Текст книги "Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура"

Стандартизация

Еще более захватывающими были системообразующие процессы в двух других сферах: деньги/валюта и финансовая система. Здесь европейцы обладали еще большим, чем в торговле, преимуществом в рационализации и эффективности, даже по сравнению с теми экономиками, которые еще недавно находились почти на одном уровне с европейской. Сосуществование разных видов денег, трудности с установлением валютного паритета и предсказуемого соотношения между валютами всегда означали убытки и дополнительные расходы. Так было в Европе раннего Нового времени, а, к примеру, в Китае продолжалось до 1935 года. Несмотря на многократные попытки, в Китайской империи не удалось упростить хаотичную двойную систему серебряных и медных денег; распространение надежных бумажных ассигнаций происходило медленно, и в обращении оставались различные иностранные платежные средства (уже в конце XVIII века испанский доллар был в дельте Янцзы стандартной монетой), – все это относилось к важнейшим причинам отсталости страны в XIX – начале XX века. До 1914 года, когда был введен так называемый доллар Юаня Шикая, в Китае даже не имелось предпосылок для введения общенациональной денежной единицы. Банкноты также выпускались только на уровне провинций. Центральный банк появился лишь в 1928 году, но из‑за гражданской войны и внешних конфликтов он мог функционировать лишь частично321321
  Kuroda A. The Collapse of the Chinese Imperial Monetary System // Sugihara, 2005, 103–126, в особенности 106–113.


[Закрыть]. Подобная ситуация была характерна для многих частей света.

Совершенно иное положение сложилось в Европе, где в XIX веке были созданы национальные валютные пространства. Сделать это оказалось непросто, особенно если речь шла о вновь образованных национальных государствах. Дело решило сочетание экономического экспертного знания, политической воли и локальных интересов. Интеграция национальных рынков и экономический подъем, которые обычно приписывают исключительно индустриализации, были бы невозможны без этой отнюдь не второстепенной предпосылки322322
  Ср. детальный анализ: Otto, 2002.


[Закрыть]. Лишь стандартизация и надежные гарантии стабильности укрепили отдельные западные валюты – прежде всего фунт стерлингов – до такой степени, что они смогли стать международными. Денежная и валютная реформы всегда были чрезвычайно сложным предприятием. Приходилось опираться на успешные примеры, обязательным было также наличие банков, которые могли бы выпускать новую валюту и управлять ею. Как непросто оказалось добиться национального единообразия, косвенно показывает нередко продолжительная разобщенность кредитных рынков. В Италии, например, после введения в 1862 году лиры как законного платежного средства прошло еще несколько десятилетий, прежде чем исчезли региональные различия процентных ставок323323
  Toniolo, 1990, 59.


[Закрыть]. Логически следующим шагом, который, однако, на практике мог быть реализован лишь одновременно с национальной унификацией, стало выравнивание валютных курсов в международном масштабе. Следует, впрочем, избегать представления об универсальном процессе как интеграции, охватывавшей все большую территорию. В XVIII веке крупнейшим валютным и фискальным регионом планеты была Испанская империя. Распад империи в 1810–1826 годах разрушил существовавшую прежде систему, сведя ее выгоды к нулю, и поставил каждое из государств, возникших на месте империи, перед проблемой создания собственного монетного и финансового порядка. Достигнуть этого сразу не удавалось, что послужило источником политической нестабильности и экономической неэффективности, а это, в свою очередь, препятствовало единой финансовой системе, – создавался замкнутый круг324324
  Leandro Prados de la Escosura. The Economic Consequences of Independence in Latin America // Bulmer-Thomas et al., 2006, V. 1, 463–504, здесь 481 et passim.


[Закрыть].

