Текст книги "Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси"

Фамилия Трезини, или Эпилог

Все тессинцы считают себя одной семьей. Где появляется один, вскорости надо ждать следующего. Доминико Трезини открыл путь в Россию. За ним на протяжении полутора веков туда ехали другие. Но первым после Доминико прибыл его зять Карло Джузеппе Трезини.

Природа не наделила его талантом. Не был он и удачливым. Есть такие люди. Все, что получается у других легко и просто, у этих – обязательно тяжело и с неприятностями, оборачиваясь подчас бедой. Именно таким оказался Джузеппе Трезини.

Числился он сначала архитектором Коллегии иностранных дел. Положение твердое, а работа бросовая. Что-то отремонтировать, что-то переделать.

В 1736 году к приезду персидских послов Джузеппе готовит для них жилье на Московской стороне. Потом несколько лет хлопочет, чтобы получить причитающееся ему за это жалованье.

В 1740 году перестраивает на Васильевском острове дома Ю. Трубецкого, П. Мусина-Пушкина, В. Голицына и подворье Троице-Сергиева монастыря для прибывшего из Турции посольства. И снова пять лет обивает пороги, пишет прошения, рапорты в надежде обрести наконец заработанные деньги.

В 1743 году Елизавета Петровна назначает Джузеппе Трезини снова в помощники архитектора. На сей раз молодого и талантливого Андрея Квасова, которому поручено достроить Большой Царскосельский дворец. Но и здесь он не оправдывает надежд. 5 мая 1745 года Джузеппе заменили Саввой Чевакинским.

Правда, дважды этот Трезини попытался строить самостоятельно. Один раз жилой корпус для кадетов – с западной стороны бывшего дворца Меншикова, вдоль теперешней Съездовской линии. Длинное скучное здание, украшенное по фасаду пилястрами. Второй случай – церковь Трех Святителей на 6-й линии Васильевского острова, рядом с Андреевским собором. Собор был тогда еще деревянным и зимой не отапливался. В 1740 году решили построить небольшую каменную церковь для зимних служб. И это сооружение не вызывает восторга, не поражает оригинальностью мышления.

Вместе с тем к Джузеппе Трезини относились с доброжелательством и доверием. Вероятно, потому, что охотно танцевал на всех балах, был искателен перед вельможами, исполнителен в поручениях. Сохранившееся архивное дело свидетельствует, что и в Коллегии иностранных дел не сомневались в его честности и преданности.

В начале сентября 1727 года из Смоленска в Коллегию поступило донесение, что «августа 30 дня в Дорогобужском уезде близ реки Днепра пойман человек… а на каком языке говорит в Смоленску знать невозможно…».

Ответ из Петербурга последовал незамедлительно: «Вам бы оного… из Смоленска до Санкт Петербурха везти под караулом со всякой осторожностью… О деле этом, которое тайности подлежит… в писмах вам ни к кому не писать».

Таинственного неизвестного – то ли хитрого соглядатая, то ли заблудившегося путешественника – срочно доставили с берегов Днепра на берега Невы. Здесь собрали секретную комиссию. Через несколько дней она донесла на самый верх: «В Коллегии иностранных дел присланный из Смоленска… иноземец через секретаря экспедиции и через протчих переводчиков знающих итальянского языка спрашиван… и переводчики сказали, что оной иноземец говорит языком, которого языка они выразуметь и растолковать не могут и притом в уме весьма помешателен и говорит по вопросам их в ответ все другое…»

Решение начальствующих совершенно неожиданно. Таинственного человека не велят казнить, не прячут в тюрьму, не отсылают на каторгу, а отдают под наблюдение… Джузеппе Трезини:

«1727 года сентября в 25 день, по рассуждении Коллегии иностранных дел, отдан на расписку присланной из Смоленска пойманный в Дорогобужском уезде иноземец архитектору Трезини, а ежели он приищет какую оказию отпустить его из России, тогда отпустить его, объявив в Коллегии иностранных дел, а не объявя об отпуске его в Коллегии, из России никуда его не отпускать и иметь ему у себя для домовой работы, а когда оной иноземец в Коллегию иностранных дел потребуется, и тогда ему оного поставить без всякой оговорки». И внизу роспись в получении: Carlo Giuzeppe Trezzinij.

