Текст книги "Женщины без границ (сборник)"

Он. Актриса? Не смеши меня! Ты бы в «Щуку» никогда не поступила, если бы не твой отец. У тебя же никакого таланта! Ты всегда завидовала моей органике! Ты высокообразованное ничто и высоконравственное никак!

Нина размахивается и бьет его по щеке.

Он (держась за щеку). За что, за «высокообразованное ничто»?

Нина. За «высоконравственное никак».

Он. Я собрал вещи и уехал… к Косте Мотылеву.

Нина. Нет, не к Косте. Ты помчался в Кимры, к этой своей травести…

Он. Ты и это знаешь? Костя проболтался?

Нина. Не важно. И тогда я решила с тобой развестись!

Он. Почему же не развелась?

Нина. Умрешь – узнаешь…

Саша достает пачку сигарет. Оба закуривают.

Он. Ты и там не бросила?

Нина. Нет. Но когда знаешь, что курение уже не вредит здоровью, удовольствие совсем не то. (Гладит его по голове.) Хорошая стрижка! Скажи, а Вера знает про Машу?

Шумно входят Вера, Ирина Федоровна, Валентин Борисович с вещами.

Она (с порога). Саша, не кури, пожалуйста, в номере!

Нина. А я тебе разрешала курить даже в постели. Пошли на балкон!

Он (Вере). Хорошо, я покурю на балконе.

Нина и Саша уходят на балкон.

Ирина Федоровна (возмущенно). Живоглоты! За такие деньги я бы сама все перегладила!

Она. Это называется сервис!

Валентин Борисович. Мама права, не сервис, а грабеж! Нет, не за это я боролся с тоталитаризмом!

Ирина Федоровна (вешает платья в шкаф). Отвисятся. Бесплатно.

Она. Как вы мне оба надоели! Уходите! Сейчас же!

Ирина Федоровна. Еще чего? Родную мать гонишь! Совсем из-за него голову потеряла. Кто хоть он такой?

Она. Актер.

Ирина Федоровна. Все актеры – развратники!

Валентин Борисович. Не все, конечно, но профессия обязывает.

Она. Мама, ты-то откуда знаешь?

Ирина Федоровна. Журналы надо читать и телевизор смотреть! Женятся – разводятся, женятся – разводятся, а то еще в творческий кризис впадают, кокс нюхают и сексуальную ориентацию меняют. Ты с него справку обязательно спроси!

Она. Какую еще справку?

Ирина Федоровна. Про СПИД и так далее.

Она. Мама, у нас еще ничего не было!

Ирина Федоровна. Ничего? Почему? Он больной, что ли? Без справки до себя не допускай!

Валентин Борисович. Самая серьезная неприятность, которую можно подцепить половым путем, это – брак. Но справка не помешает. Мама права!

Она. Жалко, я с вас тогда, двадцать лет, назад справку не спросила!

Валентин Борисович. Деточка, при Советской власти секс был практически безопасен, если не считать парткома и уголовного кодекса.

Ирина Федоровна. Сколько же он зарабатывает?

Она. Не спрашивала.

Ирина Федоровна. А сам он тебе не сказал? Теперь все серьезные мужчины сразу докладывают, сколько зарабатывают. В долларах. Или в евро.

Она. Он пришел на первое свидание с огромным букетом белых роз!

Валентин Борисович. Чем огромнее букет, который дарит мужчина при начале знакомства, тем больше вероятность, что он брачный аферист.

Ирина Федоровна. Пьет?

Она. Нет, по-моему. Как все…

Валентин Борисович. Взаймы брал? Исчезал без объяснений на несколько дней?

Она. Нет, только гриппом болел.

Ирина Федоровна. Дома ты у него была?

Она. Он как-то не приглашал…

Ирина Федоровна. Ясно, бездомный. Жена, небось, выгнала. На твою площадь прицелился!

Она. Саша – вдовец. Я первая, на кого он посмотрел после смерти жены!

Ирина Федоровна. Дура ты взрослая! Кто тебе это сказал?

Она. Он сказал.

Валентин Борисович. Деточка, поверь мне, мужчина, чтобы понравиться женщине, врет еще бессовестней, чем депутат избирателям!

Она. Замолчите оба! Я не хочу вас слушать! Вы мне надоели! (Бросается в ванную.)

Ирина Федоровна и Валентин Борисович спешат за ней.

Все трое скрываются в санузле. С балкона выбегает Саша, а следом молодая женщина, одетая как парикмахерша.

Он. Маш, отстань!

Маша. Как это – отстань? Что значит, отстань?

Он. Маша, все закончилось!

