Автор книги: Юрий Овсянников
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
6 ноября, через несколько дней после возвращения, Карл подает очередное прошение графу Гурьеву:
«Ваше Высокопревосходительство!
Вся надежда повышения моего была в покровительстве Вашего Высопревосходительства, и в настоящих стесненных обстоятельствах моих прибегаю к Вам с нижайшей просьбой.
1. Я уже имел честь представить справедливому взору Вашего Высокопревосходительства невозможность мою содержать себя пристойно званию моему 1200 рублями жалованья и, конечно, ни один архитектор из находящихся в службе Е. И. В. так мало не получает, вследствие чего, и обнадеживаясь милостию, которую Ваше Высокопревосходительство всегда ко мне имели, всенижайше прошу: наградить меня прибавкою, каковою найдете меня достойным.
2. Видя, что здесь не имею никакого случая показать звание мое, для которого я посвятил себя с малолетства, употребляя все время и прилежание мое, надеясь приобрести через него состояние и успехи, от которых зависит благосостояние каждого честного человека в предпринимаемой им жизни, почему всеусерднейше прошу Ваше Высокопревосходительство исходатайствовать мне милость у Государя Императора для помещения меня в Москву архитектором в Кремлевскую экспедицию, надеясь иметь там более случаев оказать ревность мою по службе, которой посвятил себя.
От одного благодеяния Вашего Высокопревосходительства зависит помочь желающему отличиться способностями своими и ревностью к службе художнику…»
В Москву, скорее в Москву – вот единственное желание архитектора. Точно трудно дышать ему в окружении чиновничьих и военных мундиров, точно давит ему на плечи тяжкий груз государевой немилости и козней Луиджи Руска. А в Белокаменной привольней и дышится свободней. Впрочем, нет в этом ничего удивительного. В мае 1836 года – правда, в еще более тяжкой атмосфере – Пушкин напишет жене про другого великого русского художника: «Брюллов сейчас от меня. Едет в Петербург скрепя сердце; боится климата и неволи. Я стараюсь его утешить и ободрить; а между тем у меня у самого душа в пятки уходит, как вспоминаю, что я журналист».
Климат и неволя… Речь не о петербургской погоде – всегда сырой, с пронизывающим душу ветром, – речь о климате духовном, когда теплота человеческого общения задушена строгими правилами чопорного столичного этикета. А неволя – непростор, несвобода, подвластность силе, – чем ближе к власти, тем всегда страшней. Вот почему Карл Росси жаждет укрыться в Москве.
К счастью, граф Гурьев не оставляет своей милостью архитектора. Через десять дней он уже запрашивает согласия главноначальствующего Кремлевской экспедиции действительного тайного советника П. С. Валуева. Еще десять дней готовят ответ в Москве. И вот, наконец, 5 декабря следует высочайший указ, и бойкий фельдъегерь мчит в Белокаменную пакет за сургучными печатями:
«Милостивый государь мой Петр Степанович!
По всеподданнейшему докладу моему Государю Императору отзыва Вашего Высокопревосходительства в рассуждении определения под начальство Ваше архитектора Росси Е. И. В. повелеть изволил быть ему в настоящем звании при Вашем Высокопревосходительстве с жалованьем по 1500 рублей в год из Кабинета Е. И. В…»
В первых числах января 1809 года Карл Росси отъезжает в Москву. В его жизни начинается новый период.
Белокаменная веселилась, фрондировала и строилась. Широко, с размахом, не подозревая о грядущей трагедии 1812 года. Балы, званые обеды, гулянья, домашние спектакли сменяли друг друга. Вечера были расписаны. Вторники – у Римской-Корсаковой, четверги – у Разумовских, пятницы – у Апраксиных, воскресенья – у Архаровых. Праздновали и присоединение к России Финляндии, и предстоящее бракосочетание великой княжны Екатерины Павловны с принцем Георгом Петром Голыштейн-Ольденбургским, и многочисленные именины, и дни рождений. Впрочем, поводы были не важны, лишь бы царило веселье. Только что вошла в моду мазурка, и ее бойко отплясывали в особняках на Поварской и Пречистенке, на Воздвиженке и Никитской, на Тверской и Басманной. Оживленней стали разговоры в Английском клубе у Петровских ворот. Истинные московские патриоты, приверженцы «доброй старины», осуждали императора за новые государственные установления, за приближение Сперанского и мирную встречу с Бонапартом в Эрфурте. Вошли в моду басни Крылова и трагедии Озерова. Трудно удержаться в стороне от этой круговерти встреч, удовольствий, развлечений.
