Текст книги "Государь Иван Третий"

Глава 15

Еще во времена княжения Василия Васильевича Темного, отца Ивана Васильевича, казанский хан Касим со своим братом Якубом, не желая участвовать в дворцовой резне, запросили у Василия Васильевича разрешение поселиться на Московской земле и верой и правдой служить новой родине. Подумав, Василий дал согласие и отвел им земли. Так появился на Московской земле Касимовград. И Касим слово держал. Не раз ему приходилось вступать в схватку со своими сородичами, пытавшимися тайно напасть и пограбить Московию. Это бесило казанских ханов. И они решили отомстить Касиму. Казанский хан Ибрагим, собрав большое войско, пустился на хитрость. Он послал своего мурзу к Касиму, чтобы сказать ему о том, что они, мурзы, желают видеть его на своем троне.

Зная хитрость Ибрагима, Касим решил сказать об этом великому князю Ивану. Тот даже обрадовался: Касим – казанский хан, а это означало почти присоединение ханства к Московии. И Иван Васильевич решил помочь своему верному служаке. К нему были вызваны известные воеводы: Иван Юрьевич Патрикеев, Иван Васильевич Стрига Оболенский, а также коломенский, муромский, владимирский и суздальский. Был послан нарочный и в Вятку, некогда входившую в Новгородскую епархию. На зов великого князя вятичи ответили: «Помочь тебе, великий князь, не можем, ибо казанский хан силой заставил принести клятву ему, что помогать тебе против него не будем».

Патрикеев не скрыл удивления, увидев многих своих собратьев по оружию. Причину вызова он знал и думал, что будет, как было раньше. Он – главный воевода и сам распределит силы. Но оказалось, что он глубоко ошибался. Великий князь сам назначил место сбора – Нижний Новгород. Он же определил, как каждое войско проследует до места сбора. Его указ по этому делу был таким: «Москвичи идут Москвой-рекой, коломенцы – Окой, по ней же идут и муромцы. А владимирцы и суздальцы – Клязьмой». Касим, видя, какое огромное войско пришло ему на помощь, поклялся великому князю Ивану Васильевичу, что будет вечным ему слугой.

Великий князь, как осторожный политик, велел послать своих людей в Казань, чтобы узнать обстановку. Ему сообщили о задумке Ибрагима. Он был поражен: ведь войска уже подошли к Волге и готовились к переправе. Прискакавший от великого князя гонец передал Патрикееву, чтобы через реку не переправляться. Ибрагим, ждавший их в засаде, не выдержал и вышел к реке. Казанское войско было огромным. Только теперь Патрикеев понял военную гениальность великого князя. Его предусмотрительность спасла войска от нового похода казанцев на Московию. Ибрагим, разгневанный, что русские разгадали его намерения, все же решил немного их пограбить. Но и это предусмотрел Иван Васильевич, приказав Патрикееву срочно укрепить гарнизоны в Муроме, Нижнем Новгороде, Костроме и Галиче. Ибрагим попытался взять Галич. Но получил крепко по зубам и, как змея, уполз в свою нору. Эти действия Ибрагима заставили великого князя задуматься. Он даже ухмыльнулся: Восток беспокоит его второй раз. И он, собравшись было в Коломну, отложил поездку.

Пора было подумать и о Младом. Ему надо найти жену, чтобы этот брак укрепил положение Московии. Но у польского короля нет невесты для Ивана Младого. Литовские князья измельчали, и брак, если и найдется невеста, ничего не даст Москве. «Надо дать задание Посольскому приказу, – решил он, – пускай поищут невесту. А пока будут искать, надо готовиться к походу на восток». Князь вздохнул: воевать он не любил. «Война – это лишние траты, – говорил он. – Софья не воевала, а сколько земли себе набрала, пуская свой доход на покупку сел и деревень. Умна бабка, ничего не скажешь!»

Обдумав еще несколько дел, Иван Васильевич встал, потянулся и не спеша пошел в трапезную. Там его уже ждали. Проходя мимо места, где обычно сидел Иван Младой, великий князь посмотрел на это место и, ни на кого не глядя, сказал:

– Загостился наш Иван.

Услышав такие слова, боярин, исполнявший обязанности стольника, скромно проговорил:

– Ждет, видать, когда король примет.