Маша. А если закончилось, почему вы обо мне думаете?

Он. Я думал о том, что в моей квартире тебе больше делать нечего. Ты должна куда-нибудь съехать…

Маша (плачет). Куда? Вы же обещали, что мы поедем в Венецию! Сами говорили, когда прикасаетесь ко мне, у вас в пряслах вулкан зажигается…

Он. В чреслах…

Маша. Какая разница! Главное, зажигается…

Нина (появляясь с балкона). «И в чреслах пробуждается вулкан…» Тоже из роли.

Он. Ну и что?

Нина. Я всегда знала, что после моей смерти ты наделаешь глупостей. Но так низко пасть! Ты посмотри на ее лицо!

Маша. На себя лучше посмотри! Краше в гроб кладут.

Он. Не груби! Это моя покойная жена Нина!

Маша. Ой, извиняюсь! Как же я вас сразу не узнала? Но на портрете вы получше…

Нина. Где же вы познакомились?

Маша. В парикмахерской. Я спросила Александра Ивановича: «Вы у меня уже стриглись? Вас я, кажется, уже видела, а вот волосы ваши не помню…»

Он. После рекламного ролика меня стали узнавать на улице.

Маша. Александр Иванович сказал, что он артист!

Он. Актер.

Нина. И конечно, в тот же вечер Маша поехала к тебе?

Маша. Вот еще! В первый день ехать к мужчине – себя не уважать. Александр Иванович меня в бар пригласил. Там и началось…

Нина. И как всегда, с пива?

Маша. Да, он сказал, что пиво примиряет с действительностью.

Нина. А потом он сказал, что пиво без водки – деньги на ветер?

Маша. Откуда вы знаете? Ах, ну да…

Он. Да, я так и сказал. И что же? Я тяжело переживал творческий кризис. В конце концов, человечество открыло алкоголь много тысячелетий назад. И если бы он был вреден, от него давно бы отказались.

Нина. Человечеству в целом, может, алкоголь и не вреден, но тебе персонально противопоказан… (Маше.) А потом он полирнул брютом?

Маша. Ага! Страшная кислятина! Я люблю сладенький шампусик!

Нина. А утром кричал: «Полцарства за коньяк!»

Маша. Точно! Ну, а потом… сами знаете… Разве только чертей не гонял. Но мне-то не привыкать: у нас в Стерлитамаке народ пьющий, а отец мой вообще буйный. Я его так намастырилась полотенцами вязать, что меня даже соседи приглашали, как профи, если кто-то разбуянится… Ваш-то в этом смысле – одно удовольствие: плачет, роли наизусть рассказывает, потом вдруг как загорится, как схватит, как отласкает… Куда там трезвому!

Нина. Это что-то новенькое! Я такого не припомню.

Он. В любви мужчина и женщина соприкасаются лучшими сторонами, а в браке – худшими.

Нина. Это из какой пьесы?

Он. Не важно.

Маша. Да, слов он красивых под этим делом много говорит. Одна беда: на подоконник все норовит вскочить, чтобы обнять… эту… как ее…

Нина. Ноосферу. Один раз обнял. Хорошо, со второго этажа в кусты упал. В гипсе месяц лежал.

Маша. Нет, у меня – ни-ни. Я к нему переехала, неделю его караулила, выхаживала, берегла. Чуть с работы не выгнали. А что Александр Иванович сделал с квартирой! Жуть! Все вымыла, выскоблила. Готовила, стирала, зарплату ему отдавала… У меня с чаевыми хорошо набирается. Жили, как люди! А он вдруг и говорит: «Уходи! Чтобы к моему возвращению тебя не было!» (Плачет.) А куда? Я комнату раньше снимала. Дешево. А теперь знаете, какие цены?! Куда уходить-то?

Он. Ты же рассказывала, за тобой шеф службы безопасности вашей парикмахерской ухлестывает!

Маша. Да, он серьезный, конфеты дарит и замуж зовет.

Он. Вот и выходи за него!

Маша. Эх, вы, Александр Иванович! Явитесь еще ко мне стричься, я вам уши-то обрежу!

Нина (задумчиво). Отрезать уши – это полумера.

Он. Вы мне осточертели! Обе! (Хватает их за руки, выволакивает на балкон и плечом подпирает дверь.)

Из ванной выскакивает Вера и придавливает содрогающуюся дверь спиной.

Он. Наконец-то мы одни!

Она. В целом свете! Понимаешь, Сашенька, я уже в том возрасте…

Валентин Борисович (высунув голову в приоткрывшуюся дверь). Деточка, ни слова о возрасте! С мужчиной женщина никогда не должна обсуждать три вещи: свой возраст, свое пищеварение и свое постельное прошлое. Все остальное можно.

