Текст книги "Государь Иван Третий"

Глава 31

Красный диск солнца, предсказывающий предстоящий холодный день, повис над темной полосой далекого леса. А по заснеженному полю на снегоступах двигались, отворачивая лицо от пронзительного ветра, две фигуры. Впереди был явно подросток, лет двенадцати, одетый в поярковую шубку, мерлушковую шапку и мягкие катанки. Подростком был Роман Захарьин. За плечами у мальчика был лук, на боку – колчан со стрелами и нож за поясом. Это был подарок Дорофея, который проживал в семье Захарьина и который шел следом за Романом. Это Дорофей научил Романа на петли ловить зайцев. Отец было запротестовал, чтобы сын охотился, но Роман так его упрашивал, что он, под ответственность Дорофея, разрешил Роману ездить на охоту. Дорофей же научил его стрелять из лука, и у мальчика это хорошо получалось. Как-то Роман сказал, что видел у кого-то самострел.

– Из него, наверное, здорово стрелять.

Но Дорофей ответил:

– Пока с ним развернешься… глухарь улетит. Нет, Роман, лук лучше.

Ветер шелестел сухостоем, который иногда цеплялся за кожаное крепление снегоступов, и тогда нога выскакивала из него.

– Роман! – послышался голос Дорофея. – Ты что зеваешь?

Роман остановился и стал смотреть по сторонам. Наконец увидел зайца, сидевшего за сушняком.

– А-а! – радостно воскликнул он и развернулся в его сторону.

Уроки Дорофея не прошли даром. Заяц вдруг дернулся, поскакал. Но какая-то сила отбросила его назад. Петля крепко держала лопоухого.

– Дорофей, – плаксиво воскликнул Роман, – что делать?

– Добей! – спокойно ответил тот.

– Жалко, – выдавил он из себя.

– Тогда зачем охотишься? Сиди на печи и грей кирпичи! – сказал и засмеялся.

– Как греть кирпичи? – не поняв шутки Дорофея, спросил Роман.

– Да задним местом, – ответил он, достав нож.

Подъехав к лопоухому, Дорофей ловко ударил его рукоятью ножа в лоб. Заяц упал. Он взял его за задние лапы и подошел к Роману:

– Все, держи! – и подал ему зайца. – В твою петлю попал.

Собрав «урожай» – как-никак пять лопоухих, – Дорофей, потирая замерзшее ухо, сказал:

– Ну что, Роман, вертаемся?

– А больше ставить их не будем? – спросил он.

– Как хочешь. Тогда надо искать новую тропу.

– Ладно, поехали. Поставим в другой раз! – по-взрослому ответил Роман.

Он вошел в хоромы, держа в каждой руке по зайцу. Пройдя в поварню, Роман, как взрослый, швырнул добычу на стол.

– Принимай! – грубовато произнес он.

Повариха хлопнула в ладоши:

– Ой! Ты добыл?

– Я! – гордо ответил Роман.

Весть о том, что сын вернулся с охоты и не с пустыми руками, разлетелась мгновенно. Услышав это, отец заторопился в поварню. Увидев входящего отца, сын схватил лопоухих и, подняв их перед ним, гордо произнес:

– Гляди!

– Вижу, сынок! – улыбаясь, ответил тот и перевел взгляд на Дорофея, стоявшего в стороне.

– Благодарствую тя. Ишь, теперь не пропадет! – засмеялся он, кивая на сына.

– Зажился я тут у вас. Когда домой отпустите? – с грустью в голосе спросил Дорофей у боярина.

– Вот закончу дела в Новгороде, тогда и решим. Я же должен не только в Пскове, но и в деревне твоей грамоту зачитать.

После вечерней службы Софья, не прощаясь, поднялась и заторопилась в опочивальню. Сегодня она была в обиде на мужа за то, что он не разрешил ей присутствовать на боярском совете. Пройдя несколько шагов, она услышала чьи-то торопливые шаги. И прибавила ходу. Но ее догнали как раз у дверей опочивальни великого князя. Кто-то взял ее под руку, но она энергично вырвала ее, сказав:

– Ноцуй с подюшка.

– Софьюшка, ты что, – молящим голосом спросил ее Иван Васильевич, – на мня рассердилась?