Доверие, конечно, приятно. Но почему именно ему достались все эти хлопоты и ответственность? Разве мало при Коллегии чиновников?

Кто был сей несчастный иноземец и какова его дальнейшая судьба, остается неизвестным. Пылкие романисты вправе домысливать всё, что им заблагорассудится.

Не сложилась у Джузеппе и личная жизнь. Он очень любил детей. А Мария Томазина иметь их не могла. Пока еще жив был тесть, в семье соблюдали приличие. Ведь Джузеппе зависел от Доминико Трезини.

Но как только старик умер, начались нелады. Ссоры и размолвки привели к тому, что в 1744 году Мария Томазина покинула Россию. Сама решила уехать на родину или ее заставил Джузеппе – мы этого никогда не узнаем.

Шесть лет прожил он соломенным вдовцом. А потом разразился скандал. Августа 22 дня 1750 года соседская девка Анна показала, что на Васильевском острове в доме архитектора Осипа Трезина для «непотребства блудного» живет иноземка Шарлотта Гарп с младшей сестрой.

Таких невенчанных жен в Петербурге достаточно. Но то, что прощали другим, не простили Трезини. Возможно, свою роль сыграла нелюбовь к архитектору Петра Ивановича Шувалова, брата любимого фаворита Елизаветы Петровны. Как свидетельствует Якоб Штелин, камергер Шувалов высказался однажды о Джузеппе за обедом: «…постыдным остатком прежнего русского варварства было присвоение этому полному невежде звания сенатского архитектора». Короче говоря, императрица, сама не отличавшаяся строгостью нравов, повелела девицу Шарлотту Гарп арестовать и отправить в «Калинкин дом» – специальную тюрьму, созданную Елизаветой Петровной для гулящих женщин. Исполнить приказ выпало на долю лейб-гвардии Семеновского полка сержанта Плещеева.

Джузеппе со шпагой в руках решил защитить любимую женщину и свою дочь Марию, родившуюся в январе. Тогда для усмирения архитектора и ареста девицы направили капитана Полонского. Тот сумел арестовать и Джузеппе, и Шарлотту. Правда, Трезини очень скоро отпустили, а девица уже 27 августа дала показания.

Ей двадцать девять лет. Лютеранка. Приехала в Петербург десять лет назад. Отец ее служил поручиком российского морского флота. В Петербурге у нее тетка, жена дворцового седельника.

Суд постановил: девицу Шарлотту Гарп с незаконно прижитой дочерью Марией отправить в Нарву, где при первой возможности посадить на корабль и выслать за границу. Для платы капитану суд выделил 35 рублей. Шарлотту с ребенком и младшей сестрой отослали под конвоем в Нарву. Можно представить, какие мытарства и унижения пережили несчастные, пробыв в Нарве до октября 1752 года. В тот месяц, как сообщил комендант, нашелся капитан небольшого суденышка, согласный отвезти девиц в Любек. Но едва выйдя в море, кораблик, как поспешил донести тот же комендант, погиб вместе с командой и пассажирами. А может, не было корабля и сердобольного капитана? Может, просто замученные девушки покончили с жизнью сами, а кто-то положил 35 рублей себе в карман…

Самое удивительное в этой истории – решение Полицмейстерской канцелярии: 35 рублей, отпущенные на высылку Шарлотты Гарп «с дитем и младшей сестрой», взыскать с архитектора Осипа Трезини. Можно представить себе ярость тессинца, от которого требуют деньги за погубленную любимую женщину и единственного ребенка. С детских лет привыкший к другим нравам и порядкам, он никак не мог понять этого полицейского требования.

