Текст книги "Не мир принес"

Параллель 5
КИНОФАКТ

Зверь очнулся, прислушался к своим чувствам, попробовал пошевелиться. Нет, он слаб, он еще ужасно слаб, он не может двинуть ни одной лапой, хвоста не чувствует, его легким не хватает воздуха. Но он жив, он жив – и это главное. Он соберется с силами, он просто не может умереть, не выполнив главного предназначения. Он потерпит боль, он залижет раны. Главное – что он жив!

* * *

Этот фильм Белов смотрел уже в пятый раз подряд, он уже выучил почти наизусть все диалоги героев, знал до деталей очередность сцен. Старый американский фильм про оборотней. Оборотень-волк сначала терроризирует небольшой американский городок, потом перебирается в Нью-Йорк за полюбившейся ему красоткой и отрывает там башки всем подряд. Так, не очень бюджетный ужастик, но вот оборотень… Оборотень там получился как настоящий. И глаза, где этот режиссер мог видеть такие глаза?

– Как жив, Глебыч? Вижу, ты уже молодцом! – Клюев продемонстрировал авоську с мандаринами и видеокассеты в пластиковом пакете. Принес тебе дальше просвещаться, сополатников пугать. Тут про оборотней, тут последняя серия «Кошмаров на улице Вязов», этот Крюгер уже в России окаянствует, его в конце комбайном «Дон» переедут.

Белов пожал руку коллеге, кивнул, куда поставить гостинцы.

– Ну, как дела на работе?

– Все путем, тебя к награде представляют за раскрытие, остальных премировали. Так что с нас магарыч. И вот ты просил узнать про этого режиссера – поляка, мой старший залез в Интернет, твою писульку отослал, и вот письмо от него пришло…

Васинцов быстро прочитал: знаменитый польский режиссер Лев Домбровский сообщал, что уже заказал билет по линии «Аэрофлота» и намеревается навестить господина Белова так быстро, как сможет. Ну и дела.

Щупленький, но удивительно обаятельный мужчина, уже войдя в палату, постучался элегантной тростью о дверь и широко улыбнулся, еще раз доказав всем преимущества западной стоматологии. Быстро пробежав глазами больных, он направился к кровати Белова, присел на краешек стула и сказал почти без акцента:

– Если не ошибаюсь, вы и есть тот самый истребитель оборотней?

– Да, но это слишком громко сказано. Оборотень был всего один, и нельзя сказать, что это именно я его истребил. А вы хорошо говорите по-русски.

– В этом нет ничего удивительного. Мои корни идут из России, точнее – из Сибири. Самое удивительное, что все мужчины нашего рода воевали с русскими и все женились на русских женщинах. Прапрапрадед мой воевал в армии Костюшко с чудо-богатырями Суворова, был пленен, женился на русской боярыне. Прапрадед вместе с войсками Наполеона в составе польского корпуса входил в Москву, под Березиной был ранен, пленен, женился на русской княжне – подруге Натальи Гончаровой, да-да, той самой. Прадед Тухачевского громил, женился на пленной комиссарше, дед в тридцать девятом безусым капралом доблестную Красную Армию встречал из противотанковой пушки на левобережной Украине. Катынь он пережил, но угодил в Сибирь, в лагеря. Там и женился на простой казачке. И даже отец хоть и уехал в США, где в качестве агента ЦРУ боролся с советской идеологией, и тот женился на русской студентке, с которой познакомился на фестивале молодежи в Москве. Вот ирония судьбы, да?

– А вы?

– И я тоже. Судился с вашим кинопрокатом за пиратство и влюбился в русскую адвокатшу от противной стороны. Через год женился, значит, судьба.

– Забавно, целый сюжет для фильма, связь судеб и поколений на протяжении целой эпохи.

– Да? – задумался режиссер, достал из кармана блокнотик в золотой обложке и что-то туда чиркнул. – Так как вам понравился мой фильм?

– Фильм – говно, – откровенно сказал Васинцов, – но вот оборотень…

– Я все-таки начинаю понимать, почему все Домбровские женятся на русских. Вы все очень непосредственны и лепите матку-бозку прямо…

– Правду-матку, – поправил Васинцов.

