Текст книги "Не мир принес"

– А как насчьет так называемьих «чьюдикофф»? – спросил «крот».

Васинцов заметил, как оскал, означающий улыбку, на мгновение исчез с морды зверя. Но тут же Гнашевич снова заулыбался:

– Нет поводов для беспокойства. «Чудики» пытаются сохранить нейтралитет, у них, видите ли, свое видение отношений с людьми (последнее слово он сказал с явным презрением), но против природы не пойдешь. Уверен, когда все начнется, они сразу же встанут на нашу сторону. Они очень трусливы, эти «чудики», всегда принимают сторону сильного.

Тут подал голос зверобизян, он что-то гортанно рыкнул, указав лапой на Васинцова. В ответ Гнашевич что-то гортанно прорычал и перевел с ухмылкой:

– Наш африканский друг интересуется, что ждет этих особей. Отвечу – ничего хорошего. Видите ли, человеки пытались использовать для борьбы с нами ущербных особей, не восприимчивых к зову стаи, в то время как нормальный человек с нормальной психикой всегда зову стаи подчиняется либо впадает в панику. Некоторые из моих коллег предложили изучать их на предмет отклонений, как когда-то они изучали нас, я же думаю, их лучше всего уничтожить. Надеюсь, особых возражений не будет, ха-ха-ха. Представляю череп этого индивидуума, – и Гнашевич, наклонившись, провел пальцами по щеке Васинцова, – в будущем музее Нового Мира.

– Ну и воняет же от тебя, – прошипел Васинцов, пытаясь уклониться от прикосновения.

– Вот видите, совершенно необучаемая особь! – Гнашевич выпрямился во весь рост. – Предлагаю теперь пройти в соседнее помещение, там содержится очень интересный объект. Представляете, зверочеловек из спецгруппы «гриф». Да-да, особь, не возжелавшая использовать данные ей природой шанс и оставшаяся человеком. Очень интересный случай, согласитесь… Потом проследуем на наблюдательный пункт, там вас ждет тоже много интересного, в частности, мы сможем увидеть последствия большого торка в прямом эфире сразу из нескольких точек земного шара. А согласитесь, смешно получается, этот объект люди использовали в качестве базы для изучения нас, новолюдей, а теперь мы отсюда будем управлять человеческим обществом. То есть тем, которое останется, ха-ха-ха. Вы знаете, они даже усилители придумали для изучения зова стаи, ну прям хоть благодарность их ученым объявляй. Я слышал, за океаном тоже есть что-то подобное, но уверяю, здесь вы увидите просто фантастические приборы, словно специально созданные для наших целей. Ну что, коллеги, пройдемте?…

– Подождите немного, – прохрипел молчавший до этого чикатил, – у меня есть предложение по части этих особей… Знаете, спецы группы «ГРИФ» в целях своей подготовки упражнялись на живых особях нашего вида. Прямо гладиаторские бои устраивали. Не могли бы вы уступить этих мне? Я хочу отплатить им подобным.

– А почему бы и нет? – снова ощерился Гнашевич. – Забирайте! Только обещайте, что позовете меня, когда ваши ребятки раздерут на части вот этого, – и он указал на Васинцова. – Старые, знаете ли, счеты…

– По крайней мере Корич жив, – сказал Дзюба, когда двери за зверьми закрылись и подвал снова погрузился в темноту.

– С чего ты взял?

– «Зверочеловек, который решил остаться человеком», че, не ясно, кого этот Гнашевич имел в виду?

– Значит, Корич где-то поблизости.

– А толку, нам-то все равно не выбраться…

Васинцов промолчал, ответить было нечего, даже если они освободят руки, с железной дверью с мощным запором им вряд ли совладать. Васинцов хорошо успел разглядеть ее, когда Гнашевич разглагольствовал.

– Слышь, командир, – сказал Дзюба, – а что за взрыв, про который он говорил?

– А ты сам не догадался?

– Догадался, но… Ведь взрыва не будет…

– Не будет, конечно, так ведь зверьки об этом еще не знают. Если только… Отец Иоанн у них, они ведь могли отца Иоанна того… пытать. Он, конечно, мужик крепкий, но сами видели, на что они способны.

– Думаешь, батюшка еще жив?

