Текст книги "Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси"

Дождавшись окончания пригодного для строительства времени и получив указ на владение поместьем, архитектор укатил в свой любимый Петербург. Его ждали крепость и незавершенная Стрелка Васильевского острова. Наверное, еще не терпелось скорее взглянуть на угодья, хозяином которых стал.

Рождество Трезини встречал дома, в кругу семьи. Новый, 1731 год утешений не принес. Крепостные, полученные в награждение, оказались разоренными вконец. Впрочем, в подобном состоянии находилась вся крестьянская Россия. Непомерные расходы царя Петра на армию, разорение прошедших войн, возникшие по этой причине инфляция, эпидемии, неурожаи и, наконец, увеличившиеся почти на треть в связи с реформой налоги с населения повергли Россию в тяжкое состояние. А если еще учесть, что основные поборы легли на помещичьих крестьян (даже налог с них вырос на 60 процентов), то легко можно понять высказывание Миниха: «Многия провинции точно войною или моровым поветрием разорены».

Обдумавши свое положение, Трезини вскоре после крещенских праздников садится писать отчаянное письмо графу Миниху. Полковник фортификации просит о помощи недавно пожалованного генерал-фельдмаршала.

«Мой Господин.

Глубокое уважение, которое я испытываю к заслугам Вашего Высочества, торопит меня свидетельствовать Вам вместе с моим нижайшим почтением надежду быть принятым Вами со столь щедрой добротой, с которой Вы всегда оберегали мои интересы… Вашему Высочеству хорошо известна моя длительная служба… начиная с 1703 г., с начала основания Санктпетербурга, когда там были только пустоши, леса и вода… Я нижайший должен быть благодарен милосердию Его Императорского Величества который соблаговолил своей милостью… Будучи произведен в полковники фортификации милостью Его Величества Императора Петра Великого пребываю в должности с 1726 года до нынешнего нового года. И потому позволяю себе изложить Вашему Высочеству, как Ея Императорское Величество Императрица Екатерина, благочестивой памяти скончавшаяся в 1726 г., повелела мне послать в Италию моего старшего сына, восприемником которого был Император Петр Великий, который его нарек собственным именем, чтобы он там учился, распорядившись, чтобы Его Высочество князь Меншиков давал 200 рублей в год на его содержание. Однако мне пришлось содержать его на мои собственные средства, как я продолжаю делать, никогда ничего не получив, и будучи обязанным содержать одновременно две семьи…

Мне кажется однако разумным дать мне какую-то субсидию, чтобы поддержать меня в старости обремененной многочисленной семьей… Признаю милость, которую оказала мне Ее Величество Императрица, подарив мне деревушку, но эта деревушка до сих пор стоит мне только больших расходов, так как требует много денег для приведения ее в хорошее состояние, а не дает доходов. Вот почему беру на себя смелость представить Вам все вышеозначенные мотивы, все очень известные…

Возлагаю всю надежду на милосердие Ее Императорского Величества, чтобы оно смилостивилось и призрело за верность моей службы. И это с помощью Вашего щедрого сердца, которому я навсегда до смерти сохраню всяческое признание, с нижайшим почтением, мой господин

Спб.

февраля 25

1731

очень смиренный и последний слуга

Доминико Трезини».

Письмо вызывает недоумение. Столько в нем неточностей и даже ошибок. Сразу же привлекает внимание дата смерти Екатерины. Она умерла в 1727 году, а Трезини пишет – в 1726-м. Как можно перепутать, когда не прошло и четырех лет со дня похорон? Архитектор с гордостью утверждает, что в полковники его произвел сам Петр Великий. Но звание ему присвоили ровно через тринадцать месяцев после смерти императора. И даже с отъездом сына в Италию Трезини допускает ошибку. Из документов известно, что он уехал через три месяца после похорон Петра I, желавшего, чтобы крестник овладел специальностью. Екатерина I уже никого не посылала учиться за границу. Откуда эти ошибки? Результат большого волнения архитектора? Или это проявление старческой забывчивости? Грустно думать, что, скорее всего, – последнее…

В начале 1732 года двор возвращается в Петербург. (Анна Иоанновна боится Москвы. Никогда не забудет она заговора верховников, и кажется ей, что сам воздух древней российской столицы пропитан тайным недоброжелательством. На просторах невских берегов она будет чувствовать себя безопасней.) Вдоль Большой прешпективной дороги выстроились восемь гвардейских полков. Под непрестанный колокольный звон и пушечную пальбу двигался царский поезд. Впереди трубачи и литаврщики. За ними делегации иноземного и русского купечества в праздничных одеждах. Наконец, раззолоченные кареты самой императрицы и ее приближенных.