– Да-да, «правду-матку». Так что вам понравилось в моем оборотне?

– Его внешний вид и… мотивация.

– Мотивация?

– Да, ваш оборотень убивает не потому, что просто хочет убивать, он у вас влюблен. Почему?

– Знаете что, Борис… э-э… Глеповитш, вы мне нравитесь, и я хочу вам рассказать одну историю. Вы знаете, что означает имя Лев?

– Лев? Царь зверей?

– А Александр?

– Ну, Саша.

– Александр – тоже царское имя, величайшим царем и поныне считается царь Александр Великий – Македонский. Ваши цари тоже любили это имя. Так вот, моего деда звали Александр, он хотел, чтобы и сына его звали Александром. Ничего в этом нет предосудительного, но времена были суровые, особенно в царской России, и еще боле особенно, на каторге в Сибири. Так вот, когда мой батюшка родился, дед находился в карцере, у него всегда были проблемы с поведением, а соседи-мужчины с Домбровскими не водились, он хоть и был борцом с самодержавием, но с польскими националистами поселенцы не дружили. Вся проблема была в том, что в поселении не было католического попа, и идти следовало к центральному поселению, верст десять через лес. А в лесу волки, страшно, но дитя крестить надо. Вот кто-то и надоумил баб, собравшихся в путь, пугать волков именем царя зверей.

Вот едут крестный папа с крестной мамой на дровнях, от страху трясутся, а бабы факелами машут и повторяют, как попки: «Лев! Лев! Лев!» И что вы думаете, не тронули их волки, добрались благополучно. Но вот на крещении неувязка произошла. То ли польский ксендз отказался понимать русскую речь (он ведь тоже из поселенцев был), то ли бабы со страху напутали, но окрестили моего деда Львом Александровичем, Левой. С тех пор в нашей семье и повелось – либо Лев Александрович, либо Александр Львович. Вот так.

– Хорошая история. А при чем здесь оборотень?

– А при том, что такой же волк, как в моем фильме, повадился ходить на поселение и отираться около дома, где проживала моя прабабка с прадедом, ну и с дедом новорожденным. Страсть как любил волк мою прабабку, а она, чего скрывать, была настоящей красавицей и сама в Сибирь за мужем поехала. А когда прадед все же оборотня одолел, в капкан его поймал и пристрелил, оказался он царским урядником. Эта история стала легендой в нашей семье, ее передавали из поколения в поколение. Есть старинные фотографии даже: волчий капкан, а в нем царский урядник. Не сносить бы прадеду головы, упекли бы его пожизненно за убийство урядника, но уж больно много свидетелей видели волка, превратившегося в человека. Надо отдать должное русским, они могли солгать приставу, но перед лицом Господа, как правило, говорили правду. Прадеда оправдали.

– Так, значит, этот фильм – история вашего прадеда, перенесенная на современный лад?

– Не совсем. Я сам видел оборотня.

– Вы сами?

– Да, пять лет назад меня пригласил ваш «Мосфильм» и кинопрокатный концерн, который решил пойти на мировую. Я всегда мечтал посмотреть Россию, Сибирь, родину моих предков. И я поехал туда к вашему городу Новосибирску. Встретили очень хорошо, водка, икра, блины, тройки с бубенцами. И повезли нас с молодой женой в тот самый поселок, где прадед мой отбывал поселение. Нет, я, конечно, понимаю, что староват для Марии, Машеньки, но стараюсь компенсировать свой возраст щедрыми подарками и ни в чем ей не отказываю, кроме одного. Видите этот скромный перстенек? Да, это изумруд, но необычный, замечаете его голубой оттенок?

– Я не силен по части драгоценных камней.

– Да, но это не так важно. Так вот, этот перстень необычный, он переходит в семье от отца к сыну еще со времен моего прапрадеда. Это из приданого его невесты, той самой русской княжны. Есть легенда, что камень этот, помимо прочего, защищает к тому же от волков и от оборотней. И если верить моему прадеду, именно этот перстень спас их однажды, когда они заблудились в степи во время разыгравшейся не на шутку метели. Вы спросите, какое отношение это имеет к фильму?