Она. Отвяжись!

Он. Что?! Это ты мне?

Она (твердо, закрыв дверь). Нет-нет, все нормально. Понимаешь, я уже в том возрасте, когда в женщине щелкает какой-то предохранитель – и с этой минуты она может лечь в постель только со своим мужчиной. Иначе – это пустяки и разврат. Грех!

Он. А со своим мужчиной не грех?

Она. Со своим – нет. Чистое, сладкое счастье!

Маша высовывает голову из-за балконной двери.

Маша. Он мой, мой мужчина!

Он. Заткнись!

Она. Это ты мне?

Он. Нет, что ты! (Отпустив дверь, подбегает к Вере, чтобы успокоить.)

Нина и Маша, воспользовавшись этим, покидают балкон и устраиваются на диване.

Она (воодушевленно). Со своим мужчиной можно все, что захочешь, и в этом нет ни капли пошлости. Любовь, она, как серебро, всю грязь уничтожает!

Он. Милая, но ведь я давно хочу доказать, что я именно твой мужчина! (Кивает на альков, отрывает Веру от двери и влечет к постели.)

Воспользовавшись этим, Ирина Федоровна и Валентин Борисович выходят из ванной и тоже садятся на диван – с другого края.

Она (слабо сопротивляясь). Нет, постель – еще не любовь. Слияние тел – всего лишь грубое, физическое подтверждение слияния душ. Просто человек так нелепо устроен, что свою душевную нежность вынужден выражать через грубые плотские порывы. Но еще можно любить глазами…

Он. Ты в юности стихи не сочиняла?

Валентин Борисович. Еще как сочиняла! На суде ее стихи в качестве вещественных доказательств фигурировали.

Она. Исчезни!

Он. Верочка, я не понял…

Она. Извини, Сашенька, это я не тебе! Посмотри мне в глаза! И смотри долго-долго! Если почувствуешь, что я становлюсь частью тебя, а ты становишься частью меня, значит, ты – мой мужчина, а я – твоя женщина…

Он. Так просто?

Она. Разве ж это просто?

Они долго смотрят друг другу в глаза, а потом, взявшись за руки, идут к алькову. Возле ширмы обнимаются.

Ирина Федоровна. Опять дочку не уберегла!

Маша. Александр Иванович, не делайте этого! Не надо! У нее… у нее… целлюлит начинается!

Валентин Борисович. Чем скромнее тело, доставшееся женщине от природы, тем больше нужно ума для его правильной эксплуатации. (Ирине Федоровне.) Но у нашей с вами девочки как раз все в порядке!

Маша. А тебя, старый хрен, вообще никто не спрашивает!

Ирина Федоровна. Помолчала бы, хабалка молодая! (Разглядывая женщин на другом конце дивана.) А мы тут не одни, оказывается!

Валентин Борисович. Ничего удивительного. Вы, Ирина Федоровна, всегда делали личную жизнь вашей дочери общественным достоянием.

Маша (вытирая слезы). Кто это еще сюда при-перся?

Нина. Вероятно, они со стороны невесты.

Маша. А почему мы их раньше не замечали?

Нина. Значит, у Санечки с этой Верой все гораздо серьезнее, чем я думала.

Маша. Нет, он не может со мной так поступить!

Ирина Федоровна (сварливо). Чтой-то со стороны жениха многовато женщин!

Нина. Привыкайте!

Ирина Федоровна. А вы-то кто здесь такая?

Саша и Вера подходят к ним.

Он. Это моя покойная жена Нина.

Ирина Федоровна. Покойная? Ну, тогда будем знакомы. Ирина Федоровна.

Она. Это моя мама. (Протягивает руку Нине.) А я – Вера. Саша мне много о вас рассказывал!

Нина. Мне о вас – тоже. Очень приятно.

Валентин Борисович (прикладываясь к Нининой ручке). Валентин Борисович, старый Верочкин учитель (пожимает руку Саше) и наставник…

Маша стоит в стороне и ревниво наблюдает за церемонией.

Ирина Федоровна (кивает на Машу). А это еще что за грубиянка?

Он. Это… это…

Она. Да, милый, а кто это?

Нина. Это бывшая Санечкина… парикмахерша.

Он (облегченно). Ну, вы здесь пообщайтесь, а мы с вашего позволения…

Она. Саша, это неудобно – оставлять гостей…

Он (тихо, но с раздражением). Я этих гостей не звал!

