Текст книги "Государь Иван Третий"

– Ты что так? – поинтересовался Марк, когда он вернулся.

– Э, брат, ты тут не в Италии. Тут голову отрубят и не чихнут. – И с тревогой посмотрел на брата, добавив: – Ты держи язык за зубами. Нечего слухи распускать о смерти княгини Марии, лучше тебе заняться делом. Я слышал, что князь хочет усилить свою крепость. Ты можешь пригодиться. Ты же зодчий.

– А ты чем тут занимаешься? – спросил в свою очередь Марк.

– Я печатаю для князя деньги.

– Да ты что! – воскликнул брат. – И он тебе это доверил?

Иван снисходительно посмотрел на Марка.

– Доверил? А кто здесь это умеет? – гордо ответил брат.

– Ты что, знаешь это дело? – спросил Марк.

– А зачем, по-твоему, я жил полгода в Венеции у Клода? Слышал про него?

Марк отрицательно покачал головой.

– Он известный денежный печатник, – пояснил брат.

– Не, не слыхал. Получается? – спросил он.

– А то! – хвастливо ответил Иван.

– А что за деньгу ты взял в пример? – полюбопытствовал Марк.

– Не я. Выбирал сам великий князь.

– Великий? – переспросил Марк.

– Великий, – подтвердил Иван, – Русь-то огромна. От Новгорода и кончая где-то далеко на востоке, все земли московские.

– А разве Русь и Московия не одно и то же? – наивно спросил Марк.

– Не-е! Русь – это много русских княжеств. Киевское – на юге. Есть там еще какие-то. Здесь, на севере, Иван всех покорил. Недавно прибрал к рукам Ярославское княжество. Еще осталось присоединить Тверское и другие. Думаю, этот князь своего не упустит.

– С таким страшно связываться, – заметил Марк.

– Страшно, – подтвердил Иван, – самим лучше не встревать. Потому ты свои домыслы о Марии держи при себе.

– Да я и не собираюсь болтать, – охотно согласился Марк. – Но мне поручено выяснить, не собирается ли князь Иван жениться снова. А то получится, что место, уготованное племяннице Палеолога, опять окажется занято. Мне это надо выяснить точно, и только после этого я могу отправляться в Рим, к папскому двору.

Глава 10

Получив Ярославское княжество, Иван Васильевич задумался о Великом Новгороде.

Народ из него валил валом. Ехали бояре, монахи, вдовы и все обиженные просить защиты у великого князя. Такого отродясь не было. А тут еще прибыли новгородские послы Назар Подвойский и вечевой дьяк Захар с челобитной, где уже письменно называли Ивана Васильевича своим государем, хотя раньше великих князей величали только господами.

Собрал великий князь свое ближайшее окружение: свою мать, Марию Ярославовну, сына, Ивана Младого, митрополита, братьев, бояр, князя Ивана Патрикеева, воеводу Даниила Щеня. И просил совета, что ответить Великому Новгороду. Поднялся боярин Юрий Захарьин. Поглядел на великого князя, Марию Ярославовну и проговорил:

– Давайте пошлем послов и спросим их: какое они хотят государство?

– Правильно! – поддержал его Патрикеев и добавил: – Пускай еще скажут, хотят ли они иметь у ся один суд государя и двор Ярославов почитать великокняжеским.

Бояре, переглянувшись, закивали головами.

Ярославль внешне выглядел спокойно. Ничто не предсказывало беды. Народу зачитали грамоту великого князя. Вече зашумело, как море в прибой. Но… быстро утихомирилось, чтобы обмозговать услышанное. Кто-то вспомнил предсказание монаха Михаила из Новгородского Клопского монастыря, который предсказал в будущем Великому Новгороду погибель от только что родившегося великого князя Ивана. И, как бы в подтверждение этого, зима была необыкновенно морозной, что стало причиной страшного голода. Одним словом, все говорило о нежелании новгородцев иметь своим господином Ивана Васильевича.