Тем не менее, когда летом 1754 года его назначили членом Комиссии для осмотрения Петропавловской фортеции, Карло Джузеппе дал согласие не раздумывая. Забыл все обиды и оскорбления. Надо было работать, иметь жалованье.

Комиссию создал арап Петра Великого, прадед Пушкина, генерал-майор от фортификации Абрам Петрович Ганнибал. Помимо Трезини, в комиссию вошли архитекторы С. Чевакинский, М. Башмаков и А. Вист. Генерал предложил одеть кирпичные стены крепости каменной плитой. От беспрерывной влажности кирпич теряет свою прочность, а «плита несравненно с кирпичом, но весьма долговременно стоять может». После нескольких месяцев работы Комиссия постановила: «оное должно учинить». Однако не учинили. Только заменили обветшавшие места и подняли (неизвестно для какой надобности) фланки.

Строение Доминико Трезини «одели гранитным камнем» лишь в 1779 году. Предание рассказывает, что Екатерина II, подойдя однажды к окну, взглянула через Неву на кирпичные стены крепости-тюрьмы и возмутилась их простецким видом. Незамедлительно принялись готовить гранит для облицовки. Потом наняли 100 каменотесов с жалованьем по 8 рублей в месяц каждому, 100 чернорабочих, получавших по 6 рублей в месяц, и 7 кузнецов, которым платили по 12 рублей. «Одевание» крепости началось.

Справедливость этого рассказа подтверждает сам внешний облик крепости. Она укрыта гранитом только с южной стороны, обращенной ко дворцу. А все, что не видно из окон Зимнего, так и осталось красно-малиновым, кирпичным.

Но все это случилось, когда никто уже не вспоминал ни о Доминико, ни о Карло Джузеппе Трезини.

О дальнейшей жизни Джузеппе ничего не известно. Случайно уцелевшие документы гласят, что умер он в Петербурге 20 мая 1768 года. Наследницей его осталась купеческая дочь Елена Санна, служившая у него «домостроительницей». Были у нее дети – сын Петр и дочери Мария и Екатерина, прижитые от архитектора. Завещанное наследство помогло «домостроительнице» выйти потом замуж за поручика Ивана Феера.

Третьего Трезини, приехавшего в Россию, звали Пьетро Антонио. Имя его породило легенду, очень удобную для некоторых историков. Старшего сына Доминико Трезини, крестника царя Петра Алексеевича, тоже звали Петр. Поэтому прямо-таки напрашивалось – объявить приехавшего Пьетро Антонио Трезини сыном Доминико, способным продолжателем дела отца. Ведь модно восхвалять семейные традиции.

Так и бытовала эта ошибка многие десятилетия, вплоть до середины 60-х годов XX столетия. Именно тогда историк Герольд Вздорнов обнаружил в архиве прелюбопытнейший документ: Пьетро Трезини доносил Сенату, что архитектуре обучался в Италии «в городе Медиолане (Милане. – Ю. О.) при отце своем» и приехал в Россию в 1726 году. Мы хорошо помним, что сын Доминико родился в 1710 году, а в Италию отправлен в 1725 году. Не мог пятнадцатилетний мальчик овладеть за год сложной архитектурной наукой. Да и сам Доминико не выезжал из России в Милан даже на самый короткий период. Значит, Пьетро Антонио Трезини – третий тессинец, приехавший в Петербург, – всего-навсего однофамилец первого.

Пьетро Трезини оказался способным и очень работящим. Перечень его работ довольно значителен. С 1726 по 1732 год он строит по частным заказам петербургских вельмож. С кем общается? С кем дружит? Трудно ответить. Молчат архивные документы. Возможно, как приватный архитектор, подобно работавшему в Петербурге 20-х годов XVIII столетия итальянцу Киавери, он вне круга служилых мастеров. Не исключено, что мешает ему мелочный, необщительный характер. Эти черты отчетливо проявятся чуть позже.

