Текст книги "J & J. Роман"

– Зачем Олег записал мои данные?

Я ответила:

– Не знаю… наверное, ему для чего-нибудь нужно.

– Для чего?

Я хотела заверить его, что он не собирается их куда-то передавать, но Рыба оборвал меня и заявил, что мы оба мошенники. Он начал кричать, а кричал он шепотом. Крикнет неслышное слово и вращает глазами. А потом еще руками загребает, как будто хватается за воздух. Выходило тихо, но так жутко, что люди на нас оборачивались. По его словам получалось, что я «наводчица», заманила его к Олегу, тот оказал на него давление и заставил выложить о себе всю информацию. Я спросила:

– Для чего, как ты думаешь, мы проделали этот бесчестный трюк?

– Для того чтобы обворовать меня! – и тут же он сообщил мне, что недавно купил новый и очень дорогой компьютер, а замок у него плохой, и дверь слабая, к тому же, целыми днями его не бывает дома.

Я сказала:

– Спасибо за информацию.

Но Рыба юмора не понял. Он начал требовать, чтобы я пошла к Олегу и заставила его удалить все записи. (Ну как требовать… опять же загребать руками и давиться воздухом). Я сказала, что сейчас я на работе, но после рабочего дня схожу. Он не уходил. Стоял, вращал глазами, трудно дышал.

– Но ведь ты тоже знаешь адрес Олега, – сказала я, – место его работы, семейное положение, и номер телефона. У него дома также есть хороший компьютер и бытовая техника. Не мог бы и ты при случае обокрасть его?

На это Рыба ответил, что, конечно же, нет. Ведь он порядочный человек, а мы мошенники. Да, мы не совершаем преступления своими руками – мы предлагаем данные настоящим бандитам, за что имеем процент от сделки, и таким образом выходим «чистенькими». Я завлекаю по женской линии, Олег добывает информацию с помощью психологического давления, а воры делают свое дело.

Этими словами он окончательно меня разозлил. Я закричала на него, и не по-рыбьи, по-человечьи:

– Если ты считаешь, что мы мошенники, то иди к Олегу и расскажи ему всё это!!! Он сейчас дома, у него выходной. Он войдет в твое положение и удалит данные! Заодно увидишь собственными глазами, что записи стерты!

Но Рыба, кажется, еще больше испугался. Уже не помню, как я его успокоила, и как он ушел.

Так закончилась история безумной страсти.

Больше я его не видела. А недавно встретила… он очень ссутулился. Не рыба, а рачок, который пытается вжаться в панцирь спины. Ходит в затрапезе. Сделал вид, что не узнал меня и не поздоровался.

Ах Юлечка! Каких странных мужчин Вы к себе привлекаете!

Это еще не самый странный. Были истории похуже.

Неужели возможно еще хуже?

Да. Вот послушайте.

Это был парень лет двадцати-двадцати двух, не больше. Он приходил в библиотеку, его звали Дима. Он был какой-то несчастный: у него не складывалось что-то в социальном плане, вероятно, были завышенные представления о себе, которые входили в противоречия с окружающей его действительностью. Я знала немного о его семье: с детства его избивали, мать пила… Он поступил в институт, но не смог там учиться, пошел работать, но не смог вписаться в коллектив, пытался заняться бизнесом, но все выходило курам на смех. В общем, за ним тянулся целый шлейф мрачных историй. Дима ходил все время в одном и том же пиджаке весной, летом и осенью. Это был вполне симпатичный парень, высокий, стройный, но в его лице было выражение, как у несмирившегося мученика. Я сейчас объясню, что понимаю под этим. Это когда человек вроде бы и взял на себя мученический крест, взял его добровольно и несет, но в душе он поклялся отомстить богу за все. Такой вот противоречивый типаж. Я это видела; видела все его мучения, но я презирала его. И он, кажется, чувствовал. Я презирала его не за бедность, не за единственный пиджак, а сама не знаю за что. К бедности я нормально отношусь и совсем не считаю, что это повод не уважать человека.

