Текст книги "Килувыйлейб"

Очередь за иголкой

– Игорь Ворона -

Однажды жена мыла посуду на кухне и возмущалась, что я недостаточно утешаю её в том, что неизбежно. На все мои уговоры, мол, так и так, ей уже столько лет…, ну что нам делать…, я всё равно был в её глазах Бармалей…

Тогда уж я рассвирепел и сказал, что если бы у меня была возможность узнать, где продают иголки Кощея Бессмертного, я бы записал её маму в ту очередь под номером семь.

Домывая последний стакан, изображая на лице работу мысли, она озадаченно пожала плечами и спросила с вызовом: «Почему это под номером семь?»

– Потому что первые пять я бы отдал тебе, нашему сыну, моей сестре и её детям. Шестой взял бы себе.

После небольшой паузы жена хмыкнула, но успокоилась. До неизбежного…

::

::

::

– Вставай, мама, вставай. Надо подниматься и жить. Я приготовил завтрак.

– Кто же теперь будет на позиции номер семь в твоей очереди?

Я посмотрел на только что пришедшую эсэмэску от проторчавшего всё ночь в родильном отделении сына.

– Под номером семь теперь там ты. Вставай, бабушка. Смотри, она – вылитая ты. Я отодвигаюсь на восьмое место…

«Маскарад»

Моим одноклассницам – давно далёким, но таким близким

– Юлия Златкина -

На спектакль «Маскарад» нашумевшего театра из Вильнюса мы с подругой из школьных лет, не сговариваясь, пришли в красно-чёрных тонах, как две сестры-близняшки, которые с детства привыкли носить одинаковую одежду, а повзрослев, старались хотя бы выдержать одну цветовую гамму. Чёрно-красную гамму мы выдержали с точностью до оттенка и сочетаний. Однако красного у Наташки несомненно было больше. К тому же её комплект эффектно венчал алый шейный платок, не оставляя мне никаких шансов на успех. Перед театром у нас возникли идейные разногласия. Наташка убеждённо констатировала, что красный цвет пасхальный, и, повязав на голову алый платок, отправилась посещать Казанский собор. Я же пошла поглазеть на книжные новинки в Доме книги напротив Казанского. Через полчаса мы, как ни в чём не бывало, встретились у памятника Гоголю. Разногласия себя исчерпали, и мы отправились к театру, обращая на себя внимание прохожих. По дороге Наташка вспомнила про день рождения нашей одноклассницы, и, будучи человеком глубоко и безнадёжно порядочным, она набрала Катин номер. По голосу в трубке Катя очень обрадовалась. Она скоро и вежливо ответила на пожелания, а потом сообщила, что находится в Вене и собирается с мужем в оперу. Уточнять название оперы практичная Наташка не стала и быстренько отключилась.

В школе Кэт всегда была объектом тихой зависти девчонок. Я очень хорошо помню её чёрный передник с «крылышками» и коричневое школьное платье-плиссе с ажурным воротничком-стоечкой, достать которые по тем временам можно было только в столице. Кроме того, Кэт была отличницей, дивно сложена, а её хорошенькое личико с выразительными голубыми глазами обрамляли непослушные тёмные кудряшки. Сама Кэт словно не замечала своих многочисленных достоинств, вела себя скромно, демонстрировала безупречное воспитание и всегда готова была первой прийти на помощь. А когда в семье Кэт ждали пополнение, Катька собрала девчонок во дворе школы и очень грамотно поведала, откуда берутся дети. Помню, что процесс поверг меня в шок, но из уст Кэт это не показалось таким страшным.

И кто знает: если бы мне рассказал об этом кто-нибудь другой, моя сексуальная жизнь могла бы сложиться намного хуже. Возможно, потому, что свой рассказ Катя начала тогда со слова «любовь»… После института Кэт влилась в семейный бизнес, а потом организовала свой. Теперь она жила в столице, выглядела настоящей москвичкой и свои дни рождения отмечала в разных частях земного шара, как и положено красивой, состоятельной женщине. И я абсолютно уверена, что Кэт по-прежнему было не в чем упрекнуть, а в том, что нет друга надёжнее, я ещё раз убедилась, когда спустя тридцать лет услышала в трубке её совершенно не изменившийся звенящий голос. Речь тогда не шла о жизни и смерти или о неизлечимой болезни – в горе друзья находятся всегда, а на поминках их количеству мог бы подивиться любой умерший, если, конечно, он не оставил им в наследство своих долгов. Но я никогда не слышала более горячего участия в успехе другого человека. За три минуты телефонного межгорода Катька навзничь опрокинула мудрую притчу Рериха о том, что в счастье друзей не бывает.