– Хотелось бы верить…

У дверей опять загрохотало, но как-то странно, на простое открывание дверей это похоже не было, скорее – это был шум борьбы. Скоро все стихло и дверь распахнулась. Вспыхнули лампочки, Васинцов взглянул на вошедших. Звери, явные звери. Один из них держал в лапах устрашающего вида кривые кусачки, он поиграл ими и наклонился над Васинцовым… Странно, но почему-то страха Васинцов не почувствовал. Не то чтобы он не боялся смерти, боялся, как все, просто этот зверь не вызывал у него приступа ужаса… Кусачки щелкнули, и Васинцов почувствовал, как руки у него освободились, в кончиках пальцев закололо.

– Ну что, начальник, как сам? – спросил зверь. Странно, знакомый голос какой-то. Елы-палы, не может быть! Это ж младший Коротков. Олег Иваныч, если Васинцов правильно имя запомнил. А вот и дед евонный Иван Михеич с мощной челюстью. Ого, а зубки-то у дедушки золотые, вся челюсть, знать, в почете здесь Коротковы.

– Привет, мил-человек, – улыбаясь, сказал Коротков-дед, – я же говорил, что не убивцы мы.

– Блин, без оружия, «без сбруи» чувствую себя, как голый, – признался Юдин, – хоть бы дрын какой.

Действительно, находиться безоружным среди стаи зверей и Васинцову было не по себе. Но звери, собравшиеся в большом ангаре гаража, отнеслись к явлению «грифов», как к чему-то само собой разумеющемуся, и особого внимания на них не обращали. Звери разных видов, общим числом порядка трех сотен митинговали. Они по очереди забирались на крышу какой-то фуры с иностранной надписью и оттуда вещали. Не все речи воспринимались с одинаковым одобрением, некоторые вызывали и бурный протест. Порой ораторы от слов переходили к делу, и тогда на крыше фуры случались потасовки. Понять, о чем спорят звери, было не особо трудно. Хоть и сбивались они частенько с человеческой речи на звериный рык, Васинцов все же смог разобрать, звери спорили, что делать дальше. Идти на прорыв, пробиваясь в леса, оставаться здесь и требовать свободу в обмен за заложников – сотрудников института, или подчиниться «пришлым вожакам». Были и такие, что скулили о том, что вся эта затея опасна, что надо немедля вернуться по своим клеткам. Ведь здесь кормят, лечат, а на воле так страшно…

Молодая самочка зверобизяны вразвалочку подошла к «грифам» и уселась рядом с Вазгяном. Скулу у лейтенанта уже раздуло, тот хоть и получил две порции обезболивающего, заметно страдал. Да и разбитая бровь у него сильно кровоточила, а ни пластыря, ни бинта под рукой. Самка участливо погладила Вазгяна по руке и вдруг начала… зализывать ему рану длинным розовым языком.

– Ну вот, блин, «скорая помощь», – хохотнул Юдин, – слышь Вазгян, а она ничего, симпатичная, и сиськи что надо.

Зверобизяна сурово глянула на сержанта, но занятие свое продолжила. Через пару минут кровотечение остановилось…

А на крышу фуры тем временем забрался Иван Михеич Коротков.

– Братия! Попрошу тишины! – крикнул он громко, сверкнув золотым зубным протезом, и рычащая толпа быстро стихла. – Вы меня все знаете, не в моих привычках болтать попусту. Клетки давно всем надоели, хоть и кормят здесь от пуза. Да, я вот в дурдоме когда лежал с внучком, нас там одной капустой кислой и кормили, а тут мясцо, котлетки, зелень свежая. Так пусть кому котлетки и жрачка от пуза важнее, тот в клетки и возвращается, зачем же принуждать?…

Толпа завизжала, снова обозначились потасовки.

