Текст книги "Не мир принес"

– Значит, немцы могут работать у зверей, а вы…

– Немцам просто повезло, у зверей взрывчатка сработала прямо в автобусе.

– Ладно, хоть что-нибудь об этой акции было известно?

– Ничего, если не считать «вещего сна» девочки Люды. Но мне доложили слишком поздно…

– Людмила Коротких?

– Да, она назвала даже время. Но мы даже представить себе не могли, что «большой подземный магазин» в ее видении – это «Манеж». Я же говорил, что девочка должна быть под нашим постоянным контролем, а эти «грифы» попросту спрятали ее.

– Спрятали? От вас? – усомнился Президент. – Разве такое возможно?

– Да, если прятать за бугром. Людмила Коротких после того, как была освобождена из плена там, в горах, провела все лето с семьей майора Васинцова на дивных пляжах Хургады и Шарм-аль-Шейха.

– Но как они смогли покинуть страну?

– Как туристы, для них были приготовлены очень хорошие документы. Обычная семья русского инженера: мама, папа, дочка едут отдохнуть на недорогой египетский курорт. Таких тысячи, десятки тысяч.

– И теперь эта девочка в руках террористов? Видимо, автобус именно с этими детьми террористы выбрали не случайно?

– Думаю, что нет. Какой-то анонимный меценат подарил приюту автобус, и тот повез детей на экскурсию по вечерней Москве. По всей видимости, водитель состоит в группе террористов.

– Так он человек?

– Видимо, он все-таки из «чудиков», от людей их почти не отличишь. По крайней мере «чудики», что работают на мое ведомство, вполне могут сойти за простых людей. И реакция на тест-контроль такая же, чихают.

Президент задумался:

– А те специалисты, «лица с необычными способностями», о которых вы упоминали, в каком смысле они звери?

– Это особи, имеющие небольшие различия с нами внешне, но уникальные способности. Они считают, что им выгодно сотрудничать с человечеством. Или пока выгодно. Отобраны в наших «вольерах», и пока мы на них не жалуемся, но и не доверяем особо. Они это тоже чувствуют.

– Хорошо, оставим частности, перейдем к фактам. Этот Гнашевич, он действительно готов пролить кровь? Он очень опасен?

– Что Гнашевич, так, возомнивший о себе мальчишка… Сын миллионера, биржевого спекулянта, с детства не знал ни в чем отказа, вот и докатился. Телезвездой себя возомнил! Опасен не он, а силы, стоящие за ним. Огромные капиталы, которыми эти силы располагают, я же когда еще говорил, что с олигархами надо кончать. Опасны также технологии, которыми они завладели благодаря этим капиталам. Вчерашний захват так, репетиция, способ заявить о себе на весь мир. Замышляют они кое-что покруче.

– Ядерное оружие?

– Не только, еще тектоническое, климатическое.

– Значит, Гнашевич решил на самом деле устроить Апокалипсис?

– Апокалипсис? «Апокалипсис» по-гречески – откровение.

– Ну не Апокалипсис, а этот, Армагеддон, конец света.

– Да, что-то типа этого, но не совсем. Вернее, не для всех. Он хоть и зверюга, но отнюдь не дурак. Сам он предпочитает остаться в живых, хотя планы его группы… ужасные планы, даже не знаю, с чем сравнить.

– Господи, что может быть страшнее конца света? Ну говорите, я не девочка, нечего меня подготавливать.

– Стоит признать, что эта уникальная девочка из приюта отца Иоанна, которую постоянно показывают по телевизору, несколько спутала их карты, как, впрочем, и наши. Звери очень организованы и умеют заметать следы. В общем, мы потеряли несколько агентов, внедренных в лигу «Судного дня», но планы их примерно таковы: сначала тремя ядерными взрывами в космосе скорректировать орбиту кометы Амадея и направить ее к Земле.

– Так, значит, все-таки конец света. Как в кино, столкновение с метеоритом, нет?… Прошу прощения, продолжайте.

– Комету они хотят направить по касательной, без столкновения с планетой. Не исключены стихийные бедствия, ураганы, землетрясения, цунами и прочие прелести. Но главное, временно поле кометы усилится многократно, а следовательно, и сила излучения.

– Большой торк?

