Текст книги "Государь Иван Третий"

На другой день Виссарион, сияющий как победитель, явился в дом Палеологов.

– Милая моя царица! – начал он разговор с Софьей…

Но та вдруг его перебила:

– Мой дорогой Виссарион, почему ты не спросишь меня, как я добралась?

Улыбка сбежала с лица кардинала. Он не понял, что хотела сказать Софья.

– Бомасе мне ничего не говорил. А что случилось? – спросил он, внимательно глядя на нее.

И он услышал о страшном происшествии, которое случилось в последнюю ночь на корабле.

Появление в зале корчмы Буйло сразу испортило всю обстановку, которая царила там до его появления. Девушки начали незаметно расходиться; покидали корчму и трезвые гости. Ушли и соседи Софьи. Подвыпивший Буйло потребовал от хозяйки, чтобы она вернула девушку, недавно ушедшую отсюда. Но всегда послушная хозяйка вдруг стала сопротивляться. Вначале она пыталась убедить своего известного посетителя тем, что девушке нездоровится, она ей не принадлежит, что она здесь проездом.

Но эти слова не остановили Буйло.

– Я ей хорошо заплачу. – Он вытащил из-за пазухи кисет с деньгами и грохнул им о стол.

– Не надо никаких денег! Прошу тебя, умоляю! – Старуха встала на колени.

Но разве можно умолить сердце, в котором не осталось человеческих чувств? То ли их не было у него со дня рождения, то ли он потерял их в той жизни, которая была наполнена изменой, преступлениями, борьбой за власть.

Он откинул ее, поднялся и не совсем твердой походкой направился к лестнице, сказав своему служаке:

– Веди!

Буйло пару раз грохнул по двери. Ничего не подозревающая Софья, уже лежа в постели, воскликнула:

– Что вам надо?

– Тебя, красотка, тебя! Открой! – рявкнул он так, что зазвенели окна в коридоре.

– Уходите! – воскликнула она. – Я позову хозяйку!

– Зови! Старая коза валяется на полу и вряд ли поднимется.

– Уходите!

Но долго стучать он не стал. Удар ногой – и дверь влетела в комнату. И он вошел. Огромный, страшный, подобный зверю. Его руки, поднятые вверх и обнаженные по локоть, были покрыты черной шерстью. Его толстые пальцы с длинными ногтями походили на когти какой-то дьявольской птицы. Расстегнутая до пупа рубаха открывала жирную волосатую грудь. Заросшее лицо с оскалом крупных редких зубов довершало его портрет.

Она не знала, откуда у нее вдруг появилась смелость, чтобы издать крик:

– Помогите!

Но кто придет на помощь? Хила была у подруг. Все посетители сидели взаперти, спасаясь от этого чудовища.

– А-а-а! Помо… – голос внезапно оборвался.

Чудовище заткнуло ей в рот тряпку. В соседней комнате этот крик услышал один из приезжих.

– Что там? – Он вскочил с кровати.

– Василий, остынь! То свирепствует Буйло, страшный пират. Не вздумай связаться! Этому пирату нет равных по силе.

Софье удалось вырвать тряпку изо рта и издать душераздирающий вопль:

– Спасите!

Василий вихрем сорвался с места и бросился на крик. Но у прохода он увидел молодца, преградившего ему путь. Московские кулачные бои не прошли даром. Пират получил такой удар, что, отлетев к стене, на какое-то мгновение прилип к ней, а потом мешком рухнул на пол. Буйло между тем стал срывать с Софьи одежду вместе с одеялом, в какой-то мере защищавшим ее. Увидев ее налитые голые ножки, он совсем озверел. Еще мгновение – и свершится страшное.

И тут какая-то сила оторвала Буйло от девушки, и он повис в воздухе. Тотчас раздался звон битого стекла, и его огромное тело, отчаянно жестикулируя руками и ногами, словно пытаясь удержаться в воздухе, воткнулось круглой головой в землю.

– Ну вот и все! Ты спасена! – проговорил молодой человек на непонятном ей языке.