Кареты медленно проезжают сквозь триумфальные арки. Сначала у Аничкова моста, потом у Мойки и, наконец, у Троицкой пристани. Рисунок первой и последней исполнил Доминико Трезини. (Следует заметить, что арка на Троицкой пристани была очень скоро разобрана, а триумфальные ворота у Аничкова моста послужили еще тайной сопернице Анны Иоанновны, будущей российской императрице Елизавете Петровне.)

Трезини только «инвентор» – создатель рисунка, а возводит их Михаил Земцов. Императрица больше жалует вкус и мнение иноземцев. Впрочем, отвлекаться на мелкие работы Трезини недосуг. 7 августа 1731 года он получил от Миниха повеление: старый Почтовый двор, что стоит у Красного канала и начала Немецкой улицы (ныне Миллионная улица, дом 5), разобрать и возвести на этом месте кордегардию и конюшни лейб-гвардии Конного полка, командиром которого императрица объявила себя. Через две недели после получения приказа архитектор уже запрашивает кирпич для строения.

Говорят: ломать не делать, сердце не болит. Порой болит, и очень сильно. С Почтовым двором связаны у Трезини давние и приятные воспоминания. Фахверковое двухэтажное здание возвели в 1715 году. На первом этаже находилась аустерия, где покойный государь Петр Алексеевич любил шумно праздновать свои победы, именины, радостные события. На втором этаже селились приезжие. Временно. Пока не подыскали себе жилье. Накануне очередного царского веселья их всех обязательно выселяли. Кое-кого из не ведавших местных обычаев приходилось выдворять с помощью солдат. То-то было шуму и гаму. Особенно зимой и осенью. В обычное время на галерее вокруг второго этажа по воскресным дням играл оркестр. Попивая вино, потягивая пиво, благонамеренные горожане наслаждались духовой музыкой.

Здесь же помещалась почта, основанная в 1714 году. Два раза в неделю, по вторникам и пятницам, письма, донесения и посылки везли в Новгород, Тверь, Москву. Или в Вологду, а оттуда в Архангельск. Везли в Ревель и Ригу, чтобы затем отправить в Европу. Последние годы Трезини частенько наведывался сюда: высылал донесения Синявину, когда он вместе с двором перебрался в Москву. Получал редкие письма от сына из Италии.

С Почтовым домом были связаны воспоминания о том счастливом времени, когда чувствовал себя полным сил и очень нужным. Теперь старого знакомца предстояло перетащить вниз по реке за Исаакиевскую церковь, на земли, принадлежавшие когда-то светлейшему князю Меншикову, а ныне – Остерману. За долгие годы человек привыкает к определенным путям. И вырабатывается привычка, составляющая часть повседневного существования. Смена нахоженных дорог вносит разлад в душу и больно напоминает о неумолимом беге времени…

Строительство собственного нового Зимнего дома против восточного фаса Адмиралтеиства Анна Иоанновна доверила отцу и сыну Растрелли. Их буйная фантазия по душе императрице. Но и он, Трезини, тоже еще надобен. Как-никак а планы и чертежи городской застройки пока в его руках. И без него Канцелярии не обойтись.

По издавна заведенному порядку архитектор с утра отправляется в крепость. Помимо бастионов и фасов следует проследить за штукатурными и декоративными работами в соборе.

Из крепости – на Стрелку Васильевского острова. Строение зданий Коллегии слишком затянулось. Да и Мытный двор велено теперь переделать. Объединить его с Гостиным. И Трезини собирается возвести огромное пятиугольное здание в два этажа. Конечно, с обязательными галереями на первом.