Марфа срочно и тайно отрядила Ивана Кузьмина и еще несколько человек в Краков к польско-литовскому королю Казимиру, чтобы они вручили ему ее послание. В нем, кроме всего прочего, говорилось: «…твоя нерешительность, король, может привести к тому, что ты потеряешь Великий Новгород. С его потерей не устоит и Тверь, издавна твой союзник. Неуж ты не понимаешь, к чему это приведет? А я скажу тебе: Иван будет государем, с которым ни ты, ни твои потомки уже никогда не совладают. Еще я, баба, скажу, берегись тогда, король, коль ты такой трусливый. Боюсь, придется те искать защиты. Ну что, я спрячу тя под своим подолом, король». Было ясно, что Марфа писала это в сильно расстроенных чувствах. Но написать такое…

Король подошел к камину, смял послание и в сердцах бросил его в огонь. Он опомнился, когда от него осталась горстка пепла. Походив взад и вперед, он решил пригласить к себе гетмана Острожского. Когда тот явился, Казимир подошел к нему и спросил:

– Скажи мне, Илья, хватит ли у тебя сил сразиться с Иваном?

Густые брови гетмана поднялись:

– Ты, король, имеешь в виду Васильевича?

– Да, да!

Было понятно, что Казимир получил какое-то не очень приятное известие.

– Я знаю, мой король, что Иван, – при этом он поднял глаза на Казимира, – сильно занимается своим войском. Он придумал каких-то дворян, вооружает их саблями вместо тяжелых мечей, ручницами, снарядами…

– И что? Это и у нас давно имеется. Считай, с Грюнвальдской битвы, – недовольно проговорил Казимир и добавил: – Подумаешь, его дворяне… Наша шляхта ему еще покажет!

Гетман фыркнул.

– Мой король, – он провел рукой по своим жидким волосам, – я хочу сказать, что Иван догоняет нас. И так просто его не взять.

Король, заложив руки за спину, заходил по кабинету. Потом, остановившись в двух шагах от гетмана, сказал:

– Мне известно, что Иван сейчас собирается с силами, чтобы окончательно покорить Великий Новгород. – Произнося эти слова, Казимир исподлобья смотрел на гетмана. – Что ты, гетман, мне на это скажешь? – и пару раз качнулся на носках.

– Скажу… была бы у нас сила, неплохо было бы Новгород оставить за собой.

– Да, в конце концов, – король повысил голос, – когда у нас появится сила? У Ивана сила имеется. А у нас? Мы сколько уж затратили денег, а они уходят, как в болото!

– У нас, мой король, два болота, осмелюсь сказать. Это наша ненасытная шляхта и беспокойная Литва.

Король поморщился. Он порой готов был разделаться с Литвой под орех – так она досаждала ему своей тягой к самостоятельности.

– Ты забыл еще орден, – сказал король.

– Да, и он тоже, – неохотно согласился гетман.

Воцарилось молчание. Каждый думал о своем. Нарушил его гетман:

– А что, если попробовать объединиться с Ордой, будь она неладна.

Король посмотрел на него.

– Жаль, – вздохнул он, – когда-то эти чертовы казаки помешали нашему великому королю Ягайле соединиться с ханом – кажется, Мамаем. Не было бы у них праздника.

– Никогда не поздно это поправить, – произнес гетман.

– Нет, гетман. – Король уставился на чашу, подаренную когда-то ханом Тохтамышем и стоящую на постаменте у выхода из королевского кабинета, – иногда бывает и поздно. Тогда была Орда. А что она сейчас? И все из-за их собственной резни.

– Я думаю, тут не обошлось без русских: им так хочется освободиться от их ига, – заметил гетман.

Король усмехнулся:

– О тайной войне узнают только наши потомки. Увы, нам это не дозволено. Так что, гетман, посылаем тайного гонца к татарам? – И он пристально посмотрел на гетмана.

Этот взгляд не смутил гетмана, и он твердо произнес:

– Посылаем!

К этому времени власть в Новгороде фактически перешла к Марфе и ее людям. Они схватили московских послов и хотели бросить их в темницу, но этого не дали сделать люди, настроенные на подчинение Москве. Они собрались у дома боярыни и кричали:

– Если так обойдемся с московскими посланцами, Иван придет с войском и уничтожит город.