Та резко повернулась:

– Ты не правы! В Константинополь ымператриц был наравнэ с ымператор. Мы один семья. Почэму я не мог бить тама?

– Ладно, ладно, будешь, – заискивающе улыбаясь, проговорил князь. – Я согласен, мы одна семья. Вместе будем и править. Пошли…

Видать, эта обида хорошо запомнилась Ивану Васильевичу. Он давно собирался в Коломну – посмотреть, как идет строительство кремля. Чтобы больше не осложнять отношения, он пригласил и Софью. Та, улыбнувшись про себя, дала согласие. Перед отъездом Иван Васильевич вызвал к себе дворского и дал ему наказ:

– Пошли за Младым в Суздаль, пускай перебирается в Москву. Он остается за мня. Так и передай. И еще: найди нового посадника Пскова Дорофея и подари ему самого быстрого коня. Понял?

– Понял, государь, понял, – с поклоном, приложив руку к груди, как его научила Софья, ответил тот.

– Но это не все, не торопись! Скажешь воеводе Патрикееву, чтобы он отрядил Дорофею полк в Псков. Да скажи казначею, чтобы денег дал на месяц на прокорм. Понятно?

Тот кивнул.

– И еще: подготовь Младому хоромы великой княгини Софьи. Теперь ступай. Проверь, все ли готово к отъезду.

Зимний день был во всей своей красе. Морозец слегка, как бы играя, пощипывал щеки. Снег блестел, словно его натерли воском. При каждом шаге снег скрипел, точно говоря: «Посмотри, какой я красивый!» Такая погода бодрила. Дышалось легко и приятно, поднималось настроение.

Иван Васильевич вышел на крыльцо и остановился, глубоко втянув холодную струю воздуха. На нем была медвежья шуба нараспашку, зеленый кафтан, мягкие катанки. На голове – мохнатая медвежья шапка. Когда он выпрямился, его можно было принять за сказочного богатыря.

– У-уф, – громко выдохнул он, напугав неслышно подошедшую Софью.

– Ты что? – удивилась она.

– Хорошо-то как! Не то что у тя в Греции. Разве там бывает такая красота? – Он повернулся к ней.

– Да! Красиво! – ответила она, застегивая на груди горностаевую шубку.

Этой шубке – подарку мужа – она была так рада, что тайком надевала ее у себя в опочивальне, любуясь в зеркало.

Внизу их ждала повозка с лошадьми, запряженными цугом, с двойным выносом. Повозка была громоздкой, специально сделанной для Ивана Васильевича. Два оконца по бокам освещали обивку из волчьей шерсти, которая делала повозку более теплой и нарядной. Широкое заднее сиденье было мягким, удобным.

Князь приготовился было первым залезть в повозку. Но его взяла за руку Софья и покачала головой. Князь покосился на конную охрану, которая с безразличным видом взирала на происходящее. Когда они уселись, Иван Васильевич дернул за конец сыромятного сигнального ремня. Слышно было, как звякнул колокольчик и тотчас раздался бас:

– Но-о-о! Родимые!

Карета рванула с места.

А в Коломне их ждали. Версты за две уже стоял народ, сбежавшийся из соседних деревень. Княгиня жадно смотрела в окно. Народ здесь одет был бедновато и однообразно. На всех шубейки. У кого латаные-перелатаные, у кого получше. Шапки меховые, все обуты в катанки.

По мере приближения к городу одежда менялась – все чаще мелькали женские, украшенные жемчугом, шубки. На головах – кички с каменьями. Мужики тоже были в шубах: лисьих, волчьих, медвежьих. А на головах – круглые шапки.

Возница въехал в старый кремль, на церковную площадь. Княжеские воины уже оцепили ее. За ними, как за оградой, мельтешил народ. На холодном зимнем солнце их каменья горели как звезды в лунную ночь.

Только карета переехала въезд, как ударили колокола. Вперемежку со звоном послышалось воронье карканье. Приезжих встретил батюшка. Князь перед ним преклонил колено и поцеловал руку. Низко склонилась и Софья. Ее губы коснулись грубоватой руки владыки.

