Девочка-девочка… Как же так? Герман отвернулся, якобы в поисках спичек. А на самом деле – просто не хотел, чтобы Даша увидела, как сильно его потряс её рассказ. Как в голову ударила ярость, и жажда мщения. И болезненно дикое сожаление, что он не смог тогда её защитить. Проклятые спички нашлись в ящике стола. Гера подкурил. Втянул в себя горький дым, выдохнул носом.

– Эти пленки исчезли из моей жизни вместе с самим Керимовым. Поначалу я вообще не задумывалась об их судьбе. Было не до этого. Меня так кошмарно ломало… – плотину сдержанности прорвала крохотная прозрачная капля. Но вряд ли Дашка заметила, что начала плакать. Она торопливо продолжила свой рассказ. – Понятия не имею, на чем держалась тогда. Ведь я даже жить не хотела. У меня была ужасная депрессия и совсем неутешительный диагноз – биполярное аффективное расстройство. БАР… Может, слышал? Сейчас это модный диагноз среди творческих личностей… – снова кривая улыбка наползла на лицо. И Герману захотелось закричать: «Не надо! Не играй! Хочешь плакать – плачь. Только не играй, когда тебе так невыносимо больно. Не трать на это последние силы… Даша, Дашенька…», а Дашка, между тем, продолжала. – В общем, первые года полтора я просто пыталась выжить… Но со временем все улеглось. И так бы и продолжалось, если бы совсем недавно я не получила вот это…

Дашка прошла через комнату к тумбе, на которой стояла сумка. Пошарила внутри, и достала порядком измятую записку. Она держала её аккуратно за самый край.

– Не хочу добавлять работы криминалистам на случай, если мне в дальнейшем придётся использовать её как вещдок, – пояснила свои действия, слизывая влагу с губ.

– Когда ты это обнаружила? Где это случилось? При каких обстоятельствах? – сыпал вопросами Герман, подойдя к Дашке вплотную. Приковав к себе ее взгляд.

– В тот вечер, когда мы с тобой ужинали в ресторане Марго. Я вошла в номер – и увидела это под дверью.

– Почему ты мне сразу не рассказала?

– Потому что тогда это тебя не касалось.

– Бред…

– Нет, Герман. Тогда нас ничего не связывало. Но ты неминуемо окажешься под ударом, если между нами что-то произойдет…

Глава 20

Дашка была права, отчего ситуация еще сильнее запутывалась. Герман понимал это краем сознания. Просто не мог отрицать очевидные истины, как бы ему того не хотелось. Он слишком долго жил головой, слишком много прилагал усилий, выстраивая свое настоящее, чтобы вот так, запросто, поставить его под удар. Если пленки с компроматом на Дашку действительно существуют… Если они всплывут в разгар работы над фильмом, или, что еще хуже – перед премьерой – это погубит все. Несмотря на то, что он понятия не имел о том, что запечатлено на тех записях, Герман, тем не менее, абсолютно не сомневался в эффекте, который они произведут. Еще бы… Грязная изнанка кинематографа во всей красе. Шикарный информационный повод. Он уже видел кадры ток-шоу и гневные заголовки в прессе…

Затушив сигарету в пепельнице, он снова взглянул на Дашку. Сейчас она мало походила на ту женщину, которую он лицезрел еще пару часов назад на съемочной площадке. Она осунулась лицом, и даже как будто постарела. На ее щеках в тусклом свете гостиничного номера мерцали слезы, и Герман проклинал себя за то, что не может их осушить.… Не может, махнув на все рукой, заявить, что всё сказанное Дашкой не имеет значения. Потому что, мать его так, оно имело… И не только для него. Для почти сотни душ съёмочной группы, для Марго, которая такого удара может не пережить, для продюсеров и спонсоров, которых он лишится, если фильм провалится в прокате из-за скандала…

– Да, ладно… Не нервничай так. Я ведь все понимаю, Герман. Собственно, для этого и рассказала. Ну, чтоб меньше искушения было… Ты понимаешь.