Между нами сложились такие отношения… какая-то изощренная любезность, в наших словах, обращенных друг к другу, было столько яда! И, главное, непонятно почему. Мы слова друг с другом не сказали ни о чем личном, общались только по поводу книг. Мне кажется, он меня ненавидел.

Один раз я сидела в библиотеке одна. Он зашел, спросил какие-то книги, потом задержался, начал что-то говорить, и тут я позволила себе насмешку. Не насмешку даже, а так, легкий намек. Намек на то, что он не так умен, как хочет показаться. В ответ он окатил меня матерной бранью, грязной и непристойной. Он выглядел очень угрожающе: его лицо, поза, руки… мне стало страшно. Я вскочила со стула и попятилась от него. А он смотрел. Постоял так немного, потом ушел.

Я решила прекратить с ним всякое общение, по возможности обходиться без слов. Перестать презирать его я не могла и боялась, что какие-то слова меня выдадут.

И вот однажды, в библиотеке было много людей, а стоял уже декабрь и выпал первый снег. Он заходит – в своем неизменном пиджаке, весь дрожит от холода, лицо белое, как этот снег, а в глазах все то же решение отомстить богу за все. Наверное, у него не было пальто. А может, ему и есть было нечего, потому что он очень исхудал. Я говорю:

– Что это Вы так легко одеты?

– Какое Вам дело.

– Все-таки не по погоде.

– Вас это не касается.

– Но Вы весь дрожите.

– Я пришел в библиотеку, а не в приют, вот и ведите себя соответственно!

– Вы будете указывать, как мне себя вести?

Мне было жаль его, от всей души жаль, но я хотела ему немного отомстить за ту ругань. Было много людей, и я не боялась, что он сможет что-то мне сделать. Он был очень, очень бледный, очень несчастный и весь дрожал. Не помню, чем закончился наш разговор, но в тот раз мне удалось уколоть его. Он ушел. А потом, Жан, через несколько дней! я узнала, что он повесился.

Бог мой, Вы магнит для шизофреников! Отчего это? То этот Рыба в библиотеке, а вот теперь бедный мученик без пальто.

Мне кажется, шизофреники равномерно распределены в обществе среди нормальных людей, и почти каждому человеку хоть раз в жизни приходилось сталкиваться с ними. Вот Вы, например, наверняка имеете дело с шизофрениками. И думаю, Ваши магнетические качества здесь не при чем.

Вы презираете тех, кто Вас любит, и вместе с тем Вам жаль этих людей. Создается впечатление, будто их толкает к Вам какая-то сила. У Вас еще есть экземпляр таких мужчин?

Нет, больше таких как будто нет. Только эти двое. Но не думаю, что они любили меня. Были зациклены на себе и никого вокруг не видели. Любящие ведут себя иначе.

Юлечка, я, видимо, не так выразился. Нет сомнения, что Вы нравитесь нормальным мужчинам. Я никак не думал, что Вы нравитесь лишь шизофреникам! Я знаю Вас издали, видел лишь фото, слышал Ваш околдовывающий голос, и вот – общаюсь с Вами уже несколько месяцев.

Видите? Не считаете же вы себя шизофреником :)

Право, не знаю :)

Я перевел уже сто сорок страниц, больше половины. Юлия, мне хотелось бы снова слышать Ваш голос. Согласитесь записать что-нибудь?

Записывать мне сейчас не очень удобно. Посылаю вам небольшое видео с моим участием. Здесь я, Олег и отец Андрей – мы вместе идем в балку.

Юлечка, спасибо большое за видео! Здесь Вы кажетесь веселее, чем на фото. Прелесть! (совсем не из лести говорю). При взгляде на вашу группу у меня в голове возникла картинка: хрупкая фарфоровая вещица у семьи слонов!

Глава 5

Наверное, за одного из слонов Вы приняли отца Андрея.

