Текст книги "Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура"

XIII. Труд: Физические основы культуры

Издавна большинство людей работало114114
  Многие идеи этой главы развиты в работе: Kocka, Offe, 2000, в особенности 121 et passim.


[Закрыть]. Те из взрослого населения, кто этого не делал, в любом обществе относились к меньшинству: больные, увечные или, в удачном варианте, представители редких праздных элит, которые не занимались даже военным ремеслом или отправлением религиозных обрядов. Поскольку труд существует в бесконечных вариациях и соотношениях, сказать о нем нечто общее гораздо сложнее, чем о более высокоорганизованных системах – таких, как «индустрия» или «капитализм». Историей труда может быть лишь история его типовых условий, а при особенно благоприятной ситуации с данными, возможно, также история трудовой нагрузки и распределения труда между полами115115
  См. главу V данной книги.


[Закрыть]. Если рассматривать труд не в качестве абстрактной категории, а как аспект конкретных жизненных обстоятельств, то мы получим бесчисленное множество разнообразных сфер труда. В таком особом мире труда жил мясник из Бомбея, о котором мы знаем из материалов судебного процесса 1873 года. В совсем ином мире оказалась оперная певица времен Джоаккино Антонио Россини, когда в Италии завершился переход от патронажа к свободной занятости на рынке труда у певцов. Третий вариант – китайский кули, попавший в качестве дешевой рабочей силы в южноафриканские шахты, четвертый – судовой врач, без которого не могло обойтись никакое плавание, и так далее116116
  Siddiqi, 2001; Rosselli, 1992, гл. 3–4; Richardson, 1982; Druett, 2000. Подобные исследования – реконструкции отдельных профессиональных миров на основе эго-документов – очень ценны.


[Закрыть].

Труд всегда нечто создает; самое частое из этого «нечто» – пища. Поэтому приготовление пищи – это, очевидно, наиболее распространенное и требующее в целом наибольшего количества времени расходование трудовой силы в истории. Не всякий труд, как показывает этот пример, используется для рынка, и не всякая рабочая сила проходит через рынок. Труд может присутствовать в домашнем хозяйстве, в более крупных рамках деревенской общины или внутри сложно организованного института – например, фабрики, учреждения или армии. Представление о регулярном «месте работы» появилось лишь в Европе XIX века, тогда как бóльшая часть труда выполнялась (и выполняется) «нерегулярным» образом. Труд, как правило, следует стандартизованным порядкам, то есть осуществляется в рамках «производственных» или «трудовых процессов». Такие процессы имеют социальную природу. Обычно они подразумевают непосредственную кооперацию с другими и всегда косвенно встроены в социальные порядки. Определенные трудящиеся и определенные трудовые процессы соответствуют определенному уровню общественной иерархии. Отношения власти и господства диктуют степень самостоятельности (автономности) или навязанный характер труда. При соединении стандартизации рабочих процессов с сознанием, формирующимся в первую очередь работой, возникает «профессия». Тот, кто разделяет определяемую профессией идентичность, не только стремится добиться одобрения работодателя, но и применяет внутренние масштабы к качеству своей собственной производительности. Такие масштабы также задаются корпоративно. Иными словами, практикующие в профессии контролируют или монополизируют свою сферу труда, регулируют «вне рынка» доступ к своей профессии и при этом часто заручаются государственной поддержкой. Так возникают ниши занятости, в которых принадлежность к профессии (цеху, гильдии, профессиональному объединению и так далее) уже составляет род капитала, при помощи которого можно получать доход117117
  Tilly, Tilly, 1998, 29.


[Закрыть].

Искать общие тенденции в этом многообразии возможностей за целое столетие и в глобальном масштабе затруднительно118118
  Обзор исследований и библиография к этой главе: Lucassen, 2006.