Валентин Борисович. Деточки, не обращайте на нас никакого внимания, занимайтесь своим делом!

Саша ведет Веру к алькову.

Он. Повезло тебе с учителем. Толковый мужик…

Она. А тебе повезло с Ниной. Она тебя очень любила! Знаешь, мне кажется, мы с ней чем-то похожи… (Скидывает халатик и остается в ажурном черном гарнитуре.)

Ирина Федоровна. Отвернулся бы, наставник!

Валентин Борисович. Зачем? Я горжусь моей ученицей!

Саша подхватывает Веру на руки и несет в альков.

Маша. Стойте! Стойте! Александр Иванович, вы просили, чтобы я какую-нибудь подружку привела! Ну, секс втроем! Я согласна! Я на все согласна!

Валентин Борисович. Экий озорник! И за что я только сидел?

Ирина Федоровна. Вот она, значит, какая парикмахерша! Втроем? Ты слышала? Справку, справку с него, дочка, возьми!

Она. Я ничего не слышу. И слышать не хочу…

Ирина Федоровна. Ох, дура! Ну, точно я в молодости…

Маша. Нина, хоть вы ему скажите! Остановите его, как жена… покойная!

Нина. А что я ему скажу? Чтобы в счастье не забывал и раз в год приезжал ко мне на могилку?

Маша. Господи, какие же вы, мертвые, эгоисты!

Вера и Саша почти скрылись за ширмой, но тут на сцену выкатывается на колесах диван, представляющий собой довольно сложное технотронное сооружение с компьютером, стереосистемой и т. д.

На диване комфортно устроился Виталик – бородатый мужчина в затрапезном халате и меховых тапочках.

Виталик. Прекратить прелюбодеяние! Немедленно!

Она. О нет! Тебя-то кто сюда звал?

Виталик. Ты! Ты же подумала сейчас: «Вот вернусь в Москву и разведусь с Виталиком!» Подумала?

Она. Подумала.

Он. Кто это?

Она. Это мой муж. Виталик…

Он. Какой еще муж?

Виталик (сурово). Законный!

Акт второй

На сцене все, как в конце первого акта:

Виталик на диване. Остальные в недоумении.

Саша вопросительно смотрит на Веру.

Она. Сашенька, познакомься, это мой муж – Виталик…

Он. Как в плохой пьесе…

Нина. В очень плохой!

Маша. Нет, вы только посмотрите: у самой муж имеется, а она чужих уводит!

Ирина Федоровна. Молодец, дочка, мужиков надо заготавливать впрок!

Он. Ты же мне сказала, что развелась!

Она. Я не говорила – развелась. Я говорила – рассталась.

Он. А это не одно и то же?

Валентин Борисович. Нет! Иногда жены расстаются с мужьями, даже не покидая супружеской постели.

Он. Ладно, допустим, это твой муж…

Виталик. Что значит «допустим»? Я могу и паспорт показать!

Он. Покажите!

Виталик подъезжает к нему на диване и протягивает паспорт.

Саша берет документ и внимательно листает.

Виталик. Ну, как?

Он. Да, в самом деле, муж. Со стажем…

Она. Только по паспорту. Между нами ничего нет. Абсолютно ничего!

Валентин Борисович. А вот это неправда, деточка: если между мужчиной и женщиной хоть однажды что-то было, это – навсегда. И потому я сейчас здесь…

Он. И давно между вами ничего нет?

Она. Сегодня – семь лет. Ровно семь лет назад, 24 сентября, в день преподобной Феодоры Александрийской это случилось в последний раз.

Виталик (что-то набирает на клавиатуре и смотрит на дисплей). Точно, 24 сентября, ровно семь лет назад, в День машиностроителя. С тех пор ни разу! Ни-ни!

Он. Значит, с сегодняшнего дня ты как бы девственница? (Подойдя к Вере вплотную.) Так вот почему ты как бы…

Она. Да! Пусть у нас все будет как бы в первый раз!

Он. А вы с Виталиком как бы венчанные?

Она. Нет. А ты хочешь как бы венчаться?

Он. Не «как бы», а по-настоящему!

Она (бросается ему на шею). Милый!

Нина. А мне он говорил, что люди венчаются от малодушия!

Маша. Мне тоже!

Валентин Борисович. Венчание – это тот же брачный контракт, но печать ставит – почувствуйте разницу – не нотариус, а Господь…

Маша. Если он есть! Сколько я свечек в церкви понатыкала, а меня все время мужики бросают. Наверное, все-таки Бога нет!

Нина. Есть, разумеется!

Валентин Борисович. Вы уверены?

