Текст книги "Основы философии"

Bл. C. Соловьев (1853–1900), сын историка С. С. Соловьева, получил блестящую домашнюю подготовку и воспитание в духе требований православной веры; окончил историко-филологический факультет Московского университета, где и началась его преподавательская деятельность. Вскоре он переводится в Петербургский университет, как только там появилась вакансия; читает философию на Высших женских курсах. Его педагогическая деятельность окончилась в 1881 году, когда он во время публичной лекции обратился к Александру III с просьбой проявить «христианское милосердие» по отношению к убийцам его отца – «царя-освободителя» Александра II. Народовольцы, совершившие этот акт террора, по приговору суда были казнены. Вл. Соловьев за свое «обращение» решением Министра народного просвещения был навсегда лишен права вести преподавательскую деятельность на всей территории Российской империи и занимать кафедры философии в российских университетах. Так круто обошлась «судьба» с двадцативосьмилетним доктором философии.

С этого времени Соловьев целиком отдает себя литературно-публицистической деятельности, печатает много статей и серьезных исследований по различным аспектам философской теории. В нем проснулся колоссальный философский талант, прерванный преждевременной смертью. Значение его теоретического наследия переросло национальные границы и стало мировым достоянием. Создано Международное философское общество памяти Соловьева с отделениями в Европе, Америке, на Ближнем Востоке. В Бельгии издано наиболее полное «Собрание сочинений Соловьева».

В исходных мировоззренческих посылках Соловьев – объективный идеалист, каким он был всю жизнь. Из прежних философских систем для него наиболее близкими оказались положения философов-теоретиков раннего христианства, определяемые в исторической науке как раннехристианская мистика. Но теоретические искания Соловьева падают на конец XIX века, на тот период общественной мысли России, который можно определить как смутное время русской философии: в силу специфики состояния общественной жизни конца столетия в теории шел активный процесс пересмотра всех прежних философских и общественно-политических теорий, поиски новых концепций. В эту интеллектуальную стихию с головой погрузился и Соловьев, направив гуманистические устремления своих философских концепций на поиски незыблемых основ всех сторон общественной жизни – от социально-политических до духовных.

По его мнению, «новым началом» политического переустройства мира должно явиться создание всемирного теократического государства христианских народов во главе с римским папой, а «ядром» этого гигантского конгломерата народов и наций должно явиться славянство, сознание которого не развращено ни рационалистическими философскими теориями, ни философским позитивизмом с его культом науки, ни ложными социально-политическими учениями. Сердцевиной духовной жизни нового мирового сообщества должна выступить религиозная вера, сохраненная в первозданной чистоте православной церковью и получившая свое философское обоснование в святоотеческой литературе.

Для реализации этой идеи Соловьев многократно выезжал в Европу, добивался аудиенций у европейских монархов, убеждая их в необходимости создания единого «Христианского государства»; встречался с римским папой, доказывая ему необходимость проявления инициативы в этом единении, а также необходимость отмены римско-католической церковью чисто католических догматов, которые мешают единению христиан. Он убеждал папу, что на свою миссию его благословила сама Богородица, явление которой было ему во сне. Но ожидаемых плодов его поездки не принесли.

Мировоззренческой основой новой исторической общности народов должна выступить «философия всеединства», которая объединит в себе философию, богословие и естествознание. Возможность единения этих, казалось бы, чуждых друг другу, элементов духовной культуры Соловьев считал возможным потому, что каждый из них органически требует дополнения второго: богословие – духовное раскрытие божественной мудрости; философия – раскрытие дарованной Богом человеческой мудрости; естествознание – раскрытие в разуме закономерностей отпавшего от Бога после грехопадения мира. «Философия всеединства» выступит универсальной теорией постижения бытия, человеческой духовности, божественной сущности.

