Текст книги "«Кармен» в первый раз"

«…Возможно, они правы»

Людовик Галеви – Луи Галле.

«Я как сейчас вижу Бизе, читающего эти статьи назавтра после первого представления. Опечален, да, верно, он был, но обескуражен – нет…»

Ну, во-первых не «назавтра» – рецензии вышли 8 марта. А во-вторых… Полагаю, что Бизе просто сдерживал эмоции, не желая показывать соавтору свое подлинное состояние. Дальнейшее подтверждает именно это.

Через несколько дней после выхода рецензий Пьер Бертон встретил Бизе на улице и с жаром стал описывать свои впечатления от спектакля «Кармен» 5 марта.

Пьер Бертон, «Воспоминания о театральной жизни».

«Он слушал меня, не перебивая, серьезно и внимательно глядя мне в глаза. Но ни одно из моих ободряющих слов не вызывало у него улыбки, и, когда я закончил, он уклончиво сослался, не без горечи, на несогласие со мною и с ним музыкальной прессы.

Я дал полную волю своему негодованию, которое усиливалось из-за мучительной вялости, сковывавшей моего бедного друга. …Я отдал бы что угодно, чтобы добиться от него одного резкого слова, одного единственного жеста отвращения, крика ярости. Но нет, он молчал, черты его неподвижного лица …сохраняли все то же печальное, серьезное выражение. На мою взволнованную речь он отвечал лишь время от времени пожатием моей руки. И я чувствовал внутреннюю бурю, спрятанную за этим стоическим фасадом; колебания его духа, разрывающегося между яростным желанием проклясть своих судей и ужасом им поверить. В конце он пожал плечами с видом глубокой усталости и сказал: «Возможно, они правы».

Известно еще одно высказывание Бертона о премьере и критиках «Кармен». Он считал, что ответственным за неудачу «Кармен» был директор Опера-Комик.

«Настоящим, главным виновником был Дю Локль. В руках Перрена успех был бы вне всяких сомнений. Он знает, как управлять публикой и как обходиться с прессой. Среди самых суровых критиков «Кармен» я мог бы назвать тех, кто известен своей продажностью. Я даже мог бы сказать точно, сколько бы стоило поменять их нападки на дифирамбы и панегирики, и какие посредники могли бы вести эти щекотливые переговоры».

Не вполне ясно, говорит ли Бертон о «заказной», оплаченной критике на премьеру «Кармен» или вообще о продажности парижской прессы. Не допускаю мысли, что кто-нибудь из критиков, здесь цитируемых, был куплен (кем?!) и отрабатывал полученные «тридцать сребреников». Убежден в полной искренности всего того, что 8 марта 1875 года Париж прочел о «Кармен». Являлся ли Дю Локль виновником провала «Кармен» – полагаю, да, в какой-то степени являлся. Но главный виновник – убежден в этом – иной. Это необычность фактуры (сюжета, либретто и музыки) оперы Бизе помноженная на несовместимость ожиданий публики с тем, что происходило на сцене Опера-Комик.

Поговорим об этом подробнее.

Время действия оперы «Кармен» как будто не оговорено, но ничто не мешает воспринять всю эту историю, как сегодняшнюю. Пусть в неблизкой Испании, но сегодняшнюю. Что увидели на сцене парижане? Пестрое сборище малознакомых им низов, несовместимых со светскими приличиями и традициями. Дикие цыгане, бандитствующие контрабандисты, солдат-дезертир, бесстыдная, чувственная соблазнительница, не имеющая понятия об общепринятых семейных ценностях. В вердиевской «Травиате» привыкшая к роскоши куртизанка все же ведет себя в пределах светской нормы, и ее понятный публике облик вызывает сочувствие. Кармен же, безжалостная анархистка в любви вызывает скорее испуг, чем сопереживание зала за свою судьбу. И что за впечатление может произвести на зал финальный любовный дуэт двух маргиналов – убийцы и убитой? А вслед за ним и вся опера? История завершена, а никакой разъясняющей и примиряющей морали, прямо или косвенно высказанной, зритель так и не воспринял. В какой степени это соответствует ожиданиям публики, даже самой небанальной, нетрадиционной ее части? Ни в какой.