Лишь в 1866 году Латинский монетный союз создал де-факто единую валюту, которая действовала в большой части Европы и чрезвычайно облегчила ведение дел и путешествия. Однако не это являлось главной целью Монетного союза. Его создали преимущественно под влиянием двух факторов: a) стремления Франции добиться гегемонии своей «биметаллической» (золото-серебро) валюты на европейском континенте и b) необходимости, возникшей в результате добычи золота в Северной Америке и Австралии, сильно его обесценившей, восстановить нарушенный баланс между ценой на золото и серебро325325
  Компактный обзор: North, 1994, 143–151.


[Закрыть]. Другой политико-экономической целью, впервые поставленной на повестку дня в международном формате, была стабильность цен. Валютным стандартом Латинского монетного союза, к которому, помимо Франции, примкнули Бельгия, Швейцария и Италия, а позднее Испания, Сербия и Румыния, фактически являлось серебро, поскольку каждая страна определяла собственные валютные единицы через эталонный вес серебра. Падению же этой системы способствовал «внесистемный» и непредвиденный процесс: открытие новых серебряных месторождений снизило цену серебра, что способствовало значительному притоку этого металла в страны Латинского монетного союза. Многое теперь говорило в пользу альтернативного регулирующего валютного стандарта: золотого. Однако серебро удивительным образом не сдавалось.

Серебро

Международное валютное регулирование в XIX веке было первой скоординированной между несколькими государствами попыткой установить контроль над потоками драгоценных металлов, которые с 1540‑х годов распространялись по миру326326
  См. итоги исследований: Flynn, Giráldez, 2002.


[Закрыть]. Эти потоки не обходили стороной даже те страны, которые старались строго регламентировать свои экономические и прочие внешние сношения, например Японию и особенно Китай; эти страны, часто не понимая причин, оказывались под инфляционным или дефляционным воздействием глобального обращения монет и драгоценных металлов. Последствия могли сказываться и на политике. Опиумная война между Великобританией и Китаем (1839–1842) была развязана прежде всего из‑за проблематики, связанной с серебром. На протяжении всего XVIII века в обмен на товары своего экспорта (особенно шелка и чая) Китай получил большие запасы серебра, которые оживили местную экономику. В начале XIX века, когда британцы наконец-то нашли заинтересовавший китайцев товар – опиум, выращенный на индийских территориях Ост-Индской компании, – поток серебра пошел в обратную сторону. Это решение, кстати, имело последствия в отношении самых отдаленных уголков света: примерно с 1780‑х годов всем известная трудность продать что-либо китайцам стала главным стимулом для освоения нетронутых тихоокеанских ресурсов, например сандаловых лесов на острове Фиджи и Гавайских островах. Чем большее значение приобретал опиум в качестве импортного товара в Китае, тем слабее становилось экономическое и экологическое давление на Тихоокеанский регион.

Начавшаяся опиумная торговля полностью изменила положение Китая в мировой экономике. Отныне Китай платил серебром за опиум. Результатом стал серьезный дефляционный кризис, разразившийся в Южном Китае, в том числе в деревнях, который, естественно, угрожал и налоговым поступлениям в государственную казну. В этой ситуации императорский двор решил поставить заслон импорту опиума, который и без того рассматривался как нелегальная контрабанда. Casus belli, по мнению британцев, наступил, когда императорский комиссар по особым поручениям в Кантоне арестовал и уничтожил британский опиум. Незадолго до этого британский представитель на высшем уровне недолго думая объявил контрабандный товар собственностью Британской короны. Таким образом, возникшие затруднения были подняты на уровень государственного конфликта. Китайско-индийское серебряно-опиумное хозяйство имело, впрочем, и более широкий глобальный контекст; если его учитывать, то можно найти более полное объяснение произошедшему, а не просто обвинять, пусть и оправданно, бессовестных англичан в отравлении китайского народа. Сокращение экспортного рынка китайского шелка и чая уменьшило после 1820 года поступление в Китай серебра, одновременно с этим, вследствие недостаточной добычи серебра в Южной Америке, мировые цены на серебро повысились, что подстегнуло выкачивание серебра из Китая. Агрессивная опиумная торговля стала, таким образом, не единственной причиной кризиса китайской экономики 1830‑х годов327327
  Lin Man-houng, 2006, 114. Классика о причинах Опиумной войны: Chang Hsin-pao, 1964.