…В театре мы решили не мелочиться – выпили за здоровье Кэт по пятьдесят коньяка и закусили бутербродом с красной икрой. Согревшись и разомлев, заняли свои места и приготовились к действию. В лучших традициях всех театров, спектакль задерживался, и «Метель» Свиридова заиграла точно в десять минут восьмого. На сцену повалил снег, и шумная толпа выкатила небольшой снежный ком. В зале закашляли аллергики, остальные поспешили надеть наушники с синхронным переводом. Мой наушник почему-то оказался у Наташки, и мы минут пять пытались осветить мобильным телефоном её красную сумочку, в которую запросто можно было упрятать хлебный батон. Когда мы наконец-то оторвались от этого увлекательного занятия, на сцену уже вышел стареющий князь – муж Нины Арбениной – и на литовском языке начал отказывать ей в любви. Монотонный голос в наушниках беспристрастно переводил княжеские речи. Нина была созданием хрупко-воздушным. В белом полупрозрачном платье она бегала по сцене балетным шагом, красиво заламывала руки и решительно не понимала доводы князя. К этому времени она успела потерять браслет на маскараде и чем-то напоминала теперь королеву Франции из «Трёх мушкетёров». Мысленно прикинув годы жизни Дюма, я подумала, что он вполне мог позаимствовать сюжет у Лермонтова.

Справа от меня сидела немолодая пара молодожёнов. Он нежно держал её руку. Я подумала, что тоже хотела бы, чтобы кто-то держал мою руку сильными и уверенными руками. Углубиться в размышления по этому поводу я, к счастью, не успела, потому что в это время опять повалил снег и выкатили второй снежный ком, чуть больше первого. Аллергический кашель переместился в нашу сторону, а на сцену резво выпрыгнул молодой князь на коньках и, пошатываясь, стал соблазнять Нину. Нина была неумолима, хотя всем было очевидно, что князь подходит ей гораздо больше её мужа. Потом выбежала весёлая толпа, изображая маскарад. Посреди белоснежной сцены, усыпанной синтетическим снегом, зловеще зияли две чёрные дыры, и я каждый раз вздрагивала, когда кто-то к ним приближался. Пока жертв не было, и только кашель продолжал гулять по залу, волнами перекатываясь от одной группы к другой. Я почувствовала, что в горле у меня запершило…

В этот момент в одной из ям стали топить человека. Утопленник проявлял необычайную жажду жизни и отчаянно всплывал поочерёдно то из одной, то из другой дыры. Тогда с постамента сорвали женскую статую и привязали её на шею несчастному. Постамент опустел, попыток всплыть утопленник больше не предпринимал, а чёрные дыры зияли угрожающим напоминанием о смертности бытия.

Тем временем Нина с мужем оказались на очередном балу. Нину попросили спеть. Она встала на освободившийся от статуи постамент и тоненьким голосом начала петь романс. Слева на сцене собралась группа слушателей. Голос в наушниках смолк. И вдруг центровая группы размером в три Нины начала заливистым мощным голосом выводить на русском языке «Соловья» Алябьева. Когда смолкли последние аккорды, правдолюбивая Наташка в полной тишине громко произнесла гениальную фразу: «Ну и что было два часа народ дурить? Ведь умеют же на русском!» Зал замер, словно обдумывая услышанное. Молодожён перестал поглаживать руку спутницы, которая от неожиданности даже встрепенулась. Через секунду раздались одобряющие аплодисменты, которые предназначались то ли Наташке, то ли хору.

Следующая сцена была очень эффектной и в полной мере раскрывала режиссёрский талант. Под крупными хлопьями снега друг напротив друга стояли молодой и старый князья и швырялись картами, изображая игру в покер, попутно выясняя отношения. Молодой в какой-то момент замешкался – при очевидных преимуществах ему явно недоставало опыта. На сцену опять выкатился огромный снежный ком, символизируя рост маразма старого князя.

Действие приближалось к развязке. Нина с мужем вновь отправились на бал (жили же люди!), и через какое-то время, не в силах более сносить незаслуженные обвинения в измене, Нина попросила мороженого, вместе с которым поглотила смертельную дозу яда, подмешанного ревнивым супругом. Умерла она, символично заняв место утопленной статуи на постаменте, превратившись замыслом режиссёра в памятник самой себе. Памятник-Нину тут же оградили кладбищенской оградкой, и стало очевидно, что Нина больше не всплывёт. Тем временем старого князя оповестили о роковой ошибке, и он лишился рассудка. Чем всё закончилось, я не поняла, поэтому решила в ближайшее время перечитать «Маскарад» в подлиннике. Остальные оказались гораздо понятливее, поэтому аплодировали стоя, всё еще подкашливая от синтетического снега.