Еще один достаточно мощный фактор, увеличивающий «меру обманутости» ожиданий зала. В опере нет ни одного эпизода, имеющего хоть какое-то отношение к комическому. Такие не слишком смешные оперы, с жанровым определением «комичееская» встречались в репертуаре Опера-Комик. Но взгляните на афишу! Кто нас сегодня повеселит? Ох, посмеемся! И вот результат. Несбывшиеся надежды публики на красующиеся в афише «Кармен» имена всеславных весельчаков-сатириков – Мельяка и Галеви – значительно усугубляют непонимание, раздражение и, в конце концов, неприятие оперы, – подчас, весьма гневное.

И последнее. Бизе не имел еще сколько-нибудь мощного оперного авторитета (все его успехи связаны с музыкой в драматическом театре – «Арлезианка» – и на симфонической эстраде – «Отчизна», сюита из «Арлезианки»). И раскрывающаяся в музыке оперы «мера ушеугодия» оказалась совершенно недостаточной для нейтрализации всей инновационной совокупности «Кармен»[5]5
  См. об этом: Купец Л. А. Слушая «Кармен» Бизе (опыт рецептивной интерпретации). // Музыковедение. 2010. №. 5. С. 24–29.


[Закрыть].

М. Куртисс. «Бизе и его мир».

«Вторжение на сцену Опера-Комик, этого бастиона буржуазной безопасности, живых характеров низшего класса, руководствующихся только своими страстями, представило ту реальность, к которой и публика, и критики были готовы так же мало, как и к оригинальности музыки Бизе».

В одно из апрельских воскресений композитор Шарль Маре-шаль завтракал у Бизе.

Шарль Марешаль.

«Бизе вдруг положил трубку на каминную полку, хлопнул в ладоши и, ожесточенно чеканя слова, сказал: «С меня хватит писать музыку, чтобы впечатлить трех-четырех друзей, которые корчат рожи за моей спиной! Сейчас я вижу, чего хочет публика. Очень хорошо, я дам то, чего она хочет».

Эта фраза – прямое продолжение того отчаяния, которое Бизе обнажил месяц назад, завершая разговор с Бертоном: «Возможно, они правы». Заметим, что друзья Бизе, в том числе и осознавшие беспримерное качество «Кармен», публично не вступились за своего друга («…корчат рожи за моей спиной» – именно об этом).

Судьбе не было угодно, чтобы Бизе осуществил свою капитуляцию перед публикой – «я дам то, чего она хочет». Но главная виновница этой решимости, высказанной «ожесточенно чеканя слова», совершенно очевидна.

Госпожа критика, ты меня слышишь?

В марте «Кармен» прошла 11 раз, и Галли-Марье, согласно контракту с Опера-Комик, еще дважды выступала на ее сцене в других операх. В апреле «Кармен» загрузила ее полностью – 14 спектаклей. Таким образом, к концу этих двух месяцев «Кармен» выдержала больше представлений, чем любая из предыдущих опер Бизе. Вспомним, что премированный на оффенбаховском конкурсе «Доктор Миракль» пережил только 11 спектаклей, «Искатели жемчуга» – 18, «Пертская красавица» и «Арлезианка» – по 21, «Джамиле» – 13, а «Кармен уже 25. Не зная, что делать с растущей финансовой дырой, Де Локль, по свидетельству М. Куртисс, заказал Бизе и его либреттистам еще одну оперу. Все же это авторское трио (Бизе, Мельяк, Галеви), в сочетании со сценой Опера-Комик ставшее скандально знаменитым, по логике вещей должно при следующем появлении способствовать заполнению зала.

Тем временем, реальность с посещением публикой Оперы-Комик становилась более чем тревожной. Поступление в кассу в 1875 году было меньше, чем в 1872, на 182 тысячи франков. Где найти новинки, способные привлечь сокращающуюся аудиторию, остановить растущий дефицит. В мае 1875 года в театре Дю Локля состоялись премьеры еще двух опер. Одна из них выдержала 8 представлений, другая – «Африканская любовь» Э. Паладиля – 7. При этом число спектаклей «Кармен» в мае было уменьшено до семи – Галли-Марье пела главную партию в опере Паладиля и не могла петь чаще.

В судорожных попытках не увеличивать зияющую под ним финансовую бездну платежей Дю Локль принял решение закрыть свой театр с 16 июня до 15 августа. «Кармен» в июньскую афишу включена не была.

Галли-Марье – Жоржу Бизе

Середина мая 1879 г.