– Я бы сказал: огромный торк! С трудом представляю, во что это все выльется, но если в прошлую среду даже бывалые разведчики слезами обливались, а излучение составило всего лишь 1,3 нормы…

– Я понял, дальше.

– Дальше – тектоническое оружие, направленные землетрясения в неустойчивых сейсмологических зонах, в зонах вулканической активности.

– ???

– В результате спровоцированные извержения и миллионы тонн пепла в небе – долгая и холодная ночь. Озимые еще переживут, а вот яровые придется пересевать.

– Допустим, а смысл?

– Паника, усиленная страшным торком, крах мировой экономической системы и… появление новых хозяев мира.

– Нелюди?

– Именно. Во время мощных торков они не будут терять времени даром, скорее всего первым

делом нападут на электростанции, прочие объекты энергетики. Наши города погрузятся во тьму, и тогда стаи зверей учинят кровавую бойню, чтобы доказать свою силу. Разумеется, драть глотки людям будут те самые выродки, чикатилы и волчары. А править – те, которыми сейчас занимаемся мы. Вот это – по-настоящему опасные звери.

– Мировое господство зверей? Но ведь это… крах цивилизации.

– Крах нашей цивилизации, человеческой. Те, кого мы сейчас называем «нелюди», считают себя более прогрессивным видом, новым этапом в эволюции. Да! У них ведь даже своя, так сказать, философия вырабатывается, я бы сказал – религия. Существование в тесном единении с природой без границ, без крупных городов.

– Всемирный заговор?

– Что-то типа этого.

– С ними, с силой, которую они представляют, можно как-то договориться? Или полная ликвидация? Надеюсь, вы понимаете, вопрос – чисто теоретический?

– Да, я понял. Договориться можно, но так, как договорилась бы овца с пастухом. Пастух согласится, что он будет пасти овцу, стричь по сезону, кормить зимой и заботиться о приплоде. Но пастух сам решит, сколько раз в год овцу стричь, каким бараном-производителем ее крыть и когда сделать из нее шашлык. Так вот, нас они считают овцами, себя – пастухами.

– Просто «Война миров» какая-то, – проговорил Президент. – Ну допустим, только каким образом они собираются осуществить это самое изменение орбиты кометы? Мы даже вместе с американцами и европейцами не можем человека на Марс высадить, а тут три ядерных заряда в открытом космосе. Мы же в силах воспрепятствовать несанкционированному запуску ракет в космос.

– Они уже в космосе и летят навстречу комете, – спокойно ответил эфэсбэшник.

– Что?!

– Сегодня утром поступило сообщение от наших друзей за океаном, американцы обеспокоены и спрашивают, а не мы ли запустили ракеты к Марсу?

– И когда же они… взорвутся?

– Судя по расчетам астрономов, примерно через полгода, в наиболее близкой к Земле точке орбиты кометы.

Глава 4

– Алле, алле. Это вы, Олег Миронович?

– Да, рад слышать вас, Геннадий Николаевич.

– Не могу сказать того же. Что с детьми, что с Кариной?

– Успокойтесь, все живы, все здоровы.

– Они содержаться у вас?

– Да.

Васинцов сделал паузу:

– Вы с ними заодно?

– Вы не меняетесь, Васинцов, для вас существует лишь черное и белое, а мир цветной.

– Вы мне не ответили.

– Я и не отвечу. Могу лишь повторить требования террористов, все так называемые звери должны быть отпущены из «вольеров», тогда дети и остальные заложники не пострадают. У вас мало времени, новолюди очень нетерпеливы.

– Могу я сам поговорить с Гнашевичем?

– К сожалению, нет, он сейчас очень занят, в общем, он доверил мне вести все переговоры. И очень прошу вас убедить начальство обойтись без глупостей, не надо танков и штурмовой авиации, дети могут пострадать…

– Откуда был звонок? – спросил Васинцов Кайметова, едва в трубке запикало.

– Профилакторий «Орешки», кабинет главврача, – «считал» телефон связист.

Васинцов подумал и набрал номер, который запомнил так, на всякий случай – память тренировал.

– Да, майор Кочетов. С кем я говорю?

– Васинцов, помнишь такого?

– Хотел бы забыть, да не получится.

– Еще бы… Как твои мечты, еще остались?