Через несколько лет свидетель возвращения молодого архитектора в Москву Ф. Ф. Вигель напишет в своих мемуарах: «Половины его преимуществ достаточно, чтобы пользующиеся ими в Москве приобрели рай. Кто знает московское общество, тому известно, с какой жадностью воспринимается в нем молодость людей разных сословий. Успехи Росси в сих обществах были превыше сил его…»
В четверг 7 января в театре играли «никогда еще не игранную новую большую трагедию “Разбойники” в пользу актера Мочалова». Представление начиналось в пять часов, а в девять в театре – маскарад. В пятницу – званый обед, в субботу – бал. Потом спектакль в пользу госпожи и господина Сандуновых. И так каждый день. Красивый и обаятельный Росси пользуется большим вниманием московских дам. Злоязычный Филипп Филиппович не преминет заметить, что в результате жуирования Росси «истощенные наслаждениями, может быть и душевными… силы никогда к нему не возвращались».
Но так ли уж точен в своих ехидных замечаниях Вигель? Попробуем разобраться. Карл Росси безвыездно проводит в Москве три с небольшим месяца. За это время он готовит чертежи будущей Екатерининской церкви, которую император повелел возвести в Кремле близ Спасских ворот. «Для церкви Святой Екатерины в московском Вознесенском монастыре, – сообщает Валуев, – по предписанию моему… архитектором Росси сделаны два рисунка фасадов…» (Здание заложили 4 июля 1809 года, а завершили строение только в 1817-м. Церковь не сохранилась.) Кроме того, Росси преподает в архитектурной школе Кремлевской экспедиции, за что получает дополнительно к жалованью 500 рублей. Хозяйственный Валуев напрасно денег платить не будет. Выполняет Карл и какие-то другие важные поручения главноначальствующего Экспедицией. Валуев высоко ценит способности Росси. И потому в своем письме в конце апреля этого года архитектор пишет ему: «Примите, Ваше Превосходительство, мою искреннюю благодарность за несчетные благодеяния, которыми Ваше Превосходительство меня удостаивает…» Итак, молодой зодчий не только танцует на балах и флиртует с красавицами, но и работает. Причем, видимо, немало и с удовольствием.
11 апреля, через три месяца после приезда, Росси неожиданно получает приказание отремонтировать Путевой дворец в Твери. Построен он был в 1774 году архитектором Матвеем Казаковым. Тем самым, что возвел в Москве здание университета, Голицынскую (теперь 1-я Градская) и Павловскую (теперь 4-я Градская) больницы, Петровский подъездной дворец, где разместилась сейчас Военно-воздушная инженерная академия имени Н. Е. Жуковского, здание Сената в Кремле, дома-усадьбы Демидова, Губина, Барышникова.
Дворец в Твери служил Екатерине II для остановок и отдыха по пути в Москву, потому и получил название «Путевого». Одряхлевший, обветшавший, он тихо доживал свои дни. И вдруг повеление: омолодить, возвратить к жизни. Великая княжна Екатерина Павловна и ее будущий муж принц Ольденбургский – генерал-губернатор Тверской, Новгородский и Ярославский, главноуправляющий водных и сухопутных сообщений России избрали своей резиденцией Тверь. Вот почему понадобился срочный ремонт старого дворца.
Задание важности особой. Историки неоднократно отмечали какую-то совсем не братскую нежность отношений императора Александра к своей сестре. В одном из писем к ней он даже вспоминает о каких-то загадочных, ему принадлежащих особых правах. Восстановить дворец для особы, столь приближенной к государю, Валуев мог поручить только человеку серьезному и талантливому. Выбор пал на Карла Росси.