И тут, как из-под земли, перед княжеской четой появился некто. Его голое тело прикрывал рваный зипун неопределенного цвета, на голых ногах видны были чувяки с дырками. Лицо узкое, худое, с козлиной смешной бородкой. Глаза впалые, но зоркие. Жидкие волосы покрывали его череп.

– А-а… Хозяин пожаловал! Давненько я тя не встречал, – продолжал он хриплым, простуженным голосом. – А это кто с тобой? – Он шагнул к Софье.

Та даже отпрянула от него.

– Не бойся, не укушу! Нечем! – И он открыл рот, показывая редкие желтые зубы. – А ты, баба, себе на уме! – Он махнул перед ней сухим, тонким пальцем с загнутым черным ногтем.

Потом повернулся к князю:

– Учти, дяденька: сколь в ней добра, столь и зла.

Подскочил местный воевода Беззубцев.

– Гришка, пошел отсель! – наступая на него грудью, приказал тот.

– А ты мня, убогого, в темницу спрячешь? – отступая мелкими шажками, отбивался он. – А я выйду и оттуда! А у тя беда, сынок, будет! – говорил тот, продолжая отступать шаг за шагом.

– Гришка-то, юродивый, ишь, что молотит! – гудела толпа.

– Да кто его слушает?

Воевода все же его оттеснил.

– А кто ест юродивый? – дернула Софья за рукав воеводу.

– Да это, государыня, божий человек.

Княгиня не поняла, что такое божий человек, но промолчала.

Князь с княгиней вошли в церковь. Софья спросила, глядя на Ивана Васильевича:

– Кто тот был? – Она решила уточнить.

– Божий человек, – ответил и князь.

Лицо его выражало неудовольствие, слова юродивого врезались в память. Начавшийся молебен заставил отвлечься от этого маленького происшествия. Но почему-то Софью это задело. Когда молитва закончилась, она шепнула Ивану Васильевичу:

– Скажи, чтоб ему обутку дать.

Князь чуть улыбнулся.

– Захоти он, давно бы не только катанки имел, но и шубу медвежью. Этот люд благ таких не признает, – ответил он.

После окончания службы протопоп пригласил их к себе на обед. С ними пошли приглашенные Иваном Васильевичем воевода и пара бояр.

На второй день начался осмотр строительства крепости. Шла она ни шатко ни валко. Князь вспылил, схватил воеводу за ворот, тряхнул так, что его шапка отлетела саженей на десять. Он еще больше разозлился, когда взял в руки кирпич, а он у него развалился. Воевода едва увернулся от брошенного в него камня.

– Денег не получишь! А я тя на Белоозеро, мерзавца, сошлю!

– Успокойся, Вануша, – гладя его руку, проговорила Софья, – ты послать люди в Рим. Там… такой строитэль! Вот и собор надо ново…

– Пошлю, обязательно!

Осмотр закончился. Кое-кого высекли, прогнали. Князю надо было успокоиться.

И начался загул, который продолжался более двух недель, перемежаясь то с лисьей, то с заячьей охотой. Ходили и на кабана. Но Иван Васильевич, в отличие от своих предков, до охоты был безразличен. Если Софья показала себя увлекающимся человеком, то Иван Васильевич, подстрелив лису, особой радости не испытывал.

Потом был суд. Иван Васильевич разбирал местные распри. Рядом сидела Софья. Зачастую ее слова играли решающую роль. И не от того, что Иван Васильевич не хотел с ней ссориться, а потому, что ее природный ум часто находил такие решения, что можно было только дивиться. Закончив суд, князь перед отъездом вновь поехал на строительство каменного кремля. И опять не обошлось без ее замечаний. И откуда она все это знала? Софья не побоялась замарать руки в растворе и заявить, что он не очень хорош.

– Знаэшь что, Иоанн, – услышав свое имя, так произнесенное устами Софьи, он удивился, как быстро она осваивала русский, – я видел трещин в Успенский собор. Давай позовэм из Италии…

– Да позовем, позовем, – ответил он раздраженно.

Князь и сам видел все недостатки, хотя ему было неудобно в этом признаться.

– Мы же хорошо строили! Вон в Новгороде сколь храмов, а когда их строили! А стоят! Потеряли навык! – грустно сказал он. – Ладно, вернемся и решим, – изрек он твердо.