Это тот живописный толстяк рядом с вами?

Да. Но он не такой уж толстяк, просто у него кость широкая. Отец Андрей – мой ровесник. У Олега как-то получается дружить с теми, кто гораздо младше него. Отношения наши немного странные. Когда мы с о. Андреем бываем вдвоем, говорить нам не о чем, общение слегка натянутое, светское. Когда он сидит вдвоем с Олегом – то же самое. Но когда мы собираемся втроем: Олег, я и он – между нами проскакивает искра.

Несколько лет назад, когда о. Андрей разошелся со своей женой, он заходил к нам почти каждый вечер, ему было скучно. Людочка, жена, забрала детей и угрожала разводом.

Он тогда не то чтобы запил, но частенько приносил с собой что-нибудь выпить: пиво, вино, а то и водку. Иногда о. Андрей приходил вместе с сыном. Но отнюдь не компания отца привлекала Стёпу, а нечто другое.

Вот он приходит со службы, с дорожной сумкой через плечо – в ней еда (еду ему приносили прихожане церкви). Сумка эта такая же огромная, как и он сам. Начинается всё очень благопристойно: сидим, Олег с о. Андреем слушают музыку, беседуют, философствуют. Я больше молчу и слушаю. Олег имеет такую манеру – в разговоре давить на собеседника. Сам он этого не замечает, но я вижу, что о. Андрею не нравится. Он открыто не выступает, но и не смиряется. Олег эту манеру в себе отрицал до тех пор, пока я его не переубедила и не привела неоспоримые доказательства его давления: те люди, с которыми мы общались еще пару-тройку лет назад, по непонятным причинам уже с нами не общаются. Никто не ходит к нам в гости и не приглашает к себе.

Разговоры идут всё больше о религии, о Библии, боге, иногда о политике. Отец Андрей с Олегом в этих вопросах антагонисты. Постепенно накал беседы начинает повышаться, водка заканчивается, и нас со Стёпой посылают за добавкой в ночной магазин – тогда он еще работал. Мы идем. Берем в супермаркете бутылку водки для них и шоколадку для себя, становимся в очередь в кассу. Шахтёры в очереди, увидев наши продукты, бросают одобрительные возгласы: «О-о-о! вот это по-нашему». Мне стыдно! Стёпе, я думаю, тоже. Чувствую, что выглядим мы в этой очереди как два беспризорника. Стёпа – дерганый подросток в капюшоне, надвинутом на лицо; я в тертых джинсах и коротенькой курточке вполне могу сойти за его подружку. Времени около часа ночи.

Дома веселье продолжается. Музыка уже звучит на всю громкость, о. Андрей порывается плясать, но еще стесняется. В конце концов не выдерживает и идет в пляс, Олег составляет ему компанию. Несмотря на свою грузную фигуру, пляшет о. Андрей довольно-таки ловко. Движения у него гармоничные, никакой разболтанности в руках и ногах, всё выверено, четко и вместе с тем плавно, – а ведь он уже пьян! Олег, конечно, ему не чета – он, скорее, изображает пародию на танец. Двигается Олег как волк, подкрадывающийся к добыче. Мягко переступая с ноги на ногу, он вдруг резко подается вперед, причем руки делают хватающие движения. Выражение лица при этом хищное, яростное. Кстати, как он показался Вам на видео?

Я получил точно такое же впечатление. У него холодный, беспощадный взгляд… Это человек опасный.

Я в их плясках участия не принимаю, только наблюдаю за ними. Стёпа сидит за компьютером, играет в игру. Но вот им надоедает, и Олег предлагает идти «на Беловодье», – так он называет наш местный ставок. Этого-то момента и ждет Стёпа.

Олег в пьяном состоянии очень хорош: открытый, добрый, радостный, – был бы он трезвый таким!