От Стрелки путь лежит по берегу Большой Невы мимо дома Академии наук, бывшего дворца матери нынешней императрицы; мимо еще не достроенной Кунсткамеры. Архитектора обгоняет какой-то мастеровой. Чуть приоткрыв тяжелую дубовую дверь музея, шмыгнул внутрь. Государь Петр Алексеевич, желая приучить россиян посещать Кунсткамеру и смотреть монстров, повелел: денег за вход не брать, а каждому посетителю после осмотра подносить чарку водки. Указ продолжает действовать.

Дальше, дальше. Мимо Аудиенц-каморы, мимо недостроенного дворца Петра II. С укором глядит дом на Трезини пустыми оконницами. Но зодчему недосуг разглядывать свое несчастное детище. Его ждут в бывшем меншиковском дворце.

Генерал-фельдмаршал Миних для должной подготовки офицеров российской армии решил создать специальное учебное заведение – Кадетский корпус. Помещаться тому корпусу во дворце, где некогда жил первый генерал-губернатор Петербурга. И теперь Трезини вынужден составлять смету на переделку тех покоев, за украшением которых еще недавно наблюдал самолично.

Бывали еще мелкие, частные заказы, от исполнения которых архитектор считал себя не вправе отказаться. Дочь Петра I, царевна Елизавета, попросила переделать галерею и печи в доме Нарышкина на берегу Красного канала вдоль западной стороны Большого луга. Анна Иоанновна побаивалась своей главной соперницы, возможной претендентки на русский престол, и видеть ее каждодневно во дворце не желала, но отселить далеко тоже опасалась. Посему велено жить Елизавете не очень близко, но и не далеко. Так, чтобы всегда была под присмотром.

И все же главным в жизни Трезини оставались крепость и Коллегии. Перефразируя более позднее высказывание Ломоносова, заметим: легче было отставить Канцелярию от зодчего, чем Трезини от Канцелярии. По-прежнему он обязательный член разных комиссий по апробации архитектурных проектов. Вместе с Михаилом Земцовым и другими зодчими Трезини освидетельствует чертежи Ивана Коробова, начавшего перестройку в камне главного корпуса Адмиралтейства и его башни со шпилем. Не может Доминико бросить молодых людей, которые жаждут знаний. Полковник фортификации с увлечением продолжает обучать их математике и черчению. Он живет и поступает так, будто ничего не изменилось со времен императора Петра. Но разве какая-нибудь власть прощает самовольство? Даже если оно приносит пользу.

Первым не захотел мириться с подобными нарушениями педантичный генерал-фельдмаршал Миних. Желая ограничить поле деятельности своих возможных соперников, самолюбец готов был увидеть соревнователя даже в простом архитекторе. Обнаружив якобы значительную растрату в Канцелярии, Миних предложил императрице новую реформу. И Анна Иоанновна ее утвердила. У Канцелярии от строений отобрали многие ее дела и обязанности. Возведением крепостей – Петербургской, Шлиссельбургской, на острове Котлин и других – стала теперь ведать Канцелярия главной артиллерии и фортификации, подчиненная Миниху. Сооружение императорских дворцов передали Дворцовой канцелярии. Обывательскую застройку поручили Полицмейстерской канцелярии города. Все остальное – общественные здания – оставили Канцелярии от строений. Но вместо умного и делового Ульяна Синявина, оказавшегося под следствием, назначили бездарного Антуана Кормедона. В результате, как утверждали современники, явилось «немалое неудобство и конфузия, чего и разобрать невозможно».

Время, когда определение лучших людей государства зависело от значимости их поступков и дел, ушло вместе с императором Петром Великим. Теперь «лучшие» объявлялись всенародно – назначениями на должности и пожалованными званиями. Но эти изменения в определении достоинств человека мало волновали петербургских обывателей. Они неизменно относились с пиететом к любому лицу, облеченному властью. И когда 29 июня 1733 года торжественно освящали наконец-то завершенный Петропавловский собор, Доминико Трезини стоял где-то в последних рядах шумной толпы новых придворных. Никто не вспомнил и не поблагодарил строителя храма. Новому двору требовались только люди, умеющие вовремя польстить, доставить радость правительнице.

V

Тридцатый год жизни в России Доминико Трезини завершал плохо. Болезнью. Жена и дети утешали: потерпи, наступит весна, опять вернешься к своим строениям. Но сам чувствовал: не работник больше. И сил нет, и пора подводить итоги.