– Идти на прорыв – глупо, – продолжал Коротков, – душ невинных много погубим, да и постреляют нас. Супротив винтовки с когтями да зубами не попрешь. А выть в общей стае, как велят «пришлые», заманчиво, да только непонятно, под чью дудку выть будем. Этот Гнашевич поет сладко да стелет гладко, а как отдуваться – так нам, а его и след простыл, помните, как летом-то было? Я вот что думаю, братия, если мы с людями по-человечески, так и они с нами так же. Тута ко мне поп ихний приходил, да вы его знаете, Иоанном кличут. Так он говорит, что все мы твари божьи, и раз решил нас Бог обличьем звериным наделить, то и жить мы должны, как звери свободные, а не в клетях, света солнечного лишенных. Я этому попу верю, а «пришлым» нет, хочь они с Америк, Африк разных к нам понаехали. За то, что клетки отомкнули, спасибо, а что дальше делать, мы уж сами порешим. Верно говорю? Так вот, я так смекаю: пока в убивствах мы не виновные, не за что нас человекам обижать. Нет нашей вины в обличье нынешнем нашем, а ежели и есть, то самому Богу нас судить, а перед судом человеческим мы чисты. А ежели кто и напроказил, то, можно считать, свое уже здесь отсидел и муку во время опытов медицинских принял. Так вот, пошлем попа этого к людям, которые за забором, пущай нас отсюда вывозят. В Сибирь, в степь, еще куда, Рассея, она большая, прокормимся. Тогда и эти, заложники, целы останутся. А ежели есть желание у этого Гнашевича с человеками силами потягаться, так пусть и тягается, но без нас, верно говорю?

Толпа взревела, какой-то крупный мускулистый самец метнулся было на крышу фуры, но ему крепко врезал по мордам Коротков-младший. А Коротков-дед тем временем продолжал:

– Вот мне Гнашевич этот говорит, веди, мол, ко мне попа этого, мы его сейчас терзать будем. А за что, спрашивается, терзать, за что мучить? Он детишек воспитывает, нас в клетках без божьего слова не оставлял. Ну что, посылаем попа этим… парламентером?

Стая разом завыла.

– Я сейчас свихнусь, – пообещал Дзюба.

Это была страшная битва! Не бой, не драка, не схватка, а именно битва, когда глаза твои наливаются кровью и не думаешь ни о чем больше, кроме как о горле врага, в которое хочешь вцепиться зубами и разодрать его, ощутив на губах ни с чем не сравнимый вкус теплой крови.

Наверное, теперь уже никто не скажет, почему Гнашевич и звери, послушные ему, решили не идти на прорыв, а напали на зверей, отбившихся от общей стаи. И почему они не взяли оружия? Решили наказать «отказников» в честной битве, показать, кто настоящий зверь, чьи инстинкты сильнее? Решили заставить «отказников» подчиниться? Или просто Гнашевич хотел забрать заложников, а восставшая стая под влиянием мудрых речей Короткова-старшего воспротивилась?

Как бы там ни было, звери вступили в битву, в битву, где нет компромиссов, где поверженный враг не может рассчитывать на пощаду, на милосердие. Две стаи схлестнулись с воем и хрипом, и даже старик Коротков с воплем кинулся на спину рыжему зверобизяну и вцепился ему в загривок золотыми протезами.

Васинцов разглядел своего врага сразу, вот ведь как бывает, гора с горой не сходится, а человек с человеком, вернее, человек со зверем… Здоровый чикатил, приземистый, мускулистый, заросший шерстью до бровей. Надо же, Количко Виктор Дмитрич, бывший тренер по боксу из небольшого подмосковного городка, взятый «грифами» еще год назад, побежденный Коричем в честной битве за стаю. Что, реванша хочешь? Получи! Они сплелись в клубок, Васинцов оказался сверху, локтем левой руки умело блокировал пасть противника, а пальцами правой вцепился в глаз зверя. Под пальцем противно чвакнуло, зверь взвыл. Что, не любишь, тварюга? Рядом Юдин сжимал своими лапищами горло крупного чикатилы, а Дзюба с окровавленным лицом отбивался от молодого зверобизяна. Да, плохо бы пришлось капитану, не подоспей ему на помощь Коротков-младший, да и остальных «отступников» ждала незавидная участь, противник оказался явно сильнее, но тут…

Они появились словно ниоткуда, крупные самцы, заросшие густой шерстью, числом не меньше полусотни. «Снежники», – догадался Васинцов по горящим в полумраке глазам. Разглядывать вновь пришедших ему было некогда, новый противник оказался очень силен, а силы таяли с каждой минутой. «Снежники», как по команде, вступили в битву, мощной стеной навалясь на врага. Один из них легко оторвал от Васинцова зверобизяна, уже прокусившего майору плечо, и, ухватив за лапу, с размаху оглоушил его о стену.