До ставка примерно километров пять, идти нужно через балку. Идем мы по узкой тропинке в таком порядке: впереди Олег, за ним о. Андрей, после я и Стёпа. Олег идет и всю дорогу рассказывает страшные истории. Его излюбленная – про девочку с синими губами, которая каждую ночь выходит из ставка, чтобы посмотреть, кто тревожит ее покой. Кого она поцелует, тот теряет разум и идет топиться. Он рассказывает ее каждый раз в разных вариациях.

Сначала это всё выглядит как шутка и игра, но постепенно мне становится страшно. Вокруг нас только деревья и кусты, а сквозь них, кажется, кто-то смотрит. По ходу своего рассказа Олег разворачивает действо: останавливается, прислушивается, начинает перешептываться с кем-то невидимым, подавать знаки руками. Я уже не знаю, кто это дышит за моей спиной – Стёпа или девочка с синими губами. И вот в самый напряженный момент о. Андрей резко поворачивается ко мне и поднимает руки вверх. На нем надета черная ряса с широкими черными рукавами, и когда он взмахивает ими, получается что-то вроде крыльев. Он произнес: «У-у-у»! – утробным голосом, будто из-под земли. Наверное, таким образом он хотел меня напугать, и это ему слишком удалось.

Я, почти теряя разум, кричу: а-а-а! Крик мой пугает Стёпу, он падает на землю и начинает колотить по ней руками и ногами и тоже истошно вопит. Отец Андрей бросается к сыну с громким возгласом – он думает, с ним что-то случилось. По пути он толкает меня, я падаю на Стёпу, Стёпа в ужасе начинает бить меня куда попало – мне больно, и я кричу. Вопль стоит на всю балку такой, что рыбаки, которые рыбачат на ставке, должны содрогнуться. Олег стоит и смотрит, как мы беснуемся.

Дальше идем уже молча. При одном только слове Олега мы со Степой начинаем кричать, чтобы он замолчал. Отец Андрей нас поддерживает, говорит виновато: «Ну хватит, Олег, не надо, видишь, они боятся».

Это было летом. Но осенью и зимой мы не прекратили наши походы. Осенью мы шли по грязи, зимой – по колено в снегу. На берегу ставка Олег с о. Андреем раздевались и прыгали в воду. Вода при этом хрустела – она уже покрылась тонкой корочкой льда. Отец Андрей, окунувшись пару раз, выскакивал, как ошпаренный поросенок, быстро одевался и закутывался в овчинный тулуп. А Олег продолжал купание. Он плавал вразмашку и требовал, чтобы я тоже окунулась. Я слышала, как ломается под ним ледок, он кричал, как тут хорошо, и что я пожалею, если не сделаю этого.

Честно говоря, я не обладаю таким мужеством, чтобы лезть в ледяную прорубь. Да какая там прорубь, я даже умываюсь теплой водой, хоть знаю, что это вредно для кожи. Но тут что-то случилось со мной, я как будто не могла его ослушаться. Я раздеваюсь – медленно! примерно в течение десяти минут, и это настоящая пытка. Не спеша сниму шубу, потом постою, подумаю, сниму свитер и т. д. А когда стала босыми ногами на снег, думала, умру. Не было у меня ощущения обжигающего холода, как описывают его моржи, якобы холод такой, что кажется, будто снег горячий. Ничего такого у меня не было. Мне было просто холодно – жутко, невыносимо, больно. Никаких бодрящих, радостных ощущений я не испытывала, наоборот – тоска, оттого что мне надо лезть в эту черную страшную воду.

Но я лезла, тоже очень медленно. Сначала по щиколотку, потом по икры, по колено… Все это время дрожу как осиновый лист, а Олег кричит, чтобы я бросилась в воду одним рывком. Нет, я так не могу – буду умирать, а рывком не брошусь.

Отец Андрей в это время на берегу уже достал припасенные бутерброды, водочку и греется.

В общем, как-то я нырнула… сама не помню как, и тут же выскочила. От холода я получила шок и не могла одеться. Не то чтобы не попадала руками в рукава, но вообще не соображала, что нужно делать. Просто стояла и дрожала, а Олегу приходилось меня одевать.