[Закрыть].

Экономика Индии также в значительной мере зависела от серебра. Китайское серебро, первоначально происходившее из рудников Испанской Америки, после 1820 года в большом количестве стало поступать в производящую опиум Индию. Вскоре к нему добавилось серебро из недавно открытых североамериканских месторождений. Его использовали в том числе для оплаты растущего индийского экспорта (чая и индиго). Когда во время американской Гражданской войны Севера и Юга затормозились трансатлантические поставки хлопка для обеспечения нужд европейской промышленности, в дело вступили Египет и Индия. Казалось, что Индия, как и Китай в XVIII веке, может поглощать серебро до бесконечности. Британской колониальной администрации это играло на руку, поскольку облегчало растущую монетизацию сельского хозяйства и сбор поземельного налога, на котором основывалось британское господство. Однако с 1876 года мировые цены на серебро стали неуклонно снижаться, а с ними и обменный курс индийской рупии. Это удешевляло стоимость индийских сельскохозяйственных продуктов и повышало их экспорт без всякого участия со стороны индийского правительства, поскольку доминирующая идеология свободной торговли запрещала повышение пошлин в любой форме. На индийском правительстве теперь лежало немалое бремя: ему приходилось по-прежнему выплачивать своим чиновниками обещанное высокое содержание и одновременно отправлять стандартные отчисления для метрополии в Лондон (home charges). Особенности хождения серебра создавали ловушку между негибкими поступлениями и растущими расходами, из которой правительство в Калькутте вышло в 1893 году с помощью радикальной меры, полностью противоречащей идее свободной игры на рынке. Правительство закрыло индийские монетные дворы, где прежде каждый, уплатив незначительный сбор, мог сделать из серебра рупии. Отныне в Индии ходила регулируемая валюта, причем номинал рупии уже не соответствовал цене металла. Номинал определял министр по делам Индии в Лондоне. Таким образом, Индия была выключена из глобальной валютной игры, и появилась новая возможность колониального вмешательства в индийскую экономику в пользу британской метрополии328328
  Rothermund, 1985, 56–58.


[Закрыть]. Индийский пример показывает, насколько влиятельным мог оставаться свободный рынок серебра – важнейший аспект глобализации в период всего раннего Нового времени, вплоть до конца XIX века (а в Китае – даже до Великой депрессии, начавшейся там в 1931‑м). Кроме того, этот пример демонстрирует, каким образом крупные западные державы – и только они – в конечном итоге смогли вмешаться в эту игру сил.

Золото

Чтобы избежать рисков, связанных с серебром, государства и инвесторы вкладывались в более надежное золото. Скорее по случайному стечению обстоятельств крупнейшая национальная экономика XIX века, а именно британская, уже в XVIII веке де-факто применяла золото в качестве валюты. В средневековой Англии «фунт стерлингов» был еще законодательно закреплен как вес фунта серебра. С 1774 года законным платежным средством стали золотые монеты – знаменитые гинеи, названные так по основному золотодобывающему региону, Гвинее. В повседневном употреблении они вскоре вытеснили серебряную монету. После Наполеоновских войн британское правительство – единственное в тогдашней Европе – публично объявило о введении золотого стандарта. В 1821 году законодательно вводилось постоянное валютное регулирование. Королевский монетный двор должен был продавать золото в неограниченных количествах по фиксированной цене; Банк Англии и по его поручению другие британские банки были обязаны обменять банкноты на золото. Вывоз и ввоз золота не подлежали никаким ограничениям. Это означало, что золото служило резервом для всей денежной массы в стране. До начала 1870‑х годов только Великобритания использовала такую форму валюты. Но вслед за тем, как альтернативная модель Латинского денежного союза уже вскоре после своего введения потерпела крах, альтернатива биметаллического стандарта отпала, и европейские национальные государства одно за другим стали принимать золотой стандарт: в 1873‑м – Германия, в том же году – Дания и Швеция, через два года – Норвегия, в 1880‑х – Франция и другие члены Латинского монетного союза.

