Текст книги "Кликуши Голодомора"

Немного о волах

Я уже писал в своих книгах и статьях, что из-за легкости земли нечерноземной и предстепной черноземной России землю пахали лошадью и сохой, плуг в этой части России по тем временам был малополезным излишеством. А степные черноземы Украины и казачьих областей России всегда пахали на волах (или, как их там называют, быках) и только плугом. У нас сегодня по городам масса маститых комнатных специалистов сельского хозяйства типа Владимира, просто русского, и они уверены, что на Дону и Украине пахали тоже на лошадях. Мне они не верят, я привел им в пример Шолохова – ему тоже не верят, начитавшись Фридлянда. (Впрочем, и его не поняв.) Мне остается привести в качестве примера воспоминания о детстве маршала СССР украинца Р.М. Малиновского. В своей книге «Солдаты России» о Первой мировой войне он описывает и свои детские годы, выводя себя под именем Ванюши Гринько. Малиновский описывает технологию земледелия богатого помещика, культурного хозяина, оснастившего свое хозяйство всем по тем временам необходимым – скотом и техникой. Находилось это имение в зоне степных черноземов на берегу Южного Буга.

«Переломить упорное решение Ванюши оказалось не под силу даже тете Наташе. Пришлось ей смириться с тем, что Ванюша пойдет на лето работать на фольварк Шендерово пана Ярошинского. Но она строго наказала Арсению, старшему по возрасту (ему недавно исполнилось двенадцать лет, он на два года был старше Ванюши), присматривать за ним.

Арсенько по опыту уже знал, что для успеха в работе самое главное – заполучить хороших волов. С этого он и начал, причем, как говорится, не считаясь с затратами. Арсенько что-то сунул в руку старшему воловнику – и вот они с Ванюшей стали обладателями четырех пар добрых волов.

Подцепив большой плуг с лемешником, Арсенько и Ванюша принялись за работу – пахать землю под сахарную свеклу. За плугатера, то есть за старшего, был, разумеется, Арсенько. Он ходил за плугом и изредка подгонял кнутом быков в корню – это были могучие быки светло-желтой масти, самые, пожалуй, сильные на воловне, и к ним никак не шли их клички Козел и Осел. Далее шла пара тоже очень сильных и старательных быков серой масти Сирко и Рябко; третьей парой были молодые быки, недавно приведенные на фольварк, с небольшими, вразнос, рогами, пестрой масти – Лысый и Рогач. Они не умели хорошо ходить и все норовили вылезть из борозды – их надо было приучить к работе. В голове ходили чудесные быки: Соловей, серой в крапинку масти, и пегий Ляшко. Они были очень дружны, на диво старательны и послушны. Не было силы, которая могла бы заставить их покинуть борозду – они твердо знали свои обязанности. Иметь эту пару головными было счастьем, и Ванюша, работая в паре с Арсенько погонычем, очень любил этих быков и часто баловал их – то кусочек хлеба или сахарной свеклы даст, то погладит между рогами и за ушами.

…Рабочий день начинался рано. С восходом солнца волов впрягали в плуги, и начиналась пахота на всем гоне, тянувшемся порой на целый километр, а то и более. Плуги шли друг за другом, и каждый тянуло четыре пары волов. Пахота шла медленно. Рядом с волами шагал Ванюша с длинным батогом на дубовом гибком кнутовище и покрикивал:

– Гей, Лысый, гей, Сирко!

Иногда он ударял волов концом батога. Но головную, любимую пару – Ляшко и Соловья – Ванюша никогда не трогал и даже не покрикивал на них. Да, это была на редкость старательная пара. Недаром за них пришлось старшему воловнику поставить шкалик горилки и чвертку сала.

В двенадцать часов дня все плуги останавливались в борозде, поближе к реке. Волов выпрягали и вели на водопой. Потом кормили мешанкой и сечкой с жомом и резаными бураками, а уж после этого люди закусывали сами салом с черным хлебом, запивали еду водой, потом спали мертвым сном до двух часов дня. А там опять запрягали быков, и снова тянулись плуг за плугом, поднимая нагретую солнцем землю. Арсеньке приятно было ступать босыми ногами в сырую землю борозды. Этого удовольствия Ванюша был лишен. Он босой шагал по колкой прошлогодней стерне и часто подпрыгивал, морщась от боли: постолы приходилось экономить.