Такое происходило за зиму три раза, не понимаю, как я все это проделывала. Вспоминая сейчас, я думаю: ну ладно, они пили водку, но я-то была абсолютно трезвая! Как я могла на такое пойти? Вот уж действительно, влияние коллективного бессознательного (или чего?).

Олег с отцом Андреем продолжали трапезу на берегу, а мне приходилось бегать на пригорок и обратно, чтобы согреться. Они предлагали мне выпить водки, но я не могла, мне от одного ее запаха тошнит. Согреться у меня так и не получилось, все равно оставалась какая-то внутренняя дрожь, как я не заболела? Когда шли назад, ночь стояла ясная, звездная; Олег с о. Андреем то и дело останавливались и ложились на снег, чтобы смотреть на небо. Лежат, философствуют… Мне подстилали овчинный тулуп.

В 6 часов утра, еще не протрезвев, Олег собирался и ехал на работу! Не знаю, как он там работал… Говорит, что один раз директор увидел его в таком состоянии, но ничего не сказал. А я думаю: что ему было говорить? Директор сам закладывает за воротник будь здоров, и прямо на рабочем месте. Хотя умудряется выглядеть при этом как мужчина с обложки. Ему около 65-ти лет, перенес два инсульта, но продолжает пить.

Слава богу, это состояние перманентного пьянства не продлилось и двух лет – о. Андрей сошелся со своей женой, и визиты его прекратились. Еще немного, и Олегу пришлось бы лечить печень.

Дорогая Юлия.

В качестве друга я мог бы сказать: Зачем ты так унижаешься?! Обстановка эта совсем нездоровая! А ведь ты – молодая, умная, красивая, творческая личность. Почему ты не отказываешься идти в магазин на ночь глядя, подвергаться стыду и насмешкам шахтеров? Почему ты не скажешь: «Нет, не буду купаться в ледяной воде потому, что у тебя такая прихоть»?

Ты, наверное, нашла бы какие-нибудь убедительные возражения, как это делают все женщины, с которыми грубо обращаются, но я все-таки высылаю тебе один полезный адрес. Здесь приют для женщин, которые подвергаются домашнему насилию.

Жан, наверное, я не нашла нужных слов, чтобы описать Вам Беловодье. Я хотела рассказать забавную историю, которая ассоциируется у меня с о. Андреем, – а Вы почему-то восприняли это как историю о насилии. Олег вовсе не заставлял меня. Это, скорее, мне хотелось ощутить необыкновенные эмоции, а он мне просто помог. Ведь не приставлял же он мне пистолет к виску. То же самое и с походом в ночной магазин. Если бы я отказалась, никто ничего бы со мной не сделал – даже наоборот, они где-то ждали, что я откажусь. А насмешки шахтеров – это такие мелочи. К тому же шутят они всегда очень добродушно. Вообще к насмешкам я отношусь терпимо: людям весело, ну и слава богу.

Извините, я вмешался не в свои дела. Я обычно не занимаюсь чужими проблемами, кроме как профессионально, но я подумал, Вы могли быть в опасности. Странно, как легко я теперь прихожу в волнение относительно Вас. Должно быть это оттого, что ситуацию Вы изобразили в черном цвете.

В черном? Вот как оно видится… А мне показалось, я изобразила все в ярких, пестрых красках.

Во всяком случае, у меня не было впечатления, что Вам хотелось ощутить необыкновенные эмоции – хотя вы действительно их ощутили! Наоборот, Вы испытывались тоску, «оттого что мне надо лезть в эту страшную черную воду».

К тому же Вы написали: Олег «требовал», чтобы Вы нырнули одним прыжком. Из этого совсем не выходит, что он хотел помочь. Мне показалось, после этого Вам самой было не по себе.