Апреля 18-го дня 1809 года, в тот самый день, когда в Петербурге проходило торжество бракосочетания, архитектор выехал в Тверь. Сутки езды по тяжелой, разбитой, ухабистой дороге. Чуть отдохнув, Росси отправляется внимательно осматривать дворец от крыши до подвалов. А уже через два дня, запершись с утра в номере местной гостиницы, Карл сочиняет «доклад Его Превосходительству Валуеву об императорском дворце в Твери». К докладу приложено сопроводительное письмо: «Я поторопился со всей скоростью выполнить Ваши приказания и 18 числа настоящего месяца отправился в путь в Тверь с двумя помощниками, один господин Бова, и Дилдин… Обозрев общее положение дел, я обнаружил, что ремонтные работы огромны, и подготовил планы… Имею честь отправить их Вам вместе с господином Бова… Мое здоровье не позволяет мне проделать этот путь по скверным дорогам…»
Первое самоличное упоминание Росси о своем здоровье. Зная его исполнительность и честность, можно поверить, что чувствует он себя действительно нехорошо. Но вряд ли три месяца московских развлечений могли так резко ослабить тридцатилетнего мужчину. Просто Карл с детства хил и болезнен. Посему забудем пропитанные ядом намеки Вигеля, а лучше выслушаем доброжелательного Валуева: «…по вкусу своему и принадлежности он обещает со временем быть лучшим архитектором в России, если будет здоровье». Прилежания действительно архитектору не занимать.
Отправленный в Москву доклад содержит подробный перечень срочных дел – вплоть до количества листов железа, необходимого для новой крыши, бронзовых ручек и петель для дверей. Все тщательно осмотрено, обмерено и подсчитано.
Между Москвой и Петербургом начинается оживленная переписка. Валуев доносит Гурьеву о потребных работах. Гурьев докладывает императору. Император изъявляет свою волю. Гурьев отписывает Валуеву. Валуев отдает приказание Росси:
«1… Его Величеству угодно, чтобы отделка дворца во всех его частях произведена была со всевозможной поспешностью, прочностью, в лучшем виде и непременно к 1 июля.
2. Из числа комнат Ея Высочества, опочивальню и приемную Государь Император повелел обить шелковою материею, прочие же комнаты должны быть расписаны в лучшем вкусе.
3. Его Величество требует, чтобы Вы непременно сделали рисунки внутренних украшений дворцовых комнат и прислали их на рассмотрение Его Величества.
4. Сделайте соображение Ваше о потребных для украшения дворца сего мебелях, зеркалах, люстрах и тому подобное и незамедлительно известите…»
Создается впечатление, что в эти весенние месяцы 1809 года Александра I больше всего волнует убранство дворца любимой сестры. Ее покои – спальню и приемную – должно обтянуть шелком, а прочие комнаты и залы, включая кабинет, приемную, опочивальню принца, можно просто расписать по штукатурке. Император лично хочет утвердить образцы мебели, зеркал, люстр. Для него сейчас это важнее, чем зреющее среди высших сановников недовольство внутренней политикой, чем наступающая финансовая катастрофа страны – бумажный рубль равняется только 40 копейкам серебром.
Пока император обсуждает и выбирает формы будущих кресел, диванов, зеркал, помощник Валуева князь Цицианов с тревогой доносит из Твери: «Судя по крайней ветхости сего дворца и большим переделкам господина Росси не только в таковой краткий срок, но как мне кажется, неближе может исправиться окончанием как 15 августа…» Волнения начальства не затрагивают Росси. Он упоен большой настоящей работой, и никакие хвори не в состоянии помешать ему. Пока первые проекты утверждаются императором, зодчий создает всё новые и новые чертежи и рисунки будущих покоев и их убранства.
В начале мая наконец прибывают из Петербурга первые утвержденные планы. А 5 мая Росси уже мчится в Москву заключать подряды, подыскивать помощников и мастеров. В Тверь возвращается через четыре дня, чтобы через пять дней снова ускакать в Белокаменную. Забыты все болести и недомогания.
Во дворце будет восемнадцать парадных и жилых покоев для молодой четы и, кроме того, комнаты для придворных, помещения для слуг, кухни, конюшни, хозяйственные амбары, каретные сараи. Да мало ли что еще может понадобиться генерал-губернатору огромного края для удобной и приятной жизни. На стройке одновременно работает сто двадцать человек, да еще до двухсот мужиков возятся над разбивкой огромного сада. Четыре надежных помощника – Осип Бове, Захар Дылдин, Никита Ткачев и Иван Соколов – помогают Росси в его спешном деле.