Нина. Умрете – узнаете…

Она. Если бы Господа не было, люди бы не влюблялись… (Обнимает Сашу.)

Виталик. Эй, вы там, не задохнитесь от счастья! А я вот не дам развода, и все тут!

Ирина Федоровна. Ни себе, ни людям!

Она. Виталик, ну зачем ты вредничаешь?

Виталик. Испугалась! Шутка. (Саше.) А ты, значит, тот самый артист?

Она. Он актер.

Виталик. Да, я видел в рекламе.

Ирина Федоровна. Точно! Он укрепляющие таблетки рекламировал. Идет в черном костюме к венцу и, чтобы не опозориться, пилюлю принимает. Как же это лекарство называется… забыла…

Нина. Санечка, неужели ты рекламировал виагру? Какой стыд!

Он. Нина, у меня были трудные годы. Я работал даже Дедом Морозом. Но так низко никогда не опускался. Виагра – скажешь тоже! Я рекламировал имодиум – таблетки от расстройства желудка, диареи… (Декламирует.)

Нынче снова в моде ум:

Принимай имодиум!

Валентин Борисович. Ну, так это же совсем другое дело!

Виталик. Правильно! От диареи. (Подходит к Виталику, возвращает паспорт, здоровается с ним за руку.) Давай знакомиться!

Он. Зачем?

Виталик. Как – зачем? Интересно ведь, в какие руки жену отдаю!

Валентин Борисович. Вы правы! У меня был друг – инженер-гидростроитель, он изобрел удивительную турбину…

Она. Валентин Борисович, рассказывали уже! Сколько можно?

Маша. Старперов часто клинит. Ко мне клиент ходит стричься и тоже всегда одну историю дундит. Про то, как при Брежневе заначил от жены сотню, а нашел только при Путине. И каждый раз так расстраивается, что валидол сосет!

Он (тихо). Маша, исчезни! Тебе здесь больше нечего делать…

Маша. А вот и не исчезну! Я лучше Виталика постригу. (Достает ножницы, расческу, ерошит ему волосы, огорчается.) Э-э, как у вас все запущенно! Лучше приходите ко мне в парикмахерскую!

Виталик. Вряд ли… Я ведь невыездной.

Валентин Борисович. В каком смысле?

Виталик. В прямом.

Она. Только на диване по квартире.

Валентин Борисович. И давно?

Виталик. Давно. С тех пор, как случилось несчастье!

Он. Какое несчастье?

Виталик. Демократия.

Валентин Борисович. Что вы говорите? Опомнитесь! Благодаря демократии теперь мы можем ездить по всему миру!

Виталик. А я могу на диване по всей квартире!

Ирина Федоровна. Эх, зять – ни положить, ни взять. Когда я дочку за него отдавала, он нормальным был. Как все!

Виталик. Как все я никогда не был! Но тещу не любил, как все…

Она. Виталик был инженером. Самонаводящиеся ракеты конструировал.

Виталик. Ведущим инженером.

Она. Да – ведущим. На заводе дневал и ночевал. Ему даже орден дали.

Виталик. Медаль «За трудовую доблесть».

Она. А потом объявили, что ракеты больше не нужны и воевать нам не с кем, потому что Америка – самая миролюбивая страна в мире. Она ведь уже один раз сбросила атомные бомбы на Японию и больше этого, конечно, делать не станет.

Валентин Борисович. Конечно, нет! Интеллигентное государство!

Она. А мы вот, неинтеллигентные, еще ни разу атомную бомбу ни в кого не бросали, поэтому весь мир переживает, что можем попробовать. Из чистого интереса. И чтобы успокоить мировое сообщество, нам надо срочно разоружиться.

Виталик. Завод закрыли, а нас всех уволили.

Она. Раньше он возвращался с работы, ужинал и тут же садился за чертежи. А в тот день Виталик пришел, поел и лег на диван. Я даже обрадовалась: пусть успокоится. Но он лежал день, неделю, месяц…

Ирина Федоровна. Вместо того чтобы работу себе искать! Лодырь!

Виталик. Я не лодырь. Я так решил! Когда началось, я понял: бороться с этим можно только одним способом!

Он. Каким?

Виталик. Если все здравые люди лягут на диваны и затихнут, этот маразм скоро самоликвидируется. Под лежачего История не течет.

Он. Почему же маразм не самоликвидировался?

Виталик. Из-за штрейкбрехеров, вроде тебя! Зачем ты снимался в рекламе? Зачем?

Он. Для денег. А если, допустим, все люди в знак протеста не лягут, а запьют?

Виталик. Интересная мысль! Вера, ты нашла себе неглупого парня!