Крики подействовали. Послов заперли в хоромах бывшего боярина Третьяка, который сбежал в Москву.

Все это стало известно великому князю. Он сразу пошел к Филиппу. Митрополит выслушал его.

– Мой богомолец, – сказал князь, – новгородцы сами попросились быть с нами, а теперь запираются и на нас ложь льют. Я пойду на них.

Митрополит думал недолго и благословил его со словами:

– Иди, великий князь, но помни: невинный не должен попасть под твою кару.

Придя от митрополита к себе, он вызвал Ивана Младого и сказал ему:

– Я отправляюсь в Великий Новгород, на Москве остаешься ты. Следи, чтобы все полки вышли по указанному мной предписанию.

Несмотря на осеннюю непогоду, войска шли точно по заданному времени.

Великий князь старался держать свой поход в тайне, но в Новгороде тоже не дремали. Их воевода Василий Шуйский выслал разведку. Она донесла об огромной силе великого князя, идущей на город. Шуйский задумался. В это время снаружи залаяли собаки. Он выглянул в окно. К нему шла целая толпа новгородцев во главе с Марфой и главным посадником. Ему стало все ясно. В сенцах дожидался верный ему боярин Смолин. Шуйский выскочил к нему:

– Боярин, ступай к войску и передай: пускай немедля готовятся к обороне.

Боярин удивленно взглянул на воеводу.

– Что неясно? – рявкнул тот. – Будем обороняться!

– А! – И воевода опрометью бросился к двери.

– Стой! – остановил его Шуйский. – Ступай задами. – И открыл потайную дверь.

Марфа и ее сообщники застали князя Шуйского за картой Новгорода, где он делал какие-то пометки. Подошедший к столу посадник, заглянув через плечо Шуйского, узнал карту.

– Над чем, князь, воркуешь? – спросил он.

– Да вот хочу расставить войско. Маловато его у нас, – вздохнул князь. – Иван-то, доносят, идет с большой силой.

– Впервой, что ли, нам в осаде сидеть? – в разговор вступила Марфа. Голос ее был требовательным и уверенным. – Думаю, Литва поможет. Люди посланы к Казимиру. Должен он откликнуться. Потеряет нас – потеряет здесь все, – твердо произнесла она.

Усы Шуйского зашевелились. Он усмехнулся:

– Где они, а Иван уже на пути к нам.

– Не сей панику, – крикнула Марфа, – я отомщу ему за смерть моего сына и других погибших от его руки.

– Не посеять нам бы новых смертей. – Шуйский отвернулся от карты и посмотрел на Марфу.

– Там, где борьба, там всегда смерть. Того, кто чего-то для себя добивается, это не останавливает. Такое идет от старины, – сказав, она повернулась и пошла к двери.

На пороге она остановилась и, повернувшись к Шуйскому, сказала:

– Поторопись, князь!

Он только посмотрел на нее, но ничего не сказал.

Подойдя к Великому Новгороду, Иван Васильевич увидел, что город укреплен хорошо, даже через реку Волхов на судах построили стену. Великий князь повернулся к воеводе Ивану Патрикееву:

– Будем брать или побережем народ? – спросил он.

– Какая воля будет великого князя? – улыбнулся Патрикеев.

– Пускай они сидят в городе, а мы ждать будем здесь. Кто кого переждет. – И сказал Патрикееву: – Пошли-ка гонца в Псков, пускай везут сюда прокорм.

Между тем в Новгороде продукты таяли на глазах. Народ начал бунтовать. Одни кричали за то, чтобы биться с москвитянами, другие – покориться великому князю. Последних оказалось больше. И они потребовали, чтобы владыка ехал к великому князю бить ему челом и сказал, как положит свою отчину жаловать. Прибывшему посланцу было сказано:

– Захочет наша вотчина бить челом, она знает, как это сделать.

Переговоры затягивались. Новгородцам приходилось каждый раз уступать. Великий князь стоял твердо, хотя в некоторых мелочах уступал. Но как новгородцы ни просили, ссылаясь на старину, оставить у них вече и вечевой колокол, великий князь был непреклонен:

– Новгород жаловал мня государем, а в нашем государстве веча не было и не будет. Почему, если вы одно с нами государство, должно быть вече?