Черт. Как же чертовски стыдно… Стыдно за свое преступное молчание. За невозможность сказать – забей, я прикрою! Он не мог произнести этих слов! Не мог… Как и не мог отказаться от Даши или предложить ей тайную связь, после всего, что о ней узнал. Этой женщине нужно было совсем другое… А не интрижка, скрытая от глаз.

– Я понимаю… И ты совершенно права в том, что нам не стоит сейчас выставлять отношения напоказ.

Даша истерично хмыкнула:

– Конечно.

– Ты не поняла… Я не хочу тебя прятать…

– Да и не получится, Гер. Я сама на это не соглашусь. Не соглашусь… Понимаешь?

– Вот и не прошу…

– Тогда, о чем ты толкуешь?

– Время… Я прошу дать мне немного времени, чтобы со всем разобраться.

– Конечно… – повторила Даша, улыбнулась, и устало осела на кровать. И, вроде бы, она согласилась. Но что-то в её ответе не давало Герману покоя. Он снова подкурил, пристально наблюдая за её бесстрастным лицом.

– В первую очередь, нужно выяснить, кто подкинул записку. Возможно, это вообще никак не связано с Керимовым. Просто очередной повернутый… Разве мало таких? Потом… Нужно узнать, куда делись записи. У меня есть кое-какие связи в органах. Может быть, что-то получится…

– Ты сам себе веришь? – равнодушно спросила Даша.

– А почему нет?

– Столько лет прошло, Герман… Столько чертовых лет…

– Тем более, пришло время покончить со всем этим дерьмом! Я приложу для этого все усилия.

– Конечно… Герман, знаешь… я так устала. Давай… давай в другой раз продолжим, а?

Герман резко выдохнул дым, бросил на Дашку еще один пристальный взгляд, прекрасно осознавая, что та не поверила ни единому его слову! Она вообще вряд ли воспринимала их всерьез. Недоверчивая. Она была такая недоверчивая! И отстраненная… Герман преодолел комнату, присел на колени прямо перед ней и, обхватив ладонями лицо, спросил:

– Не веришь мне, да?

Даша опустила веки, отгораживаясь. Прячась, будто бы за чертовой ширмой. Это было бы так легко – поверить… Ведь рядом с ним больше всего хотелось отпустить себя, рассказать о боли, что столько лет сидела внутри! Поведать обо всех своих кошмарах… Обо всех бессонных ночах. О том, как невыносимо ей было… Жить… ходить… дышать. О том, как мучительно долго себя искала, однажды потеряв в свете софитов. О том, сколько раз сжимала лезвие бритвы, и в последний момент отбрасывала его, теряя рассудок от желания все прекратить. О том, как она боялась, что пленки когда-то всплывут, и их увидит сын…

– Даша!

– Уже ничего нельзя сделать. Слишком много времени прошло… Слишком поздно!

– А мы попробуем. Кто подкинул записку, уж точно можно узнать. Ты, главное, знай, что я рядом. Мы справимся, Даша. Найдем выход. Обещаю… Просто дай мне немного времени.

Даша всхлипнула. Непонятно, почему именно сейчас. Столько держалась, а тут… не смогла. Наверное, устала быть сильной. Устала от одиночества. Захотелось хоть на мгновение прислониться к кому-то… Коснуться едва-едва! Удивительно… У нее были близкие вроде бы люди, но на самом деле – не было никого. Даже Ян… сын… ей не принадлежал. Дашка прекрасно понимала, что может в любой момент подойти, обнять его, и он никогда её не оттолкнет, сожмет в объятиях в ответ, улыбнется… Но она также знала, что уже через пару секунд наступит тот самый момент, когда они вновь разойдутся в разные стороны… Сколько она себя помнила, Дашу не покидало чувство, будто бы она наблюдает за собственной жизнью со стороны. Наблюдает, но никогда не участвует. Одинокая. Ужасно одинокая!