Усаживаясь, князь возразил:

– Давно принял. Понравился ему мой Иван!

На столе лежали запеченные куски тыквы в меду, пареная репа, морковь, отварная осетрина, сыр, сало, лук, чеснок. В кувшинах – квас. В бутылях – вино.

Стольник по очереди подносил блюда и клал великому князю на тарелку то, на что князь указывал. Трапеза проходила в молчании.

– Квасу яблочного, – наконец произнес Иван Васильевич, ложкой зачерпывая пареную репу. Закончил стаканом вина да пирогом с грибами. Отобедав, бросил: – Я в опочивальню, вздремну.

Он редко спал после обеда. Обычно шел в кабинет, читал бумаги или вызывал дьяков. На этот раз его ждал дьяк Торгового приказа. Он стоял у двери кабинета и от ожидания даже вздремнул, опершись на косяк, поэтому не слышал, как подошел князь, и не почувствовал, когда тот взял его за плечо.

– Пошли! – произнес Иван Васильевич.

Сев в кресло, провел рукой по усам.

– Что у тя? – И кивнул на кипу бумаг, лежавших перед дьяком.

– Да вот, государь. – Дьяк переложил бумаги, нашел нужную. – Наш посол Еропкин пишет:

«…сообщаю, что наш купец Егор Елферьев, как и новгородские купцы, шел из-за моря через Литовскую землю. Егор шел на твое, государь, великокняжеское имя и вез для тебя ковер да восемь зерен жемчуга. На них взяли в Минске непошлый мыт. Потом весь товар пограбили, взяли и деньги, придравшись, что вместо ладана купец продал смолу. За это велели купца бить. Как, впрочем, и других. А все за то, что Егор не продал жиду-мытнику ковер. В Смоленске силой отобрали кувшин орехов грецких. Там же взяли у купца тридцать миткалей без трех жемчуг, да взяли золотую жиковину, да и другой ковер…

Все это я, верный твой слуга, государь, отписал королю Казимиру».

Князь поднялся и, опершись руками о стол, повернул голову к окну. Дьяк увидел, как побагровело лицо князя. Потом, повернувшись к дьяку, сказал, словно от него это зависело:

– Смоленск надо возвращать! Готовь письмо крымскому хану Ази-Гирею. Если хочет с нами дружить, пусть оберегает наших купцов. Там их тоже пограбили.

– Великий князь, – проговорил дьяк, – вряд ли он пособит нам. Он, говорят, дружит с Казимиром.

Князь на это только потеребил бороду.

– А почему не ездим степью? – спросил князь.

Дьяк понял, о чем тот спросил.

– Да казаки там сильно балуют, – ответил дьяк.

– Да-а… – протянул князь, – на Волге татары лютуют. Как нашему бедному купцу торговлю вести? – вслух подумал Иван Васильевич.

– Сейчас Казань – что твоя Орда, – высказался дьяк.

Князь, опустив голову, по-бычьи посмотрел на дьяка. Потом промолвил:

– На брыкливую кобылу хомут трудно надеть.

Дьяк промолчал. Он не понял, что хотел этим сказать князь.

– Напиши письмо и Казимиру. Я подпишу. Пускай наведет порядок. А мы более прощать не намерены. Всё, ступай. Скажи, чтоб зашли Данила Щеня да Григорий Мороз.

– Слушаюсь, государь, – ответил дьяк, а сам подумал, что князь хочет проучить татар да и вятичей.

Дьяк угадал. Иван Васильевич посчитал, что пора наказать вятичей за их поведение. Они воевали Кокшенгу и грабили другие селения. Настала пора потребовать ответа.

– Эх, жаль, что нет Ивана, надо бы ему поучаствовать в этом походе. Учиться княжичу надо. Да и побыстрей, – он вздохнул, – найти ему невесту. А то может и разбаловаться.

Вскоре он объявил боярам на совете, что пора Ивану женку искать.

– Да молод он, – не согласился кто-то.

– А я с каких лет женился? – прищурился князь.

Другой боярин улыбнулся и спросил:

– А где невесту-то искать?

– Я уже думал об этом и решил, что среди немцев, – уверенно ответил князь. – Зажмем тогда этих тварей с двух сторон.