Через несколько минут все было кончено, раздался скорбный вой, часть нападавших спаслась бегством, остальные остались валяться на бетоне в живописных позах.

– Деда, деда, – громко плакал Олег Иванович Коротков, размазывая крупные слезы по заросшим шерстью щекам. На коленях его лежала голова старика Михеича, шикарный протез он, видно, потерял в своей последней битве, а широко открытые глаза его, уже начинавшие тускнеть, как-то по-человечески грустно смотрели в потолок.

Один из «снежников», крупная особь с серебристой шерстью, забрызганной кровью, подошел к Васинцову, внимательно глянул ему в глаза и, с трудом выговаривая слова, сообщил:

– «Пришлые» хотят уйти, они направляются к вертолету, у них ваш священник, – сказал он, старательно выговаривая шипящие звуки, было заметно, что человеческая речь ему дается с трудом.

– Отец Иоанн? Гнашевич схватил его?

– Да, Гнашевич и другие, поторопитесь.

– У нас нет оружия.

– Оружие вы найдете в достатке в оружейной комнате.

– Но она закрыта.

– Нет уже, поторопитесь…

В «оружейке» уже вовсю орудовал Корич, он был обнажен до пояса, всю грудь и спину его украшали синяки и кровоподтеки, да и со лба сочилась кровь.

– Вот, блин, – сказал он, не прекращая запихивать магазины в карманы «броника», – цирк они решили устроить, выпустили на меня такую здоровенную зверобизянищу, думал, хана! Спасибо, эти «снежники» подоспели, отбили.

Васинцов увидел на полке «переговорник», глянул на индикатор зарядки и быстро настроился на нужную волну:

– Кайметов, слышишь меня? Потом объясню. Быстро все на вертолетную площадку, хоть «стрингером» сбивайте, но ни одна машина улететь не должна.

Вертолет по инерции продолжал вращать лопастями, хвост его загнулся вверх и вперед, наподобие скорпионьего, откуда-то из двигателя валил черный дым. Вторая машина, осев на брюхо, горела гораздо бойчее, чуть дальше, около «уазика» с распахнутыми дверями валялось несколько тел. Возле них, широко расставив ноги, стояли полдюжины бойцов в черных беретах.

– Классный выстрел, – похвалил Васинцов Пашку. – Твоя работа?

– Мой первый, – сказал Пашка, бросая трубу «Мухи» на бетон, – а второй вон его.

– Господи, не институт, а дом свиданий какой-то, – почти не удивился Васинцов, увидев высокого человека в черных очках. – Господин Кочетов, не знаю как по имени-отчеству, мы, кажется, с вами встречались.

Петр Кочетов, в погонах подполковника ФСБ, коротко что-то скомандовал своим и подошел к Васинцову.

– Да, встречались, приветствую.

– А вы растете на глазах, надо же, такой молодой, а уже две большие звезды, подполковник. Кстати, тогда осенью куда же вы подевались? А мы ведь вас очень ждали, там в «Орешках».

– К «Орешкам», извините, не успел…

– Ну правильно, за Гнашевичем своим гонялись. Правильно, прямо по писанию: «не успеет трижды прокричать петух»…

Кочетов пропустил иронию Васинцова мимо ушей, снял очки:

– Благодарим вас помощь, майор, вы нам очень помогли. Этими нелюдьми теперь займемся мы.

– Нелюдьми? А вы сами зубки-то еще подтачиваете, ушки бреете?

– Майор, оставьте иронию при себе, не в игрушки играем. Я забираю Гнашевича и этих людей, у меня приказ.

– У меня тоже приказ…

– Охранять отца Иоанна? Можете забрать его, он вон у той машины цел и невредим. Блаженный он у вас какой-то.

– А вы хорошо осведомлены в наших делах. Ну что, взяли-таки своего Гнашевича, сбылась мечта идиота?

– Сбылась…

– А что делать с остальными зверьми?

– Хотите моего совета, майор? Плюньте на них и уносите отсюда ноги.

– Уносить ноги? Как вы это себе представляете? Все подъезды к институту блокированы.

– А вы через забор и по снежку, по снежку, вас учить, что ли?

– Спасибо за ценный совет, вы, как я понимаю, избрали более комфортный путь. Предпочитаете вертолет, угадал? А могу я взглянуть на господина Гнашевича?