В 1732 году он строит Монетный дом на Московской стороне, неподалеку от Литейного двора. Это первый государственный заказ, и выполнил его архитектор, видимо, успешно. Потому что через три года Пьетро Трезини поручают сооружение Почтового дома. К сожалению, ни то ни другое здание до наших дней не сохранились.

С этого времени Пьетро Антонио Трезини все более упрочивает свое положение. Ему доверяют ремонт Исаакиевского собора, сильно пострадавшего от пожара 1735 года. Чуть позже – перестройку в камне Успенской церкви (ныне Князь-Владимирский собор). Осенью 1742 года Трезини получает заказ: в честь возвращения Елизаветы Петровны в Петербург после коронации отремонтировать старые триумфальные ворота у моста через Фонтанку и соорудить новые у Зеленого моста через Мойку. Старые ворота, замысленные еще Доминико Трезини, стоят с 1731 года. Их обновление Пьетро Антонио доверяет Джузеппе, но план украшения составляет сам. Приходится восстанавливать позолоту и обветшавшие резные фигуры. А для пущей нарядности установит сорок две новые живописные картины. От старой петровской символики остается одно воспоминание.

В том же году Пьетро Трезини назначают архитектором Полицмейстерской канцелярии Петербурга, взамен временно отъехавшего в Москву Михаила Земцова. Теперь в его обязанности входят «размерение линий и отводы мест, сочинение и перерисование планов и регулирование улиц и дворов сочинением аккуратных планов же, и учреждение ж немалых и знатных как казенных, так и партикулярных важнейших строениев, чтобы везде построено было по силе указов и с добрым порядком». Он должен исполнять все то, что когда-то на протяжении двух десятилетий каждодневно делал Доминико Трезини.

За то, что одновременно возводит Успенскую церковь и храм первого в России лейб-гвардии Преображенского полка и наблюдает за строением в Александро-Невском монастыре, Пьетро Антонио требует настойчиво особую плату. Давно прошли те идеальные петровские времена, когда во имя общественного блага верные сподвижники государя готовы были бескорыстно трудиться день и ночь, не жалея сил своих. Теперь за каждую работу ждут специального вознаграждения. Эпоха воодушевления уступила место эпохе потребления.

Вторично пересекаются дороги первого и третьего тессинца в Петербурге. Сначала на триумфальных воротах. Теперь – в недостроенном Александро-Невском монастыре. Доминико возвел правое крыло, если смотреть от Невы, Пьетро Антонио сооружает левое. Разлет правого крыла сдерживает на краю Благовещенская церковь. Своей суховато-подтянутой формой оно зримо передает нам деловитый, практический характер петровского времени. Движение левого крыла Пьетро Трезини тоже ограничил церковью – Федоровской. Ее высокий яйцевидный купол, круглые люкарны в нарядных рамах, легкая главка на круглом барабане и полуколонны на фоне пилястр – все это приметы праздничного, пышного елизаветинского барокко.

Федоровскую церковь специалисты по праву считают большой удачей зодчего.

Видимо, кто больше требует, тому больше дается. В апреле 1746 года Полицмейстерская канцелярия заключает на пять лет новый контракт с Пьетро Трезини. Ему увеличивают жалованье и присваивают звание армейского майора. Все же не достиг уровня Доминико. И зависть снедает его. Зреет в душе обида. Почему строение всех императорских дворцов доверяют Франческо Растрелли, а ему – только подворье Троице-Сергиева монастыря на берегу Фонтанки и Троице-Сергиевскую пустынь по дороге на Петергоф? (Несмотря на зависть, Трезини при создании проекта пустыни не постеснялся заимствовать у Растрелли его начальный вариант Смольного монастыря.) Правда, Трезини при строении Преображенского собора первым в Петербурге отказался от подражания европейским базиликам и возродил русское традиционное пятиглавие. Растрелли в соборе Смольного вынужден был следовать его примеру.