Валентин Борисович. Ерунда! История всех вас обтечет и двинется вперед!

Виталик. А вы уверены, что впереди лучше, чем сзади?

Валентин Борисович. Абсолютно уверен!

Виталик. В таком случае вы раб иллюзии линейного прогресса! Вам приходилось хотя бы листать «Царство количества» Рене Генона?

Валентин Борисович. Приходилось, и заявляю, что вы жертва инволюционного мифа!

Нина. Вы еще подеритесь, горячие интеллектуальные парни! Оба вы ничего в этом не понимаете.

Валентин Борисович и Виталик. Почему?

Нина. Умрете – узнаете.

Виталик (Нине). А вы читали египетскую «Книгу мертвых»?

Нина. Мне без надобности…

Он. Вер, а у тебя умный муж! Такой начитанный…

Ирина Федоровна. Угу, начитанный… Чем больше мужик прочитал книжек, тем меньше у него на сберкнижке денег!

Она. Да, жить стало не на что, и я пошла челночить. Мы с одноклассницей возили в огромных баулах ангорку из Кореи. А мне нельзя было таскать тяжести. Я ждала ребенка…

Виталик. А я конспектировал «Восстание масс» Ортеги-и-Гассета. Читал?

Он. Не довелось.

Виталик. Напрасно! Сокрушительная книга!

Ирина Федоровна. Я стыдила: Верка надрывается, а он раскинулся без пользы… Не мужик, а пролежень!

Она. В общем, ребенка у меня не получилось. Наверное, подняла слишком тяжелый баул. Кро-ови было! На скорой увезли…

Валентин Борисович. Верочка, не нужно рассказывать о своих неудачных беременностях. Мужчина должен думать, что он единственный, даже если из его предшественников набирается футбольная команда.

Она. А я, может, хочу, чтобы он знал про меня все! В жизни любимого не должно быть ничего такого, что нельзя принять или хотя бы понять. Верно?

Нина. Не верно. Ваш учитель прав: любовь – это искусство утаивания.

Он. А что же ты от меня утаивала, Нина?

Виталик (хохотнув). Умрешь – узнаешь!

Нина (с интересом взглянув на Виталика). Вы с юмором, хоть и лежачий!

Маша. А где вы ангоркой торговали?

Она. На стадионе имени Ленина. В Лужниках. Там был огромный рынок. (Дурным голосом.) «А вот ангора прямо из Кореи по цене производителя!»

Виталик. Из-за того, что на всех стадионах устроили базары, у нас теперь нет футбола!

Валентин Борисович. А я-то полагал, у нас не стало футбола из-за того, что все на диванах разлеглись!

Маша. Мы с мамой тоже на этот стадион ходили, когда в Москву из Стерлитамака приезжали. Я первый раз полугодие без двоек закончила, и она мне купила ангоровый комплект: перчаточки, кепочку и шарфик. Бирюзовые. Может, у вас… Но это оказалась поддельная ангорка. Перчатки через неделю продырявились, кепочка вылиняла, а шарфик потерялся…

Нина. Хорошее, Машенька, на стадионах не продается.

Ирина Федоровна. Я дочке говорила: не корми Витальку – сразу вскочит и работать побежит!

Виталик. Мне было, конечно, стыдно перед Веркой! Но встать значило признать свое поражение, признать, что весь этот капиталистический маразм – неизбежное зло.

Валентин Борисович. А где вы видели неизбежное добро? Зло – вот горючее прогресса! Вы читали «Кошмар злого добра»?

Виталик. Бердяева? Еще бы! Зло победить нельзя. Его можно только перележать.

Она. Ну и что ты перележал?

Виталик. Как что? Гайдара перележал! Мавроди перележал. Ельцина перележал! Ходорковского перележал! Сейчас вот Абрамовича долеживаю… (Имена могут варьироваться в зависимости от политической ситуации в центре и на местах. Ю. П.)

Она. Пока я валялась в больнице, моя одноклассница распродала товар, а мне сказала: украли. Я поверила. Подруга все-таки! Теперь-то я понимаю: чтобы по-настоящему узнать человека, надо с ним заняться бизнесом…

Он. Или любовью… (Пытается обнять Веру.)

Она. Погоди! Неужели тебе не интересно?

Он. Мне про тебя все интересно.

Она. Тогда слушай! Я вычитала в газете про платные курсы секретарей-референтов. Отличникам обещали хорошее трудоустройство. И я пошла. Английский-то у меня еще со спецшколы вполне приличный.

Ирина Федоровна. Мы на образование дочки не жалели…

Валентин Борисович. Ничего не жалели!