В учебной литературе, в том числе и в предлагаемом пособии, практически невозможно всесторонне осветить философию Соловьева и её теоретические истоки. Укажем только, что он творчески использовал идеи Платона и неоплатоников, философское наследие Отцов Церкви, монадологию Лейбница и абсолютный идеализм Гегеля; мысли о мессианской роли славянства в мире заимствованы им у славянофилов и др. Но все теории прошлого «перекипели» в котле соловьевского мышления, сделав его крупнейшим отечественным философом, рядом с которым позволено стоять немногим из европейских мыслителей.

1. Как понимать духовную предысторию русской философии XIX в.?

2. Каковы основные центры становления русской философии?

3. Почему Московский университет можно назвать источником русского просвещения и русской философии?

4. В чём заслуга молодёжных кружков Москвы в становлении русской философии?

5. Каковы основные черты философии славянофилов?

6. Как проявилась материалистическая традиция в русской философии XIX века (Герцен, Чернышевский)?

7. В чём смысл идеи «христианской теократии» и «философии всеединства» Вл. Соловьёва?

Тема 17
Философия в современном мире

Философия является спутницей мировой цивилизации, её порождением и отражением. Это происходит потому, что человек даже в самые трудные периоды своего личностного бытия продолжает оставаться человеком, т.е. быть деятельным, ищущим, думающим, оценивающим. В силу присутствующего в его природе интеллектуального начала он обречен быть философом, вне зависимости от того, владеет ли он теоретическими основами данной науки и её категориальным аппаратом или просто слышит голос своей философской интуиции. Поскольку в ходе исторического развития цивилизация постоянно усложняется, то и её интеллектуальная слагаемая делается значительнее, весомее, авторитетнее в глазах общества. В переломные периоды истории философская мысль невольно выдвигается в авангард всей общественной мысли, поскольку по самой своей сути она призвана помочь осознать, выявить закономерное в развертывающихся процессах исторической драмы.

Россия к началу XX столетия подошла именно к такому критическому порогу своего развития, о котором только что было сказано во вступлении к настоящей теме: её самодержавно-политический режим становился анахронизмом на фоне цивилизованной Европы; индустрия промышленно развитых стран демонстрировала свое превосходство над состоянием машинизации в России, особенно на её окраинах; православие оставалось основной духовной ценностью, а власти всеми мерами оберегали церковь от проникновения в православие какой-либо «штунды» (общее название сектантских движений). Россия объективно стояла перед выбором пути своего дальнейшего развития: ожидает ли её своя «славная революция» типа английской 1688 года, или же она стоит перед российским вариантом «якобинской диктатуры»? Либерально-демократические круги России подталкивали правящие круги к проведению социально-политических преобразований, секуляризации общественного сознания. Теория стала проявлять повышенное внимание к духовному миру человека, поскольку все больше проступала роль человеческого «Я» в истории, которая может проявиться как своей созидательной, так и разрушительной сторонами. В авангард мыслителей первого порядка выходят Аксельрод, Богданов, Бердяев, Булгаков, Гершензон, Ильин, Карсавин, Трубецкой, Федоров, Франк. Периодические издания типа журналов «Мир Божий», «Вопросы философии и психологии», «Логос», сборники статей «Проблемы идеализма», «Вехи» поднимали теоретическую мысль России на новые высоты; в отдельных идеях русских мыслителей просвечивались контуры будущих европейских теорий.

Но события января 1905 года («Кровавое воскресенье» в Петербурге), исход затеянной двором русско-японской войны открыли дорогу «якобинскому» направлению развития российской истории, способствовали подъему авторитета марксистской идеологии, особенно той её части, где шло обоснование неизбежности установления диктатуры пролетариата, которая только одна может привести к установлению всеобщего царства справедливости. Упорство самодержавия в нежелании демократизации общественной жизни, игра в созывы Государственной думы (с правом рекомендательных предложений правительству), дворцовые интриги вокруг безвольного императора, появление на авансцене политической жизни одиозной фигуры Григория Новака (Гришки Распутина), подготовка к участию в мировой войне за передел мира – все вело самодержавие к его могиле. В конце концов Россия пришла к октябрю 1917 года, явившегося для идеологов нового мировоззрения и историческим торжеством философии марксизма. Последним голосом русской философии был нелегально изданный сборник «Из глубины» (Di profundis – именно так он назван на латыни, 1918 год). Сразу же по окончании гражданской войны всех идейных оппозиционеров большевистской идеологии выслали на пароходе в Европу. Осталась только единственно правильная – марксистская – философия, которую начали изучать в кружках, в партийных и комсомольских ячейках, через Институт красной профессуры стали ускоренно готовить новых профессоров для системы высшего образования.