Вслед за пахотой землю бороновали и засевали свеклой, на других участках сеяли клевер и прочие травы. Потом по полю волокли барабанчики – небольшие мелкие бороны, а за ними – катки. На этих орудиях использовались уже лошади».

Если мои оппоненты и из этого факта выводов сделать не могут, то пусть по складам прочтут ниже цитируемую фразу из 54-го тома энциклопедии Брокгауза и Ефрона, изданной при батюшке-царе. В этом томе в пятом, «Энциклопедическом отделе» в главе «В» («Россия в сельскохозяйственном отношении») черным по белому написано: «В южной России, особенно в степной полосе, обработка почвы производится на волах, в черноземных губерниях – частью на волах, частью на лошадях, в центральной и северной России – почти исключительно на лошадях».

Не думаю, что и этими примерами я убедил комнатных специалистов сельского хозяйства, но это действительно было так: Украина пахала волами, а великороссы – лошадьми. Почему – об этом отдельно.

Четыре тучных года

Лошадь – чисто рабочее животное, от его забоя хорошо можно продать только шкуру. Православные конину не едят, да и мусульмане конину рабочих лошадей едят только с голоду – для еды они выращивают лошадей специально. Туша лошади идет на корм курам (если она пала от незаразной болезни) и, в лучшем случае, на корм свиньям. То есть доход от забоя лошади очень невелик.

А вол – это говядина, ее всегда можно продать или съесть.

Народ у нас умный, и, когда началась коллективизация, каждый думал: пусть дураки Ванька, Петька и Мыкола с Охримом сдают своих быков в колхоз в общее пользование, а я своих зарежу, сам мяска поем, а остальное продам, благо цены на базаре растут. А поскольку дураков мало, то и началось поголовное истребление быков. Крупный рогатый скот, чтобы не сдавать в колхоз, резали весь и везде – по всему СССР, но на Украине и Дону первыми пали быки, поскольку их сдавать в колхоз надо было обязательно.

Нужны бы данные по Украине, но у меня их нет, да и страшно пользоваться данными голодоморчиков – ведь брешут, сволочи, не стесняясь. Поэтому я возьму данные по России, все же часть голодомора прошла и по ней.

Но сначала пару слов в общем. Вот, скажем, наступили тяжелые времена для скота, предположим – бескормица. Если оставить его весь, то он весь и сдохнет. Нужно резать, но кого в первую очередь? Быки дают хлеб вам, зарежешь их – сам подохнешь. Корова дает молоко и приплод, часть из которого все равно идет на мясо. По тому времени без хлеба не обойдешься и его расход не сократишь, а потребление молока и мяса сократить можно. Следовательно, если бы в 30-е годы требовалось сократить поголовье КРС, то в первую очередь сокращались бы лишние коровы, как требующие очень много кормов для выработки молока; пропорционально им – телята, а быки (волы) оставались бы примерно в том же числе. (Я делаю эту присказку потому, что в статистических данных по КРС выделены только коровы, а быки и телята идут одним столбцом.)

То есть если бы в начале 30-х случилось бы что-то, что требовало снизить поголовье КРС, то количество коров снизилось бы резко, а сумма быков и телят – незначительно. Абстрактный пример. Предположим, что у нас 100 коров, 50 телят и 50 быков. Быков оставим, а коров уменьшим наполовину, пропорционально коровам уменьшится и количество телят. Получится, что коров у нас осталось 50 голов (50%), телят 25 голов и быков 50, в сумме 75 (75%).

А вот теперь давайте посмотрим, что реально было в годы коллективизации. Максимальное количество КРС РСФСР имела в 1928 г. – 19,9 млн. голов коров и 17,7 млн. голов быков и телят. А в 1932 году стадо коров уменьшилось до 14,6 млн. голов (73%), а быков и телят – до 8,8 миллиона (50%). То есть у нас получились числа, обратные тем, которые были бы у хорошего хозяина: коровы по крестьянским дворам сохранялись, а быки, которых надо было обобществить, вырезались.

В результате и Украина, и Дон в 1932 году пахали землю на чем могли: на остатках быков и на лошадях, но лошади чернозем долго не пашут – быстро выбиваются из сил. Вот и запахали сколько смогли.