Возвращаясь с осмотра, они столкнулись со свадебной процессией. То князь Бельский, высланный Иваном Васильевичем из Великого Новгорода в Коломну, выдавал свою дочь за сына боярина Рунова, переселенного, как и Бельский, из Новгорода. Князю хотелось укрепить этот город крепкими, достойными мужами. Великий князь узнал Бельского, поздравил. Бельский просил великого князя побывать на свадьбе.

– Мы приехать! – улыбнувшись, сказала Софья.

Иван Васильевич только кашлянул.

Глава 32

Иван Васильевич вернулся в Москву, и довольно быстро. Причина – государственные дела не позволяют гостить подолгу в одном и том же месте. Софье же понравилось бывать в разъездах, где княжеской семье везде устраивали почетный прием, дарили дорогие подарки, кланялись и льстили. Новоявленная княгиня не скрывала и того, что многое ей не нравилось. Убранство хором, как и сами хоромы, было далеко от того, что она видела у себя на родине. У ее отца был дворец – светлый, просторный, со вкусом обставленный. Не то что здесь. Кое у кого все убрано коврами разной расцветки. Богатство видно, а вкуса нет.

Богатство. Кардинал говорил, что северный князь страшно богат. Где же его богатство? Его она увидела по приезде. Во дворе стояло много подвод, хорошо укрытых и увязанных. Когда она спрашивала: «Что здесь?», ей отвечали: «Меха». Она не поверила и приказала развязать несколько возов. Их содержание ее ошеломило. Только теперь она поверила в сказочные богатства северного князя.

Ивану Васильевичу показалось, что Софья приуныла. «Что это с ней?» – подумал князь, когда они поднимались по ступеням крыльца. Но она быстро взяла себя в руки.

– Что, дэд, поедем по…здра…вать, – проговорила она, придавая голосу явное безразличие.

– Поедем. Вот думаю, Елену надо бы хорошо одарить.

– Конешно, – поддержала Софья.

И великий князь решил ей подарить украшения, принадлежавшие его первой жене, Марии. Когда стали искать, то их в хоромах не оказалось. Иван Васильевич допытывался, где они. И узнал. Оказалось, что Софья, не спросив разрешения у Ивана Васильевича, подарила их своей племяннице, когда та выходила замуж за Василия, верейского княжича. Недолго думая, Иван Васильевич приказал снарядить гонца, который от его имени должен был потребовать возврата этих драгоценностей.

Узнав об этом, Василий заупрямился. На все уговоры отца отвечал дерзко, со злом:

– Мы такие же удельные князья, как и он. Почему он нами командует, как своими холопами?

– Сынок, – взмолился князь Михаил Верейский, – не губи ни себя, ни меня. Не зря его зовут «грозным». Он только и ищет повода, как бы лишить нас удела. Мы – последние в Северной Руси удельные князья. Не губи!

На что Василий ответил:

– Ползать перед ним на пузе надоело. Ты, батюшка, оставайся, а я уеду в Литву! Не могу я оскорбить свою любимую жену. Ты уж прости мня!

На следующую ночь Василий с женой, в сопровождении двух десятков воинов, спешно покидал Верейскую землю. Отец отдал ему все, что мог, чтобы облегчить обустройство на новом месте. Когда Иван Васильевич узнал об отъезде молодого князя, он пришел в бешенство и тотчас послал в Верею князя Одоевского с грамотой, где говорилось, что за вину сына забирает у князя Михаила его удел.

– Куда же мне? – спросил старый князь у Одоевского.

Тот только пожал плечами, потом сказал:

– На этот счет государь мне ничего не говорил.

– Государь… – с издевкой в голосе произнес Михаил это слово.

Князю Одоевскому стало жаль старого человека, и он посоветовал:

– Ты съезди к государю, поговори с ним…

Что делать? Подумав, обездоленный князь принял этот совет. Собрался быстро.

Вот и Москва. Давненько он не бывал здесь. Стоит, родимая, расширяется. Раньше на этой дороге стоял лес, а сейчас появились избенки.

Софья увидела старого князя в проходе.

– Ты кто? – спросила она.

– Я? Был удельным верейским князем, сейчас никто, бездомный, – ответил он с горечью.