Вы также написали: «Мне стыдно…» и только лишь позже добавили, что насмешки Вас совершенно не трогают. Это «стыдно» заставило меня усомниться, что в ночной магазин Вы ходили ради удовольствия. По-моему, привычка посылать других за водкой, а самому сидеть дома, слушая музыку, полна (бессознательного) презрения. Это даже не остаток прошлых веков, ведь уважение к женщинам считалось у дворян достоинством, – это остаток детства.

Итак, простите мне мое вмешательство, возможно, это был мой фантазм из-за одиночества. Я сижу дома один, целую неделю никого не вижу, кроме пациентов и кассирши в супермаркете. Иногда испытываю чувство тоски и вместе с тем свободы. Свет солнца здесь, в Крессаке, не такой, как в Лиможе. Воздух кажется чище. Тишина мне не тяжела, и возникает чувство, что я уже не узник домашних забот, как в городе. Это лишь иллюзия, конечно, но на душе становится легче.

Да бог с ним, с этим отцом Андреем. Я исписала о нем несколько страниц, а того, чего хотела, снова не сказала.

Юлия, Вы опять не сказали всего, что хотели? Я тоже нет. Любопытно, что именно Вы хотели сказать? Скажите же, Юлия. Буду ждать с нетерпением.

Жан, Вы мне снились за два месяца до нашего знакомства.

Ma chère Julia, Боже мой!

Я Вам приснился! Вот неожиданность! Не могу поверить. Расскажите! Вы же знаете, как психоаналитики любят сны. Как это может быть, что за два месяца до нашего знакомства я Вам приснился? Вам уже было известно, что Вы получите письмо… а я даже не был в курсе! Расскажите же сами, с начала и до конца, а то я воображу невесть какую чушь! Я непременно хочу знать все подробности моих ночных к Вам визитов.

Не знаю, будет ли мой сон для Вас так же прозрачен, как для меня. Но я постараюсь объяснить. Конечно, тогда я не знала, что получу письмо, и что это будет Жан Легенэк из Франции – во сне ничего такого не было. Эти связи я устанавливаю только сейчас.

Мне снилось, что я разговариваю со Штирлицем. Мы стоим в беседке, которая находится в детском саду. Сон был очень яркий, из незабывающихся. Штирлиц – это герой знаменитого советского телесериала про Великую Отечественную войну.

Мой Штирлиц во сне обладал немного неправильной русской речью, он смешно употреблял некоторые слова, не по-русски строил фразы. Чувствовалось, что русский язык для него не родной, но мне казалось это вполне естественным. Во сне он был старше меня лет примерно на тридцать, как Вы, хотя в сериале выглядит мужчиной тридцати шести-тридцати восьми лет.

А теперь аналогии. Кто такой был Штирлиц в действительности, в реальной жизни? Это разведчик, который всю жизнь прожил заграницей и служил тайным агентом в ставке фюрера. Ключевое слово – тайный.

Ставка – это сфера влияния фюрера, его дом.

Фюрер – так называют Олега, это его кличка у некоторых друзей.

У Штирлица в сериале была связная – радистка Кэт. Они передавали друг другу сообщения, работали в паре. Штирлиц старался всячески защитить ее от гестапо (насколько это было в его силах).

Радистка Кэт – так называл меня мой бывший муж за то, что я одно время носила берет, как у нее.

Любопытно. Я постараюсь осведомиться об этом Штирлице, он у нас совершенно неизвестен. Чтобы понять, как я связан с Вашим «Фюрером» (ну и кличка!).

Еще у Штирлица по сюжету была жена. Они жили очень далеко друг от друга (были далеки) и почти никогда не виделись.

Всеми этими связями можно бы было пренебречь, если бы не одно самое существенное обстоятельство: то ощущение, которое я испытываю, читая Ваши письма, абсолютно идентично тому, которое я испытывала, разговаривая со Штирлицем. Конечно, под словом ощущение я не могу Вам описать ничего конкретного, но для меня это самый верный показатель, что персонаж из сна и персонаж моей переписки – одно и то же лицо.