– Какие мечты?

– Взять Гнашевича.

Кочетов сделал долгую паузу.

– Слышь, «орел», я по мобильнику говорю, у меня хоть тариф контора оплачивает, но бухгалтерия за каждую минуту сверх лимита ноет, как обиженная. Хочешь взять Гнашевича?

– Ты серьезно?

– Да, только условие, выдвигаешься немедленно и начальству не докладываешь.

– У нас серьезная контора, у нас так не принято.

– Тогда пока, пишите письма.

– Постой, постой, чего гонишь. Я же говорю, что не принято, но не говорю, что отказываюсь. Так, скажи, куда выдвигаться?

– Профилакторий «Орешки», через два часа в кустах перед воротами административного корпуса. Найдешь?

– Жди…

Бифштекс деловито протрусил по тщательно разровненному песочку «пограничной полосы», протиснулся через виток «колючки», прошел на другую сторону и выразительно тявкнул. Потом залился звонким лаем. Никакой реакции.

– Давай, – скомандовал Васинцов.

Корич ползком прополз к колючей проволоке, ловко поработал саперным ножом, тихонько свистнул. «Грифы» по очереди миновали «пограничную полосу» и цепочкой двинулись в сторону «Орешков». Корич первым вышел на обочину дороги и приложил бинокль к глазам. Несмотря на позднее время, многие здания поселка были освещены, откуда-то гремела музыка. Внезапно над домом, в котором Васинцов угадал местный Дом культуры, что-то ярко вспыхнуло. Салют!

– Я покажу тебе салют! – прошипел сквозь зубы Васинцов и решительно двинулся в сторону клиники. Команда след в след следовала за ним.

Перед оградой команда залегла, Юдин вернулся довольно быстро, доложился:

– У ворот двое охранников с собаками, еще двое ходят по периметру.

– Звери?

– Не, люди, идут, анекдоты травят.

– Больше никого?

– Я че, слепой? Да вон и Бифштекс молчит, а он зверя за версту чует.

Васинцов глянул на часы:

– Видимо, «орлов» мы уже не дождемся. Ладно, справимся сами, двинулись.

Окна административного корпуса были темны, лишь на третьем этаже горел свет, за жалюзи угадывались какие-то силуэты.

– Что за черт? Их там сколько? – выругался Васинцов шепотом.

– Охранник один, сидит на вахте, треплется по телефону с медсестрой, – доложил Кайметов, сняв наушники, – заманивает в гости бутылкой мартини. Но не сейчас, а чуть попозже, когда Танька уйдет. Жена, что ли?

– Танька – это Танюков, – объяснил Корич, – я верно соображаю, командир?

– Верно. Давайте быстро через туалет.

Васинцов с Коричем не зря провели три дня в этих гостеприимных стенах, да и здание было типовым.

Режешь стекло, открываешь потихонечку фрамугу, засовываешь внутрь кого поменьше, тот открывает окно, и все дела. Туалеты обычно на ночь не закрывают. А если и закрывают – не беда, отмычек целая связка.

Юдин остался внизу следить за словоохотливым охранником, остальные, бесшумно ступая по ступенькам, поднялись на третий этаж.

Из приемной главврача пахло хорошим кофе и раздавались голоса.

– И каким же образом ты все это снесешь? – раздался знакомый голос.

– Да тебе отдамся два раза таким вот образом. А потом ему, – объяснил голос, тоже показавшийся знакомым.

– Всего одну?

– А что делать, дал бы больше, но откуда взять…

Васинцов показал три пальца, «грифы» рассредоточились. На счет «три» Васинцов с Коричем бросились к двери. Выбивать ее не потребовалось, дверь была открыта.

Васинцов замер с открытым ртом. На креслах и мягком кожаном диване приемной у журнального столика сидели трое. Не зря голоса показались Васинцову знакомыми, кроме профессора Танюкова, здесь фигурировали Пашка и… отец Иоанн. Бифштеск с радостным лаем бросился к хозяину, норовя лизнуть его в лицо. Вид у отца Иоанна был грустный, по всему почти непробиваемый мизер ему сыграть не светило.

– Ну и дела, – только и сказал Корич и опустил ствол своей пушки.