Во всех странах шли острые дебаты о плюсах и минусах золотого стандарта. И не только во Франции теория расходилась с практикой. В США золотая валюта, по поводу которой велись горячие споры, фактически существовала с 1879 года, хотя официально Конгресс закрепил ее только в 1900‑м. Россия, вошедшая в XIX век с серебряным стандартом и напечатавшая затем довольно большую массу необеспеченных бумажных ассигнаций, перешла на золотой стандарт в 1897‑м. В том же году это сделала Япония – крупную военную контрибуцию, выплаченную Китаем в 1895 году, японцы потратили на создание золотого запаса в Центральном банке. В те годы для Японии было типично следовать практике «цивилизованного мира» и презирать Китай, который не расставался со своей архаической серебряной валютой. Впрочем, так реагировала не только Япония. По сравнению с Великобританией практически все страны, особенно неевропейские, вели себя как парвеню. Присоединение к золотому стандарту придавало респектабельности на мировом поле и демонстрировало стремление принять западные правила игры. Иногда решение о переходе к другой валюте принималось, так как правительство надеялось на иностранные инвестиции, например России к концу имперского периода удалось стать крупнейшей страной-заемщиком в мире329329
  Gregory, 1994, 67.


[Закрыть]. После того как Россия перешла к золоту, крупные национальные экономики Европы приняли ту же форму валюты. Валютная интеграция внутри континента проходила куда успешнее, чем интеграция в сфере свободной торговли 1860‑х годов, к которой Российская империя так и не присоединилась. Однако при детальном рассмотрении окажется, что ситуация на самом деле была гораздо сложнее. Почти все страны, в том числе государства-кредиторы с крепкой финансовой системой, такие как Германия или Франция, в отличие от Великобритании предусмотрели для своих монетарных институтов такие инструменты, которые в случае необходимости защитили бы их золотые запасы. Так, предусматривались исключительные ситуации, в которых можно было отказаться от жесткого золотого обеспечения бумажных денег. Ни одно из государств в материковой Европе, за исключением Франции, не являлось чистым экспортером капитала, и ни в одном не имелось ничего похожего на развитую банковскую структуру Англии. Таким образом, британский пример можно было повторить лишь отчасти.

Золотой стандарт как нравственный порядок

Мы не станем описывать финансово-технические механизмы, с помощью которых достигалась валютная и ценовая стабильность при золотом стандарте330330
  Eichengreen, 2000, 45–50; хорошее изложение также см. у: Frieden, 2006, 6 et passim, 14–21, 48 et passim.


[Закрыть]. С точки зрения образования сетей важно следующее.

Первое. В XVIII веке Великобритания выбрала золотую валюту скорее случайно. И в дальнейшем система не обнаруживала однозначных, имманентно присущих ей преимуществ перед биметаллическим стандартом. Для многих других европейских стран важным фактором для введения золотого стандарта стала успешность Великобритании, которая в Викторианскую эпоху стала ведущей индустриальной державой и важнейшим финансовым центром мира (заметим, что произошло это главным образом вовсе не из‑за золотого стандарта). После того как вслед за Великобританией на золото перешла такая новая промышленная держава, как Германия, началась цепная реакция. Каждой стране, которая хотела вести торговые и финансовые дела с Великобританией и Германией, было удобно ввести у себя такое же валютное регулирование. Таким образом, тут соединились прагматика и соображения престижа. Золото считалось современным, а серебро – нет.

Второе. Прошло долгое время, прежде чем появилась хорошо функционирующая международная валютная система на основе золотого стандарта. Фактически это не удавалось сделать вплоть до начала XX века, а затем спустя короткий срок система уже оказалась разрушенной из‑за Первой мировой войны.