Те не знали, что и сказать. Иван Васильевич сделал вид, что хочет прекратить переговоры: мол, сколько можно воду лить? Или… или…

И новгородцы, похоже, сдались. Однако владыка попросил, чтобы к ним приехал посол для окончательного заключения договора.

– Хорошо! – ответил Иван Васильевич. – Завтра он будет.

И действительно, на второй день в город въехал князь Иван Патрикеев с четырьмя боярами. Надо было видеть, как он въезжал. Гордый вид, посадка говорили, что едет хозяин. Лошадь, под стать хозяину, шла медленно, как-то особенно выкидывала ноги. Да и сопровождавшие его бояре мало в чем уступали своему предводителю. Но путь он держал не на вечевую площадь, где его ожидали. Он свернул к палате.

Прибыв на место, он приказал созвать народ в палату, ибо веча больше нет. Владыка было запротестовал. Мол, народ может подняться, не надо так сразу рубить. Князь ответил:

– Пускай твой народ влезет на стены и поглядит в жерла пушиц. Они все объяснят, владыка, – и дружески хлопнул его по плечу.

Лезть на стену не было необходимости. Проезжая мимо, владыка хорошо все видел. Видели и горожане. Новгородцы покорно подчинились.

Когда все собрались, угрюмую тишину нарушил голос князя Патрикеева:

– Новгородцы! Долгие годы великие князья нянчились с вами. Вы прогоняли их по своей воле, по своей воле звали обратно. Но ныне все! Великий князь Иван Васильевич, государь всея Руси, тебе, своему богомольцу, владыке и своей вотчине Великому Новгороду говорит так: «…ты, наш богомолец, и вся наша вотчина Великий Новгород били мне челом, чтобы я пожаловал, смиловался, нелюбье с сердца отложил… а вы били мне челом, грамоту записали и крест целовали».

Князь внезапно остановился и грозно глянул в зал.

– Да, да! – послышались крики, и все поднялись.

Князь поднял руку:

– Садитесь, новгородцы. Я хочу поздравить вас со слиянием воедино. А целое лучше половинок.

– Колокол снимать будешь? – раздался чей-то голос.

– Обязательно. В землях нашего государя великого князя Ивана Васильевича отродясь веча не было. А княжество все богатеет и богатеет, набирает силу, и многие считают за счастье войти в его состав. Он согласился вас взять. Али обратно захотели? – Князь задал этот вопрос таким тоном, что многие, привстав, в голос заявили:

– Нет! Нет!

– То-то! – довольно пробасил он и погладил бороду.

По рядам пробежал какой-то ропот. Но суровый взгляд князя тотчас успокоил публику.

– Когда снимать-то будете? – опять тот же голос с задов.

– Когда государь наш, великий князь Иван Васильевич приказать изволит.

Народ расходился медленно, неохотно, оглядываясь на князя. Но он держался уверенно, и ничто не могло его поколебать.

Великий князь не медлил со снятием колокола. Никто не ожидал, что он прикажет это сделать в предстоящую ночь. Чтобы не вызывать излишней нервозности, он приказал глухой ночью повязать сторожей, обвязать копыта коней, а в город вошел княжеский полк и оцепил площадь. Несколько человек быстро поднялись на колокольню. Мужики были подобраны один здоровее другого. Перекинув через крестовую балку толстую волосяную веревку, они крепко зацепили ее в проушине колокола. Один из них спохватился: «Язык-то не обмотали!» Двое из них подставили плечи. На них взгромоздился третий и обвязал язык тряпьем. Попробовал ударить им о стену. Раздался глухой звук.

– Пойдет! – решил один из них.

– Ну что, братцы, спускаем? – спросил самый здоровый мужик.

– Спускаем! – был ответ.

Верзила поплевал на ладони-лопаты и взял веревку.

– Берите! – приказал он другим. – А ты, Петруха, – это был самый низкорослый из них, – лезь и отвязывай.