– Я уже догадываюсь…

– И совершенно правильно делаете. Староста того самого поселка, куда нас привезли с женой, сначала затрясся, увидев Марию, а потом чуть в обморок не свалился, когда увидел меня, вернее, этот перстень. Я впервые в жизни увидел, как меняется цвет глаз у человека с голубого на желтый. Мы пробыли в этом поселке три дня, даже ловили рыбу на льду, это так забавно, но каждую ночь он приходил к нашему дому и выл от страсти.

– Кто, староста?

– Нет, волк. Огромный волк-оборотень. Я видел его, ясно видел в ярком свете луны, сжимая в руках охотничий карабин. Маша смеялась, называла меня… как это по-русски, «писун»?

– Ссыкун.

– Вот-вот, «ссыкун», но я не обижался, я понимал, что вижу оборотня, настоящего сибирского оборотня. Перед самым отъездом я снял перстень и пошел к нему в управу. Он не стал отпираться, он признался, что оборотень, признался, что сгорает от страсти к моей жене…

– Вы так просто об этом говорите…

– Да? Но тогда это показалось мне естественным. Я предложил ему сделку, он поедет со мной в Штаты, снимется в моем фильме, а я позволю ему иногда видеть Марию.

– Вы понимали, чем рисковали?

– Это бизнес, молодой человек. Просто бизнес. Мои дела тогда шли плохо, поэтому и пришлось судиться с вашим кинопрокатом. И если уж совсем откровенно – режиссер из меня совсем посредственный, но… Но я угадал с главным героем, и этот фильм сделал меня знаменитым…

– Что? Вы сняли в фильме настоящего оборотня?

– Да…

– А эти жертвы, кровь, трупы?

– Успокойтесь, все это голливудские штучки – я вполне добропорядочный и законопослушный американец. А вот что касается оборотня, то он играл вполне искренне. Помните, когда он гонится по шоссе за машиной? Догадываетесь, кто в ней сидел?

– А что Мария?

– Она даже не догадывалась, что идет съемка, она сидела рядом со мной на пассажирском кресле и притоптывала ножкой в такт музыке из автомобильных колонок. А я смотрел в зеркальце заднего вида и молился, чтобы оператор не наложил в штаны и не прекратил съемку. Он выдержал, правда, потом долго лечился в психушке, очень дорогой психушке.

– Он, этот зверь, снимался во всех ваших остальных фильмах?

– Да, почти.

– Что значит почти?

– Во время третьего фильма я его пристрелил.

– Что???

– Пристрелил, когда застал его с Марией.

– Вы – сумасшедший!

– Да, наверное. Помните ту сцену, где зверь насилует молодую девушку у бассейна?

– Это… это была ваша жена?

– Да, это была Мария.

– Вы… вы отдали ее на растерзание оборотню ради своего долбаного фильма?

– Нет, это было бы слишком просто. Я ведь любил Марию, как говорится, лебединая песня, любил, несмотря на ее постоянные измены, несмотря на то что ей от меня нужны были только деньги. От нее я требовал лишь одного, чтобы она никогда не снимала с пальца этого перстня. Но она меня не послушалась, у нее была такая дурная привычка, снимать с себя кольца, украшения перед душем или бассейном. Говорила что-то о трудном детстве, что мама на последние деньги купила ей простенькое золотое колечко, и оно соскочило с ее пальца во время сдачи зачетов по плаванию в школьном бассейне. Его так и не нашли, то ли смыло в водозабор, то ли попросту украли. Она так переживала и после этого все золото перед водными процедурами непременно снимала.

– Он выследил ее?

– Скорее всего она сама его пригласила в дом. Я замечал, что ей нравился этот красивый русский из съемочной группы, мне пришлось оформить его осветителем. Еще бы, он так на нее смотрел!

– Послушайте, не считайте меня за идиота. Я могу отличить профессиональную съемку от того, что пишется на камеру слежения.

– А кто сказал про камеру слежения? Мой двор, как и весь дом, давно превращен в самую современную студию. Вы знаете, Борис, она любила заниматься любовью при ярком свете и записывать все на камеру. Может быть, хотела мне досадить, может, просто нравилось, но у меня штук пять кассет, где она трахалась с разными мужчинами, белыми, черными, азиатами, однажды эта сучка соблазнила даже иудейского раввина с пейсами.