«Мой дорогой г. Бизе, г. Дю Локль только что известил меня, что с первого июня я буду свободна. Разве Вы не хотите, чтобы «Кармен» шла, пока театр не закроется? Похоже, я выгляжу странно, потому что предпочитаю деньгам удовольствие. Это объясняет, почему, вплоть до настоящего времени, я отказывалась ехать в Лондон в надежде, что буду играть Кармен до 15 июня. …Не могли бы вы с Шуданом, например, сделать так, чтобы отложить мое освобождение на две недели? Решайтесь быстрее, потому что, едва ли нужно говорить, без вашей «Кармен» я поспешу согласиться на Лондон, поскольку все и так говорят мне, как я неправа, что отказываюсь».

Усилиями Бизе и, возможно, Шудана «Кармен» осталась в репертуаре до середины июля.

Жорж Бизе – Эрнесту Гиро

Начало мая 1875 г.

«Колоссальная ангина. Не приходи в воскресенье. Вообрази себе двойной органный пункт – ля-бемоль – ми-бемоль, – который пронизывает голову от левого уха к правому».

«Смерть сказала: июнь!»

Чем был занят Бизе в мае, последнем месяце его жизни? Он улаживал продолжающийся спор Гуно с Шуданом, оркестровал музыку незначительного композитора Ж. Крессонуа к пьесе Теадора де Банвиля, посещал симфонические концерты Паделу, хотя его музыка там не исполнялась, продолжал работу над ораторией «Святая Женевьева». Его горечь от судьбы «Кармен» сливалась с темной тоской от сознания близкой утраты другой, совсем не святой Женевьевы и распада семьи. Об этой надвигающейся личной катастрофе он ни словом не обмолвился ни с одним из своих друзей.

«Кармен» шла. И это, казалось бы, должно смягчить горечь, зародить надежду на признание оперы, облегчить боль, нанесенную Бизе безжалостной критикой. Увы, это наше «казалось бы должно смягчить» что-то не слишком подтверждается дальнейшими событиями.

В конце мая Бизе случайно встретился с критиком Кометтаном в вестибюле консерватории и между ними, при свидетелях (одним из них был либреттист Сен-Жорж), произошло столкновение.

Оскар Кометтан. Из рецензии на «Кармен» 1883 г.

«Я увидел Бизе разъяренного, с налитыми кровью глазами и с таким видом, будто он хочет меня задушить…»

Бизе громко и в резких выражениях обвинил Кометтана в недобросовестности. Было произнесено слово «сатисфакция». Запахло дуэлью.

Жюль Сен-Жорж – Жоржу Бизе

26 мая 1875 г.

«Принимая во внимание артистическое достоинство, ваши упреки г. Кометтану за его критику были неуместны, авторам не дано защищать собственные произведения. Я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы Вы признали свою ошибку, написав г. Кометтану короткое вежливое объяснение этого недоразумения между вами. Пришлите мне это письмо, и я воспользуюсь им так, чтобы ни Ваша личность, ни Ваше достоинство не были задеты».

Письмо Кометтану Бизе писать не стал. До дуэли дело не дошло.

Около двадцатого мая он встретился с Луи Галле, чтобы побеседовать о тексте «Святой Женевьевы Парижской».

Луи Галле, «Записки либреттиста».

«Его мысли были заняты «Женевьевой»… Я поехал к нему, нашёл его слабым, с улыбкой меланхолической, но в надежде на предстоящую работу. Он сидел в кресле больного около камина. Долго рассказывал мне о своих почти уже миновавших страданиях и о планах на будущее… К своей болезни он относился несерьезно, говоря, что преодолел ее. …Вся его вернувшаяся мощь композитора, весь обретенный пыл сконцентрировались на «Женевьеве». …Думаю, это был единственный раз, когда Бизе разговаривал со мной, не поднимаясь. Я не думал ни о чём тяжёлом. Он смотрел на меня блестящими глазами человека, который завтра будет жить и петь.

– Поразительно, до чего старым я себя чувствую, – сказал он однажды во время беседы в лавке Гартмана. Старым! Это в 36 лет.

Перед премьерой «Кармен» он писал мне: «До сдачи партитуры «Кармен» я не успею кончить нашу ораторию. Я сделаю это в мае, июне и июле».

Он сказал: май-июнь-июль.

Смерть сказала: июнь!»