…А далеко в Вене Кэт, одетая по случаю своего дня рождения в эффектный красно-чёрный наряд, смотрела оперу. Оперу давали, понятно, на итальянском. Синхронного перевода не было. Справа сидела пара молодожёнов, но они не интересовали Кэт, потому что её рука наверняка лежала в уверенных и сильных ладонях. На сцену медленно падал искусственный снег, под хлопьями которого метался немолодой князь…

Оборванные провода

– Игорь Ворона -

– Ну…? И что будем делать?

– Не знаю. В прошлый раз было надолго. Ветер сильный.

– Сама слышу…

::

– Жалко продукты в холодильнике…

::

– И что, интернет работать не будет?

– Нет, не будет. Отдохни от него. Ну, по большому счёту, чего ты там торчишь? Что ты там ищешь?

– Сама не знаю… Знаешь, за столько лет. Что-то не то, наверное…? А может, всё, как у всех? Как ржавые провода рвутся на ветру… А ты?.. Ты не торчишь на сайтах откровения? Что ты там ищешь?

– Да всякое… сны, не растворённые в воспоминаниях, воспоминания, растворённые во снах…

::

– Подвинься ближе. Вдвоём теплее.

– Где фонарик? Я хочу достать из шкафа второе одеяло.

::

– Спишь?

– Нет… Ветер сильный.

– Сам слышу…

– Скоро починят?

– Не знаю…

Восстание машин

– Юлия Златкина -

Словно не судьба мне вернуться в профессию. Я к ней – она от меня. В самом прямом смысле. Закрываются двери метро, выстраиваются пробки из трамваев, меняют маршруты автобусы…

Через час с лишним вместо назначенного места я приехала не туда. Маршрутка меня так привезла. То есть я думала, что это моя маршрутка, и ехала она сначала по знакомому маршруту, а потом я замечталась и пропустила какой-то поворот. Очнулась на конечной: вокзал на противоположном конце города – приехали. С намёком: пересаживайтесь, девушка, на поезд. Потратила ещё час, чтобы добраться до места на метро. А на собеседовании меня спрашивают: «Почему у вас нет машины?» Вот потому, думаю, и нет: боюсь замечтаться и потеряться или потеряться и замечтаться… А ещё потому, что в детстве приехал к нам в город чешский луна-парк – было такое развлечение для советских детей. Нас с Вовкой – двоюродным братом, который теперь в Израиле, – за руки и в дубовую рощу (там луна-парк разместился). Кругом дубы, фонтаны, водоёмы с чёрно-белыми лебедями и мороженое двух видов: в вафельных стаканчиках и эскимо. Моя мама в красивом платье, тётя Ира – мама Вовы – в брючном костюме. Обе молодые, здоровые и красивые. С нами младший брат тёти Иры – Яша. Дядя Яша каждый раз подаёт мне руку для равновесия, когда я вскакиваю на очередной бордюр. Сейчас Яков Иосифович живёт с семьёй в Германии. Им с тётей Ирой пришлось расстаться – каждая страна по-своему решает еврейский вопрос. Но я не о том…

Сначала меня стошнило на карусели «Ромашка». Тётя Ира, глядя, как мама вытирает испорченное платье, резонно заметила, что в космос меня не возьмут. А потом нас с Вовкой повели на автодром и посадили в отдельные машинки разных цветов и с картинками на боках. Мне, понятно, попалась неопознанная модель цвета неба с ракетой. Перед тем как аттракцион включили, я догадалась положить руки на руль. Когда машинки поехали, я два раза крутанула руль, но вывести ракету на орбиту почему-то не получилось. Вместо этого машинка выехала на середину автодромного поля и уткнулась носом в шикарный Вовкин «мерседес» светофорно-красного цвета безо всяких картинок – такому «мерседесу» картинки не нужны, и так всё ясно. Я поняла, что угробила братца, а сама попала в космическую аварию. С перепугу я бросила руль, зажмурила глаза и с каждым новым толчком думала уже только об одном: поскорее бы вернуться на Землю. Когда аттракцион остановился и всё закончилось, дядя Яша бережно извлёк меня из машинки-ракеты. Живой и довольный Вовка выскочил сам. Тётушка выразительно посмотрела на меня, но промолчала: то ли пожалела, то ли слов у неё не было – по comment’s. «No comment’s» применительно к тёте Ире – случай небывалый, поэтому с тех пор за руль я больше не сажусь. Всего этого я, конечно, на собеседовании не рассказываю – долго. Для них у меня есть версия покороче и не такая интересная.