Эфэсбэшник внимательно посмотрел на Васинцова:

– Почему нет, только без сюрпризов, договорились? Заодно заберете вашего попа.

Гнашевич сидел на снегу, опершись спиной о колесо «уазика», его шикарный костюм был забрызган кровью, бедро перетянуто поясным ремнем. Отец Иоанн, опустившись на одно колено, что-то ему втолковывал.

– Бросьте, святой отец, это бесполезно, – сказал Васинцов, – волка не сагитируешь в вегетарианство, как ни уговаривай. Та еще зверюга.

– Послушай, майор, – увидев Васинцова, сказал Гнашевич, – уберите этого святошу, у меня от его бормотаний аж уши вянут. Вы что, не понимаете, что это все – только начало? Со мной или без меня, но ваша песенка спета, подождите, вот стемнеет…

– Песенка? Вы имеете в виду песенку человечества? Спешу вас разочаровать, господин зверь, песенка еще не спета. Петь будем долго, хором. Очень скоро, когда стемнеет, вы увидите в ночном небе двухвостую комету…

– Вот уж вряд ли, – обнажил клыки Гнашевич.

– Увидите, увидите, уверяю! – заверил Васинцов. – Комета на своем месте, в смысле, на своей орбите, а все три ракеты благополучно следуют к месту назначения, к Марсу.

– К Марсу? Мои ракеты к Марсу? – удивленно пробурчал Гнашевич и глянул в глаза Васинцову. – Да что ты понимаешь?! Или… опять эта девчонка?

– Нет, это отнюдь не девочка, это мне сказал лысый очкастый дядька. Знаете доктора Танюкова? Ха-ха-ха. Я не раскрыл государственной тайны? – ехидно поинтересовался Васинцов у Кочетова.

– Переживем, – заверил Кочетов и тут же приказал: – Ладно, грузите его и остальных в вертолет.

– Э, постой, подполкан, больно ты резвый. Гнашевича взяли мои ребята? Мои! Да не переживай ты, на хрен он мне не сдался твой Гнашевич, но… А ну-ка выпиши мне акт о передаче задержанных. У нас, знаешь ли, тоже строгая отчетность.

– Ну, майор, ты даешь, – усмехнулся Кочетов, – но для хорошего человека чего не сделаешь. Бумага есть? Вот, держи свой акт. – Кочетов написал несколько строк и поставил внизу витиеватую подпись. – Глядишь, орден получишь, если, конечно, выберешься отсюда.

– Орден не орден, а премия нам обеспечена, – буркнул Корич, растирая озябшие на холоде руки, – а Кайметову можно погоны лейтенантские пришивать, а то извелся весь в прапорах…

– Послушай, а остальные кто? – спросил Васинцов, когда эфэсбэшники побросали в салон скрученные тела и Кочетов уже собрался задвинуть дверь вертолета.

– И чего тебя, майор, так тянет на государственные тайны? Ладно, тебе скажу, инспекция лиги «Судного дня» из-за океана, хотят посмотреть, куда пошли их миллиарды, вот Гнашевич и хотел похвалиться своей крутостью. Вот и похвалился, не учел, понимаешь ли, реалий, – и Кочетов кивнул на кучку зверей, столпившихся у ангара. – Я гляжу, ты нашел с ними общий язык.

– Да и с тобой тоже, «продвинутый» ты наш. Уши брить не забывай…

– Отец Иоанн, не надо, я просто не могу пустить вас туда, – сказал Васинцов, морщась от боли. Пашка торопливо наматывал бинт ему на плечо, и каждое прикосновение отдавалось болью во всем теле. – Вы посмотрите, это же безумная толпа, они сейчас хуже зверей, они ничего слушать не будут.

Отец Иоанн выглянул в окошко, забранное решеткой, толпа у ворот «вивария» продолжала бесноваться, поверх их голов ясно было видно тело, распятое прямо на воротах складского ангара. Совсем молодой самец – волчар, из пасти свисает слюна, лапы прибиты к воротам гвоздями. В руках у людей дубины, обычные и утыканные гвоздями, арматурные прутья, кое-кто с ружьями. И когда только вооружиться успели? Лица оскаленные, раскрасневшиеся, то ли от морозца, то ли от выпитого, – ящики с горячительным стояли тут же, неподалеку. И кто ж такой у нас щедрый? Васинцов попытался разглядеть в толпе черные береты охранников института, но не увидел ни одного. Где же этот чертов бригадир? И охранников нет, телевизионщиков пруд пруди, вон камер сколько, а охраны и милиции не видно. Расправа в прямом эфире без помехи со стороны правоохранительных органов, смело придумано, и кто же режиссер?