«…завтра будет жить и петь». …Свидетельство из воспоминаний критика Блаз де Бюри, написавшего, к слову сказать, одну из нейтрально-благосклонных рецензий на «Кармен» (она вышла позже других, 15 марта), повествует об ином.

Блаз де Бюри.

«Последний раз, когда мы видели Бизе, он проигрывал партитуру «Кармен» с юной девушкой, чей голос и редкое музыкальное дарование совершенно его очаровали. …Вдруг, совершенно внезапно, он прекратил играть, поднялся и сказал: «А сейчас, мадемуазель, спойте нам Шумана». Пока он пела «Ich grolle nicht» и «Aus der Heimat», Бизе сидел в другом конце комнаты и слушал, обхватив голову руками. «Какой шедевр, – воскликнул он, – но сколько скорби. Достаточно, чтобы заставить вас желать смерти!» Затем он вернулся к фортепьяно и сыграл похоронный марш того же автора, а потом шопеновский, который несколькими днями позже звучал на его собственных похоронах».

В конце мая в жизни Бизе и «Кармен» произошло событие, которое, быть может, позволительно назвать судьбоносным.

Бизе подписал договор на постановку «Кармен» в Венском оперном театре. В связи с этим он – согласно договору – должен был заменить все 16 прозаических диалогов в опере речитативами. Под этим договором не могли не стоять и подписи либреттистов. Об их отношении к этой замене, в частности, Мельяка, от работы которого (разговорные сцены) отказывались, сведений нет. Тем не менее, подписанный договор был увезен в Вену – несмотря на душедробительную критику «Кармен», в европейском театре нашлись силы, осознавшие грандиозный масштаб творенья Бизе. Со спектакля Венской оперы, труппа которой, к слову сказать, была гораздо сильнее труппы Опера-Комик, «Кармен» начала завоевывать оперные сцены и наши сердца.

За несколько дней до обычного летнего отъезда с семьей на дачу в Бужеваль Бизе все еще был болен. Он жаловался на приступы удушья. Однажды утром он упал, поднимаясь с кровати. Марию Рейтер, по-матерински ходившую за ним во время его болезни он попросил никому не говорить об этом: «Если ты расскажешь, они не дадут мне уехать из Парижа, а здешний воздух отравляет меня».

«Человек, которого я увидел, больше не был Бизе, которого я знал»

Вечером перед самым отъездом в Бужеваль Бизе встретился с Гиро.

Эрнст Гиро.

«…Я пришел повидаться с ним вечером после обеда; он попросил меня поиграть. Я сел за фортепьяно и только начал играть, как он положил свою руку мне на плечо и сказал: «Погоди. Я ничего не слышу этим ухом; пересяду на другую сторону». Вибрирующие, дрожащие интонации его голоса заставили меня содрогнуться. Я быстро повернулся. Человек, которого я увидел, больше не был Бизе, которого я знал – другом, полным молодости и огня. Изможденное, болезненное выражение глаз, бывшее у него в ту минуту, произвело на меня глубочайшее впечатление. Я натолкнулся на жуткий взгляд, быстрый и мимолетный, как молния. Бизе …сел слева от меня, рядом с фортепьяно; он был весь внимание. Я вернулся к своему сочинению и, не показывая, какой ужас только что скрутил меня, начал играть… Он внимательно слушал, высказывал свои соображения по поводу каждого номера с той свободой выражения, той чарующей непосредственностью, той восхитительной искренностью, которая так располагала к нему всех нас. Потом, когда он утомился этим предметом, мы поговорили о других вещах, и банальных, и серьезных. Проходили часы. В полночь я собрался уходить, и мы пожали друг другу руки. Он зажег свечу показать мне дорогу, так как газовый свет на лестнице был уже потушен. …Мы продолжили наш разговор на расстоянии; он наверху лестницы со свечой в руке, наклонившись в мою сторону, закутанный, не смотря на теплую погоду, в халат, и я – внизу, глядящий на него. Так мы болтали около двадцати минут. Затем мы попрощались, и я ушел, больше не думая о странном ужасе, который потряс меня…»

Жорж Бизе – Камилю Дю Локлю

Ночь 28 мая 1875 г.

«Мне хотелось бы пожать Вашу руку… Я не буду благодарить Вас снова, но как замечательно вы меня отстаивали! И как меня тронули доказательства вашего расположения! Нужно было сделать больше! – Я надеялся на лучшее, признаюсь. Это сделало меня очень несчастным, не за себя – что касается меня, я вполне удовлетворен – но за вас».