Если для средневековой философии высшим авторитетом для подтверждения истинности определенной теоретической мысли была ссылка на Аристотеля, то в России периода господства марксистской идеологии авторитетами подобного рода стали ссылки на положения и цитаты из работ Маркса, Энгельса, Ленина, а после выхода «Краткого курса истории ВКП (б)» и Сталина, – чем больше было вставок такого рода, тем «истинность» статьи или монографии считалась выше. Работы подобного уровня исполнения активно тиражировались, изучались и пропагандировались. Авторы подобных работ пользовались уважением и почетом, имели авторитет у партийного руководства. Сталин лично просматривал списки будущих кандидатов в члены-корреспонденты и академиков по отделению философии АН СССР, знакомился с их работами. В результате такого «анализа» одни авторы поднимались к партийным высотам (Г. Александров), другие оканчивали жизнь на Лубянке, как только у них замечали «отклонения» (И. Луппол), третьи прошли через лагеря (Ф. Лосев, П. Флоренский). Никакого свободного «соревнования идей» после победы социализма, о чем писал Ленин в 1905 году, не было даже при его жизни, а после его смерти и подавно, когда постепенно стал активно внедряться в сознание масс лозунг «сталинской эпохи»: «Сталин – это Ленин сегодня».

Но, не смотря на подобный обскурантизм по отношению к теоретической мысли, на весь пресс цензуры, философия, в её высоком смысле, не была убита. Особенно активно она развивалась в тех сферах философской теории, где можно было не опасаться «наступить на грабли». Такими сферами были историко-философские исследования, но при условии, что они проведены с учетом социально-классовой природы эпохи (имеется в виду «накрутка» из описания тягот классового гнета над рабами, смердами, пролетариями, чтобы избежать обвинения в «буржуазном объективизме»); в работах по теории познания приходилось ориентироваться на «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина; в исследованиях по искусству относительная свобода наблюдалась только до выхода увесистого тома «Маркс К., Энгельс Ф., Ленин В. И. О литературе и искусстве». Писать об отдельных персоналиях было очень щекотливо, поскольку они уже были показаны во всей своей глубине «классиками марксизма-ленинизма». В итоге философскую атмосферу в обществе создавали не самые талантливые мыслители, а самые верноподданные, «схоласты» советского периода российской истории. Лишь после смерти Сталина, начиная с периода «хрущевской оттепели», пресс над философской мыслью был несколько ослаблен: она стала становиться творческой наукой, каковой и должна быть по самой своей сущности.

Но если в родном Отечестве в советский период философия была умерщвлена, то её лучшие традиции были сохранены в эмигрантских философских исследованиях, когда вынужденные пассажиры печально-знаменитого «философского парохода» осели в Берлине, Праге, Белграде, Париже, Харбине, в США и ряде других городов цивилизованного мира, продолжили лучшие традиции философской мысли России, а западная читающая публика проявляла интерес к теории «изгнанников», изучая по ним русскую духовность, когда она не подвергается насилию. К работам эмигрантов «первой волны» обращаются и многие современные исследователи. А главное, они стали доступными для современной российской философской общественности.

Приступая к рассмотрению философского мышления и философских теорий Запада, которые заимели авторитет в академических кругах и у философской общественности, следует сразу учитывать то обстоятельство, что современные философы уже не создают философских систем «классического» типа, где рассматривались бы все стороны бытия, начиная от его природно-естественного состояния – до анализа тонкостей человеческой души. Сегодня объективная потребность в философских теориях подобного рода отпала, поскольку каждая «система» претендует на «абсолютную истину». Претендовать на всеобъемлющее знание сегодня это означает показать, выявить, отразить в категориях сознания все стороны, все закономерности бытия, при этом они должны согласовываться с данными всех уровней естествознания. Сегодня претендовать на это могут только дезертиры с «Канатчиковой дачи».