Она. После курсов мне предложили сразу несколько мест. Сначала я выбрала риэлторскую фирму «Обмен без обмана».

Ирина Федоровна. Ага! «Обман без обмена».

Она. Зарплата хорошая. Но генеральный директор сразу стал приставать…

Маша. А что в этом плохого? Поработал – отдохнул… Кайф!

Она. Я устроилась в офис целительного пророка Григория Комсомольско-на-Амурского. Хорошая организация, познавательная! Одно плохо – зарплату выдавали брошюрками «С Богом по жизни». А мне Виталика надо кормить. Вот тогда я и перешла в фонд «Женщины без границ».

Валентин Борисович. «Женщины без границ»? Ну, как же, знаю! Солидная организация и небедная. Ведь каждая богатая вдова сначала заводит себе молодого любовника, а потом, когда ее бросают, огорчается и начинает спонсировать феминистские организации.

Виталик. А-а-а, и феминизм перележим!

Маша. У, лежачий! Я бы такого сразу бросила!

Нина. А я, наверное, не смогла бы! Жалко все-таки…

Виталик. Благодарю за понимание! Я вижу, у нас много общего.

Нина. Да, пожалуй. В последние годы я тоже веду лежачий образ жизни.

Она. И я не смогла. Мне его было жалко. Все-таки Виталик – отец того, не родившегося ребенка. Да и сам он как маленький…

Ирина Федоровна. Мозгами зятек у нас – дитя, а жрет, как взрослый!

Виталик. Я теперь на самоокупаемости…

Ирина Федоровна. Будет врать-то!

Она. Мама, это правда! К десятилетию нашего брака я подарила Виталику компьютер.

Валентин Борисович. Только русские женщины делают подарки мужьям к юбилею неудавшегося брака!

Нина. Только русские мужчины такие подарки принимают.

Валентин Борисович. Так что вы там о самоокупаемости говорили?

Виталик. Я стал выходить в Интернет, прогуливаться, завел сайт. Потом вывесил манифест «Диваноборцы всех стран, соединяйтесь!» На русском и английском. Верка перевела. Оказалось, у меня множество сподвижников…

Нина. Точнее сказать, единолежников.

Виталик. Остроумно! И не только в России. В Англии даже один миллионер обнаружился – Майкл. Пока он лежал, вся родня поумирала, оставила ему приличное состояние и замок в Шотландии. Майклу мой манифест так понравился, что он мне назначил стипендию. Тысяча фунтов стерлингов в месяц. Я на эти средства диван модернизировал.

Ирина Федоровна. Дочка, а ты молчала, что зятек до таких денег долежался!

Она. Мама, меня не интересуют деньги.

Валентин Борисович. Напрасно, деточка! Деньги не нужны только мертвым. Кстати, Ниночка, а на том свете есть деньги?

Нина. Умрете – узнаете!

Виталик. А еще я продал свой диван одной американской фирме.

Ирина Федоровна. На чем же ты теперь будешь лежать, болезный?

Виталик. Не сам диван, конечно, а идею. Он у меня, видите, какой? На все случаи жизни! (Показывает опции дивана, напоминающие по своему охвату жизненных потребностей оборудование кабины звездолета.)

Ирина Федоровна. За сколько продал?

Виталик. Не скажу, а то у вас сердце не выдержит.

Валентин Борисович. Виталий… э-э-э… простите, не знаю вашего отчества?

Виталик. Тимофеевич…

Валентин Борисович. Я так и думал. Виталий Тимофеевич, я представляю здесь «Фонд жертв тоталитаризма». Мы при социализме сидели. Вы при капитализме лежите. У нас много общего. Может быть, предпримем совместные акции? Подходы наши, расходы ваши…

Виталик. А кто вы здесь, собственно, такой? Вы со стороны жениха или невесты?

Валентин Борисович. Ну, как же, я – Валентин Борисович, давний друг вашей семьи. А разве Верочка вам про меня никогда не рассказывала?

Виталик. Не припомню.

Валентин Борисович. Я ее учитель.

Виталик. Учитель чего?

Она. Виталик, ну какая тебе разница!

Валентин Борисович. Учитель словесности. Изящной. Понимаете, в свое время Ирина Федоровна так увлеклась моей методикой индивидуальных занятий, что написала мне рекомендательное письмо в одну влиятельную организацию, которая мной заинтересовалась и отправила в длительную командировку, после которой, учитывая приобретенный опыт, мне доверили возглавить столь солидный Фонд…

Ирина Федоровна. Чего-чего?