[Закрыть]. Но это важно, поскольку XIX век уделял труду особое внимание. Там, где в культуре было заложено уважение к труду, как в Западной Европе и Японии, новые возможности капитализма давали шансы для его реализации. На Западе труд стал высокой ценностью и одновременно предпочтительной категорией самоописания. Праздность даже среди элит перестала быть желаемой нормой. Королевы представали перед общественностью с шитьем в руках. Homo faber стал нормативной моделью и в экономической теории, и в некоторых направлениях антропологии. Трудовая теория стоимости, или «объективная» теория стоимости классической политической экономии, объявляла креативность и физические усилия источником создания ценностей – доктрина, которая стала аксиомой и у социализма. Отсюда следовало требование достойного вознаграждения и хорошего обращения с трудящимися. Дальше шли те, кто пытался представить себе облагораживание человечества посредством труда. Отчужденному и эксплуататорскому труду при капитализме противопоставлялась утопия освобожденного труда. По мере распространения машин особое место получила тема превосходства ручного труда. Критики машин – такие, как Уильям Моррис, основатель британского движения «Искусства и ремёсла» (Arts and Crafts), писатель, ранний социалист и влиятельный дизайнер, – возвращались в теории и на практике к исчезающим идеалам домодерного ремесла. Когда к концу века на части территорий Европы и США средняя продолжительность труда после роста в ранней фазе индустриализации снова стала сокращаться, возникла проблема свободного времени, то есть разделения времени – в рамках суток, года и жизни – между трудом, направленным на получение дохода, и не-трудом. По мнению Хартмута Кельбле, особенность Европы состояла в чрезвычайно жестком их разграничении119119
  Kaelble, 1997, 22–25.


[Закрыть]. Однако и в Европе соседствовали различные концепции «труда», так что выделить «типично европейское» определение труда нелегко120120
  Это показано в: Biernacki, 1995.


[Закрыть].

Исследования, посвященные трудовой этике неевропейских цивилизаций в XIX веке, пока отсутствуют. Они, вероятно, смогли бы продемонстрировать, что различия в отношении к труду определялись не только, а часто и не столько границами культур. С одной стороны, это отношение зависело в большой степени от социального слоя, с другой – внешние импульсы и благоприятные институциональные рамочные условия пробуждали рабочую энергию в разных обстоятельствах. Хороший пример – быстрая и успешная ответная реакция многих западноафриканских крестьян на новые возможности производства на экспорт. Те эффективные отрасли производства, которые существовали уже в доколониальную эпоху (например, хлопководство), адаптировались к изменившимся обстоятельствам, и наряду с ними были основаны новые121121
  Ср. изучение кейса производства и торговли пальмовым маслом: Lynn, 1997, в особенности 34–59.


[Закрыть]. Наконец, во всех или в большинстве цивилизаций представления о труде как раньше, так и теперь связываются с различными ожиданиями относительно того, что значит «справедливое» отношение к трудящемуся122122
  Для Африки ср.: Atkins, 1993, 128.


[Закрыть].

Доминирование деревни

Во всем мире, в том числе и в Европе, крупнейшим сектором занятости в XIX веке оставалось сельское хозяйство123123
  Подходы к глобальной аграрной истории пока отсутствуют. Но они разрабатываются на примере атлантических стран, ср.: Herr R. The Nature of Rural History // Idem, 1993, 3–44. Мастерский обзор сельской Европы с некоторыми отступлениями: Hobsbawm, 1977, гл. 10.


[Закрыть]. Индустриальное общество стало господствующим типом общества по всей Европе, включая Советский Союз, лишь по окончании Второй мировой войны. Но это господство было недолгим. Уже к 1970 году в общей структуре занятости в Европе доля труда в сфере обслуживания перевесила долю труда в промышленности. Таким образом, классическое индустриальное общество оказалось в мировой истории скоротечным эпизодом. Лишь в немногих странах – Великобритании, Германии, Бельгии и Швейцарии – промышленность оставалась ведущим сектором занятости более полувека. В Нидерландах, Норвегии, Дании, Греции и даже во Франции промышленность никогда не занимала такого положения, а в Италии, Испании, Швеции и Чехословакии – лишь на короткое время. Индустриальное общество оказывается еще более эфемерным, если выйти за пределы Европы. Даже в странах с наиболее производительной промышленностью – в США и Японии – труд в промышленности никогда не превышал занятости в сельском хозяйстве и в сфере обслуживания. И там, и во многих других странах имелись, безусловно, регионы промышленной концентрации. Но к 1900 году лишь в немногих странах мира – в Великобритании, Германии, Швейцарии – промышленный труд играл более важную роль, чем сельскохозяйственные работы124124
  Kaelble, 1997, 8. 10.