Велосипед, кстати, я тоже не вожу. Сегодня из окна маршрутки смотрела, как люди катятся на работу на велосипедах и самокатах. Представила себя в шляпке и с бусиками на велосипеде, а ещё лучше на самокате – получилось «прикольно», как говорит мой сын. У этого крутого поколения масса прикольных слов. Когда я не понимаю некоторые, сын терпеливо переводит на более доступный мне язык, которым он владеет благодаря школьному учителю Петру Алексеевичу. Пётр Алексеевич каждый день мужественно спасает русский язык и литературу от окончательного вымирания, а когда становится невмоготу – напивается. В такие дни его уроки бывают особенно интересны и познавательны, а на дом он задаёт что-нибудь не из школьной программы. Ребятки присвистывают, но читают, потому что трезвый Пётр Алексеевич – лауреат большого количества словесных конкурсов – справедлив, строг и до боли предан своей работе.

Разумеется, я слукавила, когда написала, что не заметила, как маршрутка свернула. Я заметила, но подумала, что как-нибудь обойдётся, – я всегда так думаю, хотя обходится редко. А маршрут после поворота был очень вспоминательный. В этом районе я когда-то выходила замуж. Вот проехали магазин, где я покупала белые туфли. Моего размера не было, и я втиснулась в туфли на размер меньше – времена такие были: или на размер меньше, или ничего. Так и проходила четыре года, сильно прихрамывая на обе ноги. Вот меня спрашивают: «А вы стрессоустойчивая?» Ещё какая я тогда была стрессоустойчивая! Перед женитьбой будущий муж два раза проверил меня на прочность: водил медвежьими тропами горного Алтая с рюкзаком в двадцать килограммов за плечами. А когда я выдержала – женился, и мы отправились в свадебное путешествие на Чегет, кататься на горных лыжах, я тогда чуть жива осталась. Наш инструктор оказался человеком бесстрашным. Кроме того, он считал, что на горе люди обучаются гораздо быстрее, и после нескольких уроков повёз всю группу на самую высокую вершину. В очереди на канатную дорогу мы обратили внимание, что лыжи у большинства людей уже пристёгнуты к ботинкам, и тоже пристегнули свои – инструктор не возражал. Внизу было всё просто: сиденье само подхватывает и устремляет ввысь. Пока поднимались, я крутила головой по сторонам и пищала от восторга. Издалека я видела, что ближе к вершине сиденья одно за другим освобождаются от спрыгивающих на небольшую площадку людей. Сначала каждый отстёгивал страховочную цепочку, а потом изящно спрыгивал, ловко отодвигая своё сиденье в сторону. Освободившиеся сиденья, позвякивая, как колокольчиками, отстёгнутыми цепочками, не останавливаясь, делали круг на барабане, после чего отправлялись на спуск за новой партией жаждущих адреналина. Когда подошла моя очередь, я не смогла спрыгнуть ни изящно, ни ловко, потому что несгибающиеся ботинки с пристёгнутыми лыжами совершенно сковали движение. Я упала, и под звон цепочки-колокольчика меня волоком потащило в пропасть, над которой я только что беспечно болтала ногами. Тем временем новоиспечённый супруг стоял в сторонке и вопил что было мочи: «Отползай!». А куда мне против нескольких десятков лошадиных сил? Умирать не хочется, а что делать? В последний момент прибежал зазевавшийся работник канатной дороги и успел остановить чудо-машину. Я тогда сама всё прокомментировала, без тёти Иры. Очень содержательный получился комментарий – сама себе удивилась. До катания дело не дошло, потому что горные лыжи я не надела до сих пор. Да и равнинные тоже по мне скучают, потому что на лыжной трассе и на сборе грибов и ягод я одинаково больше всего хочу поскорее сесть на пенёк и достать бутерброды и термос с горячим чаем.