Валентин Борисович. А разве я что-то не так сказал?

Ирина Федоровна. Все вроде так, но только наоборот. Правозащитник. Дочка, подумай, все-таки Виталик муж тебе, хоть и лежачий! Пусть лучше на диване деньги зарабатывает, чем по бабам-то бегать!

Она. Мама, я люблю другого человека.

Валентин Борисович. Деточка, мама права! В твоем муже есть какая-то обнадеживающая стабильность! А любить никто тебе не мешает. Но учти: при конвертировании любви в брак потери составляют до ста процентов…

Он. Вер, ты, и в самом деле, подумай! Зачем тебе безработный актер? (Смотрит на нее выжидательно.)

Она. Замолчите все! Уходите! Сейчас же! Вы мешаете нам! Ме-ша-е-те! Неужели непонятно?! Вон! (Выталкивает всех со сцены, кроме Саши, которого берет за руку и сама ведет к алькову.)

Он. Я боялся, мы от них никогда не избавимся.

Она. Избавимся! Просто надо, чтобы ты думал только обо мне! А я о тебе.

Он. А ты сейчас думаешь только обо мне?

Она. Почему ты спросил?

Он. Не знаю. Мне показалось…

Она. Тебе показалось! Обними меня крепко-крепко! По-мужски. Чтобы дыхание перехватило. Пойдем! Теперь – пора…

Саша обнимает Веру.

Внезапно появляется Марго, эффектная брюнетка в брутальном брючном костюме.

Марго. Отпусти ее!

Он. Что?

Марго. Отпусти, говорю!

Она (испуганно). Марго! Ну, зачем, зачем я о тебе подумала!? Господи! Только не устраивай сцен! Я так устала сегодня от призраков прошлого!

Марго. Ах, я теперь призрак прошлого! (Подходит и бьет Веру по щеке.) Вот тебе от призрака!

Общественность громко ахает и возвращается на сцену.

Он. Прекратите хулиганить! (Хватает Марго за руки.)

Марго. Убери руки! (Изловчившись, бьет его ногой в пах.)

Он (скорчившись и держась за ушибленное место). «О, тяжело пожатье каменной десницы…»

Она. Сашенька, бедненький! Что с тобой?

Нина. Кто эта драчливая субстанция?

Она. Марго… Моя начальница…

Марго. Вера, собирайся! У нас через месяц зарубежная конференция. Масса срочной работы. Я не могу без секретарши.

Виталик. Оставьте в покое мою жену! Это произвол? Где право на отдых? В конце концов, у нас есть профсоюзы или нет?

Марго. Профсоюзы? Профсоюзы у нас есть, но они такие же, какой ты муж! Вера, мы уходим!

Валентин Борисович. Минуточку. Меня зовут Валентин Борисович.

Марго (Вере). Это ты мне про него рассказывала?

Она. Про него.

Марго. Сволочь!

Валентин Борисович. Не торопитесь с выводами, Маргарита… э-э-э…

Она. Львовна.

Валентин Борисович. Я так почему-то и думал. Маргарита Львовна, я представляю здесь «Фонд жертв тоталитаризма». А вы, насколько я понял, глава фонда «Женщины без границ»?

Марго. Вы правильно поняли.

Валентин Борисович. У наших организаций много общего. И вы, и мы защищаем тех, кому трудно, кто несправедливо обижен! Давайте предпримем совместные акции! Подходы наши, расходы ваши.

Марго. Да, кое-что общее у нас есть: мы защищаем женщин, которые стали жертвами таких вот жертв тоталитаризма, как вы! Вера, пошли!

Он (придя, наконец, в себя после удара). Я тебя никуда не пущу!

Марго. Это еще почему? Ты ей кто?

Он (на всякий случай оберегая пах). Я ей… Я ее жених…

Марго. Не многовато ли будет? Один – муж. Другой – жених. А толку никакого. Это даже смешно! Вера, собирайся! (Выхватывает из шкафа платья и швыряет Вере.)

Маша. Правильно, Маргарита Львовна, забирайте ее! А то, ишь, сбежала с работы да еще с чужим мужчиной!

Ирина Федоровна. Возвращайся, дочка! Лучше бросить любовника, чем хорошую работу и богатого мужа!

Она. Замолчи, мама! Марго, отпусти меня! Прошу тебя!

Марго. Зачем он тебе? Скажи, зачем?

Она. Я его люблю!

Марго. Чушь! Мужчин вообще нельзя любить. Это атавизм! Много ты от них хорошего видела? От этого полового наставника? От этой диванной недвижимости? Теперь ты хочешь посадить себе на шею этого альфонса?