При этих словах на его глазах появились слезы. Пожалела великая княгиня старого человека.

– Пошли со мной, – сказала она и взяла его под руку.

Увидев вошедшую Софью с князем Михаилом, Иван Васильевич насупился, но ничего не сказал. Софья поняла мужа. Он ей рассказывал, как удельные князья, двоюродные братья его отца, ослепили последнего, пытаясь захватить власть. И он сказал ей тогда, что «удел – это язва, которая может уничтожить все. У нас должны быть только служивые люди: князья, бояре, дворяне. Я им даю дворы. А за это они должны служить только мне. И никуда от мня. Поняла?»

– Кнэзь, – обратилась она к мужу, – я помню твой слова. Они правилен. Но… пожэлей его. Пускай старый человэк пожывэт, как жыл. Он тэбэ нэ опасен.

Иван Васильевич посмотрел на Михаила. Его лицо выражало страдание человека, уставшего от жизни и готового на все. Сердце государя дрогнуло.

– Ладно. Князь Михаил, я готов те вернуть твой удел. Но хочу поставить условия. Ваську своего забудь и с ним не ссылайся, тогда ты будешь держать свой удел до самой смерти. Но после тебя эта вотчина отойдет ко мне и моему сыну. Готов подписать? – спросил Иван Васильевич, исподлобья глядя на Михаила.

– Куда ж мне, старому, деваться? И за это, государь, я благодарю тя. Где подписать?

Князь ткнул пальцем в бумагу. Тот поставил свою подпись.

– Прими и ты, – князь Михаил повернулся к Софье, – государыня, мое благодарственное слово. Доброе у тя сердце! Завидую я Ивану Васильевичу, красива у него супруга. Ну, прощевайте, государь и государыня! Вряд ли мы увидимся. Не забывайте мня, – проговорил Михаил, поднимаясь и держась за спинку кресла.

– Мы будем молиться о тебе, – сказал Иван Васильевич и кивнул на прощание своей красивой головой.

«Была бы у тя такая добрая душа!» – подумал старый князь и, шаркая ногами, пошел к выходу. Когда за ним захлопнулась дверь, Софья сказала:

– Да, старость…

– Старость – это бессилие… и печаль, – задумчиво сказал он, глядя в окно. Через некоторое время подошел к столу, положил в него бумагу и с силой захлопнул ящик. – Софьюшка, – обратился к ней государь, – сегодня великий день!

Она вопросительно посмотрела на него.

– Сегодня Русь навеки избавилась от удельного княжения, – сказал князь торжественным голосом.

– Исторыя отмэтить твоу заслугу, – сказала она, – а пока хочу тэбэ сказат, я послала Фразына в Италию. Пускай зовэт мастэров. Собор-то развалится. Да развэ у эмпэратор такая дворэц, была дэрэво… – И она, сморщившись, покачала головой. – Европа строит ыз камэна.

– Хорошо, – согласился Иван Васильевич, – пускай приезжают. Дело всем найдется.

Софья, услышав эти слова, улыбнулась.

Правда, из разговора с Фрязиным она кое-что утаила. Когда она предложила ему съездить в Италию и пригласить в Москву мастеров, он спросил по-итальянски:

– Что мне сказать о подписании унии, если я случайно встречусь с Виссарионом?

– Ты что, Фрязин, из ума выжил или слеп стал? Или хочешь, чтобы и меня избили, как тебя? То, что задумал папа, здесь не получится. Даже, думаю, если бы этого захотел князь. Люди здесь верят в православие до глубины души.

– Вижу, – вздохнул он.

– Но ты им скажи, что я выжидаю подходящий момент. Пусть ждут. А то придумают еще что-нибудь и мне навредят.

Фрязин улыбнулся:

– Умна ты, Софья Палеолог!

– Еще, – Софья поправила локоны, упавшие ей на глаза, – скажи: во всем виноват легат. Ты сам это видел.

Софья подошла к столу. Там лежала толстая книга, на страницах которой кругами выступили какие-то пятна. Многие буквы исчезли. Она позвала Ивана Васильевича.

– Видэшь, пропадаэт. – И потрясла фолиантом.