Несмотря на то, что не знала смысла его слов, она поняла, что спасена, и, прикрывая оголенные ноги остатками платья, вскочила и бросила взгляд на спасителя. На какое-то мгновение взгляды их встретились. Это была вспышка, которая осталась в их памяти на всю жизнь. Софья, даже не поблагодарив его, кинулась прочь из комнаты искать спасения в жилище хозяйки, не веря, что чудовище не вернется, и боясь, что все может повториться.

Почти все, кто остался в корчме, увидели, что произошло с Буйло. И вдруг у них появилась смелость и решительность. Они, словно по команде, ринулись на пиратов. Те еле унесли ноги. Слава Буйло потухла, как падающая звезда…

Вот что услышал Виссарион. Он не знал, что и сказать, но потом поблагодарил Бога, что все так благополучно закончилось. И сказал Софье, что он разберется с Бомасе за этот случай. Затем заговорил наигранно веселым голосом:

– Видишь, дорогая Софьюшка, как все хорошо кончилось. Теперь тебя ждет другая жизнь. Ты – царица. И посмотри в окно, сколько у тебя объявилось друзей.

С улицы доносился шум. Она увидела давних друзей и не сдержала улыбку. Многих узнала: князей Юрия и Дмитрия Траханиотов, Ласкаревых, Ангеловых, Ховриных, Головиных…

– О, сколько их! Но где они были раньше? Но ничего, я их возьму с собой! – решила она. – Пусть увидят, какая у меня свита.

Еще больше поднял настроение Виссарион, когда объявил, что папа дает ей шесть тысяч дукатов в качестве приданого. Это было здорово! Ее радость заметил и Виссарион. И он решил, что подошел подходящий момент, и начал разговор:

– Дорогая моя Софьюшка, все обойдется. Благодари нашего папу. Не захотел бы он тебе помочь, ютилась бы ты в этом домишке. А, может быть, и еще хуже.

– Как же я должна отблагодарить папу? – спросила Софья, понимая, что сейчас откроется какая-то тайна.

– Отблагодарить… – повторил Виссарион и задумался.

Она расценила это как его нерешительность и… испугалась, что вдруг папа раздумает дать ей столько денег.

– Говори, Виссарион, я все выполню, что будет в моих силах.

– Ты должна будешь помочь государю во благо его страны заключить с папой договор и подписать Флорентийскую унию.

Увидев, что лицо Софьи стало недовольным, Виссарион пояснил:

– Ты умная и должна понимать, что этот договор позволит твоей, – он выделил это слово повышением голоса, – стране получить большую выгоду от единства митрополий. Вы станете дружить с Литвой, Польшей, другими государствами, подписавшими эту унию. Ты, царица, должна понять, что это объединение позволит твоей стране многое взять от нашей культуры. Да и сохранить своих людей. Кто попытается на вас напасть, если вы будете в союзе со многими европейскими государствами?

Софья при этих словах ехидно улыбнулась.

– Ты что? – спросил Виссарион, заметив ее улыбку.

– Я хорошо знаю, как этот союз помог моему дяде. Да, я слышала, что Франция и Англия почти сто лет воевали друг с другом. Союзники…

Виссарион даже выпрямился:

– Не надо судить по нескольким эпизодам об огромном влиянии такого союза на жизнь европейских народов. Как говорится, в семье не без урода. Да и делать это надо будет не сразу, а постепенно приучать Иоанна к этой мысли. Конечно, ты можешь отказаться и тогда увидишь, как тотчас исчезнет эта толпа, – он пальцем показал на окно, – чтобы больше никогда не собраться! – Последние слова прозвучали как угроза.

Умная Софья все поняла.

– Виссарион, я буду стараться, я все сделаю, чтобы отблагодарить всех, кто принимает участие в моей жизни.

После ее слов Виссарион сообщил, что с ней едет легат Антонио Бономбра, ученый муж и лучший проповедник католичества.

– Он за тебя сделает всю работу, а тебе надо одобрять те шаги, которые будет делать Иоанн для подписания унии.

Софья не стала задавать ему вопроса, что ей делать, если у легата не получится. Зачем осложнять себе жизнь?

– Тебе надо готовиться к отъезду! – проговорил Виссарион.

– Надеюсь, кардинал, увидеть вас при моем отъезде. – Она впервые так обратилась к нему.

– Конечно, дорогая моя Софьюшка! И поверь, мне так будет тебя не хватать! Проводи меня! – попросил он.