Зодчий не жалеет себя, не щадит помощников, не бережет денег. И князь Цицианов с ужасом доносит в Москву: «Не могу не сделать моих замечаний на счет архитектора Росси: вся справедливость принадлежит ему по части вкуса его и совершенных знаний в архитектуре… относительно же распорядительности по строению, то, мне кажется, он не слишком расположен к хозяйству, доказательством тому служат контракты, заключенные им по разным предметам до переделки и украшения Тверского дворца относящимся. Цены, условленные с обойщиком Медведевым за аршин бахромы к окнам по 13 рублей и за каждую кисть по 10 рублей я нахожу чрезвычайно высокими…» Действительно, Росси, возможно, не умеет хозяйничать, не умеет торговаться, считать каждую копейку. Не привык, не приучен. Мать и отчим жили широко, не сквалыжничали. И сам он живет, не думая о завтрашнем дне, не считая денег в кармане, но всегда готовый прийти на помощь другому. Впрочем, для переплат по счетам есть оправдание: поспешность всегда обходится дороже. К счастью, Валуев оставляет рапорт Цицианова без внимания. А счета всё продолжают и продолжают поступать. За каждый диван с белой краской и позолотой по 500 рублей, за такое же кресло – 80, за стул из этого гарнитура – 60, а за канделябр с двенадцатью подсвечниками с белой краской и позолотой – 400 рублей.
21 июня 1809 года Валуев доносит в Петербург: «…главный корпус к поспешнейшей и лучшей отделке, сколько я мог распорядил – и надеюсь к августу месяцу окончить, а принадлежащим к нему корпусам: кухонному… конюшенному с сараями, анбарами и жилыми с покоями в два этажа, и многими другими строениями господин Росси… 17 текущего месяца доставил мне планы…» Однако император недоволен. Ему кажется, что работы идут слишком медленно, что Карл Росси недостаточно расторопен. И он решает: для ускорения строительства дворца в Твери брать любые детали, материалы, мебель из брошенного Михайловского замка – последнего жилища своего убитого отца. Решено также для пользы дела отправить в Тверь Луиджи Руска. Он наверняка сможет наладить дело как следует.
Это удар для Росси. Это творческая смерть… К счастью, находится добрая фея – сама принцесса Екатерина Павловна. Ей нравится архитектор, его вкус, его работа. Зная о неприязни Руска к «ее» зодчему, она пишет брату: «…ни в коем случае не посылать этого архитектора в Тверь, ибо это будет ударом для Росси, который проявляет невероятные старания и трудоспособность. В противном случае Росси, конечно, оставит нас, а это будет непоправимой потерей. Впрочем, нам кажется, что он не заслуживает Вашего нерасположения». Какое важное свидетельство отношения злопамятного Александра к бывшему приближенному отца!
Император внял просьбе: Руска в Тверь не приехал. А парадная часть дворца была готова в срок – к 15 августа. В приватном письме Валуев сообщал Гурьеву: «Признаюсь Вам чистосердечно, что никак не предвидел устроить в Твери… дворец столь огромный и во многих частях столь великолепнейший из дворцов Москвы и Петербурга».
Увы, дворец не дожил до наших дней в первозданном виде. Он был разрушен в годы Великой Отечественной войны. После победы его восстановили, но многие детали оказались утраченными.
В свое время был он построен в виде буквы П с длинными ножками. Они как бы упирались в просторную площадь, в центре которой стоял большой собор. Задним фасадом главный корпус смотрел на Волгу. Росси не нарушил план здания. Он только придал ему новый облик. Первый этаж обработал под руст, придав дворцу соответствующую монументальность. Парадный и парковый фасады главного корпуса выделил ионическими пилястрами. По шесть с каждой стороны. Такие же пилястры украсили крестообразные в плане павильоны, которые сдерживают движение боковых флигелей в сторону города.
Фасады главного здания венчают аттики со скульптурными группами. Скульптуры и маски украшают огромный широкий пандус, построенный Росси со стороны парка. По этому пандусу можно подняться на второй этаж прямо к покоям Екатерины Павловны. Но не внешним обличьем дворца гордился зодчий, а планировкой пространства вокруг него. В камень одели набережную Волги. В пейзажном парке возвели беседки и павильоны. Срыли старые крепостные валы, и на их месте насадили тенистые аллеи. Снесли вокруг неказистые строения, и дворец слился с городом, величаво поднявшись над скромными жилыми домами, одноэтажными торговыми рядами и провиантскими магазинами.