Но в нечерноземной России быков не было, а коров и телят можно было забивать сколько угодно – на пахоту это не влияло, более того, это позволяло засеять часть пастбищ. И в России где совестью, где уговорами, где угрозами выслать в Сибирь заставили крестьян и колхозников впрячь лошадей и запахать все, что можно. Взяла Россия в 1932 г. огромный урожай, и колхозники на трудодни развозили зерно тоннами.

Вопрос: а почему ж проклятые москали не помогли Украине и Дону? Как не помогли? Вот этим и помогли – помогли очухаться. Ведь четыре года хохлы и казаки обжирались мясом в наглой уверенности, что как-нибудь обойдется, а случись что – у москалей заберут, а им дадут. Кроме этого, на весну 1933 года трактора подбросили? Семена были? А то, что животы в 1933 г. подвело, извините: вы, а не мы рабочий скот сожрали.

Начали подходить трактора, как я уже написал, в 1933 г. их было уже свыше 200 тысяч, а в 1938 г. почти полмиллиона, тем не менее колхозы все же восстанавливали стадо волов, и даже в конце 50-х мне удалось несколько дней на них поработать. Если поголовье КРС 1932 года в РСФСР сравнить с 1938-м, то увидим, что стадо коров выросло до 14,8 млн. голов, то есть чуть больше, чем на 1%, а стадо быков и телят выросло до 16,4 млн., то есть на 86%. Бык-хлебопашец был еще очень нужен.

Кучма в своем Обращении призывает построить в Киеве Мемориал жертвам голодомора. Прекрасная мысль! И обойтись может дешево. Надо только обратиться к Лужкову и Церетели. Дело в том, что Церетели в простое, от безделья ваяет скульптуры Лужкова, и если Церетели занять голодомором, то Лужков согласится оплатить любой мемориал, чтобы только прекратить безобразие со своими статуями. Думаю, что в центре Мемориала нужно построить скульптуру жертвы голодомора, обличьем похожей на Кучму, жрущего бычью ногу так усиленно, что, так сказать, говядина лезет у него изо всех дыр. По сути будет точно, а в исполнении Церетели и гениально.

Надо также учредить на Украине медаль «Партизану голодомора» и награждать ею тех членов КПУ, кто ныне перекрестился в антикоммунистов. А также просить ООН учредить премию имени Геббельса и вручать ее ежегодно лучшим писателям-голодоморчикам.

Вина Сталина

Если случилась какая-то неприятность, то начальник виноват всегда, даже если ни сном ни духом ничего об этом не знал. Ты на то и начальник, чтобы знать. Для руководителя не существует понятия «я не виноват»; если он так считает, значит, он не руководитель.

Случился голод в 1933 г., смертей от недоедания, видимо, не было совсем, сопутствующие смерти были минимальны (иначе, повторяю, немцы бы этот голод использовали в антисоветской пропаганде). Но голод был, и, значит, Сталин виноват. В чем?

Прежде всего очевидное: нужно было принять меры для сохранения рабочего скота. Да, все эти окопавшиеся в обкомах и райкомах тогдашние кучмы, ельцины и кравчуки, сидящие в ОГПУ путины и прочие рабиновичи убеждали Политбюро, что крестьяне спят и видят себя в колхозах. Надо было еще раз обдумать и еще в начале 1929 года ввести уголовное наказание за уменьшение стада рабочего скота во всех видах хозяйств. А его ввели только в 1930 г., да еще в таком виде: «79.1. Хищнический убой и умышленное изувечение скота, а также подстрекательство к этому других лиц с целью подрыва коллективизации сельского хозяйства и воспрепятствования его подъему, – лишение свободы на срок до двух лет с высылкой из данной местности или без таковой».

Получается так, что по этой статье можно было сажать всех, а значит, никого. Ведь скот всегда резался на мясо, и поди докажи, «хищнически» или нет. Затем, чтобы осудить, нужен был мотив подрыва коллективизации, а если я единоличник, не собираюсь вступать в колхоз и вырезал всех своих быков, то какие ко мне претензии? Товарищ Калинин, мало того что поздно, так еще и придумал какую-то невразумительную чушь вместо охраняющего скот закона. По этой принятой в порядке паники статье получается, что сажать можно было только руководителей колхозов. А статья 79.3 о защите лошадей была введена в Уголовный кодекс вообще в 1932 году.

