Текст книги "Основы философии"

Идеалистическая традиция в философских теориях Нового времени также продолжает сохраняться и развиваться, давая свое решение основных философских и мировоззренческих проблем, которые продолжали оставаться одинаково важными и для философского материализма, и для философского идеализма. Одновременно с этим следует отметить и наличие определенных различий в подходе к аспектам философской теории: материалисты обратили основное внимание на онтологические проблемы, поскольку нарастающее влияние естествознания поставило вопрос о формировании новой картины мироздания; философы идеалистической ориентации сосредоточили внимание на вопросах гносеологических, на раскрытии познавательных способностей человека, а отсюда – постановка вопроса о сущности сознания, которые невольно просились наружу в век всеобщего преклонения перед разумом. Представители материалистической традиции, считавшие сознание и разум простым продолжением природы, свойством материи, вопросы о сознании и познании решали довольно облегченно: поскольку сознание и сознательная деятельность – это та же природа, то она познаваема на основе наших органов чувств. В самом мышлении ничего загадочного нет, его можно понять, когда будет понята природа.

Идеализм, напротив, в течение трех столетий Нового времени буквально бился над проблемами сознания, пытаясь определить ум, разум, рассудок, и лишь после этого считал возможным двигаться к познанию объективного мира. Следует признать, что философы-идеалисты уяснили не только для себя, но и показали философам-материалистам всю сложность проблем сознания и познания, а скоропалительные вульгарно-материалистические толкования – это не решение проблемы, а уход от неё. Вот как о том периоде развития философии писал крупнейший философ-материалист XIX века К. Маркс: «…Деятельная сторона (человека. – Ю.Б.), в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно, так как идеализм, разумеется, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой», поэтому для понимания того, как рассматривалось сознание в философии Нового времени, надо обращаться к идеалистам, так как материалисты мало что сказали нового по сравнению с материалистами древности.

Идеализм в теоретических построениях оказался выше материализма еще и потому, что в Новое время для него сложились принципиально новые условия для поддержания своего влияния. Философы-материалисты заимели верного союзника в лице естествознания, а философы-идеалисты, напротив, лишились сильнейшей поддержки когда-то всевластной церкви. Идеализму эта атмосфера «опоры на собственные силы» оказала добрую службу: теория стала более динамичной; освободившись от власти догматических оков религиозного мировоззрения, идеалисты сосредоточили внимание на нерешенных проблемах, вне зависимости от того, идет ли речь о законах материального бытия или проблемах внутреннего мира человека. Идеалисты обнаружили множество неясностей там, где для материалистов все было ясно. Философы-идеалисты не отвернулись ни от одного из вопросов, которые выдвигались как теоретическим естествознанием, так и социально-политической практикой Нового времени. Предлагаемая ими методология решения – тема особая.

Рене Декарт (Картезий, отсюда – название его философии: «картезианство», 1596–1650) – представитель дворянского рода Картезиев, выпускник иезуитского колледжа Ла Флеш. По окончании учебы оказался в среде парижской богемы, но вскоре постарался отойти от светских развлечений и уединился в парижском предместье. Полученный в колледже багаж «иезуитского» воспитания толкал его к размышлениям, к обдумыванию всеобщих мировоззренческих вопросов в условиях нарастающего динамизма общественной и интеллектуальной жизни, перед которой приобретенная ранее средневековая схоластика была бессильна.

Декарт побывал наемником в голландской и баварской армиях, но сумел избежать участия в Тридцатилетней войне. Его скитания завершились в Голландии, которая почти на двадцать лет превратилась в его вторую родину, а покровительствовал ему один из монастырей Ордена иезуитов. Расплачиваясь за «стол и кров» с приютившим его Орденом, он обновляет выдвинутые еще Фомой Аквинским доказательства бытия Бога, но одновременно пишет и чисто светские работы о страстях человеческих, привлекшие к себе внимание шведской королевы Христины.