– У вас были странные семейные отношения.

– Согласен, но я любил Марию. Можете верить, можете – нет. Я сразу забеспокоился, когда не увидел Алексея на съемочной площадке и когда Мария не подняла трубки телефона дома. Я бросился в машину, но опоздал, он уже разорвал ее своим огромным… В общем, вы понимаете, мне оставалось только пристрелить его, когда он, весь обрызганный кровью, бросился на меня…

– А карабин вы всегда возите с собой в машине. Так, на всякий случай.

– О Господи, в России такие проницательные менты, что же у вас до сих пор так высока преступность?

– Ладно, оставим вашу личную жизнь в покое. Вы приехали, чтобы еще раз глянуть на оборотня? Вы задумали новый фильм и ищете исполнителя главной роли? Или ваша новая жена тоже любит трахаться с неграми перед камерой, а потом подсовывает вам кассеты?

– А вы жестоки, хоть в мире и болтают о загадочной русской душе. Я вдовец, и уже до конца, можете не сомневаться. Я приехал, чтобы помочь вам и той девушке, что стала предметом страсти оборотня.

– К сожалению, вы опоздали, помощь уже не требуется, оборотень мертв.

– Вы уверены? А вы знаете, что после смерти Алексея там, в Лос-Анджелесе, появился «пляжный маньяк»? Двенадцать красивых женщин за три месяца, все жертвы убиты во время полнолуния, все изнасилованы и изуродованы.

– Вы считаете, что оборотень мог остаться в живых?

– Я боюсь, что это заразно…

– И он…

– Оборотень редко меняет объект страсти. Я боюсь, что вашей Галине по-прежнему угрожает опасность…

Он странно смотрелся, этот американский поляк в дорогущем клубном пиджаке, с тросточкой, с платком на шее на дворе обычного русского дома с резным крылечком. Ранняя весна в русской глубинке – отнюдь не лучшее время, уже нет той загадочной прелести русской зимы, а до райских майских денечков еще далековато. Раскисший снег, пробивающиеся из-под него бугорки скользкой глины, оттаявший мусор. В общем, на фоне всего этого Домбровский выглядел инопланетянином.

Визит был незапланированным, когда колокольчик на крыльце зазвенел, Белов, еще толком не проснувшись, как был в семейных трусах, пошел открывать дверь. Здрасьте, американский миллионер, всемирно известный кинорежиссер собственной персоной стоит на пороге, нерешительно играется с тросточкой и смущенно улыбается.

– Борь, кто там? – раздалось с кухни.

– К нам гости, – объяснил Белов, почесался и предложил гостю войти.

– С работы, что ли?

– Типа того. – А что Белов мог еще сказать?

Домбровский вдел ноги в изящных шелковых носках в разношенные тапки, словно в музее, прошаркал по коридору в гостиную, огляделся, присел на краешек кресла. Белов натянул на себя спортивный костюм, сгреб постельное белье в кучу и засунул в шкаф.

– А вы знаете, Борис, у вас очень уютно. Как это говорится по-русски, не красив дом по углам…

– «Не красна изба углами, а красна пирогами», – поправила Галина, внося самовар. Едва увидев Галину, Домбровский словно остолбенел и тут же рассыпался в комплиментах:

– Теперь я понимаю, почему все Домбровские женятся исключительно на русских женщинах.

– Вы Домбровский? А у нас учитель физкультуры в школе был Домбровский, красавец такой, все девчонки в него влюблены были по уши. Садитесь за стол, чай пить будем.

– Чай? Я – старый осел, склероз разъедает мой мозг, одну минуточку. – Домбровский достал крохотный мобильник всего с двумя кнопками, нажал на одну из них и что-то сказал по-английски. Через минуту колокольчик на крыльце опять зазвенел, Белову снова пришлось идти открывать. Молодой парень в стильном костюме и форменной фуражке со странной кокардой стоял на пороге и держал в руках большую корзину с чем-то блестящим и огромный букет роз. Видимо, водитель – у калитки виднелся какой-то длинный блестящий внедорожник.