Он взял книгу из ее рук и перелистал несколько страниц. Потом захлопнул и сказал:

– Я велю твои книги перенести в церковь Иоанна Предтечи. Там в подземелье сухо. И пожар не достанет.

– Иоанн!

– Что еще? – спросил он, чувствуя, что она еще что-то потребует.

– Я думаю, надо мастэрскую, книг пэчатат, стары дэлать как новы.

– Ладно. Набирай мастеров. Одного я те подскажу – Герасим Поповкин. Он поможет других найти.

Время летело быстро, приближался великий праздник, Рождество Христово. Испокон веков в Москве в эти дни проходили кулачные бои, которые собирали всех горожан от мала до велика. И в этом году на берегу Москвы-реки для великого князя и думских бояр построили возвышение. Лед на реке не только очистили от снега, но и тщательно вымели отведенное для боя место. Народ готовился к этому событию еще заранее, поглядывая на закат, чтобы узнать, какая завтра будет погода и как надо одеться. Стоять-то почти целый день придется.

Готовились и в доме купца Елферьева. У них большая радость. Думали, что больше никогда не увидят старшенького, Василия. Мать поедом ела отца, зачем он дитя отпустил в такую даль. Егор отбрыкивался:

– Нашла дитя! Да он кулачищем своим быка убьет. Дитя!

– Все равно для мня он дитя. – На глазах жены блестели слезы.

– Так он же купец! Поняла? Купец! А что такое купец? Ему под подолом бабьим сидеть не с руки. Купец должен вынюхивать, где товар недорогой, чтоб выгоднее продать у ся, – отбивался тот.

Но мать не соглашалась:

– Не все купцы ездят так далече! Вот Сеня. Сидит в своем рундуке и торгует.

Сеня был их сосед. Правда, его хоромы были гораздо хуже Елферьевых.

– Ты тоже, мать, скажешь! Ты-то у мня разодета лучше боярыни. Одна золотая цепь на шее дороже всего добра Сенинского. Мы, Елферьевы, сидеть дома не можем!

И так почти каждый день они пререкались. И вдруг среди ночи псы лай подняли, потом завизжали, словно родного встретили. Так и вышло. Вернулся Василий! Радость-то какая! Мать наглядеться не могла. Возмужал он, даже подрос, раздался в плечах. Богатырь! Вернулся не с пустыми руками. Добра привез много. Еле на пяти возах разместил. Сказал, что пару возов татарам пришлось отдать, чтобы все не отобрали. Егор гоголем заходил:

– Видишь, мать, какие мы, Елферьевы! А ты…

Долго Василий рассказывал про свой путь. Как в море чуть не утонул, как от пиратов отбивался, как товар подбирал. Венеция ему не понравилась:

– Дома каменные. На улицах вода. Леса нет. Хоромы, как наши, не построишь. А вот торговать с ними – дело другое. Только вот путь туда далек и опасен. Но все одно, я туда еще наведаюсь.

На что мать отвечала:

– Наведайся, наведайся, но опосля. А пока отдыхай и сил набирайся.

Василий отдыхал, покуда не прослышал, что на Рождество Христово будет кулачный бой. Узнав, что Василий, слава Богу, вернулся, молодые бойцы ринулись к купеческим хоромам. Злющие псы не давали войти во двор, тогда его стали поджидать на улице. Наконец дождались. От них-то Василий и узнал о предстоящем кулачном бое и решил подготовиться.

Куда делась появившаяся было ленца. Затемно вставал и бегал в гору. Говорил: «Жир надо сбросить, мешает он. Да и быстро выдыхаешься». До путешествия в Венецию, несмотря на молодость, он слыл одним из лучших бойцов. Богоявленская улица, когда там появился Василий, начала выигрывать. Но за время отсутствия вожака-вдохновителя другого бойца не нашлось, и она потеряла первенство.

И вот этот день настал. Его матушка от своей служанки услышала о готовящемся бое и стеной встала перед Василием:

– Не пущу! Куда ты собрался? Там-то во-о… – она подняла руку вверх, как раз на его рост, – какие мужики. А ты…

– Батяня, подсоби!

Батяня качает головой: нет, мол, не могу.

– Раз так, в окно полезу. Ногу сломаю, ты, матушка, будешь виновата, – заявил он, делая вид, что действительно хочет идти к окошку.