Порой просил принести ему из мастерской чертежи. И тогда, обложившись подушками, начинал медленно, обстоятельно разглядывать их. Будто чужие. Будто впервые увидел. Бывало, радовался, но, случалось, и огорчался. Стучал высохшим кулаком по острой коленке и зло ругался, как не заметил решения простого и удачного. Особенно печалился, когда смотрел рисунки Александро-Невского монастыря. Долго и так и сяк крутил чертеж колокольни собора: «Жаль, что не будет в городе еще одной вертикали… Какой красивый шпиц мог быть…» А потом наступил день, когда и рисунки, и чертежи стали неинтересны. Архитектор угасал, как угасают старики, нежданно лишившиеся цели и смысла жизни… 19 февраля 1734 года, ровно через тридцать лет после отъезда молодого и полного сил зодчего из Москвы в Петербург, Доминико Трезини скончался. Умер в пять утра. В тот час, когда обычно в течение долгих десятилетий начинал трудовой день.

Запись о его смерти сделал каноник церкви Михаила Архангела. В доме на 2-й линии Васильевского острова завесили зеркала.

Хоронили Доминико на шестой день. Старые денщики и верные помощники вынесли гроб и установили на санях. Родные и близкие расселись по возкам, и длинный похоронный поезд выкатился на широкий простор замерзшей Невы.

Никаких документов о траурной церемонии в архивах нет. Но проводить Доминико Трезини пришло, вероятно, много людей. И те, с кем дружил, общался, работал. И те, кто, недовольный новым правлением и новыми временщиками, видел в Трезини «птенца гнезда Петрова», представителя славного прошлого.

Сани скользили по льду мимо зданий, возведенных или замысленных первым строителем Петербурга. В этом городе почти все было связано с его именем. Мимо Гостиного двора, мимо вишнево-красных стен крепости к Выборгской стороне. А в ясном морозном небе высоко над Санкт-Петербургом на шпиле собора беззвучно трубил золотой ангел, провожая в последний путь своего создателя.

Похоронили Трезини при церкви Сампсония Странноприимца, целителя всех больных. Она стояла между «Гошпиталью», возведенной архитектором, и поселением батальона Канцелярии от строений.

При церкви существовало небольшое кладбище. После построения Госпиталя оно стало разрастаться. А вскоре пришлось выделить участок и для многих иноземцев, умерших в Петербурге. Кладбище заняло место между будущим Сампсониевским проспектом и Нюстадтской улицей (ныне Лесной проспект). В 1728 году деревянную церковь начали перестраивать в камне. Она сохранилась и по сей день – с шатровой колокольней, с галереями по боковым сторонам, совсем не похожая на прочие петербургские храмы. Здесь и нашел свое последнее пристанище Доминико Трезини. «При той Сампсониевской церкви христианского народа в погребении многое число и знатных и всяких персон», – писал ее священник В. Терлецкий.

Случилось так, что через шесть лет рядом с церковью похоронили и архитектора Петра Еропкина. Его казнили вместе с кабинет-министром А. Волынским и советником Адмиралтейства А. Хрущовым по требованию Бирона и приказу Анны Иоанновны. В 1885 году на могиле страдальцев установили памятник, доживший до наших дней. А след могилы Трезини потерялся.

Во второй половине XVIII столетия иноверческое кладбище застроили. А православное стало теперь частью парка. Но уцелели на стенах колокольни чугунные доски с обращением Петра к солдатам в утро Полтавской битвы.

Уроженец Тессина, архитектор Доминико Трезини, прозванный Андреем Трезином, был верным «солдатом» всех реформ и преобразований Петра Великого. Посему и слова государя, отлитые в чугуне, могут с полным правом служить эпитафией первому зодчему Петербурга: «Сыны отечества, чады мои возлюбленныя! По́том трудов своих создал я вас; без вас государству, как телу без души, жить невозможно. Вы, имея любовь… к отечеству, славе и ко мне, не щадили живота своего… Дела наши никогда не будут забвенны у потомства».

Однако имя и дела архитектора запамятовали быстро. Строгие, рациональные строения его не вызывали интереса. Время требовало дворцов, напоминающих порой гигантские драгоценности, и конюшен, похожих на дворцы. Чем ничтожнее личность правителя, тем больше жаждет он поклонения и тем сильнее алчет роскоши. Само имя Трезини напоминало совсем другие времена, когда достоинством считали деловитость, скромность, заботу об общем благе. Теперь деловитость опять стала уделом работных людей, скромность – свидетельством бедности и отдаленности от двора. А словами об общем благе прикрывали беззастенчивое обогащение.