– А, ребята, – словно не удивившись, сказал Танюков и глянул на часы. – Оперативно вы, я вас где-то через час ждал. Сейчас, подождите, мы пулечку допишем, а я пока для вас кофе сварю…

«Грифы» быстро работали челюстями, поглощая бутерброды, только Корич не унимался:

– Но как же ракеты?

– А что ракеты? – Танюков объявил «шесть крестей» и ухмыльнулся, глядя, как партнеры раскладывают карты веером. – Ракеты летят себе, летят, на то они и ракеты, чтобы летать.

– Но куда они летят?

– Куда и послали, – объяснил Танюков, записывая себе пару в пулю, – к нашему ближайшему соседу, планете Марс. Еще его зовут «Красная планета», слышали?

– Слышал. А комета?

– Комета тоже летит, законы вселенной они ведь такие, планеты крутятся, а кометы летают.

– Значит, взрыва не будет?

– Зачем врыв? Не будет никакого взрыва, – сказал удовлетворенно Танюков, прикрывая карты от хищного взора Пашки. Павел сделал вид, что потянулся за сигаретой, внезапно глаза его почернели и начали расширяться, пока не стали огромными, в пол-лица.

– Павел, ну как вам не стыдно подглядывать, – укоризненно сказал Танюков. – Ведь договорились же без всяких этих штучек, а то отцу Иоанну обидно.

Отец Иоанн погладил бородку и объявил «бубей». Пашка вернул лицо в обычное состояние и обреченно сказал «пас», Танюков тоже паснул.

– Взрывать мы ничего не будем, – продолжил он мысль, – хватит, на матушке-Земле навзрывались.

– Так зачем же ракеты летят? – продолжал не врубаться Корич.

– Чтобы первый человек ступил на Красную планету! – гордо сказал бригадир. – Видел бы ты экипаж, прямо орлы! Половина, кстати, наши клиенты, из «вольера». Лучше бы было, конечно, пять ракет запустить, да по срокам не успевали.

– Подождите, подождите. Значит, все эти миллиарды Гнашевича и лиги «Судного дня» пошли на…

– На пилотируемую экспедицию к Марсу, – просто ответил Танюков, – и на заведения, подобные этим, и еще на много-много хороших дел. В том числе на обустройство заповедников для… ну в общем, вы меня понимаете.

– А если они проверят?

– Проверят что? Ракеты, летящие к Марсу? Резервации, которые мы строим вроде как для людей, а на самом деле – для зверушек?

– А дети, а Карина? – не унимался дуболомистый лейтенант. Юдин аж хмыкнул от такой непонятливости и едва не подавился бутербродом, потому как немедленно схлопотал от старшего по званию по затылку.

– Дети в клубе на дискотеке, мы для них еще сегодня салют заказали, – объяснил Танюков, записывая себе в пулю, – Карина с ними. А че ей с нами, стариками, сидеть, молодая, пусть порезвится, мужа дожидаючись…

– Мне вот только непонятно, а что будет с этим Гнашевичем? – наконец подал голос Васинцов.

– А что с Гнашевичем? – Танюков глянул на часы. – Он сейчас в аэропорту, личного самолета дожидается. Как раз сейчас его спецы обкладывают. Хорошая группа, почти как вы, «орлы» называется. А вы разве не знакомы с господином Кочетовым, командиром группы? Он, кстати, просил извиниться, что не мог вас встретить, очень спешил.

– Слышь, Пашк, ну а ты че молчишь? – спросил Корич.

– А че говорить? Они-то думали, что я свой, да я в принципе и был свой. Я ж у Олега Мироновича, – Пашка кивнул на доктора, – давно работаю, способности свои развиваю. В общем, они попробовали меня на испуг взять, «Зовом Зверя» постращать, а я чего, я «дуропитеком» прикинулся и сижу, баранку кручу, насвистываю. Потом, когда детей из автобуса в автобус пересаживали, так потихонечку бомбу и разрядил, да там в принципе и разряжать нечего – всего одна ловушка простенькая. Во-о-о-от, а как Гнашевич с командой на аэродром свалили, так я этих зверьков и повязал. Одному монтировкой по затылку, второго ампулой снотворной. Но так, легонько, чтобы мог на связь выходить. Вот в общем-то и все…

В дверь осторожно постучали, Танюков удивленно вскинул брови и сказал:

– Войдите.