Даша зажмурила глаза, устраиваясь на самом краю постели. Силы её окончательно покинули. Раз – и ничего не осталось. Ей требовался перерыв и некоторое время на то, чтобы восстановить душевное равновесие. Несмотря на знойное лето, казалось, что у неё внутри засела ледяная сосулька. Может быть, только на ней Дашка еще и держалась? На хрупкой, ломкой сосульке из непролитых слез…

– Эй… Ты в порядке, Даш?

– Да. Замерзла… только… немного. Захлопнешь за собой дверь?

Замерзла? Герман ничего не понимал. В комнате даже кондиционер не работал! И адская жара, несмотря на глубокую ночь, проникала в каждую щель. Он пять раз взмок за время их разговора! Но Даша… она и правда едва не стучала зубами. Гера коснулся её ладонью. Только температуры им и не хватало для полного счастья! Но опасения мужчины не подтвердились. Дашкин лоб оказался ледяным… Впрочем, как и руки женщины.

– Так ужасно холодно…

Психосоматика. Наверное, вот что с нею произошло. Организм странным образом отреагировал на стресс, и Герман понятия не имел, чем ей можно было помочь! А она нуждалась в участии, тут и к бабке ходить не надо!

– Перекатывайся!

– К-ку-да?

– На тот край, ну же, я стащу покрывало!

Даша послушно выполнила просьбу мужчины, сжалась в комок, надеясь, что таким образом ей удастся удержать в себе как можно больше тепла. Она не понимала, что с нею происходило. И не пыталась анализировать. Ей безумно хотелось спать.

Герман вытащил из шкафа теплое одеяло и набросил его на Дашку. А потом, недолго думая, забрался к ней сам. Где-то он читал, что человеческое тепло способно согреть гораздо лучше всяких одеял.

– Ну-ка, двигайся!

Дашка потрясённо распахнула глаза, но все-таки сдвинулась еще на несколько сантиметров.

– Что ты делаешь?

– Грею тебя… Спи!

В который раз за вечер её лицо дрогнуло. Только на этот раз Дашке не удалось взять ситуацию под контроль. Её маска пошла трещинами… Рот болезненно искривился, и с губ сорвался мучительный стон… А потом она заплакала. Тихо, не имея сил даже на истерику.

Герман обнал её двумя руками, прижал лицом к груди:

– Поплачь… Поплачь, маленькая… Тебе нужно.

Час спустя, когда, окончательно вымотавшись, Даша все же уснула, Герман выбрался из кровати. Нельзя было допустить, чтобы их увидели вместе. Сплетни сейчас ни к чему… Им следует держать при себе искрящие чувства, и не отсвечивать. По крайней мере, пока не прояснится ситуация с угрозами и Керимовым. Последние годы Гера ничего о нем не слышал. Тот просто исчез из мира кино, и до этих пор Германа не волновало, что послужило тому причиной. Его не заботила судьба этой твари… Но сейчас все изменилось. Оказалось, что Вадик зашел еще дальше, чем можно было предположить. Отбитый на всю голову моральный урод.

Герман посмотрел на часы и нетерпеливо притопнул ногой. Три часа ночи – не лучшее время для звонка бабке. Та уже явно спит, и видит десятый сон. Но утром, они все равно созвонятся, потому что в друзьях у Марго были такие люди, помощь которых им явно не помешает. Она подскажет, к кому обращаться… Она поймет! А пока:

– Валер… Доброй ночи. Серебрянский беспокоит. Нам нужно срочно усилить охрану на площадке.

– В три часа ночи? – прохрипел сонный голос на том конце провода.

– Именно. К утру все должно работать в усиленном режиме.

– Какая муха…

– Моей актрисе поступают угрозы. Дело серьезное.

– Эм… Ну, это, конечно, можно организовать, но никак не к утру. Да и бюджет придется пересматривать…

– Я это улажу.