Бояре не совсем поняли, о каких «тварях» говорил Иван. Но поняли, что дело серьезное.

Иван Молодой не очень-то торопился возвратиться домой. После встречи с Еленой он стал в чем-то другим человеком. Иван ехал словно во сне. Даже стражники, подмигивая друг другу, с улыбкой кивали на Ивана. Да, он пребывал во сне, вернее, весь предался мечтам. И все крутились вокруг Елены. То на них напали какие-то злодеи, и он вырвал ее из их рук. То он, каким-то образом оказавшись около их горящих хором, бросившись в огонь, выносит ее на руках. То она смертельно больна, а снадобье для нее можно достать у какой-то старой колдуньи, и он разыскивает ее. И так всю дорогу. Но стоило ему увидеть позолоченные купола Кремля, как эти мечты исчезли, словно унесенные поднявшимся ветром. Он вдруг вернулся в свою суровую действительность. И первой его мыслью было осознание того, что он может потерять Елену по отцовской воле.

«В нашей семье издавна принято жертвовать собой во имя создания могучего княжества. Ведь поженили отца почти ребенком. А все из-за того, чтобы тверской князь помог тогда отцу вернуться в Кремль. А что ждет меня? Может быть, предложит какую-нибудь ханскую дочь? Нет! Я уже не мальчик. “А ты хочешь быть великим князем? – задаст он вопрос. – Учти, наша ветвь, не имея братьев, может потерять положение великих князей!” Господи! Надоумь, помоги!» – С этими мыслями он въехал в кремлевские ворота.

Встреча с отцом была суховатой. Иван Васильевич только сказал:

– Наконец-то вернулся!

Сын понял, что о Елене лучше сейчас не говорить, и пошел к своей старой бабушке – Марии Ярославовне.

– Миленькой мой! Вырос-то как! – Бабушка прижала его к груди, поглаживая густую шевелюру.

Ласки были долгие, затем последовал вопрос:

– Как съездил? Слышала я, что ты тамошнему королю пришелся по нраву.

– Слухи так быстро дошли? – удивился Иван Молодой.

– Батюшка твой, – Мария Ярославовна вздохнула, – все знает. Люди его там.

– Не знаю, но я ему, Казимиру, все сказал, что хотел. Бабушка… не могу я от тебя утаить одну тайну. Да ты не бойся, ничего страшного. Просто я там встретил… случайно… – Иван замялся, – …как те сказать… девушку… Елену, – наконец сказал он. – Она… дочка господаря Стефана.

– Ух ты! – вырвалось у Марии Ярославовны. – И что, она сильно те понравилась?

Иван опустил голову, а бабка продолжала:

– Ну что, подошла, видать, пора. Вот только как батюшка твой на это посмотрит? Он, я слышала, зол на Стефана. Он каких-то пушкарей, которые нашему князю надобны, у ся держит.

Иван улыбнулся:

– Я думаю, он их уже отпустил.

– Ох, хорошо бы! Но ты повремени. Если он их отпустил, приедут они в Москву, вот тогда с батюшкой и поговори. Или я сама с ним поговорю. Твоя женитьба – это, конечно, дело государственное, и женщинам в это встревать не след, но я все-таки государева мать как-никак. Так что батюшка твой и моего совета послушает.

– Ой, бабушка, – Иван упал на колени, – как я те благодарить буду!

Она поцеловала его в голову, потрепала волосы и, шутливо толкнув, сказала:

– Ступай, миленький. И обо всем, что мне рассказал, пока молчи.

Князь и на следующий день встретил сына не очень приветливо.

– Отдохнул с дороги, а теперь давай за дело. Вятка совсем обнаглела, – сказал он, указывая сыну на кресло против себя, – нам не хочет помогать. Они клятву хану дали. А сами что делают! Опять по Устюг ходили, пробовали взять Осиновец.

– Но ты же, князь, посылал на них Сабурова и Кутузова.

– Да. Но Сабурова я казнил. Он взял у них взятку. Кутузов тоже ничего им не сделал. Дважды писал им митрополит, чтоб они били мне челом, отпустили пленных, отдали все награбленное, урезонивал их, но с них как с гуся вода. Я послал туда воевод Щеню и Мороза. Вот думаю, ты бы им пособил. А?

– Хорошо, князь, я завтра же и отправлюсь.