На пороге кабинета стоял охранник, держа за руку маленькую девочку. Охранник, естественно, не ожидал увидеть здесь столько вооруженных людей.

– Что у вас? – движением руки успокоил его Танюков. – Почему Людочка наша плачет?

Люда Коротких увидела Васинцова и словно не удивилась, подошла к нему и спрятала заплаканные глаза у него в рукаве.

– Она говорит, что… ее ангел умирает и хочет с ней проститься, – объяснял охранник. – Что за ангел, я так и не понял…

Джип летел по ночной дороге, разбрасывая фонтаны брызг. Людочка еще всхлипывала и крепко держалась за руку Карины. Васинцов уже знал куда ехать, большой дом на Звездном бульваре, неужели тот самый, куда они ходили с отцом Иоанном? Да, именно туда, Людочка молча указала на дом и подъезд.

– А откуда ты знаешь, что ангел ждет тебя там, Людочка? – осторожно спросила Карина.

– Я чувствую, – всхлипнула девочка, – он ждет, он боится умереть, не увидев меня. Тут надо спуститься вниз к большой железной двери.

– Подвал, что ли?

– Ну да, вон там, где большая белая машина с огоньками.

– «Скорая помощь»?

– Да, там большая железная дверь с колесом, вы постучите, вам откроют.

Но стучаться не понадобилось, дверь лежала на полу, должно быть, вывороченная взрывом. В проеме стояли два охранника в форме группы «Кондоров» с автоматами наперевес. Васинцова они узнали и разом козырнули…

– Что случилось? – спросил Васинцов, указав на дверь.

– Нападение, толпа человек пятьдесят, с оружием. В общем, бойню учинили.

– Он там, там, я чувствую, – тихо сказала Людмила.

Васинцов подхватил девочку на руки и вошел в длинный коридор, едва не столкнувшись с санитарами, выносившими чье-то тело. Рука с длинными бледными ногтями свешивалась из-под простыни и качалась при каждом шаге.

Роберт Гнашевич лежал на носилках, голова его была высоко запрокинута. Людочка осторожно подошла к нему, опустилась на колени и прижалась головой к груди. Большие ресницы Гнашевича дрогнули.

– Он потребовал не трогать его, пока вы не приедете, – сказал санитар, в котором Васинцов узнал Александра, питомца отца Иоанна. – Он был уверен, что вы придете.

– Это и есть твой ангел? – спросил Васинцов, глядя на заросшее лицо новочеловека.

– Да, это он, но он внутри не такой, не страшный, он хороший, добрый. Он мне много рассказывал, когда являлся ангелом. Он боялся, что из-за этого мне будет плохо, но по-другому он не мог, за ним постоянно следили.

Гнашевич с трудом открыл глаза и встретился взглядом с Васинцовым.

– Позаботься о ней, – шевельнулись губы, и из уголка рта покатилась кровавая струйка.

Параллель 7
ЗАПАХ ЗВЕРЯ – ФИНАЛ

Зверь интуитивно почувствовал опасность, проснулся и вскочил на лапы. Опасность, явная опасность, но пока труднообъяснимая. Ему что-то угрожает, но не здесь, не в данном месте. Кто-то чужой замыслил его убить, кто-то очень опасный хочет его гибели и знает, как это сделать.

От нахлынувших на него ощущений зверь тихо заскулил и завертелся на месте. Нет, надо собраться, он не должен отчаиваться, он ведь так силен, он ведь так умен и хитер. Он прилег на пол и припал мордой к передним лапам. Думать, думать об опасности.

Зверь замер, словно окаменел, лишь нервно дергающийся кончик хвоста показывал, как он возбужден, как он лихорадочно думает. Впрочем, что здесь думать, если есть опасность, эту опасность надо ликвидировать как можно быстрее. Иначе зачем ему эти мощные зубы, эти острые когти. Зверь вскочил на лапы и, не размышляя больше ни минуты, метнулся к балкону. Лапы мягко спружинили о газон, он тут же сделал огромный прыжок и вспугнул двух милующихся кошек. Ненавистные, мерзкие животные, жалкие прихлебатели ничтожного человечества! А эти ничуть не лучше: на лавке прямо под открытым небом занимались любовью человеческий самец и похотливая человеческая самка. В нос ему ударил отвратительный запах табака, спиртного, желез внутренней секреции самки. Отвратительно, омерзительно, мерзко! Он на миг замедлил движение, решая, а не прекратить ли парой ударов ничтожные жизни этих омерзительных существ, но тут же прибавил ходу. Не до них сейчас, сейчас главное – предотвратить опасность. Он справится, он сможет, он сделает это.