– Ну что вы! – восхитилась Галина, увидев розы. – Зачем, это же так дорого!

– Как говорят русские, «не в деньгах счастье», я правильно высказался? Поверьте, милая пани, для нас, стариков, нет более приятного, чем сделать маленькую радость прекрасной пани.

– Какая же это маленькая радость? Это огромная и восхитительно пахнущая радость, – сказала Галина и зарылась носиком в алые бутоны. – Ну что вы сидите, давайте к столу, пироги совсем свежие, только вчера испекла.

Поляк аккуратно взял чашечку двумя пальцами, сделал глоток, откусил от пирожка.

– Вандифул, замечательно! Это вы сами?! В Штатах вы сделали бы хороший бизнес с этими пирогами, уверяю вас.

– Нас и здесь неплохо кормят, – пробурчал Белов.

– Это шутка? – насторожился Домбровский.

– Да мультик такой детский есть, – объяснила Галина. – Слушай, Борька, может, ты все-таки сподобишься представить меня иностранному гостю?

– Галина, моя любимая женщина, Александр Львович Домбровский, гражданин США, известный режиссер, снимает фильмы… – Белов заметил предостерегающее движение пальцами Домбровского, – в общем, хорошие фильмы снимает. Его предки родом из России, вот приехал навестить.

– Надо же, Борьк, какие знакомые у тебя, а ты молчал, скромник ты мой. – Галина ласково провела рукой по загривку Белова. – И фильмов своего знакомого ни разу не показывал.

– Успею еще, – пообещал Белов.

Поляк аккуратно доел пирог до конца, еще раз восхитился его качеством и достал из кармана длинную сигару. Галина вздохнула и достала из буфета хрустальную розетку. В общем-то это под варенье, но за пепельницу сойдет. Но Домбровский вытащил из кармана блестящее металлическое яйцо, откинул его крышку и водрузил на стол. Белов удивленно хмыкнул, переносную пепельницу он видел впервые. Домбровский затянулся, выпустив колечко удивительно ароматного дыма, откинулся на спинку стула.

– Уважаемые, прежде всего хочу попросить прощения за столь ранний визит. Телефон ваш не отвечал, а срочные дела призывают меня сегодня же домой, в Штаты. Так что приехал попрощаться перед самолетом, уехать без прощания я не смог, хотя и надеюсь вернуться. Не скрою, мне очень понравилась ваша история, Борис, и ваша прекрасная Галина. Я хочу сделать презент. Я знаю, русские очень горды, почти такие же гордые, как поляки, но прошу вас не отказываться. Этот перстень, он русский, его подарила моему предку русская княжна, он должен быть в России.

– Нет, что вы… Мы не можем взять это…

– Милая Галина, – перебил женщину Домбровский, – за ту неделю, что я пробыл в России, столько русских женщин пытались получить от меня подарки и прочие знаки внимания! Я отказывал. Но теперь прошу не отказать мне в этом, как это по-русски, большом одолжении. Давайте будем считать, что это уважаемый Борис делает вам свадебный подарок.

Поляк положил перстень в розетку, учтиво поклонился и двинулся к выходу. Около калитки он повернулся, внимательно глянул в глаза Белову и сказал:

– Надеюсь, вы понимаете меня, Борис. Попросите Галину никогда не снимать перстня с руки…

Глава 9
ХУТОРЯНЕ

– Самое хреновое заключается в том, что мы ничего не знаем, что творится в городе, – устало сказал армейский подполковник и стер обильный пот с лысой головы, – разведчики не возвращаются, аэросъемка ничего не дала, радиоперехват тоже. За карантинной зоной словно вымерло все.

– Где-то я уже это слышал, – толкнул в бок Васинцова Корич.

Васинцов кивнул:

– Вы пробовали взять «языка»?

– Неоднократно, в пригороде встретили два десятка местных жителей обоего полу. Их сильно подтопило. Все были в стельку пьяные, как протрезвели, ничего вспомнить не могут. Мы послали две группы разведчиков на двух БТРах, но мост уничтожен, а из-за разлива, сами понимаете, на ту сторону не перебраться.

– Мне почему-то всегда казалось, что БТР – плавающая машина.