От этих слов сына князь засиял.

– Молодец! Я дам те сотню своих людей, чтоб берегли тя дорогой.

Иван Младой прибыл к Щене и Морозу, когда те подошли к Хлынову. Войска только начали размещаться. По случаю прибытия Ивана Ивановича воеводы устроили небольшое пиршество. Вначале попарили его с дороги, потом пригласили к столу. Иван лишь прикоснулся к крепкой браге. Но поел он знатно и попросился с дороги на боковую. Воеводы проводили его до избенки, где жили старик со старухой. Он по-родственному их обнял, чем вызвал у них слезы радости. Они постелили ему на печи, сказав, что с дороги надо прогреть свои косточки.

– Ни одна хвороба к те, князь, не пристанет, – сказала бабка, подставляя скамью.

Иван не стал церемониться и полез наверх. Ему никогда не приходилось спать на печи. А утром сказал, что ему очень понравилось там спать. Покормили его крестьянской едой: пареной репой, поджаренной тыквой, вяленым мясом да свежим молоком с пахучим хлебом и медом. Иван был доволен от души. Он отвалил им десять рублей, но старые люди, встав на колени, умоляли юного князя взять деньги. Долго с ними говорить не пришлось. Прибежал, запыхавшись, Мороз:

– Вятичи прислали знатных людей. Пошли, князь! С ними те решать!

Их было несколько человек. Увидев вошедшего молодого паренька, которого сопровождали воеводы, они сразу поняли, кто это. Упав перед ним на колени, они стали бить челом и просить, чтобы их рати не воевали земли вятские:

– Мы великому князю челом бьем, покоряемся его воле, дань дадим и службу сослужим.

После их слов воеводы посмотрели на молодого князя: «Что он ответит, как покажет себя?» Он же отвечал:

– Целуйте крест великому князю от мала до велика, а изменников и крамольников выдайте головами, – и посмотрел на Щеню.

Тот назвал фамилии:

– Иван Аникиев, Пахом Лазарев, Палк Богодайщиков.

Бояре переглянулись меж собой и посмотрели на старого Елоня. Тот привстал, поклонился Ивану:

– Дай нам, князь, сроку до завтра. Мы это слово скажем всей земле Вятской.

– Хорошо! – ответил Иван. – Мы до завтра подождем. Но… не дольше. Ступайте.

Они, поклонившись, потянулись за Елонем.

Но назавтра попросили еще один день. Щеня было заартачился:

– Зачем ждать? Они, видать, от татар помощи ждут. А мы тут…

– А ты, – Иван посмотрел на Щеня, – следаков пошли.

– Да послал я, – нехотя ответил тот. – Пока… молчат.

Прибывший от вятичей посланец попросил еще подождать – до завтра. Но получил отказ.

Щеня, не дожидаясь, когда появится Иван Младой, приказал готовиться к приступу. На высокое место вытащили пушки, вырубая лес для их разворота. Начали запасаться смолой и берестой. Иван, немного замешкавшись со стариками, увидел, как разворачивается подготовка к штурму, хлопнул дружески Щеню по плечу.

– Молодец, воевода!

Суровое лицо воина слегка просветлело.

– Как расставите пушки, разом и громыхните, – сказал Иван.

Щеня довольно закивал головой. И они громыхнули.

В городе тотчас поднялась паника. А через некоторое время ворота распахнулись, и в окружении толпы вятичей изменников привели связанными. Их тут же бросили на телеги и повезли в Москву. А вступивший в Вятку Иван с воеводами взялись наводить порядок. Почти всех именитых и их чад посадили на повозки и отправили по городам Московии. Купцов отправили в Дмитров. Многим дали земли, чтобы хозяйничали, приносили пользу.

Прибывших в Москву троих изменников Иван Васильевич велел бить кнутом, а потом казнить. Для устрашения других. Пусть знают предатели, что пощады им не будет. Действиями Ивана Младого великий князь остался доволен. Он понял, что княжество попадет в надежные руки. Когда сын вышел от отца, глядя на дверь, которую тот только что закрыл за собой, подумал: «А ведь острый глаз у Казимира! Сразу понял Ивана. Не я, грешный. Надо было чужому увидеть».