Третье. Золотой стандарт как международный механизм регулирования, действие которого простиралось от Северной Америки до Японии, нельзя считать абстрактным инструментом из учебников по экономике. Как выразился историк экономики Барри Эйхенгрин, это «был сконструированный обществом институт, и его жизнеспособность зависела от контекста, внутри которого он функционировал»331331
  Eichengreen, 2000, 51.


[Закрыть]. Предпосылкой для его создания стало желание участвовавших в новой системе правительств сделать все для сохранения конвертируемости валюты или, иначе говоря, координированной экономической политики. Это означало, к примеру, что никто из участников не должен был и думать о девальвации или ревальвации. Кроме того, даже в рамках высококонкурентной международной системы требовалась безоговорочная готовность совместными усилиями разрешать финансовые кризисы и оказывать друг другу обоюдную помощь. Так произошло, к примеру, во время кризиса Баринга в 1890 году, когда крупный британский частный банк объявил себя банкротом и смог сохранить ликвидность на лондонском рынке лишь благодаря своевременной поддержке со стороны государственных банков Франции и России. В последующем в различных странах произошло еще несколько подобных случаев. Достичь подобных международных соглашений в эпоху, когда еще не было телефона, а высокопоставленные чиновники не встречались регулярно, принципиально сложнее, чем сейчас. И тем не менее благодаря профессиональной солидарности – назвать это доверием было бы слишком – между правительствами и центральными банками система доказала свою эффективность. Таким образом, в финансовой сфере международная система накануне 1914 года достигла гораздо более высокого уровня сотрудничества, чем в дипломатической и военной областях. Расхождение разных уровней в международных отношениях, никак не зависящее от политики престижа великих держав, являлось одной из важнейших черт мировой политики на протяжении двадцати пяти лет перед началом Первой мировой войны.

Четвертое. Золотой стандарт как система не был распространен по всему миру. За его пределами оставались страны, ориентированные на серебро (Китай, например), а колониальные валюты, как уже показано на примере Индии, не зависели от внешнего воздействия. Крупнейшим блоком неколониальных периферийных стран, которые экспериментировали с золотым стандартом, стали государства Латинской Америки. До 1920‑х годов в таких странах, как правило, отсутствовали центральные банки и хотя бы относительно устойчивые к кризису частные банковские институты. Соответственно, там не было инстанций, которые могли бы отслеживать отток и приток валютного металла, вызванные влиянием рынка. Доверие общества к способности этих государств гарантировать золотое обеспечение своих бумажных валют находилось не на самом высоком уровне. Южноамериканские, а также южноевропейские государства не раз были вынуждены замораживать свободную конвертацию золота и допускать обесценивание своих валют. Нередко это происходило под влиянием интересов элит, заинтересованных в инфляции, – землевладельцев или экспортеров (часто ими оказывались одни и те же люди). Олигархам играли на руку мягкая валюта и монетарный хаос, и им на удивление часто удавалось отстаивать свой интерес в противодействии с союзниками иностранного капитала и иностранными кредиторами. Поэтому валютные реформы обычно проводились неохотно и, как правило, заканчивались неудачей; некоторые страны так никогда и не примкнули к золотому стандарту, у других дело ограничилось формальными шагами и пустыми заявлениями, как в Аргентине или Бразилии. Давление британцев, несмотря на все их доминирование, не было столь сильным, чтобы их расшевелить. Япония, что показательно, действовала совершенно иначе. Она никогда не выступала важным экспортером сырья, и экспортные интересы внутри страны не обладали значительным политическим весом. Напротив, Япония – для скорейшей модернизации – была заинтересована в импорте, а значит, и в стабильной валюте. Поэтому Япония по совокупности всех обстоятельств стала идеальным кандидатом для золотого стандарта332332
  Cecco, 1974, 59; Miller, 1993, 168, 174 et passim (в случае Чили были сомнения в стабилизирующем влиянии из‑за рубежа); Salvucci R. Export-led Industrialization // Bulmer-Thomas et al., 2006, V. 2, 249–292, здесь 256–260.