– Вы Белов Борис Глебович?

– Да, я, – удивленно сказал Белов, выпрямляясь над сумкой с вещами. – А чем могу служить?

– Следователь областной прокуратуры Пачнев, у меня к вам несколько вопросов.

– Коллега, значит? Что стряслось, коллега?

– Вы знали Домбровского Александра Львовича?

– Что значит знал? Мы виделись с ним не далее как вчера вечером. С ним что-то случилось?

– Он убит.

– Что?… – Белов уставился на следователя. – Как убит? Я же только вчера у него…

– Поэтому я и приехал к вам, на его автоответчике был ваш телефон, и консьержка сказала, что вы часто бывали у него, когда он приезжал к нам в город.

Белов почувствовал, что ноги у него затряслись, он сел на кровать и заискал по тумбочке в поисках сигарет:

– Этого не может быть, просто не может…

– После встречи с Домбровским вы вернулись сюда, в санаторий?

– Да, можете проверить… Слушайте, вы что, меня подозреваете, что ли?

– Нет, что вы, просто порядок такой. А какого рода у вас были взаимоотношения с Домбровским?

– Дружеские. Можешь записать, что я помогал ему снимать кино.

– Вы, кино?

– Да, а что вас так удивляет?

– Да нет, ничего. У него были еще знакомые или дела в нашем городе?

– Насчет дел – вряд ли, а знакомые… разве что моя… невеста, Галина.

– Чащина? Да, мы уже связались ней, ее телефон тоже был в памяти его компьютера. А еще?

– Нет, скорее всего в нашем городе у него знакомых больше нет. У него были какие-то тяжбы в Москве, он, кажется, судился с «Роспрокатом»… Как это произошло?

– Мы выясняем. Утром горничная трижды пыталась убрать его номер – он не отзывался. Забеспокоились, он ведь пожилой уже, вызвали дежурную по этажу, открыли дверь, а он в пижаме, на полу, в луже крови…

– Что-нибудь пропало?

– Ценности, кредитные карточки, все на месте, так что ограбление мы пока исключили. Правда, компьютера нет, уничтожен. Впрочем, может быть, преступник просто не ожидал увидеть хозяина в номере и испугался. Этот Домбровский говорил о своих планах на вечер?

– Да, он хотел поужинать в ресторане и приглашал меня составить ему компанию, я предложил перенести встречу на завтра – то есть на сегодня…

– Вы можете проехать с нами и осмотреть, не пропало ли что-нибудь из ценностей?

– Вы на машине? Тогда подкинете мои вещички, я сегодня выписываюсь. Я позвоню Николаю, это брат моей невесты, чтобы он не беспокоился, хорошо?

– Не знаю, вроде все как было, когда я… навещал господина Домбровского.

Белов еще раз глянул на очерченный мелом силуэт около двухместной кровати, залитой кровью, и отвернулся к окну. Вот так же еще вчера стоял здесь известный американский режиссер польского происхождения и любовался осенней природой, листопадом. А теперь он мертв, теперь его тело лежит на столе патологоанатома, и тот восхищается, насколько была изношена печень у этого в общем-то крепкого старика. Умеют же америкосы наводить лоск на внешность.

– Вы нашли его ноутбук? – наконец спросил Белов.

– Да, он валялся на асфальте под окнами номера, наши ребята там копаются, но, кажется, и «материнка», и память – вдребезги.

– Известно, как убийца проник в номер?

Следователь помедлил с ответом, потом все-таки сказал:

– Замок цел, ключ торчал изнутри. Так что скорее всего через балкон, куда спустился с крыши. Но тут метра три, а никаких веревок или иного мы так и не нашли. Да там и зацепиться не за что.

– А ему и не надо цепляться, три метра для него так, пустяк.