Да, параллель ясна. Разведчик, как и психоаналитик, имеет дело с тайнами – с вещами, которые надо скрывать даже от самых близких людей.

Жан, скажите, Вам никогда не мешает внутренний психоаналитик? Я имею в виду, не хотелось ли Вам иногда побыть без него? Бросить на время анализировать и полностью отдаться моменту?

Я не знаю, что Вы вкладываете в понятие «отдаться моменту». Да, психоанализ у меня является второй натурой, двадцатилетний опыт дает себя знать. Внимание почти постоянно настороже.

Нет, я не всегда анализирую происходящее со мной. Иногда бываю обычным мужчиной, да… но тогда боюсь стать таким, как те мужчины, которых Вы презираете.

Я редко помню свои сны. Может быть оттого, что снов пациентов достаточно. Но время от времени застываю днем, на середине перевода, особенно, после того как прочел Ваше письмо; можно сказать, что сны мне видятся наяву. Технически это называется «фантазмы». В своих фантазмах чаще всего я вижу Вас. Это картинки, образы – не происходит ничего, сценария нет. Иногда это как быстрый фильм, не дольше нескольких минут, даже секунд, как например, встреча в аэропорту: я только что прилетел в аэропорт, и Вы приехали меня встречать. Стоите в толпе, в руке у Вас дощечка с надписью. Потом разные варианты… о которых пока не буду распространяться. Эти мгновения очень приятные, их невозможно забыть. И порой у меня в голове мелькают безумные мысли…

Это ли называется «отдаться моменту»?

Да, это.

Некоторые Ваши фантазии, Жан, не так уж фантастичны. Например, что мешает Вам прилететь в Донецкий аэропорт, где я бы Вас встретила? Правда, развлечений у нас никаких почти нет, мы ведем жизнь тихую, ничем не примечательную, но иногда ведь не в развлечениях дело. На мой взгляд, фантазии часто бывают сильней и ярче, чем действительность, а зачастую и совсем не соответствуют ей. Так что, если не боитесь разочароваться, приезжайте.

Да, конечно, приеду! При первой возможности, как только смогу собрать нужные для поездки деньги. Это мне и мешает! Не знаю, сколько на это понадобиться времени. Сейчас не по средствам. Мне дела нет до развлечений, только бы видеть Вас.

А пока расскажу Вам продолжение своего фантазма, можно? Узнав Вас по дощечке в руке, я опустил чемоданчик на землю, раскрыл объятия, и Вы бросились ко мне, как бывает в кино! Я оторвал Вас от земли – долгожданную, удивительно лёгкую, хрупкую – и плотно прижал к себе. В эту минуту окружающая толпа словно исчезла, и мы остались одни…

Какие интересные фантазии.

Жан, а зачем Вам много денег? Ведь билет туда и обратно стоит в пределах двухсот-трехсот евро. Это за перелет Париж-Донецк с пересадкой в Киеве. А если лететь через Мюнхен или Варшаву, то по акции можно купить за 99 евро.

Может быть, Вы думаете, что здесь много денег потратите? Так я Вам сразу скажу, что пойти у нас некуда, нет даже кафе. Мы Вас будем кормить, поить и если что-то нужно будет из мелких расходов, купим. Впрочем, я может быть, не совсем представляю Ваши цели.

Только сейчас у нас холодно, грязно. А летом будет хорошо, да и осенью тоже. Мы привыкли много ходить пешком. Скоро появится черешня, вишня, шелковица, за ней абрикоса. Все это мы срываем по дороге и едим. Есть еще малина и ежевика. Мы идем по дачному поселку, но мы не воруем! а срываем только то, что растет в стороне, там очень много всякого. Дачный поселок – это целые улицы брошенных дач, на которых когда-то были высажены фруктовые и ягодные деревья, орехи. А шелковица и абрикоса у нас растут сами по себе. Осенью будут груши и яблоки, виноград. Мы, конечно, покупаем всё это и на базаре, но с дерева вкусней. Да зачем я рассказываю, приедете – увидите сами. Как вы относитесь к пешим прогулкам? Для нас, например, десять километров – это нормальное расстояние, чтобы прогуляться. Это по проселочным дорогам, не по асфальту.