Во дворе их встретила большая толпа греков. Они хотели выразить свое отношение к этой девушке, которую ждало необыкновенное будущее.

– Благодарю, синьоры, благодарю, – кланялась она во все стороны, а сердце ее сгорало от счастья, что наконец-то начинается ее новая жизнь, о которой она так мечтала.

На другой день, в окружении нескольких греков, которые вызвались ей помочь, она оказалась на одном из римских рынков. Выбирая для себя верхнее платье, она почувствовала, что кто-то пристально наблюдал за нею. Она быстро оглянулась. На нее смотрели знакомые глаза. Ей тотчас же вспомнилась комната с разбитой дверью, окном и он, непонятно что сказавший. Но она хорошо помнила те слова: «Ты спасена!» Что же он сказал? Что спас ее?

И вот его лицо – мужественное и прекрасное; добрый взгляд, говорящий о его прекрасной душе. Где он?

Оставив торговцу платье, она понеслась в ту сторону. Но пока она пробивалась сквозь массу народа, на этом месте стоял уже другой, какой-то нищий горбатый человек.

– Ты кого-то ищешь? – спросил он и протянул руку. – Помоги несчастному!

Она подала дукат и, опустив голову, медленно побрела прочь, оставив в недоумении своих помощников. И тут она столкнулась с высоким господином в дорогом плаще и модной шляпе.

– Это ты! – воскликнул он. – Я тебя искал!

Подняв глаза, она узнала его. Еще недавно она так мечтала встретить его! И вот он нашелся сам. Это был Джованни Медичи.

– Что вам от меня надо?

Он улыбнулся покоряющей улыбкой:

– Любви. Только любви! – сказал он тоном человека, которому никто никогда не отказывал.

– Вам надо любви? Поищите ее в другом месте! – Она повернулась и пошла быстрым шагом.

Он долго смотрел в ее сторону, пока она не скрылась за углом.

– Эх! – в сердцах воскликнул он. – Столько времени потерял!

Глава 22

Псковская темница ничем не отличалась от других. Она почти вся уходила в землю. Только узкие щели вместо окон предназначались для того, чтобы жители приносили узникам еду, иначе те могли умереть с голоду. Посадничество денег на содержание арестованных не выделяло. Поэтому при виде прохожих из темницы слышались просьбы о помощи несчастным, брошенным сюда по наговору или злому умыслу. И им помогали. Так и жили они, дожидаясь своей участи. Были среди стражей и сердобольные люди. Скованных цепью, узников выводили на прогулки.

А в доме княжеского наместника уж больше месяца пытались найти человека, спасшего княжну. Нянька уже не раз обежала город, расспрашивая тех, кто был на пожаре и видел спасителя княжны. Но все пожимали плечами. Но когда ищешь, всегда найдешь. Их конюх, узнав о поисках, потребовал от бабки туесок с брагой и сказал, что видел его в темнице.

– Ай, бедный, да кто его туды посадил? – запричитала она.

– Ступай к посаднику, там узнаешь, – подсказал мужик.

Расспросив людей, она нашла дом посадника. Находился он в самой середине города, в кремле, напротив Троицкого собора.

Покрестившись, она вошла внутрь кремля и увидела на его площади столпотворение. Все заняты, что-то серьезно обсуждают. А кто спорит, ругается, руками машет. И вот она увидела неторопливо шедшего важного человека. Она – к нему.

– Э! Господин, можно тя? – дрожащим голосом спросила она и сбивчиво стала объяснять, что ей нужно.

Мужик с трудом понял ее и подсказал, как найти посадника, и даже подвел к нужным дверям.

Нянька, торопливо шаркая ногами, направилась к двери. У двери на скамье сидел, опершись спиной о стенку и закрыв глаза, какой-то мужик. Старуха на цыпочках прошла мимо и направилась к двери, тихонько ее приоткрыла. И тут же до нее донеслись громкие голоса:

– Давно надо этого Дорофея повесить или отрубить ему голову. Ишь, поднял черноту…

– Не надо, пока пускай посидит.

Это был знакомый голос. «Неуж князь Ярослав? – всплеснула руками старуха. – Так что же будет? И кого они собираются вешать? Уж не его ли?» – и приблизила ухо к дверной щели. А голос продолжал:

– Если государь узнает о твоем самоуправстве, ты пойдешь за ним.