– Только не здесь и не в разлив. Один перевернулся и затонул, хорошо что на мелководье, двумя тракторами еле-еле вытащили.

– А вертолет?

– Мы потеряли с ним связь, едва он перелетел на ту сторону.

– Каким образом уничтожен мост?

– Смыт паводком. Странная какая-то история, мост почти новый, двадцать лет стоял, а тут…

– Ясно… А что-нибудь необычное наблюдалось на той стороне за это время?

– Необычного? Что может быть необычного в зоне наводнения? Зайцы на кустах спасаются, лисы брассом плавают. И еще летчики доложили, что поначалу ночью в городе огней не было, ни одного, а теперь вроде как окошки светятся. Но тускло – словно свечи горят или лампады. Это понятно, что линия электропередачи оборвана и что электростанция выведена из строя, но там ведь есть передвижные армейские генераторы, автомобили с фарами, в конце концов.

– А волки встречались?

– Видели и волков, небольшую стаю. Лоси тоже есть, медведя видели, худой очень, шкура вся облезла.

– Ладно, картина более или менее ясна. Ясно, что ничего не ясно. Давайте-ка еще раз сверимся по карте перед завтрашней операцией, у старшего лейтенанта Дзюбы по этому поводу есть кое-какие соображения…

– Все-таки разлив – это красиво, – мечтательно сказал Юдин, глядя на ровную гладь, покрытую белесым туманом.

– А туман – это очень хорошо, по крайней мере сейчас, – цинично перебил его Корич. – Всегда боялся полетов, будь моя воля, на лодке на тот берег перебрался бы.

– Слава Богу, воля не твоя, – сказал Дзюба и кивнул в сторону большой воды, из которой вздымались молитвенно к небесам голые ветви деревьев. Меж ветвей старого дуба застрял пластиковый ярко-оранжевый контейнер, выглядевший совершенно чужим на фоне этого серого пейзажа, около него торчала корма полузатопленной моторки. – На лодке мы точно ко дну отправимся, а я плаваю как топор.

Удовлетворенно урча двигателем, к пристани подъехал защитного цвета «СуперУАЗ», молодой пилот с погонами лейтенанта выпрыгнул из-за руля, подошел к Васинцову и лихо козырнул:

– Лейтенант Черемша, пилот, прибыл в ваше распоряжение.

Васинцову молодость пилота не очень понравилась.

– Давно летаешь? – спросил он.

– Пятый год.

– А почто до сих пор в лейтенантах?

– Охоту люблю.

– Ну и что?

– Воздушную охоту, с вертолета.

– А… Так это ты тот самый черт, что пьяных девок после бани на вертолете катал и с пулемета по заповеднику шарахал?

– Ага! – самодовольно улыбнулся летеха.

– А болтали, что тебя под трибунал…

– Неа… Батя отмазал, он у меня крупная шишка в ведомстве. Так, по паре звездочек с каждого погона сковырнули и заставили за керосин казенный заплатить.

– Молодца, мне бы такого батю. Куда летим, знаешь?

– А то, я сам вызвался.

– В тумане-то не заблудишься?

– Обижаете, товарищ майор. Туман – самое то, с туманом меньше шансов «стингера» в бок получить.

– Лады, сработаемся, тогда давай заводи свою машину, через сорок минут взлетаем…

Десантный «Грач», как призрак, несся над водной гладью. Васинцов летать никогда не боялся, но сейчас то и дело испуганно хватался за ручку над дверью кабины, ему казалось, что этот безумный Черемша непременно хочет загнать вертолет прямо в воду или в гущу полузатопленных деревьев. Но тот уверенно вел машину и лишь один раз громко выругался: прямо навстречу им по реке, чуть накренившись набок, плыл огромный деревянный сруб. Даже не сруб, а целый дом с крышей и печной трубой. Около трубы, прижавшись к ней боком, сидел мокрый барбос в ошейнике, он грустно проводил вертолет взглядом и, кажется, даже гавкнул. Черемша резко рванул штурвал на себя, быстро выровнял машину, снова снизился и полетел над самой водой. Минуты через три он глянул на экран борткомпьютера, недовольно покачал головой, вытащил из-под задницы карту и, управляя «Грачом» одной рукой, начал водить по карте пальцем. Видимо, найдя искомое, он удовлетворенно улыбнулся и показал Васинцову растопыренную пятерню.