Дорогая Юлия! Я не могу отсутствовать очень долго, скажем, дней восемь максимум. Мои пациенты скучали бы. А все равно, надоем Вам еще до истечения этого срока! Я мог бы поехать летом, когда пациенты уезжают в отпуск один за другим, но предпочитаю начало осени. Жена со своей дочерью планируют в это время ехать в Египет на неделю, осматривать храмы в долине Нила. Я мог бы спланировать отпуск и для себя. Вот уже восемь лет я выплачиваю кредит за этот дом, ничего себе не позволяю, даже новой одежды. Только вот… вдруг жена захочет ехать вместе со мной, что тогда делать?

Я не в курсе цен, но если Вы знаете, какие компании предлагают дешевые билеты, я Вам доверяю. А также не хочу быть у вас на иждивении; помню, что средства ваши скромные. И даже если в округе нет кафе, все же есть что-нибудь интересное? кроме Каменных Могил, которые слишком далеко… если идти пешком. Нет, я не страстный ходок. Десять километров, да… но карабкаться часами по грунтовым дорогам мне не по силам.

Нет, идти десять километров вовсе не обязательно. Мы продумаем для Вас какую-нибудь другую программу.

У меня к Вам просьба: согласитесь ли Вы сделать из текста романа звуковой файл, хотя бы одну страницу? Очень приятно слушать Ваш голос. Мне нравится Ваш стиль, и я хотел бы путем соприкосновении с ним приобрести немного «русскости» Вашей речи. Это доставило бы мне огромное удовольствие.

Жан, я записала, но получилось не очень удачно. Нет, голос, конечно, слышен, но как в трубу, видимо, я слишком близко поднесла микрофон. Я уже выслала, но Вы, пожалуйста, не слушайте его, подождите, пока я пришлю другой.

Хорошо, Юлечка! Не буду слушать запись, буду ждать другой файл. Мне нравится не только слушать красивый русский голос, но нравится и то, что этот голос обращается ко мне… Своего рода подарок. Слушать Ваш голос, все равно что быть тронутым кончиками Ваших пальцев… Чуть ощутимым движением, несмотря на огромное расстояние! Тогда хочется выключить мозг, поблагодарить (но кого?) за сказочное мгновение и отдаться моменту!

Юлечка, не сочтите меня чудаком. Жду Ваши предложения, сновидения, новую запись и еще чего угодно!

Jean

Высылаю новую запись. Надеюсь, здесь лучше слышно.

О, спасибо! Я прослушал несколько раз, и с большим наслаждением! Но у меня возникли кое-какие вопросы. Мне не совсем понятно, зачем Вы избрали именно этот отрывок? А ведь он очень информативен… Это начало того эпизода, когда главная героиня, Юля, входит в круговорот вранья. Она выдумала целую длинную историю, на которую ее собеседник «клюет». Зачем она это делает? Я не уверен, что Юля сама это знает (а ведь это настоящий вопрос для меня!). Но поскольку она начала говорить, то уже не может остановиться, описывая все новые и новые подробности несуществующей любви с мужчиной вдвое старше ее… Ключевое слово – несуществующей.

Однако история эта плохо закончилось… не для Юли, а для других действующих лиц, которые тут были совсем не при чем. И угрызений совести у главной героини не было. Она не посчитала себя виноватой в случившемся, а переложила ответственность на других (у которых, и правда, есть своя доля ответственности, ибо поверили ей).

Конечно же, читатель считает, что Юля очень изобретательная, а собеседник – на редкость наивен и смешон. Эта ее способность к уникальному вранью могла бы стать сюжетом для нового романа, да? Признаюсь, меня почему-то тревожит это.