VI

Доминико Трезини попытался сам напомнить о себе. Незавершенными строениями Госпиталя и Коллегий, допущенными просчетами.

К началу последней болезни тессинца на Выборгской стороне готовы были только флигеля Морского и Сухопутного госпиталя. Предстояло возвести между ними церковь. Недостроенными и неотделанными стояли многие здания Коллегий. Вдобавок ко всему открылась серьезная ошибка Трезини. Он не учел особенностей местного климата. В желобах за аттиками и на стыках фигурных крыш после дождей и снега собиралась вода. Она просачивалась внутрь, заливала потолки и стены, отслаивала штукатурку.

Создали специальную комиссию для освидетельствования. В нее вошли Михаил Земцов, Петр Еропкин и Джузеппе Трезини. Комиссия собиралась, осматривала, решала. А потом последовал указ: все недоконченные работы довершить Михаилу Земцову. Только строительство гигантского отхожего места длиной около 400 метров на втором этаже западной галереи Коллегий, той, что протянулась вдоль тыльной стороны всех зданий, доверили Джузеппе Трезини.

Доканчивать чужую работу всегда труднее, чем делать свою. А тут еще выяснилось, что католик Доминико Трезини собирался поставить госпитальную церковь по оси север – юг вместо оси восток – запад, как положено в России. Серьезное нарушение канона, допущенное им уже однажды при сооружении Александро-Невского монастыря. Теперь Земцову предстояло прямо на строительной площадке «развернуть» храм на 90 градусов. Задача непростая, требующая переделки проекта.

Немало забот породили и дома Коллегий. Решено было изменить форму крыш. Для этого следовало переделать все перекрытия и декоративные украшения, венчавшие здания. Дела хлопотные, требовавшие не месяца и не двух, а нескольких лет. И долго еще, помимо своих собственных строений, неотступно занимался Михаил Григорьевич Госпиталем на Выборгской стороне и зданиями на Стрелке Васильевского острова. А когда через несколько лет вновь понадобились чертежи Доминико для каких-то ремонтных работ, Джузеппе донес в Полицмейстерскую канцелярию: «Модели и чертежи… после смерти реченного полковника Трезина отданы к архитектору Земцову…»

Возникшую служебную бумагу убить нельзя. Лишь стоит ей обрести входящий номер, как начинает она свою совершенно особую жизнь. Втягивает в круг своего влияния все новых и новых людей, рождает новые бумаги. Те, в свою очередь, вызывают к жизни другие рапорты и донесения. А огромное скрипучее колесо канцелярской машины начинает вращаться, вызывая у десятков чиновников горделивое чувство исполненного долга. Запрос и поиск архива Доминико Трезини породил пухлые папки бумаг и затянулся на несколько лет. На престол уже взошла дочь царя Петра, императрица Елизавета, а дело все тянулось.

«В Кабинет Ея Императорского Величества

от архитектора Осипа Трезина.

Доношение

Понеже после покойного тестя моего, полковника фортификации и архитекта Андрея Трезина, взяты многие модели строениям Ея Императорского Величества церкви Святых апостолов Петра и Павла, Васильевского острову Коллегиям, разные проекты Императорскому маузолею и протчие к архитектору Михаилу Земцову, которые модели деланы были казенными людьми и встали в немалый кошт, а ныне после смерти оного Земцова уповательно, что оные модели без смотрения могут все напросто потратитца.

Того ради, Кабинету Ея Императорского Величества сим покорно представляя, не повелено ль будет оные все модели казенным строениям от жены его Земцова взять и положить в удобное место.

Октября 12 дня 1745 г.

Джузеппе Трезини».

Донесение подано через два года после смерти Михаила Земцова. Чем вызвана столь ревностная, но запоздалая забота о наследии тестя? Уж не корыстным ли желанием чем-либо попользоваться из толстой кипы чертежей и укрепить свое не очень прочное положение? Ведь Джузеппе Трезини особыми способностями не отличался.