Философия сегодня раздробилась на ручейки и протоки, поскольку каждый из элементов бытия (будь то бытие материальное, социальное, духовное, сфера межчеловеческих отношений и др.) демонстрирует свою сложность, многогранность, а потому уже никто не отважится писать «Систему природы», «Феноменологию духа», поскольку и природа и «дух» демонстрируют нам такое богатство признаков, связей и переходов, что даже самые серьезные исследователи порой бессильно опускают руки, казалось бы, перед самой ничтожной бактерией. Современная философия сосредоточивает основное внимание, казалось бы, на самом близком, доступном для исследователя, где не нужны ни синхрофазотроны, ни радиотелескопы абсолютной разрешающей способности, – на человеке. Именно он оказался «альфой» и «омегой» бытия, своей волей, сознанием, целями, своими знаниями преобразующий мир и самого себя, а бунтарский характер его «духа» заставляет сегодня опасаться если не за всю Вселенную, то за её околосолнечный участок. Этим и объясняется антропологизм современной философии, её стремление разобраться с «вершиной мироздания», какая же из его граней – божественная или дьявольская – в конце концов восторжествуют в мире. Желающим глубже понять состояние современной европейской философии советуем обратиться к работе «Современная западная философия. Словарь» (М., 1991), а также к учебникам: Спиркин А. Г. «Философия»; показу специфики современной западной философии посвящена целая глава учебника большого авторского коллектива: В. Г. Кузнецов, И. Д. Кузнецова, В. В. Миронов, К. Х. Момджян «Философия», глава 2 (М., 2000). Мы же в настоящем пособии, в силу его обращенности к студентам нефилософских специальностей, говорим здесь, как выразился один уважаемый философ, «обо всех понемногу и ни о ком всерьез». Но к студенческой аудитории обращались именно всерьез, в чем видели свою основную задачу.

В современной западной философии относительно цельным философским направлением выступает неотомизм, когда римский папа Лев XIII своей энцикликой в 1879 году объявил философию святого Томаса (Фомы Аквинского) официальной философской доктриной римско-католической церкви. Разработкой модернизированного варианта философии томизма заняты Папская Академия наук имени св. Фомы в Ватикане, ряд католических институтов и университетов в Бельгии, Голландии, Франции, Италии, США. На многих языках народов мира (в том числе и на русском) католическая Церковь издает теоретический журнал «Томист». Неотомизм обязателен к изучению в католических учебных заведениях и также и в «светских», которые содержатся на средства католической церкви. Потому влияние неотомизма значительно, особенно в романо-германских странах и странах южноамериканского континента.

Церковь оценила философию Аквинского за выдвинутые им доказательства бытия Бога, которые для XIII века казались неотразимыми, поскольку Фома в период господства схоластики обратился к естествознанию, а не к Библии в поисках доказательств бытия Бога (подзабывшим классический томизм советуем обратиться к повторению темы 12 настоящего пособия). Современные неотомисты не изменили принципиальным методологическим установкам своего далекого предшественника: внимание к природе, к аристотелевскому пониманию «души» сохраняется полностью. Но если святой Фома видел просто природу, то перед современными неотомистами оказалась природа, просвеченная естествознанием.

Отсюда идет повышенное внимание неотомистов к достижениям наук, в том числе таким, как физика, биология, дарвиновская теория эволюции. Современное естествознание не только открыло много таинственного и ранее неизвестного в закономерностях природы, но и встало перед, казалось бы, неразрешимыми ситуациями, которые никак не поддаются объяснению с позиций «здравого смысла»: нарушение закона сохранения массы в квантовой физике, когда микрочастицы в ходе взаимопревращений из больших становятся меньшими, и наоборот; не решена в фундаментальной биологии и проблема происхождения жизни, поскольку структура живой клетки, изученная на субатомном уровне, словно подталкивает мышление к выводу «Не может быть!» – не могло так случиться, что естественным путем, без вмешательства «внемировой» силы, могло получиться столь сложное образование; дарвиновская теория происхождения видов также таит в себе ещё много таинственного, в частности, приспособительную целесообразность.