Затянутый, точно молодой офицерик, в узкий мундир, император Александр медленно и пристально осматривал дворец. Его внимание привлекли и росписи на стенах, и рисунки паркетных полов, и сулящие уют диваны, кресла, стулья, и торжественно-нарядные светильники. Все было специально изготовлено по личным рисункам Росси. Император высказал одобрение. Вечером на балу, обращаясь к местной знаменитости – старухе Арефьевой, внучке одного из любимцев Петра I, Александр изволил пошутить: «Хорош ли я домик выстроил для сестры?» А старуха в ответ: «Да что, батюшка, ведь старенький бабушкин починил, чай дешевле обошлось, чем весь новый-то ставить…» Перестройка дворца обошлась в 542 тысячи серебром. В этот же год на нужды Министерства народного просвещения было отпущено 727 тысяч рублей.
Награды за свой труд Карл Росси не получил. А через одиннадцать лет генерал А. А. Писарев, составляя «Описание губернского города Твери», напишет: «Дворец… возобновлен и исправлен в 1810 году князем Цициановым…» И в этом, пожалуй, нет ничего, достойного удивления.
В Петербурге тверской дворец прозывают «новым Петергофом». Поводом, скорее всего, служат красота и благородство убранства и та особая атмосфера интеллектуальной жизни, удачно сопряженной с непринужденным общением и отдохновением. Здесь под покровительством любимой сестры государя царит дух московской оппозиции Петербургу. Оппозиции, порой столь далеко заходящей, что превращается в критику намерений и поступков императора. А это, по убеждению некоторых особо осторожных, уже свидетельствует о явном якобинстве. Но подобных обвинений можно не бояться, пока Екатерина Павловна успешно пользуется своим влиянием на брата. По наблюдениям современников, она очень умна, доброжелательна и «многие из приближенных, в том числе и знаменитый живописец Кипренский, были в нее влюблены». На приглашения великой княгини с радостью откликаются и А. И. Мусин-Пушкин, сначала обнаруживший, а затем утративший во время московского пожара рукопись «Слова о полку Игореве», и поэт, а в скором времени министр народного просвещения И. И. Дмитриев, и прославленный российский историк и писатель Н. М. Карамзин, и многие, многие другие. В Тверь охотно приезжают порой с семьями, гостят неделями. Читают обществу свои произведения, участвуют в маскарадах, совершают лодочные прогулки, играют с хозяевами на бильярде, встречаются со всеми придворными. Но никто никогда не вспомнит позже о российском дворянине, неаполитанском подданном, архитекторе Карле Росси, создавшем этот дворец.
Впрочем, и этому удивляться не следует. Припомним, что Пушкин, так живо и много интересовавшийся жизнью своего прадеда – арапа Петра Великого, совсем не ценил его строительные и фортификационные способности, хотя Абрам Петрович Ганнибал был «первым и лучшим инженером в России». По сословным дворянским понятиям сей род деятельности не мог идти ни в какое сравнение с должностью придворной или службой в армии. Архитектура приравнивалась к инженерии. Дворянин Карл Росси занимался не положенным дворянину делом.
Неужто одиночество без друзей и собеседников? Нет, все же был в Твери человек, с которым зодчий, вероятно, часто встречался, а может, и дружил, – Иоганн Буле. В недавнем прошлом профессор Гёттингенского университета, известного в Европе своим либеральным духом (именно этот университет кончали в свое время будущий декабрист Николай Тургенев, его брат Александр – близкий друг Пушкина, любимец лицеистов преподаватель словесности Александр Куницын). В тот год, когда Росси вернулся из Франции в Петербург, Буле возглавил кафедру философии Московского университета. Вплоть до 1808 года он читал на французском языке лекции по истории права, логике, психологии, истории изящных искусств и мифологии. Однако взгляды профессора стали неугодными, и Буле вынужденно принял предложение Екатерины Павловны стать ее личным библиотекарем. В 1811 году ученый поселился в Твери. Вряд ли мог найти Росси в маленьком городе более интересного и нужного собеседника, лишенного вдобавок сословных предрассудков. Можно только представить, сколько долгих часов провели они в увлекательных разговорах…
В конце декабря 1811 года у профессора по дороге из Москвы в Петербург остановились погостить два молодых человека – братья Михаил и Петр Чаадаевы. Еще три года назад они слушали лекции Буле в Московском университете и числились его любимыми студентами. Теперь они отправлялись на службу в лейб-гвардии Семеновский полк. Росси мог видеть их и поразиться остроте суждений младшего – Петра. Возможно, через девять лет он снова вспомнит этого оригинального юношу, но это – только догадки…
Итак, свободные вечера, вероятно, в обществе профессора Буле, а все остальное время – любимому делу. Тем более что числился Росси членом созданного Комитета по благоустройству Твери. Даже краткий перечень замысленных зодчим и построенных им зданий в самой Твери и городах губернии заслуживает почтительного удивления:
проекты театра, зданий для губернской канцелярии, для экспедиции округа путей сообщения и для семинарии в Твери;
проект тверского военного госпиталя – ансамбля из одиннадцати корпусов на правом берегу Волги;
сооружение торговых рядов в Твери – протяженного здания с аркадой и дорическими портиками по углам (увы, разрушено в 60-х годах XX столетия);
перестройка церкви Трех Святителей, что стояла в Твери на левом берегу Волги на площади перед существовавшим тогда наплавным мостом;
сооружение там же, в Твери, на берегу речки Тьмаки собора Крестовоздвиженского монастыря (это был огромный куб с дорическими портиками с четырех сторон и торжественным пятиглавием); сооружение такого же собора в Торжке;
сооружение здания присутственных мест в Старице и гостиных дворов в Бежецке и Рыбинске;
проекты каменных и деревянных жилых домов для помещиков, мелких чиновников, торговых людей. (Дома одноэтажные с мезонином и без, дома двух– и трехэтажные и даже городские усадьбы.)