Вскоре раздался его голос:

– Зубилу надо, легкий молот.

Князь знал, кого посылать. Они все предусмотрели. И вот послышались быстрые удары.

– Готовьтесь! – послышалось сверху.

Верзила наклонился через перила и крикнул:

– Сани-то подвели?

Перед снятием колокола, еще в Москве, обсуждали, на чем его увозить. И пришли к выводу, что ни одна телега его не выдержит. И решили мастерить дубовые сани, а запрячь в них шестерку здоровых жеребцов.

– Подвели, – послышалось снизу.

И все же они едва не упустили колокол. Он дернул их так, что только перила спасли, а то бы полетели вслед за ним. Колокол тяжело опустился на сани. Те заскрипели, но выдержали. Всадники окружили сани, чтобы никто ничего не мог рассмотреть. Так и выехали из города.

Когда подъехали к ставке великого князя, он вышел к ним. Воины расступились, и князь, подойдя к колоколу, погладил его.

– Эх, сколь раз ты звал народ, чтобы биться за волю свою, и сколь раз, чтобы позвать народ подняться против своих князей. Служи теперь нам своим святым гласом. Везите его в Москву! – приказал Иван Васильевич.

И глашатай новгородской свободы медленно, под надежной охраной, пополз на восток, в новую для себя столицу Московского княжества.

На другой день после этого события Иван Васильевич послал в город переодетых Ивана Ощеру и Григория Мамона. Один боярин, а другой новый дворянин очень приглянулись великому князю. Они обладали редким даром понимать без слов волю своего господина. В Великом Новгороде они должны были выяснить, как отреагировали жители на то, что лишились вечевого колокола.

С утра до вечера прослонялись они на площади и на улицах города, но народ безмолвствовал. Вечером, когда они известили великого князя о результате слежки, он пригласил к себе Василия Патрикеева. Они долго что-то обсуждали, а на следующий день, до восхода солнца, в хоромы Марфы и других бояр вломились московские воины. Они схватили Марфу, ее внука Василия Федорова. Были также схвачены боярин Иван Кузьмин, только что вернувшийся из Польши, купеческий староста Марк Панфильев и еще несколько знатных бояр и житных людей. И опять Иван Васильевич ждал, что будет говорить народ, как себя поведет. И опять полное безразличие. Кто-то рассказал, что схваченная Марфа Борецкая грозила великому князю, что поднимется за нее новгородский народ и тогда она будет судить князя. Не дождалась.

А Иван Васильевич, назначив своих наместников Ивана Стригу и его брата Ярослава Оболенского в Великий Новгород, отъехал в Москву. На его душе было радостно и спокойно: «Неужели все?» Ему с трудом в это верилось.

Глава 11

Король Казимир злился на боярыню Марфу, которая обещала спрятать его, короля, под свой подол, но понимал, что прийти на помощь Великому Новгороду, к чему она призывала, необходимо, ибо угроза и его королевству могла возникнуть в любой момент. Тут она была права. Много земель русских было под королевской рукой. Отдать их? А что скажут о нем потомки?

И он решил собрать у себя епископа, гетмана да еще кое-кого из знати: Чарторыйского, Мазовецкого, графа Лещину, прославившегося своими военными подвигами. Король коротко поведал о письме новгородской боярыни, умолчав о «подоле», и спросил, что думает совет. Все глубокомысленно молчали. Старые вельможи хорошо понимали, что дни Казимира сочтены, а расхлебывать заваренную королем кашу придется им. Не вытерпел молодой Лещина.

– Дозвольте, король. Я думаю, – говоря, он смотрел только на Казимира, – нам надо помочь Новгороду. При этом потребовать, чтобы они целовали наш крест, и назначить правителем выбранного тобой наместника на веки вечные.

Вельможи зашептались меж собой:

– Кто этот выскочка?

– Да говорят, сын графа Лещины, вечная ему память. Помните такого?

– Да кто не помнит этого забияку и ловеласа?

– Сын его! У семидесятилетнего? Ха-ха!

– Вы о чем, господа? – спросил король. Последнее время он плохо слышал.