Если Пьетро Трезини был завистливым честолюбцем, то Франческо Растрелли не отличался большой добротой и всепрощением. Вероятно, между ними зрел конфликт, исходом которого должно было стать полное поражение одной из сторон. И тогда Трезини решается на отчаянный шаг. Бросив недостроенными здания Конюшенного и Таможенного ведомств, оперный театр при Аничковом дворце и проект перестройки католического храма на Невском проспекте, весной 1751 года он срочно уезжает в Италию. Не собираясь возвращаться, испросил поездку по служебной надобности: для найма мастеров. Расчет Трезини прост: его отсутствие заметят в Петербурге, спохватятся и попросят вернуться. Тогда он предъявит свои условия. Для вручения этих пунктов Пьетро Антонио отправляет в Россию жену. Но ни ее хитрости, ни мелкие интриги успеха не приносят. В Петербурге теперь достаточно талантливых и покладистых зодчих.

Как выяснил К. В. Малиновский, Пьетро Трезини все же вынужден был вернуться в город на Неве и жил в нем еще в 1760 году. А вот дальнейшая его судьба нам неизвестна.

По свидетельству Александра Бенуа, в середине XIX столетия в России работал еще один, четвертый Трезини. Тоже Джузеппе. Он родился в 1831 году, был учеником Миланской академии, в 1850 году переселился в Россию, где состоял одно время помощником при А. К. Кавосе, а затем построил дом для П. П. Дурново на Английской набережной (ныне дом 16), оконченный в 1866 году. Вернувшись в 1868 году на родину, вместе с Антонио Дефилипписом построил… кантональную тюрьму в Лугано (1872). Умер Трезини в 1885 году.

Какова же судьба детей Доминико Трезини – первого архитектора Петербурга?

В «Ежегоднике археологии и истории искусства Швейцарии» за 1951 и 1952 годы Йозеф Эрет опубликовал две большие статьи о жизни и творчестве Доминико, Карло Джузеппе и Пьетро Антонио Трезини. Автор в основном использовал статьи русских исследователей – М. Я. Королькова и И. Э. Грабаря. Но порой приводит очень интересные сведения из архива Астано, и в первую очередь из церковно-приходских книг.

Так, благодаря изысканиям швейцарского исследователя мы узнаем, что Мария Лючия Томазина, вторая дочь Доминико Трезини и жена Карло Джузеппе, умерла в Астано 3 июня 1769 года. На год пережив мужа и на тридцать пять лет – отца.

Те же церковные книги сообщают, что Петр Трезини, старший сын Доминико, крестник царя Петра Алексеевича, 3 марта 1731 года обвенчался в Астано с девицей Томазиной де Пресбитеро. 7 декабря того же года у них родилась дочь Мария Катарина, а 18 августа 1733-го – вторая дочь, Джованна Мария. (Кстати, еще одно подтверждение тому, что Пьетро Антонио Трезини, приехавший в Россию в 1726 году, никак не мог быть сыном Доминико Трезини.)

Известно, что Джузеппе (Иосиф) и Джоакимо (Иоаким) окончили в 1738 году Кадетский корпус. Никаких документов пока не найдено о дочерях Фелиции и Катарине. Неведома судьба и тех двоих детей, имен которых мы вообще не знаем. Зато прослеживается жизнь Маттео (Матвея) Трезини.

В книге церкви Петра и Павла в Астано сохранилась запись: 10 ноября 1745 года скончалась Анна Мария Терезия, малолетняя дочь «рисовальщика господина Маттео Трезини из города Санкт-Петербурга в России». Вероятно, младший из известных нам сыновей Доминико тоже выезжал на родину отца. То ли для учебы, то ли по каким-то другим причинам, но потом вернулся в Россию, где все же оставалось поместье – мыза Зарецкая.