– Через пять минут будем на месте? – понял Васинцов и дал знак отряду приготовиться.

Да, что ни говори, а летать этот Черемша умел. Вертолет завис на месте, едва не касаясь «лыжами» раскисшей пашни, «грифы» оперативно попрыгали на землю, быстро оттащили вещмешки на сухое место.

Васинцов показал пилоту большой палец руки, тот опять нагловато улыбнулся, и вертолет взлетел. Действительно, в тумане низко над землей он был совсем незаметен, а вскоре и вовсе исчез из виду.

– Ты это, «Сталкера» Тарковского смотрел? – спросил Васинцова любитель кинематографа Кайметов.

– Ну…

– Похоже, да?

Что и говорить, эта необитаемая деревня производила тяжелое впечатление. И даже не заколоченные окна домов и покосившиеся, а порой и вовсе упавшие плетни наводили печаль и тоску, а сиротливо пялящийся в небо колодезный журавль, забытый трехколесный велосипед у сельсовета, почерневшие, покосившиеся кресты электростолбов, с которых свисали обрывки проводов.

– Слушай, командир, я недавно кино смотрел документальное, там про города старые показывали, те, из которых люди ушли. В общем, в джунглях город за пару лет в зарослях исчезает, так что в паре шагов от главной площади пройдешь и не заметишь. А у нас побольше, наверное. Как думаешь, сколько лет эта деревня брошена?

– Странно, на карте деревня значится как жилая, тридцать душ, не считая фермеров, – сообщил Дзюба, разворачивая планшетку.

– Может, карта устарела? – предположил Кайметов, которого от волнения снова пробило на болтовню.

– Сам ты устарелый, карта этого года. Лучше под ноги себе смотри, вся пятки мне отдавил, правоверный косолапый! – парировал Дзюба.

Герда вела себя спокойно, она неторопливо забегала на каждое крыльцо, принюхивалась и, не обнаружив запаха человека, бежала к следующему дому. Лишь однажды она сорвалась с места, перепрыгнула покосившийся плетень и шуганула большого рыжего кота. Полосатый разбойник в три прыжка забрался на большую березу и оттуда зашипел.

– Порядок, командир, никого здесь нет, – сообщил Юдин, появляясь из-за покосившегося здания с выцветшей табличкой «Сельсовет». – И судя по всему, где-то с недельку населенный пункт совершенно пуст. Есть следы автомобильные, но тоже довольно старые, пару раз заметил волчьи следы…

За перелеском они увидели промокший скирд соломы, Юдин скинул рюкзак и оперативно забрался наверх. Он долго вглядывался в бинокль, наконец на спине съехал на землю и доложился:

– Людей не видно, но люди определенно здесь.

– ???

– Коровы недавно доены, у лошадей свежее сено, с заднего двора дымок поднимается.

– Если коровы доены, значит, разумная жизнь в наличии, – глубокомысленно предположил Дзюба. – Командир, я предлагаю разведку. Надо бы расспросить, да и отогреться не помешает.

Васинцов сделал знак, Корич с Крушилиным скинули десантные мешки на землю и вслед за Гердой двинулись к ферме. Через полчаса в наушниках у Кайметова засвистело, затрещало.

– Командир, Крушилин передает, что можно подходить…

Корич огляделся и подцепил ногой краешек половицы. Под половицей обнаружился люк с большим железным кольцом. Потянув за кольцо, Корич открыл вход в подвал, в темноту вела узкая деревянная лестница. Прапорщик принюхался, воздух в подвале был не затхлым, видимо, вентиляция работала. И зверем совершенно не пахло. Корич закинул «калаша» за спину, подсвечивая себе фонариком, осторожно спустился вниз и… в затылок ему уперлось что-то твердое и холодное.

– Руки вверх, и не думай даже дернуться, – раздался зловещий голос.