[Закрыть].

Функционирование золотого стандарта было бы невозможно без свободной мировой торговли – порядка, сформировавшегося во второй трети XIX века. Как ни удивительно, после наступления XX века американская экономика, уже тогда крупнейшая экономика мира, являлась фактором нестабильности. Ее гигантский сельскохозяйственный сектор, который оставался без поддержки неудовлетворительно развитой на селе банковской сети, периодически испытывал высокую потребность в золоте, оказывая сильное давление на резервы имевших золотой запас стран Европы. Поэтому не стоит считать переход к золотому стандарту исключительно продвижением на пути к глобализации и созданию сетей. Необходимо понимать и риски этой системы, имевшей отчетливый англосаксонский характер. Прежде всего, либо периферия мировой экономики, как колониальная, так и не колониальная, оставалась вовсе не интегрированной в эту систему, либо эта интеграция шла опосредованно и была неустойчива.

В определенной степени золотой стандарт – своего рода система нравственного порядка. Он сделал ценности классического либерализма универсальными: независимый, следующий собственным интересам индивид, надежность и предсказуемость экономических принципов при минимально активном государстве. Функционирование системы требовало, чтобы ее участники ориентировались на эти нормы и разделяли, таким образом, философию, которой эти нормы соответствовали. И наоборот – успех монетарной системы закреплял практическую жизнеспособность либерального мировоззрения333333
  См. об этом очень взвешенное исследование: Gallarotti, 1995, 207–217.


[Закрыть]. Система, однако, не была полностью самодостаточной, ее стабильность обеспечивалась естественными, отчасти докапиталистическими условиями. Если бы после 1848 года во фронтирных регионах трех континентов не были найдены гигантские месторождения золота, система никогда не стала бы такой, какой стала в итоге. В свою очередь, открытие месторождений серебра и золота, пусть и освоенных капиталистической системой позднее (особенно в Южной Африке), нельзя было запланировать или предсказать – это результат воздействия исключительно внешних сил. Причем изначально как в Калифорнии, так и в Неваде и Австралии все начиналось с примитивной жажды обогащения золотоискателей334334
  Об обеспечении золотом как о независимой переменной: Eichengreen, McLean, 1994, в особенности 288. Объем золотодобычи лишь в ограниченном масштабе зависит от спроса, таким образом, это скорее независимая переменная на базе предложения.


[Закрыть]. Но затем от грубых драгеров дело дошло до изысканных джентльменов в зале правления Банка Англии. Воздействие системы ощущалось и далее. Оглядываясь назад, многие объясняют идиллическую стабильность «прекрасной эпохи» до 1914 года тем, что трудящееся население подчинялось дисциплине, каковой, за исключением тоталитарных систем, в XX веке уже никогда больше не существовало. Организованному рабочему движению еще не хватало сил защищать доходы трудящихся и тем более успешно бороться за повышение реальных зарплат. Краткосрочные кризисы можно было купировать снижением зарплат. Европейским и североамериканским рабочим в «золотой» (в буквальном смысле этого слова) век капитализма жилось лучше, чем в предшествующие эпохи. Выбиться наверх можно было, даже если у тебя не имелось ничего, кроме собственного труда, в том числе на фронтирах, где пожинали плоды повышения производительности, и в таких тропических экспортных анклавах, где расширение производства осуществлялось за счет крестьян, а не рабов с плантаций. Но цена за адаптацию легко могла лечь на плечи тех, кто находился в худшем экономическом положении. Золотой стандарт служил регулятором и одновременно символом экономического порядка, при котором либеральность парадоксальным образом сочеталась с подчинением в равной степени капитала и трудящихся «железным» закономерностям экономических механизмов335335
  Здесь я следую: Frieden, 2006, 121.