Старуха не поняла: «Куда за ним?»

– Опиши все государю, пускай решает.

– Кто поедет с грамотой?

– Ты и поедешь, – голос Ярослава.

– Нет уж, дорогой князь. Ехать, так вместе. Ты знаешь, что несколько бояр да житных людей уехали в Москву с жалобой на тя да на мня?

Старуха уже разбиралась в голосах. Это спрашивал посадник.

– Слышал, – сердито произнес Ярослав, – все из-за тя.

Посадник возмутился:

– Что я поднял эту черноту, что я деру налоги… Так что, едем вдвоем? А Дорофея я все же порешу, – закончил посадник.

«Господи, да не спасителя ли?..» – не успела она подумать, как послышались громкие шаги. Старуха шустро бросилась от двери. Она не услышала голос князя:

– Только попробуй! Я, не дожидаясь воли государя, сам те отрублю голову.

– Ты мне грозишь? – бросил посадник в спину направлявшемуся к двери Ярославу.

Тот, взявшись за дверную ручку, остановился и, повернувшись к посаднику, ответил:

– Как хочешь, так и понимай!

А нянька, прошмыгнув через толпу, ринулась к дому князя.

Запыхавшаяся, она влетела в опочивальню княжны. По взъерошенному виду няньки поняла, что та принесла ей плохую весть.

– Ой, Оленька, бедненькая ты моя, – почти с порога заголосила старуха, – аль повесят, аль голову отрубят, ироды проклятые, твоему спасителю!

– Как? – Глаза девицы округлились, как блюдца.

– Да вот так… – Она не успела договорить, как во дворе залаяли злобно собаки, заскрипели ворота и ворвалась группа каких-то людей.

– Ой! – воскликнула бабка, из-за плеча княжны глянув во двор. – Никак за мной! – Она узнала человека, который ей показывал дверь главного посадника.

Девушка не растерялась.

– Лезь под мою кровать и сиди тихо! – поднимая покров, приказала княжна.

Нянька с завидной ловкостью нырнула в указанное убежище. Но шло время, никто к Ольге не заходил. Голоса, которые доносились со двора, умолкли. Стихли и собаки. Когда Ольга, пересилив робость, подошла к окну, двор выглядел пустым, ворота были заперты.

– Вылезай, нянька, – подняв покров, позвала Ольга.

Та долго возилась, прежде чем показаться наружу.

– Ушли? – был ее первый вопрос.

Ольга кивнула.

– Слава богу, а то я, признаться, подумала…

– Зря ты так… и мня напугала, – сказала княжна, отряхивая на няньке одежонку. – Так ты узнала, где он…

– Узнала, узнала, – ответила старуха, – в темнице, бедняга, сидит.

– В темнице? – удивленно спросила Ольга. – За что?

Старуха только пожала плечами, но потом высказалась:

– Идет у них спор: аль голову ему рубить, аль повесить.

– Не верю я, не верю, – чуть не плача, произнесла Ольга. – Да не может он быть убивцем. Не может… чует мое сердце… – со страданием в голосе произнесла она.

Старуха задумалась:

– Может быть, что другое? Может быть, украл…

– Нет, нет! – замахала руками Ольга. – Не вор он, не вор. Он мой спаситель. И я должна его спасти.

По лицу девушки побежали слезы.

– Спасем, спасем его, не плачь, девонька! Я схожу в темницу. Стражники мне, старухе, все и расскажут.

– Ой, моя родненькая, сходи, Богом молю, узнай.

– Сейчас и схожу. Вот только перекушу маленько и пойду.

Приход бабки к темнице не удивил стражу. Кто только сюда не приходил! Часто заглядывали житные люди, бывали и бояре. Редко, но заглядывали и князья. Недаром говорится: «С темницей каждый может породниться».

– Ты до кого пришла – до внука аль правнука, бабка? – грубовато спросил один из них.

– Да… – замялась старуха, – не знаю, что и сказать. К хорошему человеку пришла, – ответила она, концом косынки вытирая выцветшие глаза.

– Тут, бабка, хороших нет. Тут кто убивец какой, кто ворюга заклятый.