– Да пущай идет. Набьют ему морду, сам боле не захочет драться, – «подсобил» отец, легонько отстраняя матушку.

Выскочив на крыльцо, Василий перекрестился: «Слава те господи!» Выйдя на улицу, он был крайне удивлен тем, что его ожидала толпа друзей.

– А мы тут спорили: пойдешь ты аль нет? Большинство прокричало «нет».

Идя к месту сражения, Василий делал наставление:

– Держаться кучно, друг другу помогать.

– Ясно, Василь. Как ты-то? Давненько не бился, – спросил один из них.

– Вроде нормально.

Софья стала было отнекиваться, сказав, что это мордобой, варварский обычай.

Тут поднялся Иван Васильевич.

– Ты что, видела варваров? – Он встал перед ней.

– Зачэм эх выдэт? У мэна в кныг о ных писан, – ответила она.

– Тьфу твои кныгы, – передразнил он ее в сердцах. – Да там мужик мужиком становится! А кто туда не ходит, тому одна дорога – к бабе под подол.

Софья засмеялась и ответила:

– Ладно, ыду. Только смотри, Иван, наши крэсла должны быт выше. Так было у ымпыратор.

– Да знаю, – отмахнулся Иван Васильевич, – так и сделают.

Когда они появились, народ загудел. Он рад был видеть великого князя, говоря меж собой:

– От народа не отрывается!

На возвышении их ждали два кресла с высокими спинками. А рядом были кресла меньшей величины. Иван Васильевич выразительно посмотрел на Софью и понял, что она осталась довольна. Она села и взглянула вниз. С высоты обзор резко увеличивался, и Софья не поверила своим глазам. Народ занял все подступы, высокие берега. Даже на деревьях сидели люди, взрослые – пониже, а пацаны, как галки, заняли все мало-мальски подходящие сучья. К князю подошел дворский:

– Государь, как прикажешь начинать: боец вызывает бойца или пацаны вначале, затем все, или стенка на стенку?

Князь задумался. Справа сидела Софья, за спиной – его братья. Слева – боярин Юрий Захарьин, один из опытнейших бояр, считавшийся вторым человеком в думе. Это было место князя Патрикеева, но тот сильно заболел и не смог явиться.

– Юрий, – обратился князь к боярину, – ты слышал, что спросили у мня?

– Слышал, государь. Думаю, пускай кто-то вызовет соперника, – ответил боярин, поднимая воротник медвежьей шубы.

Морозец щипал за уши. А вообще погода была замечательная. На небе – ни облачка. Солнце освещало лед, который был такой чистоты, что под ним при усердии можно было увидеть рыбу. Казалось, и ветер, до этого свирепствовавший на Московии, притаился в ожидании боя.

Дворский громовым голосом объявил:

– Кто смел, выходи! Зови своего противника! В виски не бить, в руки ничего не брать, упавшего не бить! Все! Начинайте!

Все бойцы разделились на две группы. Одна группа – кремлевская, другая – Подол и Китай-город.

Вышел из кремлевской группы известный боец Григорий Телега. В одной рубахе, распахнутой на груди. Он, как петух, ходил перед своими, которые начали кричать:

– Что, Подол! Беги к бабе! Ха! Ха!

– Эй, слабаки, выходи!

– Да куда им! Им бы до проруби, портки постирать! Ха! Ха!

Подол заговорил:

– Василь, что стоишь!

– Иди покажи этому хвастуну!

Василий был в раздумье. Григория он знал. В другой раз он бы пошел, но тут опаска берет, все ж давненько не бился.

– Ну, давай, – понукали со всех сторон и почти насильно вытолкнули его в центр.

Григорий ухмыльнулся, даже крикнул:

– Что, купчина, струхнул? Это те не в лавке кричать: «Набегайте! Покупайте!»

Эти слова и гримаса оскорбили и обозлили Василия. Знал бы он, какая доля порой достается купцу, не орал бы так. И неведомая сила понесла его. «Пресвятая Богородица, поддержи!» – сказав про себя, он подошел к Григорию, глаза которого были полны презрения и насмешки. «Эх, подобью я те глаз!» – мелькнуло в голове. Кулак просвистел и попал прямо в глаз Григория. Тот от удара, которого не ожидал, даже покачнулся. И он, стиснув зубы, ринулся на Василия. На губе появилась кровь. В отместку Григорий получил удар в челюсть, аж голова затряслась. Азарт захватил толпу.