[Закрыть]. На большой части планеты значение сельского хозяйства в XIX веке возросло, поскольку постепенно осваиваемые фронтирные зоны являлись прежде всего границами аграрного освоения125125
  См. главу VII данной книги.


[Закрыть]. Иногда основным типом поселенца-пионера был плантатор или владелец крупного ранчо, но гораздо чаще – мелкий крестьянин: так обстояло дело на нагорьях Китая, в Африке, в казахской степи, в Бирме и на острове Ява. Применительно ко всей Юго-Восточной Азии говорят о столетии «крестьянизации» (peasantization). Низменные равнины Юго-Восточной Азии к 1900 году покрыли миллиарды мелких крестьянских хозяйств126126
  Elson, 1997, 23 et passim.


[Закрыть]. Крестьяне не «существовали всегда»; во всяком случае, они появились не раньше неолитической революции. Даже в XIX веке их все еще можно было «произвести».

К 1900–1914 годам большинство людей на планете было занято в сельском хозяйстве. Они работали на земле и с землей. Как правило, на открытом воздухе, зависимые от погодных условий. То, что труд постепенно перемещался под крышу, стало большим новшеством XIX века. Каждому приходящему из деревни фабрика представлялась прежде всего работным домом. Одновременно в горном деле в результате технических усовершенствований работа постепенно перемещалась под землю. Но даже наиболее распространенные тенденции столетия – прежде всего урбанизация – не могли оспорить ведущие позиции сельского хозяйства. Наоборот, противоположные, но не менее модерные по своему характеру тенденции эти позиции еще и укрепляли. Экспансия глобальной экономики с 1870 по 1914 год (особенно после 1896 года) послужила мощным стимулом для экспортного аграрного производства. Даже в наиболее высокоразвитых странах интересы сельского хозяйства имели огромный политический вес. Несмотря на относительное уменьшение доли землевладельческой аристократии, лицо политической элиты Великобритании вплоть до последней четверти XIX века определяли крупные помещики. Во многих странах на европейском континенте тон по-прежнему задавали аграрные магнаты. Во Франции любой режим, будь то монархия или республика, должен был прислушиваться к могущественному мелкому крестьянству, а в США сельскохозяйственные интересы были исключительно хорошо представлены в политической системе.

Большинство людей являлись крестьянами. Что это означало? Разные науки – аграрная история, аграрная социология, этнография и в определенной степени близкая ей фольклористика – уже давно занимались этим вопросом. На протяжении XIX века в отношении домодерной Европы и большой части остального мира особой «аграрной истории» не требовалось. Крестьяне и сельское общество составляли здесь per se основную тему экономической и социальной истории127127
  Краткий обзор историографии: Kearney M. Peasants and Rural Societies in History // Smelser, Baltes, 2001, V. 16, 11163–11171. Хороший обзор теорий «крестьянского общества» см. также в работе: Wimmer, 1995. Большая часть теоретических выводов сделана на основе материала России и Юго-Восточной Азии.


[Закрыть]. Среди многочисленных дебатов, которые велись по результатам новаторских исследований Александра Васильевича Чаянова в России начала 1920‑х годов, особый интерес с точки зрения глобальной истории представляет дискуссия о рациональности128128
  См. хорошее краткое изложение: Little, 1989, 29–67.