[Закрыть].

Экспорт капитала

Итак, XIX век – эпоха создания сетей в мировой экономике. Наряду с коммерцией (режим свободной торговли) и валютой (золотой стандарт) это касалось и третьей сферы: международных финансовых рынков336336
  Несколько непоследовательное введение в тему см. у: Allen, 2001, 8–9, 12.


[Закрыть]. Здесь, как и в валютной сфере и совсем иначе, чем в коммерции, относительно раннего Нового времени развитие характеризовалось скорее разрывом, чем преемственностью. Современная европейская банковская система формировалась постепенно начиная с XVI века. Хорошо были развиты такие инструменты, как долгосрочная государственная задолженность и финансирование зарубежных правительств. К примеру, немалое число иностранных держателей британских государственных займов использовали оба инструмента. Уже существовали и трансокеанские связи: правительство только что ставших независимыми Соединенных Штатов Америки стремилось получить долгосрочные кредиты на амстердамском рынке капиталов, который благополучно пережил упадок торговой гегемонии Нидерландов. Свободное перемещение капитала внутри Европы, ставшее возможным в XVIII веке, было существенно ограничено войнами с 1792 по 1815 год. Затем рынки капитала восстановились при возросшей доле государства, теперь это были скорее национальные рынки, и лишь на следующем этапе развития, в ходе международной интеграции они стали сближаться друг с другом337337
  Neal, 1990, 229.


[Закрыть].

Космополитизм раннего Нового времени ограничивался Европой. Ни одному правителю или частному лицу в Азии или в Африке не могло и в голову прийти получить деньги в Лондоне, Париже, Амстердаме или Антверпене. Все стало меняться в XIX веке, особенно во второй его половине. Десятки миллионов европейцев и азиатов перемещались между континентами, одновременно с этим от 9 до 10 миллиардов фунтов стерлингов было направлено за границу в качестве зарубежных инвестиций338338
  Kenwood, Loughed, 1999⁴, 6.


[Закрыть]. Эти деньги направляли несколько европейских стран, прежде всего Великобритания; в итоге они распространились почти во всем мире в форме а) займов иностранных правительств; b) кредитов иностранным частным лицам; c) прямых инвестиций европейских компаний в другие страны.

Экспорт капитала, по сути, стал новшеством второй половины XIX века. В 1820‑х годах зарубежные инвестиции были еще весьма скромными и сосредоточились в британских, нидерландских и французских руках339339
  Данные за 1825–1995 годы в: Obstfeld M., Taylor A. M. Globalization and Capital Markets // Bordo et al., 2003, 121–183, здесь 141 et passim (Таб. 3.2).


[Закрыть]. После 1850 года постепенно были созданы предпосылки для международных финансовых операций: появление особых финансовых институтов в странах-кредиторах и странах-должниках; накопление сбережений нового среднего слоя; оформление представлений о перспективах иностранных вложений. И, прежде всего, появился такой уникальный конгломерат ликвидных и эффективно использовавшихся ценностей, как лондонский Сити340340
  Ср.: Kynaston, 1994.


[Закрыть]. До 1870 года Великобритания и Франция оставались единственными странами, осуществлявшими значительные инвестиции за границу (Нидерланды к этому уже не имели отношения). Когда около 1870 года начался бум экспорта капитала, к ним добавились другие страны-кредиторы: Германия, Бельгия, Швейцария, США. Еще задолго до Первой мировой войны Великобритания потеряла позиции ведущей индустриальной державы, тем не менее она оставалась главным источником зарубежных инвестиций (почти с 50 процентами от всех инвестиций), вслед за ней шли Франция и США. США с долей в 6 процентов тогда еще не являлись существенным фактором на мировом рынке капитала. Британский капитал присутствовал в XIX веке повсюду. Англичане финансировали строительство канала Эри, первых железных дорог – от Аргентины до Японии, а также вóйны, например войну США с Мексикой в 1848 году. Долгое время британский капитал имел такой статус первенства, каким США обладали лишь короткое время в 1960‑х.