Наутро 28 мая Бизе вместе с семьей выехал на дачу в Буживаль. Семья состояла из супругов Бизе, их трехлетнего сына Жака, Мари Рейтер, ее сына Жана и горничной Женевьевы с ее дочерью. Проехав около часа по железной дороге они продолжили путешествие в открытом экипаже. Мне почему-то кажется, что Жорж и Женевьева ехали молча, думая о своем. Впереди была встреча с Делабордом, каждое лето живущем в Буживале. Женевьва думала о решающем разговоре с ним, ясности в котором она и ждала, и боялась. Жорж впитывал деревенский воздух – наконец он мог дышать свободно, ревматические боли, похоже, исчезли. Но он не мог не думать о решающем разговоре с женой, которого тоже боялся и не понимал, пришло ли для него время.

На следующий день, в субботу, он отправился с женой и Делабордом на прогулку вдоль речного берега. Мужчины решили войти в воду – плавание в холодной воде давно стало удовольствием для Бизе.

В воскресенье, 30 мая, Бизе перенес сильный ревматический приступ, с высокой температурой, острой болью и почти полной потерей подвижности рук и ног. Быть может, сказалось и неосторожное купание.

В ночь с понедельника на вторник он испытал крайне болезненный сердечный приступ. Доктор, вызванный скорее всего Делабордом, прибыл к тому времени, когда Бизе уже спокойно спал.

Ничто не предвещало трагической развязки.

Утром в среду 2 июня, доктор вернулся и сказал, что кризис миновал и опасности больше нет. После его ухода прибыл Людовик Галеви и обнаружил «Женевьеву в слезах, а Бизе в лихорадке и мучениях». В течение дня, хотя температура оставалась высокой, Бизе постепенно успокоился и ранним вечером, похоже, чувствовал себя не таким слабым. Через час с ним случился еще один сердечный приступ. «Эли! Эли! Позовите Делаборда. Эли!! – закричал он. – Сходите за Делабордом, немедленно». Нет сомнения, что почувствовав возможность смерти, он думал о Женевьеве и ее будущей судьбе.

Вызвали Делаборда. Послали за врачом.

В ожидании прибытия Делаборда и врача у постели Бизе сидела Мари. «Бедная моя Мари, – сказал он ей, – я в холодном поту. Это смертельный пот. Как ты расскажешь моему бедному отцу?» Затем он потерял сознание.

Когда поздно ночью на 3 июня приехал врач, Жорж Бизе был уже мертв.

Людовик Галеви – Камилю Дю Локлю.

Телеграмма. Париж из Буживаля, 3 июня, 10 ч. 27 м. утра.

«Ужаснейшая катастрофа: наш бедный Бизе скончался этой ночью».

«Жизнь так коротка, что у нее не хватит времени оказаться плохой»…Короткая жизнь Бизе нашла на это время.

В три часа утра Людовик Галеви, полудремавший в комнате для гостей, услышал голос горничной Женевьевы: «Мсье Людовик, мсье Людовик!». «Нужно было забрать Женевьеву из этого дома», – написал он в своем дневнике. Три строчки, объясняющие это предложение, вычеркнуты. Галеви немедленно забрал Женевьеву к себе и оттуда в 8.30 утра 3 июня он телеграфировал трагическую весть Ипполиту Родригу, Эрнесту Гиро и Камилю Дю Локлю.

Дом в Бужевале, где скончался Бизе.

2-го июня, в то время, когда Бизе боролся со смертью, в Опера-Комик тридцать третий раз давали «Кармен». Во время представления произошёл инцидент невероятный и странный.

Э. Рейе. «Journal des Débats».

«Вечером во время сцены гадания Галли-Марье вдруг была охвачена предчувствием смерти. Во время сцены гадания у неё остановилось сердце, ей показалось, что в воздухе носится какое-то предзнаменование несчастья. Выйдя со сцены за кулисы, она предприняла усилия, чтобы успокоится и допеть отрывок до конца, но упала в обморок. Когда она в антракте пришла в себя ее пытались успокоить, но напрасно, предчувствие трагедии не покидало её. Но она испугалась не за себя. «Это не со мной, не со мной», – твердила она Дю Локлю. Она допела так, как надо было петь.

Я знаю, что сильные натуры только пожмут плечами, но мы с тех пор с особым волнением слушаем сцену гадания в 3-м акте».