Но главное – толку от этих статей не было по вине Сталина. Сегодня, опираясь на его статью «Головокружение от успеха», считают, что коллективизацию надо было проводить «мягко» – создать образцовые колхозы и сманить в них остальных. Но вы же видите, что получилось после марта 1930 г., когда попробовали «мягко». Отказ от немедленной массовой поголовной коллективизации был крупной ошибкой. Конечно, хорошо быть умным после, но я думаю, что это так.

Коллектив обывателей (толпа) крайне не любит, когда из толпы кто-то выдвигается, особенно если толпа начинает подозревать, что выдвигающемуся помогает начальство, а колхозам советская власть помогала. «Мягкая» коллективизация – прямой путь к разделению сельских обществ, а разделение – это война. Массовый загон людей в колхозы вызвал бы водопады матюков, но через год все и всё уже забыли бы, поскольку толпа спокойна, когда в любом деле участвуют все. Тогда отдельный человек в толпе не считает себя дураком или особо обиженным.

Вот Кучма прикидывается дурачком и вещает, что, дескать, какие-то коммунисты приехали в села и выгребли сначала все, а потом и спрятанное. Черта с два!

Коммунисты из сельсоветов не вылазили, особенно такие, как сам Кучма. Ходили и искали спрятанное зерно свои же селяне – колхозники. Лебединцев вспоминает, что даже подростки, вооружившись щупами, обыскивали единоличников в поисках закопанного зерна. Война в коллективе пощады не знает. Ведь колхозы налог и план государству сдавали, что же, теперь единоличники, спрятав зерно для продажи его на рынке, над колхозниками будут посмеиваться и торжествовать? Ага! Вы у нас посмеетесь! И вот эта война – последствие «мягкой» коллективизации.

У Сталина не хватило духу выслушивать крестьянский мат-перемат со всего Союза, а надо было потерпеть. Ведь это хорошо, что подоспели трактора с введенных в строй тракторных заводов. А если бы они задержались на год-два? Вместо того чтобы решительно вырезать аппендицит, большевики стали его лечить примочками и дождались перитонита. Хорошо хоть не с летальным исходом.

Большевики, на мой взгляд, в 1929 г. коллективизацию начали правильно: в колхозы загоняли быстро и всех. Но уже в марте 1930 г. запаниковали и уступили толпе. А это уже административное преступление. Недаром горький опыт армии учит сначала заставить подчиненного выполнить приказ, который тот считает неправильным, а уж потом пусть жалуется. В противном случае подчиненные начнут сами командовать, и управление войсками будет утеряно. Так и случилось с коллективизацией. Уступив обывателю, большевики дали ему несбыточную надежду, что тот и дальше бунтами и сопротивлением сможет достичь желаемого. И обыватель стал желать прав иноземного оккупанта – права ничего не давать этой стране. В результате и пострадал, как немцы в Сталинграде.

Если сформулировать конкретно, в чем именно вина Сталина и большевиков, то ответ видится таким: в нерешительности при проведении коллективизации и в плохом обдумывании того, на что может пойти алчный обыватель.

Помощники голода

Итак, причина голода 1933 г. в том, что весной 1932 г. не сеяли; не сеяли потому, что с 1929 г. жрали быков, а жрали их, помимо алчности, и потому, что было много специалистов в области политики, которые ходили и объясняли людям, что большевики собранный в колхозах скот все равно отберут и отдадут на мясо городским, а городские работать не хотят, по 5 соток в день не вскапывают, снопы им белы ручки не колют и т.д. и т.п. И раз городские хотят все себе забрать, то пусть они сами и пашут. А народ, уже совершив грех алчности и забив часть скотины, таким речам внимал, на большевиков озлоблялся, оправдывая свою алчность их вымышленным коварством. А эти болтуны – они вроде к голоду и непричастны, они ведь так – просто свое мнение высказывали. И эти «вумные» болтуны – вторая, после алчности, причина голода, почему я и называю их в своих работах «кровавой оппозицией».