Представлять базовую структуру движения капитала в виде сети было бы неверно. В отличие от обоюдной торговли, капитал тек только в одном направлении – из центров на периферию. Обратный поток из стран-должников и объектов инвестиций состоял не из ссудного капитала, а из прибыли, оседавшей в карманах владельцев капитала. Таким образом, складывалась типичная для имперских времен ситуация, характеризовавшаяся огромным дисбалансом. В мире существовало совсем немного центров, из которых можно было управлять капиталом. Поскольку экспорт капитала предполагал наличие во всем мире вновь созданных модерных институтов (для торговли это было необязательно), с большим трудом можно провести аналогии между сотрудничеством европейских коммерсантов и уже имевшимися местными торговыми сетями. Существенны также различия между потоками капитала и сращиванием в денежно-валютной сфере. Обращение инвестиционного капитала вплоть до 1914 года не регулировалось никакими международными соглашениями. Не было никакого контроля за капиталом, никаких аналогов регулирующих торговлю таможен, ничего, что бы ограничивало передвижение денег. Требовалось лишь платить национальные налоги на доходы с капитала, если такие налоги вообще предусматривались. В Германии и Франции после 1871 года правительства имели пусть и редко применявшееся на практике право блокировать публичную эмиссию зарубежного займа; в Великобритании и США отсутствовали даже такие инструменты.

В отличие от нашего времени, правительства в принципе не предоставляли зарубежных кредитов, и, разумеется, никто и не слышал о помощи развивающимся странам. Государство, нуждавшееся в деньгах, обращалось не в министерство в Лондоне, Париже или Берлине, а на свободный рынок капитала. В случае крупных проектов, как правило, были задействованы банковские консорциумы, уже существовавшие или создававшиеся ad hoc заново. В них часто оказывались вместе банки разных стран, как показывает пример китайских государственных займов после 1895 года. Все крупные банки того времени имели филиалы в Лондоне, где размещалась бóльшая часть международных займов. Зачастую колоссальные средства для военных репараций, как, к примеру, обязательства Китая после Японско-китайской войны 1894–1895 годов, также приходилось мобилизовать на частном рынке капитала.

Хотя европейские правительства не выступали сами в роли кредитора или тем более донора, они облегчали ведение дел банкирам, поддерживая их дипломатическими или военными средствами. Так, некоторые займы были навязаны сопротивлявшимся должникам, например Китаю или Османской империи. Когда на другой стороне в переговорах о займе участвовало британское или французское правительство, сопротивление невыгодным условиям сделки давалось тяжелее. Дипломатическое вмешательство требовалось также, чтобы получить от заемщиков залоги под кредиты. Если немецкие и русские банки с 1890‑х годов тесно сотрудничали со своими национальными правительствами, то между британскими крупными банками и Уайтхоллом сохранялась известная дистанция. Ведущие британские банкиры той эпохи никогда не были марионетками лондонской политики – и наоборот, британское государство, особенно в период своего владычества над Индией, порой всерьез отдалялось от частных банковских и экономических интересов. Интересы крупного капитала и международная политика далеко не всегда совпадали. В противном случае французские банкиры не занимались бы активно экспортом капитала в Россию с 1887 года, когда Российская империя все еще состояла в союзе с Германией341341
  Girault, 1979, 39.


[Закрыть]. Однако во многих случаях границы между частными интересами бизнеса и государственной стратегией размывались – прежде всего там, где для заграничных кредитов требовалось одобрение правительства, или там, где дипломатия обеспечивала посреднические услуги (good offices) для концессий и заказов. В самых скандальных случаях, касавшихся Китая (1913) и Османской империи (1910), в период крайней слабости режима потребность в кредитах использовалась для оказания массированного давления. Для потребителя практически не имело значения, каково в этой форме финансового империализма соотношение между государственным и частным интересами.