В Голландии были написаны основные философские произведения Декарта: «Рассуждение о методе» (1637), «Размышления о первой философии» (вышла на французском языке в 1647 году), «Начала философии» (1647). В 1649 году Декарт издает работу «Страсти души», которая и привела его к смерти: королева Христина пригласила Декарта в Стокгольм. При длительной дороге на январских ветрах он простудился в карете и в Стокгольме умер.

Столь обширный экскурс в биографию Декарта потребовался для того, чтобы ближе приблизиться к пониманию сложности и противоречивости мировоззрения Декарта. Отцы-иезуиты даром хлеб не ели: богословско-философскую подготовку Декарт получил блестящую; но одновременно он оказался лицом к лицу с современным ему естествознанием, особенно механикой, в которой, как многие тогда полагали, кроется ключ к пониманию всего мироздания. Наступала эпоха торжества бэконовского девиза «Знание – сила». Но Декарт был осторожен в своих поисках и не страдал завышенным самомнением. Не случайно в заголовках его серьезных работ обязательно мы найдем слова «размышления» или «рассуждения». «Рассуждая», он как бы приглашал читателя к совместному пониманию вопроса, а понявши, – аргументировать выводы, когда они идут в согласии с объективными данными. От Декарта идет призыв к философам: подвергай все сомнению! Обратимся к мыслям самого Декарта.

«Вполне мудр в действительности один Бог, ибо ему свойственно совершенное знание всего; но и люди могут быть более или менее мудрыми сообразно тому, как много или как мало они знают истин о важнейших предметах» (Антология… Т. 2. С. 233).

«Для животных главным является забота о своем теле, для человека же, главною частью которого является ум, на первом месте должна стоять забота о снискании его истинной пищи – мудрости» (См. там же. С. 233–234).

«Должно серьезно отдаться поданной философии, первою частью которой является метафизика, где содержатся начала познания; среди них имеется объяснение главных атрибутов Бога, нематериальности нашей души… Вторая часть – физика; в ней… рассматривается, как образован весь мир вообще» (См. там же. С. 235).

«Вся философия подобна как бы дереву, корни которого – метафизика, ствол – физика, а ветви, исходящие из этого ствола, – все прочие науки, сходящиеся к трем главным: медицине, механике и этике» (См. там же. С. 236).

«Для разыскания истины необходимо раз в жизни, насколько это возможно, все поставить под сомнение» (См. там же. С. 237).

«Отбросив существование всего, в чем мы можем сомневаться, даже допуская, что нет ни Бога, ни неба, ни земли, ни нашего тела, сколь бы ни нелепо все это было, мы однако не можем допустить отсутствие того, что сомневается… Не взирая на самые крайние предположения, мы не можем не верить, что заключение «Я мыслю, следовательно, я существую» истинно и что оно поэтому есть первое и вернейшее из всех заключений, представляющееся тому, кто методически располагает свои мысли» (См. там же. С. 239).

«Имеются понятия, настолько ясные сами по себе, что, определяя их по школьным правилам, их можно только затемнить и что они не приобретаются путем изучения, а рождаются вместе с нами» (См. там же. С. 240).

«Душа, познав сама себя и продолжая еще сомневаться во всем остальном, осмотрительно стремится распространить свое познание все дальше, то прежде всего она находит в себе идеи о некоторых вещах… Существование Бога доказуемо одним тем, что необходимость бытия, или существования, заключается в понятии, какое мы имеем о нем» (См. там же. С. 241).

«Бог разумеет, водит и совершает всё, то есть все действительные вещи, постоянно одним и тем же простейшим актом» (См. там же. С. 244).

«Способность познания, данная нам Богом и называемая естественным светом, никогда не касается какого-либо предмета, который не был бы истинным в том, в чем она его касается, то есть в том, что она постигает ясно и отчетливо… У нас лишь два вида мыслей, а именно восприятие разумом и действие воли… Воля обширнее разума, отсюда и проистекают все наши заблуждения» (См. там же. С. 246).