У Маттео Трезини родилась еще одна дочь, которую опять назвали Анной. Явление, распространенное в XVIII и даже в XIX столетии. Рассуждали тогда просто: одну Анну Бог прибрал к себе, а вторую уже не станет. Анна Матвеевна Трезини вышла замуж за Григория Ефимовича Радыгина, принеся в приданое деревеньку Зарецкую, как стали в просторечии называть мызу. Деревенька находилась в Копорском уезде верстах в пятнадцати от почтовой станции Выра, где служил герой пушкинского «Станционного смотрителя», а ныне устроен музей.

У Григория Радыгина и Анны Трезини родилась дочь Аграфена, ставшая впоследствии женой офицера Пахомия Чернова. Супруги жили мирно и родили девять детей (как Доминико Трезини). Одна из дочерей, Екатерина Пахомовна, славилась своей красотой. В нее влюбился Владимир Новосильцов, флигель-адъютант Александра I.

Молодой человек решил обвенчаться с дочерью небогатого генерал-майора. Но не тут-то было. Воспротивилась мать жениха. Урожденная графиня Орлова гордо заявила: «Не могу допустить, чтобы мой сын женился на какой-то Черновой, да еще Пахомовне».

За честь сестры вступился ее брат Константин Чернов, подпоручик лейб-гвардии Семеновского полка, член Северного общества декабристов. Он вызвал флигель-адъютанта на дуэль. А секундантом выбрал своего двоюродного брата – Кондратия Рылеева. После долгих перипетий, рожденных интригами графини, вызов все же был принят. Стрелялись 10 сентября 1825 года в Лесном за Выборской заставой. Противники смертельно ранили друг друга. Новосильцов скончался на пятый день. Раненный в голову Чернов мучился еще двенадцать дней.

Декабрист Е. П. Оболенский вспоминал: «По близкой дружбе с Кондратием Федоровичем Рылеевым я и многие приходили к Чернову, чтобы выразить ему сочувствие к поступку благородному, через который он вступился за честь сестры…»

Похороны убитого подпоручика вылились в манифестацию протеста. Е. П. Оболенский: «Все, что мыслило, чувствовало, соединилось тут… и безмолвно выражало сочувствие тому, кто собой выразил общую идею о защите слабого против сильного». На Смоленское кладбище, что на Васильевском острове, приехали и пришли сотни и сотни людей. Указывая на растянувшееся траурное шествие, декабрист А. А. Бестужев восклицал: «Напрасно полагают, будто у нас нет общего мнения». Над открытой могилой Вильгельм Кюхельбекер пытался прочесть свои стихи:

 
Клянемся честью и Черновым:
Вражда и брань временщикам,
Царей трепещущим рабам,
Тиранам, нас угнесть готовым…
 

Все это случилось 26 сентября 1825 года. До знаменательных событий на Сенатской площади оставалось семьдесят девять дней…

Вряд ли мог исполнительный и безответный Доминико Трезини представить кипение страстей, которое разыграется вокруг его правнука…

Историю о внучках и правнучках Трезини в России поведал мне дальний потомок зодчего, поэт и критик Андрей Юрьевич Чернов. Здесь, наверное, следовало бы завершить жизнеописание первого строителя Петербурга, заложившего надежный фундамент для будущих прославленных строений города. Но рассказ А. Чернова пробуждает размышления о множестве явных и тайных нитей, связывающих нас с прошлым. Они приближают его, помогают лучше понять и осознать вечно живущую, неразрывную связь времен.

Конечно, время способно разрушить отдельные памятники культуры, но оно не в силах уничтожить ее или перечеркнуть навсегда. Васильевский остров с его планировкой и зданием Двенадцати коллегий, Петропавловская крепость с ее удивительным шпилем, Летний дворец и общий замысел Александро-Невской лавры навечно останутся памятниками славному труженику Доминико Трезини.