– Нет, хороший. Он мою княжну спас, – ответила нянька.

– Княжну, говоришь, спас? – уточнил стражник и спросил: – А где это произошло?

– Да на дворе Ярославовом. Дочку-то его, княжну Ольгу, он вытащил из огня. А то бы все… – И старуха доверчиво и молящим взглядом посмотрела на стражника.

Тот перевел взгляд на ребят.

– Уж не Дорофей ли? – высказал он свое предположение.

– Все может быть, – ответили те.

Кто-то добавил:

– Я слышал что-то об этом.

Стражник повернулся к старухе:

– Бабка, тут он сидит, тут. Дорофеем его кличут.

– Ой, спасибо те, голубь ты мой ясный, спасибо. Скажи, если она придет, можно его видеть?

Страж повернулся к напарникам. Один из них, услышав вопрос бабки, ответил:

– Сейчас, бабка, не лето. Холод под рубаху лезет. Принесешь чем тело погреть, дадим свидеться. Так, други?

Те почти хором подтвердили.

– А тело-то чем греете? – поинтересовалась старая на всякий случай.

– Брагой хорошей, брагой, а не…

– Бражку принесу, принесу, – повторила бабка, собираясь уходить.

На другой день, едва первые лучи солнца коснулись продрогшей за ночь земли, у темницы остановилась повозка. Из нее ловко выскользнула одетая во все черное девица. Она помогла какой-то старухе вылезти из повозки, и та, с тяжелым ведром в руке, пошла за девицей. Бабка первая вошла в сторожку и, поставив ведро на пол, сказала:

– Во… грейтесь.

Подошел тот стражник, который с ней вчера разговаривал. Он поднял крышку и, нагнувшись, вдохнул в себя запах браги.

– О-о-о! – только и воскликнул он.

Все сочли необходимым вдохнуть этот волшебный запах и торжествующе воскликнуть:

– О-о-о!

– Где твоя хозяйка-то? – спросил страж.

Бабка кивнула на дверь.

– Скажи ей, пущай идет, – гремя ключами, сказал один из стражей.

Надо было спуститься на несколько ступенек вниз и оказаться в узком, темном проходе, хотя над каждой дверью висела масленка с тоненьким, как соломинка, фитилем. Он прошел мимо нескольких дверей, прежде чем остановиться перед одной, обитой железом. За такими дверьми сидели только опасные преступники, которых ждал или топор, или виселица. Стражник ловко перебрал ключи, отыскал нужный. И скоро замок, щелкнув задвижкой, повис на дужке. Сняв его, стражник с усилием потянул дверь. Когда она открылась, тот сказал девушке:

– Входи. – Потом объявил: – Дорофей, это к те.

В углу загремели цепи. Разглядеть, кто это, было невозможно. Узкая щель наверху, в которую можно было просунуть только руку с куском хлеба, в такой ранний час почти не пропускала свет.

– А нельзя ли хотя бы одну свечу? – раздался нежный голос.

– Ишь, чего захотела! – грубо ответил страж. – И за это скажи спасибо.

Он повернулся и пошел прочь. В проходе, остановившись, буркнул:

– Ты тут долго не задерживайся. А то… могут приехать от посадника. Беды не оберешься!

И пошел, шлепая растоптанными сапожищами по лужицам.

Девушка подошла к щели, встав в тонкую полоску света.

– Ты Дорофей? – спросила она.

– Я, а что? – раздалось из угла.

– Ты можешь сюда подойти?

Он не ответил, но по звону цепей можно было догадаться, что он приближается к ней.

Перед ней стоял высокий, плечистый человек, освещенный узкой полоской света.

– Это ты спас меня во время пожара?

– Ну, спас и спас. Что говорить-то? – буркнул он.

– Так, значит, это ты меня спас! – Эти слова вырвались из ее груди с такой душевной радостью, на которую нельзя было не ответить.

– Ну… я.

Если бы он мог слышать, как забилось ее сердце!

– За что они тя спрятали сюда? – спросила Ольга, подняв голову и стараясь заглянуть в его глаза.

Он пожал плечами, затем заговорил:

– Забрал у батюшки грамоту.

– Почему? – ничего не поняв из его слов, спросила Ольга.