Кое-какие строения по этим проектам дожили до наших дней. Несколько домов уцелело в Твери, Рыбинске и Кашине. Знакомство с ними, а также с рисунками и чертежами тверского периода, хранящимися в архивах, позволит уяснить творческую манеру архитектора и направление его поисков.
Росси придерживается канонов классицизма: строгость архитектурных форм, четкость и ясность пространственных композиций, стилистическое единство каждого здания, минимум декоративных украшений. Уже в этих работах проглядывают черты, которые найдут дальнейшее развитие и воплощение в торжественных ансамблях Петербурга: сочетание арочных и прямоугольных завершений оконных проемов, лоджии с колоннами на втором этаже, обработанные под руст первые этажи. Но это частности. Главное, что поражает и восхищает в проектах этих лет, – удивительное чувство ансамбля. Замысливая новое строение – храм, жилой дом, общественное здание, – архитектор всегда видит улицу или площадь, а порой и весь город в целом. Творение Росси может предстать красивой сольной партией в общем архитектурном хоре или мощным аккордом, но никогда – диссонансом: свидетельство высокого вкуса и большой внутренней культуры мастера.
Тактичное, уважительное отношение к людям, к их творчеству, к наследию прошлого – отличительная черта Карла Росси. Основа его огромного обаяния. Поэтому с ним охотно работают его помощники. Потому с мнением Росси очень считаются заказчики.
15 марта 1811 года в Тверь с очередным визитом приезжает император. Событие, оказавшее влияние на судьбу самого императора, историка Карамзина и, как ни странно, архитектора Росси. Пути этих трех людей снова пересеклись. Государь и историк живут в покоях, сооруженных Росси, гуляют в парке, разбитом по его замыслу, любуются созданной им набережной. Очень возможно, что вечерами они встречаются на балах и маскарадах, которые так любит государь.
Страсти кипят в жарко натопленной гостиной принцессы. Здесь говорят о политике, о предстоящей войне с Наполеоном, дыхание которой все ощутимей. Здесь Екатерина Павловна успешно плетет интриги против ненавистного Сперанского. Его отставка, которая изменит движение России, уже предрешена. Здесь же Александр слушает Карамзина. Историограф читает свою «Записку о древней и новой России». Эпиграф к ней многозначителен: «Нет лести в языке моем». Нелицеприятный текст вызывает раздражение и гнев государя, но Екатерина Павловна знает, когда надо пустить в ход все свое влияние на брата. Гнев сменяется милостью, предложением высочайшей дружбы, просьбой о переезде в Петербург, намеками на министерский пост. И как ни удивительно, стараниями хозяев дворца не остался в эти дни обойденным высочайшей милостью не любимый императором зодчий.
19 марта Александр I подписывает рескрипт:
«Его Императорскому Высочеству Главному директору путей сообшения принцу Георгию Гольштейн-Ольденбургскому.
Находящегося при Главном начальнике Кремлевской экспедиции архитектора надворного советника Росси дозволяю… согласно желанию его определить в Ваш штат к таковой же должности, оставляя ему и то жалованье, какое получает он ныне из Кабинета.
В ТвериАлександр».