– Мы, ваше величество, обсуждаем, что надо бы повторно кого-то послать в Орду, а то от первого посланника нет ответа. Пускай татары нападут на них. Нам одним великого князя не одолеть, – поглаживая свои роскошные усы, проговорил князь Мазовецкий.

– Я думаю, вельможный совет, что это разумно. Надо только подобрать хорошего посланца, чтобы мог уговорить татарского хана выступить с нами.

– Поищем, ваше величество, – улыбаясь, произнес Чарторыйский.

И нашли. В окружении самого короля. Это был татарин Кирей Кривой. Когда-то он служил Эмиру Мурату, сыну Едигея. Но рассорился с ним и бежал к Ивану Васильевичу. Тот принял его, дал место при своих хоромах. Живи, плодись. Но характер, что ли, был у него такой, повздорил он и с великим князем. И ему вновь пришлось, холопу княжескому, бежать. Назад возврата не было, еще был жив Эмир. Пришлось бежать в Польшу. И тут он был пригрет, ибо знал о жизни великого князя Руссии. Король вызвал к себе Кирея и вручил письмо для хана Ахмата. Кирей знал, что Эмира не стало, бояться было некого, и охотно согласился.

Золотая Орда, вернее то, что от нее осталось, переживала не лучшие времена. Набирало силу молодое Казанское ханство. Крепло Крымское, которое, как узнал Ахмат, заключило договор с московским великим князем. А это для Ахмата была смертельная угроза: вдруг они соединятся и пойдут против него? Ему не устоять. И он метался в надежде найти себе союзника. Но он нашелся сам в лице полузабытого короля Польши и Литвы Казимира. Ахмат с достоинством, как полагается, принял Кирея. Кое-кто из ханского окружения знал Кирея, когда тот прислуживал Эмиру Мурату, и что ему пришлось бежать. Но Ахмат под страхом смерти запретил об этом не только говорить, но и думать.

– Ссорить меня с великим королем я не позволю! – говорил хан, в душе радуясь, что нашелся повелитель, просящий заключить с ним союз против его главного врага, великого князя Ивана. «Уничтожив Ивана, забрав его богатства, я смогу быстро поднять Орду на ноги. Тогда берегитесь, дорогие соседи. Я спущу с вас шкуру и сделаю из нее барабаны, в которые будут бить победители», – мечтал Ахмат. Он много времени уделил посланцу, который хорошо знал жизнь русского великого князя. Как ссорился он со своими братьями, которые ненавидят его и только ждут удобного момента, чтобы от него избавиться. И предложил Ахмату, чтобы тот тайно вступил с ними в переговоры, обещая при этом свою помощь. Ахмат не мог нарадоваться такому посланцу. Он поведал, что Иван постоянно враждует с Новгородом, тратя на это огромные силы. Но покорить город не может. И стоит Ахмату двинуть свои войска к русским границам, как вновь восстанет Новгород, на помощь придут поляки.

– О Всевышний, ты предо мною раскрываешь путь, которым грех не воспользоваться! – воскликнул Ахмат.

Он не отпускал Кирея, который должен был привезти королю ответ и дату совместного выступления. Узнав от посланца, что великий князь воюет с Новгородом, он решил выступить без поляков. Зачем делиться, даже с друзьями, если он сможет сделать это один? И хан решил действовать. Только весенний ветер подсушил дороги, как Ахмат со своими войсками оказался у Алексина. День обещал быть прекрасным. Чистое голубое небо, ясное, веселое солнышко.

Иван Васильевич проснулся в хорошем расположении духа. Подошел к окну, распахнул его настежь и увидел, что на небе нет ни облачка. Он решил поехать на рыбалку. Давно он не бродил с бреднем. К охоте Иван Васильевич относился безразлично. Убитый кабан или олень бурного восторга у него не вызывал. А вот пойманный осетр на полпуда, пудовый сом – вот это был восторг. Любил он рыбачий костер, запах ухи с дымком, треск горящих сучьев. Все это ложилось на его душу.

Колоколец зазвонил резко.

– Слушаю, великий князь, – раздался с порога голос служки.