Ведь альтернативы коллективизации не было. Кучма пишет, что «из украинцев вынимали хлеборобскую душу», так давайте же посмотрим, как ее вставили украинцам обратно. Прежде всего на Украине (да и везде в СНГ) тупо разрушено величайшее дело Сталина – отгораживание советских крестьян от мирового рынка, устранение конкуренции иностранных фермеров и поднятие за счет этого внутренних цен на продовольствие, при которых крестьянский труд был безусловно доходным. Уже по этой причине в каждом сельском доме СНГ должен висеть в красном углу портрет Сталина с негасимой лампадкой и наши крестьяне должны молиться на него, как раньше молились святому Николаю, покровителю Руси.

Кучма насильно развалил украинские колхозы (даже российские животные у власти до этого еще не дошли). В родной Николаевке колхозники получили земельные паи по 1,7 га. И, объединяя паи нескольких поколений семьи, не создашь участки, на которых была бы рентабельна даже самая малопроизводительная сельхозтехника, то есть никто из бывших колхозников обрабатывать свой пай не в состоянии. А сельхозтехнику и инфраструктуру колхоза (тока, рембазы, хранилища и т.д.) приватизировали партизаны голодомора – товарищи Кучмы по номенклатуре КПСС и его личные знакомцы. Колхозники свои паи сдали им за смешную цену натурой (несколько центнеров пшеницы, немного подсолнечного масла и сахара) и работают на новых панов на «своей земле». Даже фашисты до такой подлости не дошли! Зарабатывают 100 – 110 гривен в месяц (2002 г.). А надо сказать, что советская власть провела в село газ для отопления, так вот стоимость отопления – 80 гривен в месяц (1 гривна равна примерно 5 рублям). Вставил Кучма украинцам хлеборобскую душу, вставил, слов нет, по самые… засунул! Рядом, в Польше, крестьяне бунтуют из-за того, что шляхта объединила польский сельскохозяйственный рынок с мировым. А украинские крестьяне, «владельцы земли», пучат глазки на Кучму, как на «рiдного батьку». Почему? Так ведь во всей прессе масса холуев доказывает, что при коммунистах «от голода умирал каждый четвертый». И скажи я этим умникам, что они падлюки, они возмутятся: «Какие падлюки?! Мы просто ищем правду о голодоморе и нигде, кроме как у Геббельса, найти ее не можем».

Немного бухгалтерии

Ладно, о голодоморе довольно.

Прежде чем обсудить то, что наплакал нам просто русский Владимир, давайте немного посчитаем, поскольку правда истории, как известно, записана в бухгалтерских книгах. Вместе с Владимиром о горькой судьбе советского колхозника плачут в журнале «Вопросы истории» (№ 2/2002) доктор исторических наук Безнин и кандидат этих же наук Димони:«Расчет обобщающих показателей уровня эксплуатации колхозного крестьянства – задача будущих исследований. В целом можно говорить о высочайшем его уровне в период существования системы повинностей в «классическом» варианте – до середины 1950-х гг., что позволяло государству форсированно развивать экономику, но в конце концов исчерпало возможности развития ее аграрной сферы и способствовало необратимым процессам раскрестьянивания».

Правда, поскольку Безнин и Димони считают себя учеными, то плачут они, опираясь не на воспоминания своих родителей, а на 141-й архивный и литературный источник, и вынуждены давать множество цифр. Давайте их обсудим.

Владимир сетует о горькой доле вскапывания от зари до зари по 5 соток, и у меня тоже «слезы душат и капают», но сквозь них я все же хотел бы разглядеть, а сколько дней в году его родители копали по 5 соток? В те годы средний городской житель должен был отработать 274 дня в году (остальное – воскресенья, праздники и отпуск), за 273 дня могли и осудить. А сколько работал колхозник?

До колхозного строя, как пишет О. Платонов, средний крестьянин работал в своем хозяйстве 92 дня в году. Колхозники делили доход колхозов по трудодням. Трудодень – это не рабочий день, а определенный объем работы, норма: скосить определенную площадь, прополоть или вспахать. Передовики зарабатывали в день десятки трудодней. Тем не менее упомянутые ученые сообщают, что даже при таком счете в 1939 г. был установлен минимум того, что нужно было отрабатывать в колхозе, – от 60 до 100 трудодней в год. Отработал их, и можешь месяцами сидеть на базаре, считаясь полноправным строителем коммунизма. Еще раз напомню, что в это время в городе могли осудить и за 20 минут опоздания на работу. Началась война, рабочих рук стало остро не хватать на полях, а не на базарах, и минимум трудодней был увеличен аж до 100 – 150 трудодней в год. При Сталине шли дебаты, казалось, это все же как-то маловато, но правительство порекомендовало колхозам увеличить норму до 150 трудодней для женщин и 200 трудодней для мужчин только после смерти Сталина. Между прочим, даже война не заставила всех колхозников поднатужиться: только за 5 месяцев 1942 г. тех колхозников, кто не отрабатывал минимум трудодней, отдали под суд числом 151 тысячу, из них 117 тысяч были осуждены. Осужденные обязывались работать в своем же колхозе, но с них 6 месяцев удерживалось 25% трудодней в пользу колхоза.