Точное время смерти Бизе не известно, но очень похоже, что оно совпадает с тем мигом тридцать третьего спектакля, когда Кармен пала, пораженная кинжалом Хозе.

Наутро, узнав о смерти Бизе, Галли-Марье слегла с высокой температурой. Вечерний спектакль «Кармен» был отменен. Вместо него играли «Белую даму». Символичная замена. Припомним фразу из давнего письма Бизе: «Я буду в восторге изменить стиль комической оперы. Смерть «Белой даме!». И дело здесь не в самой опере Буальдье – она не хуже других опер, сформировавших облик Опера-Комик. Дело в другом – жизнь, играя смертями, отодвигает «Кармен», чтобы буднично продолжить свой путь стилем ее антипода, ненавистным Бизе, только что прекратившим жить.

Буднично… Как часто фатальные несправедливости жизни, ее трагические развязки происходят буднично. Нет в них того злодея с кинжалом, которого хочется линчевать, чтобы облегчить чувство утраты. И смерть великого Бизе тоже – признаем это – была будничной. Он умер от нездоровья, то есть от жизни, которая была ему суждена. И очень понятно стремление тех, кто осознает масштаб несправедливости этой ранней смерти, найти того самого дяденьку с кинжалом и отомстить.

Смерть Бизе поразила Париж. По городу поползли слухи о его самоубийстве. «Он умер от провала «Кармен!»… «Он покончил с собой от невозможности смириться с всесилием его ничтожных критиков!»… «Он наложил на себя руки от надвигающегося развала семьи!»… Некоторые его биографы, скрупулезно исследуя поведение Бизе, выделяют тот эпизод, когда еще не оправившись от болезни, он бросился вслед за Делабордом в холодную воду Сены. Не для того ли он поступил столь безрассудно, чтобы вновь заболеть и покончить счеты с жизнью? Ну, знаете ли, слишком уж хитроумный замысел самоубийства. Женевьева настаивает, чтобы все корреспонденты Бизе уничтожили его письма за последние годы, Людовик Галеви вымарывает страницы дневника, относящиеся к часам его смерти. Азартные, но не слишком убедительные доказательства суицида. Женевьева не знала содержания переписки мужа и вполне могла опасаться за те или иные факты в ней, способные ее задеть – отношения с матерью, например, или собственное душевное нездоровье. Людовик Галеви, изъявший из дневника многие страницы, в том числе и никак к Бизе не относящиеся, тоже мог быть озабочен интересами и Женевьевы, и всего клана Галеви, тем более, отрицательное отношение клана и к браку Бизе, и к нему самому не являлось для Людовика секретом. Нет, злодея с кинжалом здесь не было. Смерть великого Бизе в этом смысле была будничной. И это будничность во сто крат усиливает впечатление нелепости, несправедливости столь ранней смерти и даже подталкивает нас к мысли о том, что небеса не ведают, что творят.

Неизвестно, состоялся ли предсмертный разговор Бизе с Делабордом. После смерти Бизе Женевьева в невменяемом состоянии была увезена Людовиком Галеви к себе…

Н. Савинов. «Жорж Бизе».

«После кончины великого композитора Делаборд – полагают, во исполнение предсмертной просьбы Бизе, – сделал предложение Женевьеве и оно было принято. Однако Людовик Галеви воспротивился этому браку, заявив, что такое использование «корнелевского великодушия умирающего Бизе» породило бы ненужные толки».

Со смертью мужа ее ощущение неискупаемой вины было, по-видимому, сильным. Но глубину потери Францией великого композитора Женевьева вряд ли ощущала. Хотя в ее доме была оборудована специальная комната, где хранилось все, что было связано с ее мужем.

Через одиннадцать лет после смерти Бизе Женевьева вышла замуж за Эмиля Штрауса, очень богатого юриста, адвоката Союза писателей. Мировой успех «Кармен» принес ей независимое состояние, и она вела социально-активную жизнь с большим количеством поклонников, среди которых, к слову, был Ги де Мопассан. Она стала одной из первых хозяек Парижа, со слов Дега, старого друга семьи – «поглощенной светом». В мемуарах Марселя Пруста описан знаменитый в Париже салон мадам Бизе-Штраус и его воскресные завтраки.

Женевьева умерла в возрасте семидесяти семи лет в 1926 году.