– Скажи, что я изволю ехать порыбачить. Вели все приготовить.

Место это князем было облюбовано давно. Чтобы сюда попасть, надо было следовать вниз по реке. Около берега образовалась песчаная гладь, на которую удобно было вытаскивать бредень. С обеих сторон ее окружали непроходимые заросли, так что природа обеспечивала здесь полный покой. Встречающиеся омуты были богаты крупной рыбой. Но бродить здесь было опасно, и это почему-то нравилось князю. Оставив наверху стреноженных лошадей, князь и его люди спустились вниз, прихватив рыбачьи снасти. Вода была еще холодна, и несколько мужиков, раздевшись, поеживались, топчась у разложенного на берегу бредня, не решаясь лезть в воду. Князь, сбросив одежду, подошел к одному концу разложенного бредня и взял оплетенную палку в руки. Посмотрев на мужиков, сказал, улыбаясь и глядя на самого рослого:

– Сидор, бери другой конец. Что дрожишь, как баба?

Сидор схватил конец и направился к реке. Была очередь Сидора заходить, и он, гогоча от холодной воды, быстро потащил бредень. Дойдя до глубины, окунулся с головой. И, подгребая одной рукой, старался плыть против течения.

– Ты по дну, по дну тащи! – закричал князь, бросаясь в воду.

Они протащили бредень несколько десятков сажен, как почувствовали, что он сильно задержался.

– Давай к берегу! – закричал князь, готовясь вытаскивать бредень.

Сидор тащил, временами уходя под воду. До берега они добрались одновременно.

– Ко дну прижимай, – подсказал князь, таща бредень изо всех сил.

Подскочили мужики и со свежими силами, бегом, вытащили бредень на берег. Заход оказался весьма удачен. Улов был отменный. Князь, подбежав к костру, прыгал то на одной, то на другой ноге, пытаясь согреться.

Один из холопов, схватив осетра за жабры, тащил его волоком показать князю. Но… порадоваться князь так и не успел.

Внезапный конский топот заставил Ивана Васильевича с тревогой посмотреть в сторону. На высоком берегу появился всадник. Конь остановился, наездник спрыгнул и скатился вниз. Судя по одежде, то был воин. Он подскочил к князю:

– Великий князь, татары… у Алексины.

Князь был потрясен. Его лицо, только что светившееся радостью, вдруг побледнело и выражало объявший его испуг. Чего-чего, а войны с татарами он не хотел и боялся. Скорее всего, эта боязнь досталась ему от прошлого. Но он быстро овладел собой.

Кто-то крикнул:

– Смотрите, не княжич ли едет?

Князь поглядел наверх и увидел невысокого всадника – мальчика, окруженного конной охраной и свитой. Среди конников находились бояре Ощера и Мамон, которых князь привечал особо и всегда был рад видеть подле себя. Даже если позабыл их на рыбалку пригласить.

Никто из прибывших в князе ничего не заметил. Только вызвало удивление, отчего Иван Васильевич отвел в сторону сокольничего и что-то долго ему говорил. До того долго, что княжич, Иван Молодой, не выдержал и крикнул:

– Отец, уха стынет!

– Иду! Иду! – ответил тот.

Потом все увидели, что сокольничий кивнул головой и торопливо полез наверх, где его ждала лошадь. Ивану Молодому и другим вновь прибывшим это показалось подозрительным.

– Отец, ты что его отправил? – спросил сын.

Князь промолчал и разместился на шкуре, брошенной около костра. Он был уже одет и выглядел собранным и сосредоточенным. Он попытался сыграть радостного, беззаботного человека, но это ему не удалось. Отведав ухи, он сказал, повернувшись к сыну, сидевшему рядом:

– Учись и здесь быть великим князем. А я должен удалиться.

Он поднялся, кивнул Ощере и Мамону. И они втроем заспешили наверх. Иван Васильевич шагал широко, и его любимцам, чтобы не отстать, приходилось бежать. Поднявшись и садясь на коня, он сказал:

– Татары подошли к Алексину.

– Это, великий князь, война! – сказал Ощера.

– Да, Иван, война! – подтвердил великий князь.