И после войны не всех крестьян могли заставить отрабатывать смешную для рабочих норму. За лето 1948 г. только из РСФСР были высланы в отдаленные районы 12 тысяч колхозников за уклонение от работы. Высылались они по решению колхозного собрания. Не стану утверждать, что крестьянский труд легкий, но эти-то числа тоже надо знать, прежде чем впадать в истерику.

Теперь по поводу поборов с колхозников. В разных местностях были и местные повинности, к примеру, требовалось отработать на ремонте дорог или торфозаготовках, но государство требовало от крестьян исполнить всего две обязанности. Со своего личного участка (а при Сталине они могли достигать 2 га при минимум одной корове) колхозник должен был заплатить денежный налог и часть продукции продать, подчеркиваю – продать государству, но по государственной цене, то есть той, которая была уже в 10 раз выше мировой, но все же ниже базарной. Насколько это требование несправедливо? Ведь рабочие все 100% своей продукции продавали по госценам.

Итак, какую же часть произведенной продукции государство требовало продать ему по госцене? Безнин и Димони подсчитали, что в 1948 г. средний крестьянский двор продавал государству по госцене 9% молока, 16% шерсти, 38% овчин и козлин. В 1950 году продавал 5 кг мяса из 21,7 кг полученных и 11 яиц из каждых 63,6 шт. Кажется, немного, но представьте, у скольких крестьян душа болела, когда они прикидывали, что могли бы получить, продай они это количество не государству, а на базаре. Не всякий такую обиду забудет. Мои родичи и родственники Буривого об этом никогда не вспоминали, а вот родители просто русского Владимира – помнят.

Теперь о денежном налоге – о том, который не давал крестьянам поесть блинков. Ученые, чтобы показать степень сталинской эксплуатации, утирают слезу:«Получить хоть какие-то деньги в деревне было не просто – большая доля колхозов вообще не выдавала их на трудодни». Правильно: зачем поручать колхозному бухгалтеру продавать свою долю продукции колхоза, чтобы получить от него деньги, если сам можешь ее продать на базаре и сам получить деньги? Ведь все, что производилось колхозом, после обязательных продаж государству делилось на трудодни: от зерна до фруктов. У колхозника пенсия была 20 рублей? А муку, мясо, сахар и прочее, что он натурой получал из колхозной кладовой, вы подсчитали? Давайте оценим денежный налог во времена, удостоившиеся особо горького плача. В 1947 году по РСФСР этот налог составил 374 рубля в год с хозяйства. В том году картофель на рынках Москвы стоил 6 рублей за кг, Куйбышева – 5, Свердловска – 6, Харькова – 6,5. Полагаю, что в Воронежской области картофеля на приусадебном участке сажали соток 20, крестьянин не имеет права получать с сотки менее 3 мешков (иначе ему надо ехать в Москву и учить других сельскому хозяйству). Итого: 60 мешков. По цене картофеля в Москве продав на базаре чуть больше одного мешка, можно было оплатить годовой налог со всего хозяйства. Мясо стоило в Москве 63 рубля за кг, в Куйбышеве – 50, в Харькове – 50. Продав 8 кг из 80 кг туши телки, тоже можно было оплатить весь налог за год и не трогать картофель. Молоко стоило в Москве 18 рублей литр, в Свердловске – 18, в Харькове – 12, продажа на базаре трех ведер молока (или продукции из молока) выручала деньги на оплату всего годового налога, а мясо и картофель можно было съесть самому. Но корова за год обязана дать не менее 150 ведер. Ужасная сталинская эксплуатация! Как бы колхозники жили без Маленкова!