– Да потому, что нечего ее было на свет божий вытаскивать. Пускай бы лежала дальше в сундуке, а достали – и вот одни беды начались… В Пскове бунт, надо мной суд…

– Да, нехорошо, – догадалась Ольга. – Так те надо отсель бежать.

– Зачем? – удивился Дорофей. – Я что… убивец, должник? Пускай судит церковный суд и великий князь.

– Э-э-э! – махнула та рукой. – Я поняла и думаю, они тя к нему не допустят. Они и сейчас говорят, что ты поднял народ против великого князя.

– Я? Поднял народ против великого князя? Да что они, с ума посходили?! Я на суде…

– Э-э-э! – раздался с порога голос стража. – А кто этот суд услышит? Напишут: виноват, и все тут. У нас здесь так. Вот мы ее пожалели, – страж подошел, показал на Ольгу пальцем, – а я уж сколь лет здесь, а ни разу не видел, чтоб кто-то пришел и от всего сердца благодарил. Видать, сердце у ней доброе. Простите, что вмешался. Но надо… закругляться. Еще поговорите, а я дам сверху сигнал. – И он ушел, что-то бормоча себе под нос.

Когда они остались вдвоем, она, глядя на него, сказала:

– Ты все понял?

– Да… понял, – сумрачно ответил он.

– Вот и хорошо. Готовься к побегу. Я те помогу попасть к великому князю. Хорошо?

– Ладно, – вздохнул он, не очень веря словам этой девушки.

Глава 23

Поздним октябрьским вечером к воротам Московского Кремля подъехал большой обоз. Он поднял своим шумом всю округу. Злобные собаки готовы были разорвать каждого, кто хотел приблизиться к высоким возам, укрытым от глаз серыми льняными полотнами. Кудахтали потревоженные куры, блеяли овцы, гоготали гуси, ржали лошади, хрюкали свиньи… Одним словом, кто-то не только всем семейством, но и со всем своим богатством явился в Москву, чтобы личным участием крепить мощь Московского государства.

Это был Федор Семенович Курбский, далекий потомок Рюриковича смоленско-ярославской ветви, в котором текла кровь великого смоленского князя Федора Ростиславовича. Еще в начале правления Ивана Васильевича он написал ему письмо, в котором говорилось, что Смоленское княжество никогда не станет великим, пока будет находиться под гнетом литовских князей. Разброд среди русской дружины не позволял собрать силы, чтобы, свергнув литовскую власть, встать под русские знамена великого московского князя. «И если ты, великий князь, в ком течет кровь Рюриковичей, готов принять того, кто верой и правдой будет служить дорогой его сердцу Русской земле и тебе, великий князь, объединителю и спасителю этих земель, я готов, оставив все своим врагам, прибыть в твои ряды. Пусть я буду последним в своем роду, но, клянусь, стану первым, когда речь зайдет о спасении моей земли. И даже если получу отказ, он не оттолкнет меня от твоих дел и я все равно останусь верен твоим делам, великий князь. К сему руку приложил князь Курбский».

Получив такое письмо, молодой великий князь очень обрадовался. Но матушка умерила его пыл.

– Ты смотри, сынок, род этот известен и довольно дерзок и воинствен. Если мне не изменяет память, его предок Мстислав прогнал своего дядю Олега. Так что учти. Думаю, пока не окрепнут твои крылышки, пускай князь поживет там. Заодно ты проверишь его верность.

После покорения Новгорода Великого Иван Васильевич посчитал крылья окрепшими и послу, ехавшему в Краков, наказал найти в Смоленске князя Федора Курбского и сказать ему, что он может приехать, если не остыло его желание. У нас земли много.

Князь Курбский нервно ходил перед московскими воротами, время от времени стегая себя по голенищам тупоносых сапог в ожидании появления своего боярина, посланного им еще с дороги. «Уж можно сто раз все обговорить!» Наконец ворота дрогнули, и приоткрылась одна створка. Через нее прошли боярин и кто-то крепкого сложения, скорее всего воин, хотя был не вооружен.

– Великий князь Иван Васильевич приказал ехать за Пахру, где он выделил нам земли в селах Зверевское и Барановское. А еще князь дает тебе в удел часть Ростова Великого, – сообщил боярин.