Все приведенные выше высказывания взяты из работы Декарта «Начала философии», а сам раздел озаглавлен «О началах человеческого познания». Здесь отражены принципиальные положения декартовой философии, его подход к основополагающим принципам онтологии и гносеологии. Декарт не сомневается в познавательных возможностях человека, притом в познании не только узкопрактическом, но и в способности подниматься к постижению исходных принципов бытия, становиться философом, т.е. мудрецом, а мудрость – главная пища человека.

Исходный принцип познания, начало человеческой мудрости – сомнение, сомнение во всем. При этом само сомнение приводит нас к мысли о том, что сам-то сомневающийся существует. Следовательно, декартово «Я мыслю» выступает отправной точкой его философии.

Сам процесс мышления возможен потому, что есть Бог и есть наша душа. Свойство души не в том, чтобы служить проводницей в «мир иной», а выступать ориентиром в этом мире, быть мостом между субстанцией духовной и субстанцией материальной. От мыслей о мире нужно двигаться к самому этому миру – такова логика познания бытия, как ее рисует рационалист Декарт. Наша душа обладает некоторыми исходными понятиями, которые не приобретены в ходе опыта, а они врожденны, выступают исходными основами развития нашей последующей духовности. Главным из них является понятие о Боге (следовательно, Бог есть). Но рядом с этим основополагающим понятием в нас есть врожденные понятия, предназначенные для постижения чувственного мира (понятие пространства, фигуры, простейшие математические аксиомы и т.п.). В итоге мы уже при рождении, вне всякого опыта, обладаем своего рода каркасом знания, позволяющего нам двигаться от всеобщего к общему, а затем и к частному, отражающему картину бытия. Ступени познания: метафизика – физика – частные науки. Метафизика – это приближение к познанию Бога и разума, физика – познание природы, этика – постижение природы человека и межчеловеческих отношений. В общей характеристике – это показ пути движения знаний от общего к частному. Такой путь называется дедуктивным методом познания. Образцом его является математика.

Рассматривая отстаиваемый Декартом дедуктивный метод познания, будет уместно сравнить этот метод с развиваемым несколько раньше индуктивным методом Фрэнсиса Бэкона. Бэкон доказывал необходимость движения нашего знания от познания чувственных вещей к всеобщим выводам; Декарт защищает другой путь движения познания: от всеобщего, изначально данного (на базе врожденных понятий, а если выразиться более точно, вложенных в нас Богом) приближаться к познанию частного. Но это различие в научных методах двух великих мыслителей Нового времени, когда естествознание буквально кричало «Нужен метод!», не следует абсолютизировать: Бэкон не отрицал и рационального познания, но ставил его на второе место; в такой же мере и Декарт не был чистым рационалистом, признавая опытное знание, но также ставил его на второе место. Но вся история естествознания подтвердила правоту каждого из них.

Декарт – сторонник идеалистического мировоззрения, поскольку признает Бога за изначальную сущность мира. Но вместе с тем он отстаивает тезис неуничтожимости материи, постоянство её количества, движение, многокачественность, познаваемость ее форм. Декарт пытался разобраться и в механизмах работы мозга (не случайно, И. П. Павлов признавал его своим предшественником в попытках разработать теорию рефлекса). В целом можно определить Декарта как идеалиста – в его мировоззрении, и как материалиста – в стремлении понять все стороны природно-человеческого бытия, особенно познавательные способности человека. Декарт открыл двери новому естествознанию.

Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716) вошел в историю философской мысли как автор «монадологии» и теоретик «теодицеи» – религиозно-философской теории, призванной как-то оправдать наличие зла в мире при одновременном существовании всеблагого и всемилостивейшего Бога.

Лейбниц – сын практикующего юриста и преподавателя философии в Лейпцигском университете, свою взрослую жизнь начал как бы с повторения карьеры отца: окончил Лейпцигский университет по специальности «Философия и юриспруденция», потом повторно прослушал те же курсы в Йенском университете. Будучи отправленным на два года в Париж и Лондон «для совершенствования в науках», он вскоре доказал своей деятельностью, что он не только сын своих родителей, но и сын своей эпохи – эпохи юности буржуазного уклада общественной жизни с её культом разума, авторитетом естествознания, динамизмом промышленного развития, изумлением перед открытыми культурами других народов, стремлениями к самоутверждению личностного достоинства.