Эти подобные проблемы, перед которыми стоит современное естествознание, своего рода «тупиковые ситуации», берутся на вооружение неотомизмом. Область материи на микроуровне – область торжества «свободного духа», «свободной воли», а не естественной закономерности. Бог – творец первичного атома, из которого эволюционировала вся Вселенная. А движущей силой всеобщей эволюции выступила та первичная духовность, которой был наделен «божественный первоатом». Поэтому, полагают неотомисты, современное естествознание сблизило науку и религию, преодолело былой антагонизм веры и знания. И в этом также нужно видеть «промысел Божий»: современный человек созрел для понимания этого великого единства, и Бог раскрыл это. Наиболее видными неотомистами были умершие в 70-х годах прошлого столетия Ж. Маритэн и Э. Жильсон.

Чтобы понять другие течения философской мысли XX века, уместно вспомнить эпоху Нового времени с ее культом разума и светлыми надеждами на разумное «всечеловеческое будущее», опирающееся на познанные законы природы, высокую индустрию и, что было самым главным, нового человека, который сознательно перестроит себя на разумных основаниях. Гегель своей философией абсолютного идеализма пропел настоящий гимн человеческому разуму, а Маркс развернул грандиозную картину будущей человеческой цивилизации – всемирного коммунистического общества, которое от каждого потребует по способностям, а воздаст – по потребностям!

Но социальная реальность XX столетия (будь то Запад или Россия) проявила такие стороны, словно люди вообще лишились разума: мировые, межнациональные и гражданские войны, достигнутая невиданная мощь орудий смерти, измельчание духовных ценностей, культ приобретательства, культ материально-чувственного. Философы двадцатого столетия не оправдывали подобную человеческую деградацию, превращение «гомо сапиенса» в цивилизованного дикаря, но стремились, каждый по-своему, понять это. Отсюда и то многообразие имен философов, развиваемых ими концепций, жемчужин философской мысли – как и самых обычных «плевел», долговременность или, наоборот, кратковременность сияния очередной философской «звезды». Но все философы XX века невольно затрагивали наиболее общезначимое, ценное для всех: Бога, социальные отношения, человеческую духовность, разум.

Развитие философской мысли Запада первой половины столетия прошло под знаком знаменитого афоризма Ф. Ницше «Бог умер!». Его не следует понимать дословно: просто Ницше в афористической форме передал состояние духовной атмосферы в Европе конца XIX столетия, с которым Европа вошла в двадцатое: стали набирать силу эсхатологические представления (ожидания конца света, боязнь межпланетных потрясений и т.п., что наблюдалось совсем недавно при очередной смене календарных столетий). Вместо традиционных религий стали появляться многочисленные секты и новые пророки (между прочим, сам Ницше, проведший последние годы в психиатрической клинике, был причислен к пророкам XX века, но не религиозными фанатиками, а рьяными «ницшеанцами», которые стремились сделать ницшеанство доминирующей философией Европейского континента).

Но отмахнуться от «ницшеанства» не удалось. Годы господства фашизма в Германии способствовали подъему на пьедестал философии Ницше за её центральную идею: историей движет воля к власти, сконцентрированная в исключительных личностях. Слабый уступает дорогу сильному. Самый лучший цвет – это цвет крови. «Белокурая бестия» – человек будущего. Современный человек, как находил Ницше, представляет из себя «полушимпанзе». Подобные идеи вошли в арсенал идеологов-расистов нацистской Германии. Ими восхищался «придворный» философ-мистик Хаусгофер.

Сегодня самые реакционные стороны философии Ницше канули в Лету, но его бессмертный афоризм остался. В нем верно схвачен дух эпохи, когда разрушалась иерархия складывавшихся веками ценностей, человечество словно откатилось в своем развитии на тысячелетия назад и вновь стало отыскивать основы человеческого существования, отличаясь от умершей архаики только своим промышленным потенциалом и орудиями смерти.