Пустая бутылка со звоном разлетелась о прутья решетки, осыпав всех градом мелких осколков.

– Пригнитесь, святой отец, – сказал Корич, доставая со стеллажа синее армейское одеяло. – Вот идиоты, стекло разбили. Задубеем теперь. Ну что делать будем, командир, отстреливаться?

– Огня пока не открывать, – приказал Васинцов.

– Надо же, сколько времени охраняли людей от зверей, а теперь приходится спасать зверей от людей. Кто бы мог подумать?!

– Кстати, про зверей, как они там?

– Да нормально, – ответил Корич, – сидят в ангаре, со страху трясутся. Там у некоторых баб, в смысле – самок, детеныши малые, скулят так жалостливо.

– Пойду-ка я их приободрю, – сказал, поднимаясь, отец Иоанн. – Божье слово, единственное утешение страждущим…

– Пашк, проводи, – кивнул головой Васинцов вслед священнику.

Зачем он послал Пашку? Корича надо было, Корича или хотя бы Крушилина…

Толпа за окном заревела.

– Ну что они там? – сказал Васинцов, сразу очнувшись от дремы.

– Ща гляну. – Корич приподнял одеяло, которым они занавесили разбитое окно, посмотрел вниз.

– Командир, там… там Иоанн с Пашкой.

Васинцов выглянул. Монах стоял перед толпой и, прижимая руки к груди что-то, говорил, что именно, отсюда было не расслышать. Пашка стоял сзади, в паре шагов, и нервно теребил ремень автомата.

– Как же он дверь открыл?! – зачем-то спросил Дзюба. Действительно, разве имело это сейчас хоть какое-то значение?

– Так, все вниз! – громко скомандовал Васинцов и схватился за автомат. – Крушилин…

– Поздно, – тихо сказал Дзюба.

– Люди, опомнитесь, вы же – люди! – то ли послышалось, то ли на самом деле услышал Васинцов.

А телевизионщики уже приникли к своим камерам, а толпа уже двинулась к воротам, смяв, растоптав человеческие фигурки. В этот момент раздался вой, жуткий, протяжный, тоскливый. Корич зажал уши, Дзюба застонал, Крушилин неловко выронил пулемет, и он с грохотом упал на пол. А толпа попятилась, отхлынув от ворот, сначала едва-едва, а через минуту все бросились врассыпную, сбивая камеры и осветительные лампы телевизионщиков, переворачивая ящики с пойлом и топча упавших людей. Зов стаи, многократно усиленный зов стаи.

Когда его отпустило, Васинцов снова глянул в окно и увидел неподвижную фигуру в снегу у ворот и ярко-алые пятна вокруг. Около распростертого тела стоял на коленях Пашка, без сферы, в болтающемся на одном ремне «бронике». Окровавленными руками он попытался приподнять тело, но покачнулся и сам повалился на бок.

Электровоз загудел, состав дернулся, громыхнул и медленно начал вкатываться в раскрытые ворота «вивария». Едва поезд остановился, звери, кто на четырех, кто на своих двоих, начали забираться в вагоны. Высокий офицер в черном бронежилете и с шевроном «Кондор» на рукаве отдал Васинцову честь и протянул какую-то папку.

– Двенадцать вагонов, хватит?

– Вполне.

– Только это… сами понимаете, проводников нет, они как услышали, кого надо везти, разбежались. Так что вагоны холодные, не протопленные.

– Ничего, они привычные, шерсть густая, да и мороз спал.

– Где прикажете взять эшелон под охрану?

– Вот из Москвы выберемся, тогда…

– Хорошо, моя группа будет вас ждать в Люберцах, там уже формируется спецэшелон.

Капитан козырнул и быстро пошел в сторону электровоза. Васинцов грустно посмотрел ему вслед и пошел к воротам. Бригадир так же неподвижно стоял над телом отца Иоанна.