Трудно сказать, обрадовали эти слова князя Курбского или нет, но он, повернувшись к незнакомцу, спросил:

– Знаешь дорогу?

– Куда, князь, изволишь ехать: в Ростов Великий, там тя ждут княжьи хоромы, иль за Пахру, тут недалеко. К утру и будем.

– А крыша-то там найдется? – спросил Курбский.

– Конечно. Там любила отдыхать великая княгиня Софья Витовтовна.

«Опять эти литовцы», – подумал князь и громко приказал:

– Поедем за Пахру!

Как и сказал незнакомец, к утру головная часть обоза была на месте. Княжьи хоромы возвышались на холме, за которым стеной стоял, сурово глядя, темный, начавший местами желтеть лес. Хоромы были двухэтажные, хорошо сохранившиеся. Внутри пахло сыростью. Это говорило о том, что они давно были покинуты. Пройдясь по ним, Федор Курбский распорядился, кто и где будет жить.

– Я хочу, чтобы мои окна выходили на речку, – капризно произнес Михаил, крепкий, суховатый подросток.

Князь, посмотрев на сына, почему-то улыбнулся:

– Давай-ка, сынок, сестренок обижать не будем. А на будущее строй жизнь так, чтобы владеть тем, чем тебе хочется.

Эти отцовские слова запали в душу княжича.

Слух о переезде в Московское княжество смоленского князя Курбского быстро облетел весь город. Дошел этот слух и до молодого князя Семена Ряполовского. Приезды и отъезды никого не удивляли. Это было нормой. Сколько их приехало в Московию: литовцев, поляков, татар… и не счесть, как и отъезды из Московии. Но почему-то приезд Курбского в Москву многих удивил. Разное о нем говорили. Но все сходилось к одному: этот человек весьма честолюбив и, не добившись в Смоленске должности великого князя, приехал искать ее в Москве.

Князь Ряполовский, отобедав, по привычке направился в опочивальню подремать. Но на этот раз сон не шел. Мысль о Курбском не давала ему покоя. Выругавшись в сердцах, он поднялся и решил съездить к своему тестю, мудрому человеку, князю Василию Патрикееву. «Пускай тесть объяснит, для чего великий князь принял этого беглеца».

Так совпало, что и самого Патрикеева мучил этот вопрос. Смоленск – ближайший сосед, и за ним всегда тщательно следили, потихоньку переманивая бояр и другой солидный люд. И это делалось с прицелом на будущее, требовало вдумчивого подхода.

Патрикеев знал, что в свое время Василий Темный «забрасывал удочку». Но рыбка сорвалась. Сейчас это получилось. Князь был убежден, что просто так Курбский бы не приехал. Но, как думский князь, он не слышал, чтобы Иван Васильевич обсуждал это дело. Выходит, решил сам.

Собачий лай прервал ход мысли Патрикеева. Вызвав слугу, он приказал посмотреть, кто там. Вскоре на пороге появился… зять.

– Вот те на! Бывало, не допросишься, чтобы ты по-родственному навестил нас. Все был занят. Проходи, проходи! – сказал он, поднявшись с ложа и набрасывая на широкие плечи татарский халат. – Удобная вещь, – заметил он, обвязывая себя плетеным кожаным ремешком и подвигая зятю мягкое кресло.

Когда зять сел, Василий примостился на ложе.

– Никак Курбский заставил тя, зять, покинуть одр? – улыбнулся тесть.

– Не скрою, он, – сознался зятек.

– Да, ты знаешь, – Василий подвинулся поближе к нему, – я и сам об этом думаю.

– Ты же, князь, думский человек, должен знать, – заметил зять.

– Должен-то должен, но… Иван-то наш, став государем, начал порой забывать, для чего нас породил. Думаю, если не Курбский, то его потомство еще кровушки государям нашим попортит. – Он поднялся, подошел к окну и прикрыл створку, которую открыл, укладываясь на послеобеденный сон. Он любил спать под теплым пуховым покровом в холодной опочивальне, говоря: «Сон от этого лучше». Зять посмотрел на богатый ковер, украшавший всю стену.

– Что, нравится? – спросил хозяин, видя, с каким интересом тот рассматривает его недавнюю покупку.

– Нравится! – не скрыл зять.

– Могу назвать купца. Он и те привезет, – предложил тесть.