Духовные брожения в Европе рубежа XIX–XX столетий, невиданная до того времени гонка вооружений и «игры мускулами» в ожидании предстоящего передела мира заставляли думающую интеллигенцию, философские круги искать объединительные идеи, которые могли бы отрезвить затуманенное сознание общества, повернуть его к утраченным человеческим ценностям, в том числе и философским. Восстанавливаются «старые» философские авторитеты и теории, но со скидкой на «разницу во времени». Так появляются неогегельянство, неокантианство, неопозитивизм, при этом последнее направление оказалось наиболее исторически стойким, поскольку его «подпитывает» развернувшаяся в начале XX века «революция» в естествознании, продолжающаяся и сегодня. Если основатель позитивизма Конт объявил о конце философии и необходимости её замены «положительным» знанием, то неопозитивисты объявили о необходимости создания новой философии, именно философии самой науки, поскольку отпала необходимость в такой философии, которая пыталась подняться над всеми видами знания, быть «метафизикой».

В начале 30-х годов обосновавшаяся в Вене группа философов-неопозитивистов находит эту новую философию: таковой должна стать не философия бытия, а философия языка науки. О создании новой философии объявили члены «Венского кружка», куда входили Витгенштейн, Карнап, Шлик, молодой лорд Рассел. Для членов нового философского объединения написанная Витгенштейном работа «Логико-философский трактат» становится настольной книгой на многие годы. По мнению неопозитивистов, философия может и должна заниматься только тем, что является непосредственно данным для сознания, а таким «данным» является язык науки, которым описываются, излагаются вскрытые закономерности внешнего мира. Никакого отвлечения в абстракции в философии не должно быть. Проблемам типа «Что первично, материя или сознание? Истинен материализм или идеализм?» не должно быть места в философском мышлении, поскольку эти утверждения невозможно проверить; их постановка в нашем сознании не вытекает из нашей практики, а корни подобных проблем кроются в нашей мыслительной установке. Оба этих вопроса могут содержать противоположные ответы, но проверить истинность какого-либо из них невозможно.

Следует признать, что неопозитивизм, развиваясь и углубляясь, внес определенный вклад в методологию научного познания, настаивая на необходимости точности в научных определениях, логичности построения теории, необходимости верификации (эмпирической проверки) каждого научного вывода. Если какое-либо научное утверждение верификации не поддается, то оно не имеет права на существование. (В этой связи: предложение «Нет хлеба» верифицируемо, поскольку его можно проверить. Высказывание типа «Трудно жить» эмпирически проверить невозможно, поскольку слово «трудно» не поддается точному определению, не имеет конкретного аналога. Настоящему высмеиванию подвергали неопозитивисты многие положения социальной философии марксизма. Как проверить понятия «эксплуатация», «класс» и т.п., что это такое, если на эмпирическом уровне их невозможно верифицировать?). За неопозитивистами следует признать заслугу разработки математической логики. Господствовавшую много столетий логику Аристотеля они считали устаревшей, не способной обслуживать современное научное мышление и науку вообще, поскольку мышление по правилам силлогизма убедительно и необходимо на бытовом уровне, когда выстраивается цепь аргументов из определенных исходных посылок. Математическая логика (первоначально названная как символическая, но это название не прижилось) через условные символы более точно и более кратко передает существующие в реальной действительности отношения вещей, связи, которые можно выразить через символы и подвергнуть машинной обработке.

Фразу-утверждение «Москва больше Воронежа, а Воронеж больше Урюпинска» можно выразить и символически: «Москва > Воронеж > Урюпинск». Усложним несколько и расширим наше высказывание, но выразим вновь через символы: «Москва > Воронеж > Урюпинск < Астрахань < Петербург <Токио». Здесь использованы только два математических символа «больше», «меньше». Но в той же математике есть масса других символов, которые «переваривают» школьники начальных классов. Но число математических символов ограничено, поскольку ограничено число отношений, в которых оказываются математические величины. Символика математической логики несколько обширнее, поскольку отношения элементов материального мира более многосторонни, на что обратил внимание Винер, приступая к разработке кибернетики и кибернетических машин.