– Где же ты был, бригадир? – тихо спросил Васинцов. – Где был, когда его…

– У меня был приказ, – тихо ответил бригадир, – был приказ снять охрану и не вмешиваться. А потом, когда он вышел, мы просто не успели…

– Эх, бригадир, «не вмешиваться», «приказ». Думаешь, там, – и Васинцов ткнул пальцем в небо, – тебе это зачтется?

– Что ты собираешься с ними делать? – вместо ответа спросил бригадир, указав на поезд.

– Хочу вывезти их отсюда.

– Куда?

– На свободу, в леса, в тайгу, к чертовой бабушке, подальше от людей, там, где им и место.

– Но я… я не могу разрешить, у меня приказ…

– Ты «не можешь»? А что ты можешь? У тебя же приказ «не вмешиваться», вот и не вмешивайся. Пока, отважный бригадир, позаботься о теле, впрочем, нет, я тебе и мертвого тела доверить не могу. Крушилин, Корич, помогите погрузить святого отца в вагон.

Рапорт

Начальнику подразделений системы «ГРИФ» полковнику Одинцову П.М.

командира спецназа «ГРИФ»

майора Васинцова Г.Н.

29 декабря 20… года я был поднят по тревоге и с подразделением в количестве семи человек и согласно приказу прибыл в район Института исследований излучений им. академика Капицы. Там я получил предписание, подписанное в администрации Президента РФ, о передаче моей группы в распоряжение отца Иоанна, настоятеля приюта Сергиевой Пустыни. Предписание было подтверждено управлением МВД.

Заступив на боевое дежурство по охране объекта – ЦИИИ им. Капицы, мое подразделение обеспечивало охрану отца Иоанна в его переговорах с т. н. нелюдями. Во время атаки объекта изнутри группой зверей и извне группой граждан вверенное мне подразделение было блокировано, в результате чего отец Иоанн, пытавшийся удержать толпу от расправы над нелюдьми, погиб.

В ходе предпринятых оперативных мер группой было задержано трое агрессивных особей нелюдей, в том числе г-н Гнашевич – предполагаемый лидер лиги «Судного дня». Они переданы полковнику ФСБ П. Кочетову с соответствующим актом…

Во исполнение последнего распоряжения отца Иоанна наша группа осуществила вывод и охрану эшелона с нелюдями, содержавшимися ранее в лабораториях и вольерах ЦИИИ им. Капицы до станции Люберцы, где передали охрану эшелона группе «Кондор».

Потери группы: пятеро раненых, при попытке спасти отца Иоанна тяжело ранен сотрудник «ГРИФ» рядовой-кинолог Аверьянов П.П.

Предписание о назначении, акт о передаче задержанных сотрудникам ФСБ, акт о передаче охраны эшелона группе «Кондор», рапорта остальных членов группы «ГРИФ» прилагаются.

Дата, подпись…

Одинцов закончил читать, аккуратно положил листок в папку и взялся за следующую бумагу. Текста в ней было совсем немного.

– Значит, решил уволиться?

– Решил.

– Твердо?

– Тверже не бывает.

– А Карина?

– Она меня понимает.

– А ребята?

– Пока лечатся.

– Вот и ты лечись, а то на тебе живого места не осталось, че приперся так рано?

– Отца Иоанна хочу в последний путь проводить.

– А, ну да, конечно, сегодня же похороны. – Одинцов промолчал, задумчиво потеребил кожу папки. – Слышь, Ген, сколько мы с тобой? Всего год, а словно жизнь вместе прожили, да? Если ты, остальные ребята уйдут, кто останется, кто работу делать будет?

– А нужна она, наша работа? Когда непонятно, кто страшнее, озверевший человек или человечный зверь? Кстати, как там наш поезд?

– За Уралом уже.

– А остальные «вольеры»?

– Президент распорядился «вольеры» разогнать, исследования зверей запретить. Особо опасных особей из чикатил, зверобизянов в спецлагеря, остальных – по их желанию. В леса в основном.

– А Гнашевич?

– Совсем умом тронулся. Как узнал, что его с ракетами так жестоко кинули, так умом и подвинулся, заговаривается, речь человеческую почти забыл…

– А эта евонная лига?

– Объявлена вне закона, по всеми миру аресты, штаб-квартиры разгромлены, счета заблокированы.

– Вот и славно, сам видишь, работы станет меньше, пусть уж молодежь поработает. Видел я твоих «кондоров» – бравые ребята.