– «Ему»? Вы кого-то подозреваете? – удивленно спросил прокурорский.

Белов отошел от окна и сел в кресло, рана неожиданно дала о себе знать, отдавшись волной боли во всей спине. Он помассировал плечо и спросил:

– Скажите, коллега, вы верите в оборотней?

Белов лихорадочно перелистывал сценарий, Галина распечатала ему файл с дискеты Домбровского на обычном принтере без указания страниц, поэтому он часто сбивался, то и дело заново перечитывая отрывки и целые страницы: «…зверь шел, выбирая дорогу по одному ему известным приметам. Он знал, что сейчас весь мир против него, только луна и его страсть – вот его союзники. Страсть, которая вела его уже многие годы, века, тысячелетия. Если бы она могла знать, догадаться, какая она древняя, какая она могучая, его страсть, сколько неземных наслаждений она сулит ей и ему. Она не сможет снова отвергнуть его, нет, не сможет, он просто этого не переживет»…

Часы на стене заскрипели и глухо начали отбивать удары: раз, два, три… одиннадцать. Пора. У Галины закончилась смена и, если повезет с маршруткой, через двадцать минут она будет на остановке. Белов с сожалением отложил сценарий и накинул куртку.

– Ванька, спать! – сказал он строго, стукнув кулаком в стенку детской комнаты. – И так уже лишний час играешь, все мамке расскажу!

Угроза возымела действие, тут же характерные вопли убиваемых монстров стихли – послушный мальчик выключил компьютер, а скрип дивана сообщил, что Ванечка поспешно забрался под одеяло.

Дик-джуниор, виляя хвостом, попытался лизнуть его в руку, но Белов решительно уклонился от телячьих нежностей и открыл калитку.

Галина приехала только через сорок минут, она вышла из троллейбуса и остановилась, оглядываясь по сторонам. Белов уже хотел было по традиции подкрасться к ней и как-нибудь пошутить, когда заметил, что глаза у Галины мокрые от слез.

– Что случилось, Галь? – спросил он, беря ее за руки.

Видимо, Галина долго крепилась, потому что, едва увидев Белова, она дала волю чувствам и расплакалась у него на руках.

– Вот сволочи, ну откуда только такие берутся?!.

Оказалось, что под самый конец смены к ним в отделение привезли тяжелого больного с аварии, требовалась срочная операция. Они снова переоделись, оставив свои вещи в ординаторской, и когда вернулись, оказалось, что из большой металлической коробки для инструментов, куда они складывали свои вещи, все исчезло: кольца, браслеты, цепочки, что сняли с себя ассистенты перед операцией, даже часы «Сейко», что подарили врачу японские коллеги во время последнего визита. В том числе и Галин перстень с изумрудом.

– Менты сказали, что знают, кто это смог сделать, и сразу домой к ней поехали, – всхлипывая, рассказывала Галина по пути домой, – представляешь, Наташка Терентьева, практикантка из медучилища, друг у нее еще есть, помнишь, я тебе рассказывала, лохматый такой, на наркомана похож. У нее как раз тоже смена кончалась, и ключи были от ординаторской, вот она и… А больше некому, ее мать сказала, что она домой не возвращалась, милиционеры к ее другу поехали, он где-то на низах живет. Ну надо же, сучка какая, а мы еще ее подкармливали, вещи почти неношеные дарили, я ей сумку польскую из натуральной кожи отдала… Как же она торк завтра переживет, или тоже звериной породы.

«…и тогда детектив Уайт почувствовал, как свет полной луны наполняет все его тело, даже не тело, а всю его сущность огромной силой, мощью и желанием. Жгучим, непреодолимым желанием. Он понял, что напрасно сидел в засаде ночи напролет, напрасно ждал, потому что зверь все равно не пришел бы, он просто не мог прийти. Потому что зверь – внутри него, зверь – он сам… Зверь оказался хитрей, он умел прятаться и столько времени заставлял Уайта выслеживать… самого себя.