Вот поэтому и я согласен с Буривым: частушка «пришел Маленков – поели блинков» – это гнусная агитка хрущевского агитпропа, и даже граненый стакан меня в обратном не убеждает.

Теперь по поводу займов, которые беспощадно драли с крестьян при Сталине. Перед войной сельское население СССР насчитывало 133 млн. человек и составляло 68% всего населения, то есть более двух третей. У меня нет под рукой числа крестьянских дворов после войны, поэтому я приму, что в среднем дворе до войны жило 6 человек, а в ходе войны число их сократилось на 10% (полностью погибшие или переехавшие в город семьи). Отсюда будем считать, что в СССР покупка госзаймов предлагалась 20 млн. крестьянских дворов.

В ходе войны выпускались военные займы, и поскольку крестьяне составляли 2/3 населения, то было бы неудивительно, если бы они подписались на две трети всего объема. Но на 2/3 суммы займов подписались городские жители, а крестьяне подписались всего на треть – на 27 837 млн. рублей. На двор приходится 1400 рублей за 4 года войны. Много?

Рыночные цены в войну были выше цен предвоенного 1940 года: в 1941 г – в 1,1 раза; в 1942 г. – в 5,6 раз; в 1943 г. – в 10,2 раза; в 1944 – в 8,2 раза; в 1945 г. – в 4,3 раза. Безнин и Димони пишут, что в 1947 г. цены на хлеб и молоко были ниже цен 1942 г. в 15 раз, на картофель – в 26 раз, на мясо – в 10 раз (цены 1942 г. ученые стесняются назвать). Подсчитаем: в 1942 г. молоко стоило около 270 рублей за литр, картофель около 150 рублей за кг, мясо около 600 рублей за кг. И заметьте, цены 1942 года это еще не самые высокие цены войны. Тогда получается, что средний крестьянский двор одолжил государству на всю войну либо 2,5 кг мяса по ценам 1942 г., либо 10 кг картофеля, либо около 6 литров молока.

Во время войны не было случая, чтобы рабочие, даже стахановцы или изобретатели, смогли бы купить самолет или танк. Они боевую технику покупали и дарили фронту в складчину. А колхозники могли это сделать в одиночку, пасечник Головатый купил даже два истребителя. Откуда деньги? Да все оттуда же – с военного базара. Как вспоминал в «Дуэли» ветеран военные восторги крестьянина: отвезешь в Иркутск мешок овощей – привезешь мешок денег. Но таких, как Головатый, было немного. Зато была масса вопящих, что у них нет денег подписаться на займ.

Вот просто русский Владимир исходит пеной по поводу отмены карточек в 1947 году и не объясняет, чем он недоволен. А может быть, я угадаю?

В декабре 1947 г. были не просто отменены карточки, одновременно был проведен и обмен денег хитрым образом. В день обмена была выдана зарплата полностью и новым рублем, а старые рубли, находившиеся на руках, начали обменивать по курсу 1:10. На сберкнижках первые 3 тысячи менялись 1:1, а следующие – 1:3. При этом, конечно, очень пострадали те, кто хранил большие деньги в чулках. Хотя обменных пунктов на селе было мало и основная масса крестьян меняла деньги в городе, но в сельской местности была обменена почти половина всех денег СССР. Особенно пострадали Узбекистан и Грузия, но, думаю, и остальным «безденежным» крестьянам было о чем сожалеть.

Вот и посудите, чем же это Сталин способствовал «необратимым процессам раскрестьянивания», как пишут многомудрые ученые. Тем, что не давал крестьянской монополией на продовольствие душить город? А кто и в какой стране в те времена это позволял? Это сегодня можно импортным зерном и «ножками Буша» душить и город, и село, а тогда откровенных подонков во главе своих стран было мало. Кучмы, кравчуки, ельцины, горбачевы только-только вступали в комсомол.

Если говорить о раскрестьянивании, то следует вспомнить, что при Сталине героями лучших фильмов и лучших книг были рабочие, крестьяне, инженеры. А после него? Какие-то якобы интеллигентные личности, которые, попав даже в сиську пьяными в другой город, отхватывают себе там пусть и немного потасканную, но все еще прекрасную полячку. И многим ли после такого фильма захочется испытать творческую радость от удавшегося урожая или удачно сделанной вещи?