– Ну а сам-то куда?

– По контракту на Кавказ. Там по крайней мере ясно, где зверь, где человек. Не возьмут, попробую в Сергиеву Пустынь инструктором «по выживанию» устроиться или охранником…

– К детишкам, значит, потянуло. – Одинцов взглянул на часы. – Ладно, мне сейчас с твоим рапортом к начальству на ковер, ух и влетит мне по самое не балуйся! Если разборы начнутся, не только на похороны, и на поминки не успею. А с этим рапортом твоим пока обождем. И еще, если не успею сегодня в Сергиеву Пустынь, привет там новому настоятелю от меня передай…

– Знакомый?

– Отчасти.

– Это вы? – удивленно сказал Васинцов, увидев нового настоятеля в директорском кабинете.

– Да, это я, – ответил Танюков, – глупее диалог трудно придумать, но факт есть факт.

– А как же ваши счастливые алкоголики?

– Пьют, кто не помер или не излечился. В последнее время, знаете ли, многие за ум взялись.

– Значит, вы теперь при детишках?

– При них.

– И как же ваши стратегические планы по улучшению людской породы?

– Эка вы загнули, «стратегические». Планы обычные, заботиться о людях, растить достойных членов нового общества, свободного от злобы и лжи. Как завещал отец Иоанн, умнейший, надо сказать, был человек… Жалко, очень жалко его…

– Жалко? А что же вы с вашими нечеловеческими способностями не могли спасти этого умнейшего человека?

– Спасти человека? – повторил Танюков. – Спасать – это больше по вашей части, впрочем, не обижайтесь, я вас не виню. Но как вы сами думаете, зря ли отец Иоанн поступил именно таким образом? Да, поступил, и Павла уговорил, что так надо. Знал он, на что шел, выходя к озлобленной толпе, или надеялся на благополучный исход? Молчите? А вы знаете, что у зверей он стал символом новой веры?

– ???

– Человек отдал свою жизнь, чтобы спасти их, нелюдей. Чем хуже легенды об Иисусе, отдавшем свою жизнь во имя искупления грехов человеческих?

– Легенды? Уважаемый доктор, а как вы с таким мировосприятием стали настоятелем приюта? Если мне не отшибло память, приют существует при монастыре?

– Все течет, все меняется. Приют приюту рознь. Как говорится, каков поп, таков и приход…

В это время в коридоре раздался радостный детский визг и смех, дверь распахнулась, и в директорский кабинет ворвалась ватага малышей.

– Олег Мироныч! Олег Мироныч! А Лерка Кольцов уже на метр взлетает.

Васинцов замер с открытым ртом, его даже не так удивил мальчуган, спокойно зависший в воздухе, в метре над полом, сколько дети. Все дети были… с огромными черными глазами…

– Так ведь это «чудики», – ошалело проговорил Васинцов. – А где же дети?

– Там, где и положено, в семьях, – улыбнулся Танюков. – Детей человеческих разобрали по семьям, только вчера последнюю забрали, хорошенькую такую девочку, Людочкой зовут. Кстати, подполковник, вы давно не были дома?

– Майор, – автоматически поправил Васинцов.

– Уже подполковник, можете мне поверить. Так не были дома сегодня, прямо из госпиталя сюда? Так езжайте скорее, вас там ждет приятный сюрприз. Очаровательной супруге вашей Кариночке передайте привет! Скажите, что она завтра может выходить на работу.

– Черемша, а ты здесь какими судьбами?

– Такими же, как и ты, буду удостоен.

– Как отличился в этот раз?

– Да к нам медсестричку новую перевели, решил ее побаловать, повез в горы на зорьке поохотиться…

– На вертолете, конечно, повез?

– А то, не пешком же. Вот летим, я ее уже по коленочке поглаживаю, а там, в ущелье, стая этого… ну арабский зверобизян, все время фамилию забываю. По телику часто показывали. Идут, сволочи, нагло так в сторону границы. Ну я всем боезапасом и врезал. В общем, его, оказывается, искали все, всех он достал, лютый зверюга был, а я его реактивным залпом и накрыл. В общем, сначала хотели меня опять под трибунал, за несанкционированный вылет, а оказалось, я – герой. Глянь-ка, а этого узнаешь?