– Гришка, бей ему в морду!

– Васька, держись!

– Молодец, Васька!

– Гришка, – закричал и князь, – ты ж кремлевец!

Кричали князья, бояре. Закричала, даже не заметив, и Софья:

– Грыгорый, бэй эво, бэй! – и затопала ногами.

Василий стал наседать.

– Давай, Васька, давай!

– Держись, Гришка!

– Правой, бей правой!

Шум стоял такой, что вороны поднялись черной тучей и улетели далеко в лес. Потекла кровь из носа у Григория – получил прямой удар. Но устоял кремлевец, устоял. Даже попытался кичиться. Руки опустил, вроде «да плюю я на тя!». Да зря! Промашки не прощаются. Он получил такой удар в подбородок, что голова запрокинулась назад.

– Так, Васька, так! Бей его, бей!

– Гришка, держись!

Все увлечены битвой. Все забыто, все уплыло куда-то.

Софья оказалась весьма горячей болельщицей.

– Ну как? – кричал Иван Васильевич, обернувшись к ней. Она показала большой палец.

Но что это там? Василий стоит на коленях? Да! Только, казалось, он возьмет верх – и на тебе. Но сил не было и у Григория. Надо бы добить, да выдохся. Тяжело поднялся Василий. И все же смог увернуться от удара. А Григорий от своего промаха, точно от удара, сам свалился на лед. Василий не торопился добивать противника. Дал ему подняться.

Вот это бой! Вот это зрелище! Теперь Софья поняла Ивана.

– О-о-о! – раздаются недовольные голоса.

Они ходили друг перед другом, не слыша ни криков, ни советов, отыскивая позицию для удара. Может, последнего. Оба обессилели. И вот Василий собрался. От удара, в который купец вложил остатки сил, Григорий качнулся назад, затем, сделав еще пару шагов, едва выпрямившись, остановился. Обе стороны с замиранием сердца ждали, что будет дальше. Григорий сделал шаг и… вдруг повалился на лед. Подоляне и китайгородцы взвыли от радости:

– Победа!!!

Теперь их очередь. Как две волны, накатились они друг на друга, схлестнувшись посреди площадки. Появились первые потерпевшие, на коленях, ползком, покидая поле боя. Кровь хлещет, словно была настоящая битва. У кого из носа, у кого из разбитого рта. А кто-то держит свои зубы, в душе ругая себя и клянясь, что больше сюда ни ногой. Но и не такие раны заживали! И удаль вновь звала их на лед. От огромного числа бойцов осталась маленькая группка. Пора прекращать сражение. Многие из бойцов лечились снегом, прикладывая его к больным местам. Никто из гостей и из любителей поглазеть не ушел. Все ждали, когда великий князь объявит победителя. Он советовался со своей думой. Прошло горячее обсуждение. Выигрывал тот, чья сторона стала победительницей. Для этого надо пересчитать бойцов: у кого осталось больше бойцов, тот и победитель. На этот раз победили Подол и Китай-город. И те назвали своего бойца. Им оказался молодой купчина Василий Елферьев. Ему надлежало идти к возвышению, где сам великий князь вручал награду.

Василий отдал бою столько сил, что стал равнодушен и к этой славе и к награде. Но надо было идти. Поднялся по лестнице, стараясь держаться ровно, уверенно, хотя сил едва хватало поднять голову. И вот он наверху. Дворский взял его за руку и подвел к Ивану Васильевичу. Тот встал:

– Молодец! Одолел все ж кремлевцев! Но… смотри! – Он шутливо погрозил пальцем и повесил ему на шею тонкую золотую цепочку с небольшим бриллиантом в середине.

– Благодарю тя, великий князь!

И тут Василий почувствовал чей-то устремленный на него взгляд, повернул голову. У Софьи расширились глаза.

«Он? – мелькнуло в ее голове. – Это ОН!»

И Софья впервые почувствовала, где у нее сердце.