– Ну… Значит, посмотрим, что с этим можно сделать.

– Сейчас…

– Три часа ночи, мужик… – застонал Капустин.

– Валер… Дело серьезное. Я ведь уже сказал.

– Встаю, – после короткой паузы простонали на том конце провода. Видимо, в Валере, наконец, проснулись инстинкты защитника. Ну и что, что это случилось на пару минут позже, чем проснулся он сам? – Давай по угрозам… более детально.

– Сейчас сфотографирую записку. Текст тебе ничего не даст. Отпечатана на принтере. Ничего особенного.

– Одна несчастная записка, и ты меня будишь посреди ночи?

– Разве не ты мне говорил, что лучше перебдеть?

– Охрану… к актрисе приставляем?

– Скрытую. Обязательно. Пусть кто-нибудь за ней присмотрит. Пришли топтунов… Неспокойно мне что-то.

– Лады. Будут тебе топтуны. И счет, в котором много цифр, – хмыкнул Капустин.

– Лады. Пришли сегодня, прямо сейчас, кого-нибудь к семнадцатому номеру.

– Угу. Жди. Доброй ночи.

На душе стало немного спокойнее. С отставным боевым офицером Капустиным и его охранной конторой Герман сотрудничал уже не первый год. Тот был профессионалом своего дела, поэтому, многие «звезды» прибегали к услугам его агентства. «Атлант» обеспечивал охрану всевозможных кинофестивалей, концертов и прочих шоу. Например, депутатские встречи с электоратом. В общем, клиентура Капустина была достаточно разношерстной.

Телефон дробно тенькнул. Пришла sms. «Ребята на посту. Можешь уходить, Терминатор». Герман хмыкнул. Провел по взмокшему лбу. Включить бы кондиционер, но Даша только начала согреваться. Мужчина осторожно подошел к кровати, коснулся курносого носа, который наконец-то стал теплым. Чуть не рассмеялся своему жесту, потому что таким образом обычно проверяли самочувствие собак, но никак не людей. Да так и замер. От её колдовской, совершенно нереальной какой-то красоты. Сколько же она пережила? Сколько мучительных воспоминаний были скрыты за толщей обобщенных слов? Вроде, и не таила ничего. Говорила, как есть… Не пыталась казаться лучше, выплевывая слова. Не щадила. Ни его, ни себя. Но сколько всего невысказанного осталось? Того, что в душе ядовитой стрелой сидело, отравляя всё? Каждый день, каждую чертову секунду и без того быстротечной жизни? Как она вообще с этим справлялась? Какой сильной должна была быть, чтобы нести всё в себе? Не просто нести… а карабкаться с этим грузом вверх по отвесной скале куда-то на вершину жизни? К чему она стремилась, какие цели для себя поставила? И что будет, когда она их достигнет?

Капелька пота медленно стекла по скуле. Через шею и дальше вниз – во впадину под горлом. Жарко… Было так невыносимо жарко. Будто бы у адских ворот. А может, так оно и было. Во что он ввязывался? Куда приведет его эта дорожка? Ответов не было, и не могло быть. Одно Герман знал совершенно точно – он выбрал свой путь. В очередной раз проигнорировав разворачивающуюся под ногами дорогу. Свернул в никуда. Когда-то давно, когда над Герой еще довлела гениальность Андрона, а страх не соответствовать громкой дедовой фамилии скручивал внутренности в узлы, Марго дала ему бесценный совет. Именно он позволил Герману стать тем, кем он был. Бабка сказала: «Проще всего человеку идти по проторенной кем-то тропинке. Только, знаешь, что? На ней не остается следов… Они теряются в миллионах других… Но если ты хочешь оставить свой собственный яркий отпечаток присутствия… то у тебя нет иного выбора, кроме как пойти туда, где никто еще не ходил».

Сейчас Герман больше всего хотел оставить свой след в Дашкиной жизни. Да… ему не привыкать рисковать.