– Скажу жене, пускай поглядит. Надеюсь, ты разрешишь? – Зять повернулся к тестю и с хитринкой поглядел на него.

– Пускай приходит. Да возьмет Федора. Скучаю я по внуку, – сознался князь.

– Чего скучать, приходи хоть каждый день да и смотри. Можно с ним в конники поиграть. Он кататься любит.

Они рассмеялись, представляя себе, как князь на спине возит ребенка. Наконец Ряполовский поднялся:

– Ладно, князь, я пошел. Если что… приходи. А мальца я велю к те привезти, пускай погостит…

– Ну! Ну! Кстати… – Провожая зятя к дверям, тихо сказал: – Ты с этим бегуном не ссорься, наладь отношения. Но далеко не заходи. Держи с ним ушки на макушке. Непростой он человек. Ой, непростой.

– Понял, князь. Признаться, я об этом и сам думал.

– Молодец! – И он шутя толкнул его в спину.

Князь проводил зятя до самого крыльца. Расставшись, каждый думал свою думу.

А Иван Васильевич еще с вечера, когда его известили о приближении Курбского к Москве, думал, как его принять. Время было вечернее, но он решил все же показать смоленчанину, что он, великий князь, не очень-то в нем нуждается, и приказал закрыть на ночь ворота.

– Пускай подождет, смиреннее будет. – Но в то же время приказал боярину Татищеву отвезти Курбского на отведенные ему земли.

А через несколько дней специальный гонец, посланный Иваном Васильевичем, сообщил Курбскому, что его хочет видеть государь.

– Я еду следом, – коротко ответил Курбский, хотя его зацепило «государь».

Он понял все. Одного этого слова было достаточно, чтобы представить, что стало с московским великим князем. И тут у него впервые появилась мысль: «Ошибся? Зря приехал? Не это хотел видеть? А что со стариной, за которую так держались великие московские князья?» – спрашивал себе Курбский, вставляя ногу в стремя.

И все же небольшое торжество по случаю его встречи с государем не могло пройти мимо острых глаз бывшего смоленско-ярославского князя. Сам великий князь был одет великолепно. Темно-зеленый кафтан с золотыми пуговицами. Ворот, рукава и подол обшиты золотом. Из-под незастегнутого кафтана виднелся золотой пояс. Темно-синие бархатные порты заправлены в красные сапоги. Темные волосы тщательно причесаны. Великий князь выглядел этаким красавцем.

Курбский поймал на себе его настороженный, недоверчивый взгляд. Сдвинутые брови придавали лицу князя серьезное выражение. Было понятно: шуток великий князь не понимает. И ничего удивительного в этом не нашел… Курбский склонился в величественном поклоне перед государем.

– Государь, – голос Курбского говорил об уверенном в себе человеке, – я благодарен вам за ту честь, что вы оказываете мне, вашему скромному рабу…

«А ты, малый, еще и хитрец!» – глядя на Курбского, подумал Иван Васильевич.

– …я благодарен, что вы, государь, проявили по отношению к моему семейству такую милость. Все мы радуемся новому месту…

Бояре, которых пригласил Иван Васильевич, подчеркивая тем важность приема, о чем-то зашептались меж собой. Курбский не мог не заметить их настороженности по отношению к себе и закончил речь приглашением посетить его гнездышко, которое он свил не без помощи государя.

– Хорошо! – громко ответил Иван Васильевич. – Мы приедем!

Кто это «мы», Курбский не понял: «Мы – это он или и эти бояре?» На этом аудиенция была окончена. Отобедав с ним, Иван Васильевич не пригласил его остаться погостить; он был уже занят другими делами.

Великому князю сообщили, что невеста со свитой прибыла в Любек, где они пересели на корабль и добрались до Таллина.

Прошло больше полумесяца, как Виссарион проводил Софью. Людей, которые изъявили желание ехать с ней, набралось много. Как не вспомнить предсказание кардинала, что многие греки, узнав об этой поездке, изъявят желание служить ей. Так и случилось. Софья забрала с собой всю отцовскую библиотеку, некоторые семейные реликвии и принадлежности для рукоделия. Позвала и братьев, но те наотрез отказались с ней ехать.

– Ну как хотите, – недовольно произнесла она.