Через год после лыжного происшествия, вопреки прогнозам тёти Иры, я всё-таки оказалась на космодроме, а из окон нашей квартиры была видна… ракета. Не настоящая, конечно, но впечатляло. Я смотрела на ракету и варила, жарила, пекла – у меня были целая кулинарная книга с тысячей рецептов и общая тетрадь с рукописным текстом по закрутке консервации. Вечером приходил с работы муж и ложился от усталости на диван. На тысяча первом рецепте я тоже устала и пошла работать. Легче не стало, но теперь изредка я тоже могла лежать на диване. Я всё тогда пропустила с этой бесконечной готовкой: и достопримечательности близлежащей Кзыл-Орды, и озеро Иссык-Куль, и красивейшие мечети с вкуснейшими базарами, и… Костика, которого я неожиданно встретила на переговорном пункте. Он в упор смотрел на меня своими голубыми раскосыми глазами до тех пор, пока я не вспомнила наше общее пионерское лето. Выросший Костик был накануне дембеля, но всё ещё одет в солдатскую форму и, наверное, от этого немного зажат. Но даже сквозь эту зажатость я почувствовала, что он готов схватить меня в охапку и увезти подальше от невыносимой жары, степной пыли и чужого мне человека. Почувствовала, но не решилась. И только когда уже в кровь стёрла себе ноги туфлями тридцать шестого размера, я наконец-то оторвалась от плиты, внимательно посмотрела на лежащего мужа, потом перевела взгляд на ракету за окном и поняла, что наша с ним ракета не то что на орбиту не выйдет, она вообще никогда не взлетит! Тогда я скинула неудобную обувь, порвала ненавистную тетрадь с рецептами и пустилась наутёк. Костика я нашла много лет спустя, чтобы извиниться за свою нерешительность. Но он сказал, что за давностью лет ничего такого не помнит. Всё правильно! А может, и правда не помнит…

Дальше – больше. На очередном собеседовании сидит передо мной представитель книготорговой организации и утверждает, что они вовсе не торгуют, а несут культуру в массы. У них сто пятьдесят договоров аренды на полтора юриста, а меня спрашивают: «Вы вообще читаете»? Я, говорю, не только читаю, но и пишу! Вспомнила библиотеку искусств в старом парке известного архитектора в маленьком провинциальном городке. Парк стоит на берегу пруда, который отражает в своих водах такие же старые и много повидавшие деревья. Библиотекой заведует небольшого роста Эмилия Львовна с блестящими, чёрными глазами. Книжки выдаёт Василиса Ивановна – наверняка дочь Василисы Прекрасной и Ивана-Царевича, а уборщица Лариса Михайловна, завидев нас с мамой, всегда ставит чай. После чая Эмилия Львовна часто показывает новые издания стихов или сказок в твёрдых обложках со страницами, вкусно пахнущими типографской краской. Я не помню, чтобы кто-нибудь из этих людей говорил, что несёт культуру в массы, зато помню расторопного конька-горбунка, стихи Пушкина и сказки Пляцковского с красивыми иллюстрациями. Мои воспоминания прерывает следующий вопрос: «Ваши ожидания по зарплате»? Растерянно отвечаю, что зарплату я ожидаю… А потом начинается: белая, чёрная… прямо, как лебеди в дубовой роще. А ещё, оказывается, бывает серая! Серая, как математическое неравенство: меньше белой, но больше чёрной. Но она скорее уже, из семейства утиных. Серая Шейка, помните?..

Всё, хватит, надоело. Я беру трубку и звоню в издательство:

– Рукописи принимаете?

– Привозите.

Не Ларина Татьяна

 
…Я к вам пишу – чего же боле?
Что я могу ещё сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
 
 
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня…
 

– Игорь Ворона -

Она декламировала Пушкина лучше всех. До сих пор мурашки по коже. На одной из переменок она подошла ко мне с тем же…

– Ну перестань, о чём ты? У нас жизнь впереди. Институт, армия… Вся жизнь впереди… Нуи…,яведь… Гольдберг.

– При чём тут это?! Я ведь тебя люблю. Я тебя люблю!!!

Сорок лет прошло. Она всё там же. Я – на другом конце земли.

Заходим друг к другу в гости в соцсетях.

Красивая, хотя волосы в краске и покороче. Дети, внуки, муж…

– Привет…

– Привет, сколько зим…

– Посмотрел твои фотки.

– Хм. Хорошо… Где твои волосы?

– Не спрашивай…

– А фотки где семьи?

– Давай лучше о тебе…

– Привет! С днём рождения!

– Спасибо. Знаешь, я совсем не чувствую своих лет. Хотя подумать страшно: пятьдесят семь…

– Да, девочке, которая лучше всех читала письмо Лариной Татьяны, уже пятьдесят семь. Красивые у тебя дети, внуки. Да и муж вполне для своих… Сколько ему?

– Да, вполне. Шестьдесят восемь. Видел, корзину грибов какую он приволок вчера?… Да только…

– Что?

– Так…, ничего… Я тебя всю жизнь люблю…, чего же боле…

Она – (хоть и не Ларина) Татьяна, я – (даже) не Евгений. Но ведь как ошибся, как наказан…