[Закрыть]. В ней столкнулись последователи принципа «моральной экономики» и представители «теории рационального выбора». Согласно первым, крестьяне враждебно относятся к рынку и заботятся только о выживании, общественную собственность они предпочитают индивидуальной, занимают относительно внешнего окружения защитную позицию, действуют как община и стремятся избежать рисков. Их идеал – справедливость в традиционных рамках, солидарная взаимность отношений, в том числе между землевладельцами и арендаторами, патронами и клиентами. Продажа земли рассматривается лишь как ultima ratio. Согласно противоположной точке зрения, крестьяне, во всяком случае потенциально, – мелкие предприниматели. Они используют возможности рынка, если те им предоставляются. Они не обязательно стремятся к извлечению максимальной прибыли, но стараются самостоятельно обеспечить себе материальные средства для существования, не полагаясь во всем на групповую солидарность. Проникновение капитализма, полагают сторонники этой точки зрения, ведет к расслоению таких крестьянских обществ, которые ранее были достаточно гомогенными.

Оба этих направления оперируют разными примерами, так что нельзя однозначно решить в сравнении, насколько каждое из них эмпирически убедительно. В некоторых исторических ситуациях проявляется скорее предпринимательский настрой крестьян, в других преобладает общинный традиционализм. Для нашего контекста важно, что классификации, основанные на региональной и культурной специфике, мало что могут дать. Нет «типичного» западноевропейского или азиатского крестьянина. Схожие рыночно-предпринимательские ориентиры можно видеть в Рейнской области, Северном Китае и в Западной Африке. В Японии уже в XVII веке не найти стереотипного «азиатского» крестьянина, обеспечивающего себя в своей изолированной деревеньке. Аграрии, которые меняют ассортимент фруктов в зависимости от положения на рынке, используют новейшую оросительную технику, наилучшие семена и сознательно подходят к повышению производительности, не соответствуют образу исконных, никогда не порывающих с тесным и неизменным жизненным окружением деревенских жителей129129
  Hanley, Yamamura, 1977, 332.


[Закрыть].

Деревни

Конкретные рабочие ситуации в деревне во многих отношениях различались. Природа благоволит одним видам фруктов и исключает другие, она определяет количество урожаев и продолжительность сельскохозяйственных работ. Культура мотыжного земледелия на сухих почвах требовала иной организации труда, чем поливное земледелие – особенно интенсивная рисовая культура Восточной и Юго-Восточной Азии, при которой работать приходится стоя в воде. Домашнее хозяйство задействовалось в разной форме, а обязанности можно было по-разному распределять между полами и поколениями. Четкая разделительная линия пролегала между двумя крайними ситуациями. С одной стороны, в полевых работах могла принимать участие вся семья, включая детей. Нередко свободные ресурсы времени использовались при этом для домашнего кустарного производства. С другой стороны, сезонные рабочие, отделенные от своих семей, жили в чисто мужских временных сообществах и не были привязаны к деревенским структурам.

Деревни существовали в большинстве аграрных обществ. Их функции профилированы по-разному. В экстремальном случае деревня соединяла в себе всё, будучи одновременно «экономическим и фискальным сообществом, религиозной общиной, защитницей мира и порядка в своих границах и блюстителем общественной и личной нравственности своих жителей»130130
  Blum, 1971, 542.


[Закрыть]. Деревенские институты особенно хорошо развивались там, где имел значение хотя бы один из двух факторов: 1) деревня являлась единицей управления, например как координирующее место для сбора налогов в пользу государства, или даже признавалась в качестве отдельного юридического лица; 2) сельская община располагала землей как коммунальным имуществом, которое было предназначено для совместного пользования или даже – как в случае русской общины – распределялось и перераспределялось коллективным решением. Это не было чем-то само собой разумеющимся. В интенсивном мелком сельском хозяйстве Северного Китая почти вся земля находилась в частной собственности. Государство, структуры которого доходили только до уровня районов, получало налоги не от деревни как юридического лица, а от избранного среди ее жителей доверенного человека (xiangbao