Ответвлениями от исходного логического позитивизма явились лингвистическая философия, аналитическая философия, на которые нередко кивают непризнанные «великие» естествоиспытатели, демонстрируя свое пренебрежительное отношение к теоретической философии вообще. Но философия умеет больно расплачиваться за такое пренебрежение.

Интересным, оригинальным и даже модным направлением в европейской философии 20–60-х годов XX столетия являлся экзистенциализм (название направления восходит к латинскому слову exsisto – существую), заимевший большое влияние в основном в романо-германских странах. Корни экзистенциализма восходят к французскому религиозному философу и математику XVII века Блезу Паскалю. В 40-е годы XIX века с идеями экзистенциализма выступил датский религиозный философ и писатель Сёрен Кьеркегор, но в отличие от Паскаля, для которого человек выступал как «мыслящий тростник», Кьеркегор подошел к человеку как к «переживающему тростнику». Идея индивидуализма, идея переживания человеком своего индивидуального существования становится доминирующей у всех последующих сторонников данного философского направления. В России это философское направление приняло литературную форму в романах и повестях Ф. Достоевского, где герои занимаются самоанализом своего духовного состояния; как философскую теорию экзистенциализм развивали Л. Шестов и Н. Бердяев (что послужило для ряда отечественных «патриотов» считать Россию родиной экзистенциализма). Свой завершенный вид это направление приобрело в Германии (работы Хайдеггера и Ясперса), во Франции (Марсель, Сартр, Мерло-Понти). Сторонниками экзистенциализма считали себя ряд философов Испании, Италии, США и других стран. Эта философия оказала сильное влияние на деятелей литературы, искусства, кинематографии, поскольку экзистенциализм открывал новый ракурс в трактовке духовного мира человека.

Чтобы понять причины авторитета экзистенциализма в первой половине XX столетия, следует вспомнить, что Европа за этот период пережила две мировые войны со всеми их тяготами и страданиями (вопрос о России в данном месте умышленно не затрагиваем). Военное лихолетье коснулось каждого конкретного индивида, поставило под вопрос каждое конкретное бытие. Чувства страха, неуверенности десятилетия сопутствовали как народам-победителям, так и народам побежденным. Война превращала индивида из части общества в часть сообщества, в одинокую монаду, брошенную какой-то чуждой силой в водоворот событий. Человек оказался один на один перед лицом целого мира. Такое реальное человеческое отчуждение от общества, растерянность человека перед настоящим и его неуверенность в будущем объявлены в экзистенциализме нормальным человеческим состоянием: человек живет не в обществе, а в индивидуальном «окопе» своего внутреннего «Я».

Человек не живет в мире общественного бытия, а лишь переживает его. Он абсолютно одинок в этом мире, поскольку каждый из миллионов людей переживает свое бытие. Внутренние переживания и составляют бытие, тогда как все остальное, весь природный и социальный мир – ничто. В этом состоит человеческая экзистенция. А поскольку каждая экзистенция неповторима (индивиды – уникальны), то человек обречен на одиночество. У него нет ни прошлого, ни будущего, поскольку первое уже ушло, а второе еще не пришло; более того, мы даже не знаем, откуда пришли и куда уйдем; религиозная вера – это только иллюзорная надежда, не могущая служить осью нашего бытия. Человека утешает только постоянное чувство свободы: каждый свободен в выборе «жить – умереть», когда последнее прекращает нашу экзистенцию и мы уходим в «ничто». Во второй половине XX столетия, когда в Европе относительно стабилизировалась социально-экономическая и политическая обстановка, уходило из жизни поколение с травмированной психикой, влияние экзистенциализма пошло на убыль. В 80-е годы журналисты Франции шутили, что в стране остался только один экзистенциалист – последняя жена Жана Поля Сартра – Симона де Бовуар.