Первое признание, первая награда. Получен следующий чин – надворного советника (VII класс по «Табели о рангах»). Заметим для себя, что «профессорам при Академии» и «докторам всяких факультетов, которые в службе обретаются», давался чин IX класса – титулярного советника. Но для Росси особенно важно другое: помимо жалованья из Кабинета, он будет теперь получать дополнительно, пусть небольшое, жалованье из Дирекции путей сообщения. Это уже позволит решить кое-какие житейские проблемы, приносившие до того огорчения.
Точно предчувствуя трагические события грядущего года, Росси спешит составить альбом всех своих тверских проектов. Экземпляр его находится сейчас в Москве, в Центральном государственном военно-историческом архиве. На переплете торжественная надпись: «Собрание фасадов казенным и партикулярным строениям в Тверской и Ярославской губерниях с их уездами под главным начальством Его Императорского Высочества Георгия Голстинского сооруженным. Изданное архитектором Росси в Твери 1811-го года». Возможно, существовал еще один экземпляр альбома, который принц Ольденбургский вместе с личным представлением направил императору в Петербург. Только этим можно объяснить указ неожиданно полученный архитектором в конце декабря:
«Господину надворному советнику и архитектору Росси. По представлению генерал-губернатора Новгородского, Тверского и Ярославского Его Императорского Высочества принца Георгия Гольштейн-Ольденбургского желая наградить отличное усердие Ваше к службе и особенно труды, всемилостивейше жалую Вас Кавалером ордена Святого равноапостольного князя Владимира четвертой степени, коего знаки при сем препровождаются.
В С.-ПетербургеДекабря 18 дня 1811-го
Награда к Рождеству. Архитектор горячо благодарит очаровательную благодетельницу. Это, конечно, ее рук дело. При такой покровительнице можно быть спокойным за свое будущее…
Тверской двор тесно связан с Петербургом, и все столичные новости быстро становятся известными на берегах Волги и Тверцы. Так, приходят сообщения о торжественном освящении 15 сентября 1811 года Казанского собора в Петербурге, об открытии 19 октября Царскосельского лицея, о завершении строительства первой в России Публичной библиотеки, которую государь изволил посетить 2 января 1812 года. Но вот фельдъегерь примчал донесение, что 9 апреля 1812 года в два часа пополудни после молебна в Казанском соборе император выехал в Вильно к армии. Значит, война неотвратимо приближалась. И наконец, пришло страшное известие: 12 июня «великая армия» Наполеона перешла российскую границу. И манифест Александра, который оканчивался словами: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем».
Настало время, когда никому не нужны новые дома, усадьбы, храмы. Время архитекторского бездействия…
25 июля двор генерал-губернатора перебирается в Ярославль. И с ним, конечно, архитектор. Наступает время тяжелых хлопот. Тянутся по дорогам в глубь России обозы с тяжелоранеными. Сначала от Полоцка, потом от Смоленска, настанет день – от Бородина. Карлу Росси поручено готовить госпитали в Твери и Ярославле. Теперь он скачет навстречу обозам или обгоняя обозы между двумя этими городами.
Сохранился малозначимый, но интересный документ:
«По указу Его Величества Государя Императора Александра Павловича, Самодержца Всероссийского и прочая, и прочая, и проч. От Ярославля до Твери и обратно до места моего пребывания отправленному по самонужнейшей казенной надобности штата моего господину надворному советнику и кавалеру Росси давать по четыре лошади с проводниками из почтовых, за указанные прогоны, без малейшего задержания.
Дана в Ярославле20 августа 1812 г.принц Георгий Гольштинский».
В подорожной Росси назван кавалером, то есть имеющим орден (еще одно доказательство, что награжден он в декабре 1811 года). Кавалеру велено давать четверку лошадей как важному чиновнику. И давать без промедления, ибо спешит он по государственной надобности.
Бумага выдана за шесть дней до Бородинского сражения. Этой решающей битвы еще ждет вся Россия. Еще все твердо веруют, что супостат не возьмет Москву. Вместе со всеми не мог предвидеть последующих событий и Карл Росси. Как не ведал того, что в тот же самый день, когда выпишут подорожную, в Петербурге подпишут еще один документ, имеющий к нему прямое отношение. Стараниями все той же Екатерины Павловны ему будет пожалован очередной чин – коллежского советника. Шестой класс по «Табели о рангах»! Теперь архитектора обязаны титуловать «Ваше Высокоблагородие». Чина выше Карл Росси уже больше никогда не получит.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