Уайт стоял перед зеркалом и с ужасом наблюдал, как лицо его вытягивается в звериную морду, как растут клыки, заставляя его стонать от боли, как бугрятся мышцы, растягивая кожу, покрывающуюся густой курчавой шерстью. Но самое ужасное было не в чудовищной боли, а в том, что зверь вытеснял сознание Уайта из его тела, овладевал телом, и уже не детектив Уайт поднимал руку, а зверь торжествующе поднимал лапу, любуясь блеском острейших когтей…

И тогда Ненси, увидев изменения в облике своего возлюбленного, в ужасе закричала, а зверь торжествующе повернулся к ней во всей красе могучего хищника.

– Джонни, Джонни, опомнись, – вскричала Ненси, протягивая к нему руки, – ты же сильней, Джонни, ты должен сопротивляться! Я люблю тебя, Джонни, только вернись скорей!

– Поздно, – торжествующе прорычал зверь, – Джонни больше нет и не будет, он – жалкий слабак, теперь ты только моя!..

– Барсик, бросай ты эту лабуду читать, гаси свет, – сказала Галина, сладко зевая и обнимая Белова за плечо. – Луна-то какая, с такой луной можно и без света читать.

Белов отложил сценарий и дернул за шнур ночника, Галина нежно обняла его поперек груди и потерлась подбородком о его плечо. Какая же она свежая, милая, сладкая, желанная.

– Соскучился, Барсик? Ну подожди, милый, – прошептала она, – я ночнушку сниму, а то ведь опять проснусь с шарфиком на шее, хулиган ты этакий, агрессор сексуальный…

Утомившись от любовных ласк, Галина заснула,

уткнувшись Белову в плечо, а он лежал с открытыми глазами и смотрел в окно на полную луну. Действительно, луна сегодня была на редкость хороша, самый пик полнолуния, даже невооруженным глазом хорошо были видны ее океаны и моря, никогда не знавшие воды. Странно, что ничего подобного он раньше не замечал. И звуки, оказывается, насколько богата звуками ночь. Вот где-то вдалеке прогрохотал товарняк, вот захрустел коробкой передач при подъеме на мост поздний таксист-левак, вот тявкнула во сне собака в будке, наверное, ей привиделся давний недруг – соседский кот. И запахи, запахи вокруг, миллион запахов: запах крахмального белья на постели и свежих наволочек, запах легких Галиных духов, запах сушащейся рыбы, что привез Коля с последней рыбалки, запах химикатов из набора «Юный химик», что подарил он сегодня Ванечке, запах Дика-Джуниора, которого давно пора помыть, запах от большой говяжьей кости, что Дик заныкал под крыльцом дома на черный день…

Белов снова глянул в окно и вспомнил прошедший день и очерченный мелом силуэт Домбровского на полу. Господи, ну кто же мог этого старичка порешить, кому он мешал? Ограбление? А что у него грабить? Ну, может, с виду он и выглядел богатой добычей, но, кроме карточек кредитных, у него и наличных-то почти не было, из всех вещей один кейс да ноутбук. Может, они охотились именно за ним? Тогда зачем было компьютер разбивать? Он, поди, тысячи две американских денег стоит. Может, преступник решил скрыться через крышу и уронил, когда через балкон забирался? Чертовщина какая-то. Хорошо хоть, что у него алиби стопроцентное, а то бы затаскали коллеги прокурорские…

Потом Белов вспомнил сценарий Домбровского. Конечно, от всех этих Джонни, Ненси, «понтиаков» и прозрачных бассейнов в подсветкой за километр несет голливудщиной, но вот эта идея вечной страсти, что-то в этом есть, определенно есть. И сюжет, коп выслеживает сам себя, днем он человек, устраивает ловушки, сидит в засадах, оберегая покой любимой, а ночью превращается в зверя, и все эти ловушки легко обходит. Что же имел в виду этот поляк, да упокоит его католический Господь его католическую душу, когда говорил, что знает, как убить зверя? Белов почувствовал, как глаза его закрываются, широко зевнул и покрепче прижался к Галине.

Зверь понял, что настало его время. Все, теперь никаких преград! Проклятого камня, излучавшего древнюю мистическую силу, больше нет, никто не помешает ему, и ничто не помешает! А тот вонючий старикашка, решивший, что может тягаться с ним, со зверем, мертв. Что ж, старикашка хотел увидеть зверя вблизи, он доставил ему такую радость напоследок. Он с огромным удовольствием заглянул старикашке в глаза, исполненные ужаса, перед тем как с наслаждением перегрызть ему глотку.