Через несколько дней следует донесение Канцелярии от строений: «Вдова Земцова объявила, что после смерти оного мужа все чертежи взял у нее гезель Иван Сляднев, и слышала она, что брал их в Канцелярию от строений. И ныне у нее, Земцовой, никаких чертежей не имеетца».

Иван Сляднев – один из любимых учеников и помощников Земцова. Его правая рука. Когда Михаил Григорьевич уезжал из Санкт-Петербурга, то обязанности архитектора Главной полицмейстерской конторы исполнял Сляднев. В сентябре 1743 года, после смерти Земцова, он по праву стал наследником чертежей и учителя, и первого строителя города на Неве.

В ноябре 1745 года Канцелярия от строений вновь доносит: «Какие остались модели и проекты разным строениям и протчее ныне находятся в Канцелярии от строений в бережении… в магазинах под смотрением архитектурии гезеля Сляднева, коликое число и какие модели имеется реэстр…»

Далее следует сам реестр:

«Моделям, оставшимся после полковника и архитектора Андрея Трезина.

1. Церковь Святых апостолов Петра и Павла 1

2. Коллегиям шести выступам 6

Моделям, оставшимся после подполковника и архитектора Земцова

1. Церковь Святого Андрея, которой положено было строить на Васильевском острове 1

2. Мавзолеев с подлежащим к ним украшениям 5

3. Модель статуи Константина Великого 1

4. Куншт камора или Академия 1

5. Кашкады с надлежащим украшением 4

6. Модель дома каменного в два апартамента 1

7. Мельница пильная, а другая шлифовальная 2

8. Модель Преображенского дворца 1

9. Часть Симеоновского шпица 1

10. Купол 1

11. Бассейн с фонтаном и дельфинами 1

12. Турецкой бани модель 1

13. Аничковские триумфальные ворота 1

14. Модель грота 1

15. Модель колонны алебастровой 1

16. Часть модели Святого Симеона Богоприимца 1

17. Модель балюстрады 1

18. Дом Прасковьи Федоровны 1

Гезель Сляднев».

Прошло всего одиннадцать лет со дня смерти Доминико Трезини, а исчезли без следа и чертежи, и многочисленные обязательные модели. А ведь были. Существовали. Известно по документам. В 1718 году к Трезини были присланы три опытных столяра для делания модели Александро-Невского монастыря. Модель Петропавловской фортеции хранилась в особой избе на Московской стороне. В 1720 году архитектор поручает прапорщику Харазову изготовить модель Троицкого храма. В 1724 году, экзаменуя молодых Еропкина и Усова, зодчий велит им сделать модель Зимнего дома Петра Великого. Тогда же царь отписывает Трезини, чтобы, кроме модели Госпиталя, срочно нарисовал его чертеж.

Где же они, все эти модели? Куда подевались? Неужто разобрали молодые ученики, чтобы лучше постичь профессиональные секреты? А может, растащили окрестные ребятишки для игры и забавы? Но это уже никого не волновало. Канцелярская переписка завершилась реестром Сляднева. Безразличный ко всему писарь сшил все бумаги в одну стопку, пронумеровал их, расписался на последнем листе и спрятал на дальнюю полку. Дело прекратилось. Да и кого могли теперь заинтересовать мастеровито выполненные макеты устарелых зданий. В моде дворцы, возведенные Растрелли-младшим. Его имя звучит во всех гостиных. Он главный архитектор елизаветинского Петербурга.

Пройдет, правда, еще два десятилетия, и о его строениях с пренебрежением скажут: «Стиль барокк – гнусен». И справедливо подведет итог своей жизни в России сам престарелый Франческо Бартоломео Растрелли: «Архитектора здесь ценят только тогда, когда в нем нуждаются». Эти строки он напишет, когда ему исполнится шестьдесят четыре года. В этом возрасте умер Доминико Трезини.

Архитекторы других эпох, других поколений станут охотно ломать старые здания, чтобы возвести новые, по собственным замыслам и планам. Люди стремятся утвердить себя, прославить свое время. Им трудно думать о прошлом, когда все помыслы заняты желанием остаться в будущем. Вот почему до наших дней уцелело так мало творений Доминико Трезини…

Имя и дела первого петербургского архитектора вспомнили только через сто сорок лет после его смерти. Накануне празднования 175-летия со дня основания города…