Лейбниц, оказавшись вне Германии, не только окунулся в духовную и политическую атмосферу современной ему Европы, но и словно открыл для себя новый мир, поскольку Германия его периода была набором множества владений, а каждый правитель стремился иметь свой «двор» со всем набором министров, советников и даже историков. Лейбниц увидел в Европе действительную жизнь и действительные проблемы, блеск и нищету современного мира. Он внимательно знакомится с современной философией – этой «наукой наук» того периода, улавливает мировоззренческие расхождения материализма и идеализма, противостояние религии и светского мышления.

В Германию Лейбниц возвращается европейски образованным человеком, что дало ему возможность в последующем стать инженером и механиком, математиком и дипломатом, быть приближенным к кругу «двора» ганноверского правителя, с фрейлинами рассуждать о своей «монадологии», записывать «историю» двора, встречаться с Петром I и убеждать его в необходимости открытия в России Академии наук. Сам он к концу жизни за свои заслуги перед наукой становится первым Президентом Берлинской академии наук, членом Английского Королевского Общества (английской академии), членом Парижской академии наук. Лейбниц «сделал себя» сам, своим трудом. Он – сын динамичной эпохи, и многое сделал для того, чтобы способствовать её дальнейшему развитию.

Глубокая философская подготовка Лейбница не вызывает сомнений. В его работах упоминаются положения философии Платона, Аристотеля, работы представителей ранней патристики. Он был знаком и с философией средневековых схоластов, о которой отзывается пренебрежительно. Но особым вниманием Лейбница пользовались труды его философских современников: Декарта, Локка, Спинозы, которых он внимательно изучал. Немаловажным обстоятельством для Лейбница послужило то, что он оказался современником изобретателя микроскопа Н. Левенгука, открывшего перед учеными целый новый мир живых существ, о наличии которого до изобретения микроскопа даже не подозревали. Именно знакомство с микроскопом укрепило намерение Лейбница создать новую философию – «монадологию», учение о бесконечно малых, неделимых, лишенных протяженности, но чувствующих сущностях, составляющих живую первооснову всех видов бытия.

Лейбниц не так уж и много писал, а еще меньше заботился о своевременном печатании написанного. При его жизни вышли: «Исповедание природы против атеистов», «Новая система природы и общения между субстанциями…», «Теодицея». Такие работы, как «Новые опыты о человеческом разуме», «Монадология», большая мировоззренческая переписка были преданы гласности уже после его смерти. Особенностью некоторых работ является то, что они имели своего адресата: Локка, Спинозу, отчасти Декарта, поскольку Лейбниц, при всем уважении к развиваемым ими концепциям, по многим пунктам их теорий имел принципиальные возражения.

Для уяснения собственного мировоззрения Лейбница обратимся к выдержкам из его работ, в которых отразились узловые положения философии Лейбница.

«Монада, о которой мы будем здесь говорить, есть не что иное, как простая субстанция, которая входит в состав сложных; простая – значит, не имеющая частей» (Антология… Т. 2. С. 450).

«Я принимаю также за бесспорную истину, что всякое сотворенное бытие, а следовательно, и сотворенная монада, подвержено изменению, что это изменение в каждой монаде беспрерывно… Естественные изменения монад исходят из внутреннего начала, так как внешняя причина не может иметь влияния внутри монад» (См. там же. С. 451).

«Душами можно назвать только такие монады, восприятия которых более отчетливы и сопровождаются памятью… (Душа) есть нечто большее, чем простая монада» (См. там же. С. 453).

«И так как всякое настоящее простой субстанции, естественно, есть следствие ее предыдущих состояний, то настоящее ее чревато будущим» (См. там же).

«Но познание необходимых и вечных истин отличает нас от простых животных и доставляет нам обладание разумом и науками, возвышая нас до познания нас самих и Бога. И вот это называется в нас разумной душой или духом» (См. там же. С. 454–455).