В принципе Корич знал, что делать в таких случаях: резко вниз и в сторону, фонарик отбросить вперед. В темноте это часто срабатывает, стреляют, как правило, в сторону света. Но удерживали два фактора, во-первых, ствол неизвестного оружия слишком плотно прижимался к его затылку, во-вторых, голос, предлагавший ему не дергаться, был несомненно женский, даже, можно сказать, девичий.

– Кто такой, че те здесь надо, ты зверь?

– Нет! Я прапорщик спецподразделения «ГРИФ» Корич…

– Маньк, посвети-ка ему на морду и погоны, правда прапорщик?

В темноте раздались легкие шаги, Корич зажмурился от ударившего в глаза луча света от мощного фонарика.

– По морде вроде как зверь, но в форме. Людк, у прапорщика сколько звезд?

– Две.

– Значит, врет, у этого три.

– Я старший прапорщик, – объяснил Корич.

– Заткнись, – ткнули его в затылок. – Людк, забери-ка у него ружье.

Корич покорно отдал «Гюрзу», еще раз упустив случай нырнуть в темноту, использовав невидимую Людку в качестве живого щита.

– Странное какое-то ружье, куда нажимать-то и не разберешься.

– Осторожней, заряжен! – сказал Корич, но тут же получил очень обидный пинок под зад.

– Заткнись, говорю! Слышь, Людк, пощупай-ка его, он лохматый?

– Ага, щас…

Корич почувствовал, как тонкие холодные руки лезут ему под броник, потом под куртку, под майку.

– Не, нормальной лохматости, и в мышцах весь, сильный, наверное… – последние слова Людка сказала с изрядной долей восхищения.

– А это… посмотри у него, ну в штанах.

Тут же Корич почувствовал, как на нем расстегивают ремень, как холодная рука скользит в нему в брюки…

– Эй, девицы, а может, хватит? – попробовал он возразить.

– Глохни, – ствол опять ткнулся ему в затылок, – ну как там?

– Не, не зверь, нормальный мужик, – сообщила Людка и хихикнула, – и хорошенький такой.

Корич, совершенно обалдев, почувствовал, что Людкина шаловливая рука возбуждает его самым натуральным образом.

– Не увлекайся, дура, – предупредила Манька, – а ты вытяни руки вперед, ну!

Корич послушался и тут же услышал, как на его запястьях щелкнули наручники. Да, забава переставала быть невинной.

– Теперь три шага вперед и ложись!

– Куда ложиться-то, – пробурчал Корич.

– На кушетку, лицом вверх.

Корич уперся во что-то мягкое бедрами, наклонился и руками нащупал перед собой что-то деревянное, застеленное матрасом и каким-то тряпьем.

Улегшись на спину, он почувствовал, как наглая Люська занялась его мужским естеством самым непосредственным образом и, самое удивительное, что, несмотря на всю комичность и одновременно драматичность ситуации, он возбудился. А девица перешла от рук к делу одним из древнейших известных человечеству методом.

– Говорю же тебе, не увлекайся, – одернула ее Манька, – ну-ка подержи лучше фонарик и ружье.

– Ну вот, Мань, опять ты первая, – заныла Люська, и по характерному шороху задираемого платья Корич понял, что его сейчас поимеют. Предчувствия его не обманули, впрочем, Люська ныла зря, ей тоже перепало…

– Да, ребята, я вижу, вы времени даром не теряете. Да еще с наручниками, только в кино такое и видел.

Корич зажмурился от внезапно вспыхнувшего яркого света и, открыв наконец глаза, увидел над собой совсем молоденькое раскрасневшееся личико. Девчушка лет шестнадцати, не больше, значит, вот ты какая, бесстыжая Люська. Вторая девушка так и застыла с ружьем и фонариком в руках. Она была постарше, лет восемнадцати.

Крушилин стоял на нижней ступени лестницы около выключателя, криво улыбался и поигрывал автоматом:

– Ты, красотка, ружьецо-то брось и автомат тоже. Брось, говорю тебе! А ты слезь с доблестного прапорщика. Или че, Толь, я помешал, пусть продолжает?

– Сдурел, что ли?! – Корич столкнул с себя похотливого подростка, сел на кушетке, ногой отбросил ружье в сторону. – Ну чего стоишь, вон ключи, снимай железяки!