«Есть также два рода истин: истины разума и истины факта. Истины разума необходимы и противоположные им не возможны, истины факта – случайны и противоположное им возможно» (См. там же. С. 455).

«Один только Бог есть первичное единство или изначально простая субстанция. Все монады сотворенные или производные составляют его создания и рождаются, так сказать, из беспрерывных, от момента до момента, излучений Божества» (См. там же. С. 457).

«Все тела, подобно рекам, находятся в непрерывном течении, и части беспрерывно входят в них и выходят оттуда» (См. там же. С. 461).

Приведенные выше небольшие извлечения из трудов Лейбница позволяют нам более предметно говорить о его философии и об основном её звене – учении о «монадах». Для Лейбница мир объективен, связан, подвижен, представляет собой целостный процесс. Но жизнь, движение, переливы и переходы этому миру дают невидимые, внепространственные духовные сущности – монады. Монады присутствуют в каждой частичке материального мира, каждая из них индивидуальна. В сложных вещах содержится целый комплекс монад, которые в единстве одухотворяют вещь. В итоге различия между неживой материей, растительным миром, царством животных и человеком в том, что в них присутствуют монады разной степени одушевленности: мир в своих состояниях – это уровни разной сложности исходных субстанций.

Материальный мир представляет собой целостный процесс потому, что он есть проявление причинно-следственных связей. Но материальность только повторяет, открывает нам глубинные идеальные процессы, осуществляемые на уровне монад. Любое тело – это своего рода лишь оболочка монады. Пирамидой мира монад выступает высшая, всеобщая, совершенная монада – Бог. Монады материального бытия – это его истечения, эманация монад. К божественной монаде приближается душа человеческая – монада чувствующая и думающая, монада познающая. Пронизанный монадами мир находится в постоянном движении, течении; его можно уподобить потоку реки. В этих характеристиках материального бытия открывается новый аспект философии Лейбница: её насыщенность диалектикой в высоком смысле этого слова.

Сами монады Лейбница полны жизни, движения; каждая из них несет в себе свойства высшей монады – Бога, а потому она, будучи индивидуальной, одновременно несет в себе черты всех монад и черты общей монады – своего творца. Согласно Лейбницу, в каждой внепространственной монаде заключается вся духовная субстанция Вселенной и сама монада оказывается субстанцией, выступает первоосновой, первосущностью бытия. В этих характеристиках монады Лейбниц сквозь время спорит со Спинозой, с его теорией единой субстанции бытия – одухотворенной материей. Не согласен Лейбниц и с Декартом и картезианцами вообще, признающими только божественную субстанцию и её преломление в нашем разуме, разграничивающими миры духовный и физический. Для Лейбница все одухотворено, каждая частичка бытия несет в себе свою субстанцию, а субстанция всех субстанций – Бог.

Будучи рационалистом, Лейбниц оказался в споре и с сенсуалистом Локком. В своей работе «Новые опыты о человеческом разуме», уважительно отзываясь о Локке и достоинствах его труда, он всесторонне анализирует и в итоге не соглашается с представлением Локка о разуме как о «чистой доске». Локковскому положению «Нет ничего в разуме, чего не было бы в чувствах» Лейбниц противопоставляет свое: «Нет ничего в разуме, чего не было бы раньше в чувствах, за исключением самого разума» (Антология… Т. 2. С. 483. – Разрядка наша. – Ю. Б.).

В появлении «монадологии» Лейбница сыграл свою роль и левингуковский микроскоп. Если для естествознания это был прорыв в закономерности низших ярусов живой природы, то Лейбниц увидел в этом подтверждение идеи всеобщей одушевленности природы. Позже «монады» Лейбница превратились в «жизненную силу» естествоиспытателей, поскольку путь к постижению сущности жизни оказался довольно тернистым; эта проблема не решена и современным естествознанием. Разработанная Лейбницем теория дифференциального счисления бесконечно малых, где «дельта X» стремится к «О», но не равна «О», для самого Лейбница служила математическим подтверждением истинности «монадологии» как новой картины бытия.