Глава 16

А Рим начал волноваться. Долгожданное сообщение из Москвы все не поступало. Виссарион нервничал больше всех. Он боялся попасть на глаза папы, однако встречи избежать не удалось.

– Что-то ты давненько у меня не был, – произнес папа тихим и, как показалось Виссариону, вкрадчивым тоном.

И это «ты» – ехидное, злое.

– Ваше святейшество, сердце рвется к вам, а дела… держат.

– Понимаю. Обсудим вместе.

Виссарион осторожно подошел к столу и остановился.

– Садитесь! – велел папа.

Виссарион послушно опустился в кресло.

– Мы слышали, что король Польши, наш верный союзник Казимир, скончался. Да упокой Господи душу его.

– Верный союзник? – усмехнулся кардинал. – А почему он, да примет Господь с миром его душу, вместе с ханом Ахматом не покончил с этой треклятой Московией? Этот безбожник попытался…

– Я все знаю, – сказал папа, – только мне непонятно, почему молчит наш, как его…

– Фрязин, – подсказал Виссарион, поняв, кого хотел назвать папа.

– Да, Фрязин.

– Не знаю, ваше святейшество. Я получил сообщение, что свадьбе Софьи и князя Ивана ничто не мешает. Но князя Ивана еще нужно навести на мысль о сватовстве. Это трудно сделать быстро.

– Да, я это слышал. Но прошло достаточно много времени… – Папа поднялся, взял лейку и стал поливать цветы.

– Я и сам не понимаю, из-за чего такая долгая задержка, – сказал Виссарион.

А тем временем великий князь вел разговор с дьяком из Посольского приказа, который, на удивление Ивана Васильевича, принес ответ от Фридриха Третьего Габсбурга. Его послание надо было видеть! Это был шикарный лист пергамента с огромной гербовой печатью, весь расцвеченный. Залюбуешься, глядя на одни только буквы.

– Кликни-ка нашего писарчука, – кивнул он дьяку.

Тот выскочил в открытую дверь. Вскоре вернулся с человеком средних лет. Князь поманил его пальцем.

– Глянь-ка, – сказал он. – Вот так равняйся в титулах, формах и внешнем виде грамот. А теперь прочти, – повелел князь дьяку.

И тот начал, слегка отстранив бумагу:

– Царю Московии Ивану Васильевичу…

– Подожди, подожди, – перебил князь, – как там? Прочти-ка снова.

– Царю Московии Ивану Васильевичу…

– Царю! – опять многозначительно перебил князь.

– Да, государь, – вторит дьяк, – писано «царю»…

В письме Фридрих предлагал дружбу и предлагал прислать своего посла. Насчет невесты писал, что у него нет дочери на выданье, но он посмотрит, у кого из его вельмож…

– Вельмож, – вновь перебил князь, – а кто это?

– Думаю, государь, что это как наш князь аль боярин.

– А, – произнес князь, – пусть посмотрит. Как думаешь, Ивану сказать аль нет?

Князь посмотрел на дьяка. По лицу того видно, что он очень доволен – князь обращается к нему за советом. И в то же время в его сознание вкралось сомнение: «А как на это посмотрит сам Иван? Вот задача».

– Ты что задумался? – недовольно буркнул князь.

– Вот думаю, государь, когда надо говорить. Сейчас сказать – пообвыкнется, смиреннее будет, – проговорил дьяк, втянув голову в плечи.

– Смиреннее? Что ты говоришь! Мня спрашивали? Еще дитя был, а уже женили. Не о сем думать надо, коль князем родился. А о той землице, которую те Господь послал. Так со старины у нас идет.

Дьяк поднял голову, проговорил:

– Все когда-то меняется. Вот ведь ты, государь, был великим князем, а сейчас царем именуют. И кто? Сам император!

– Да. Думаю, ты прав.

Ивана Младого он пригласил на следующий день. Княжич почувствовал, что его ждет какая-то неприятность, и стал обдумывать все свои поступки. Вспомнил поход на Вятку. Но за него великий князь благодарил и остался доволен. Так что же?

Князь начал разговор, показав сыну императорскую бумагу.

– Ишь, как делают, – разглаживая ее ладонью, сказал Иван Васильевич.

– Да, – заметил сын. – Грамота отменная! Нам тоже надо делать, чтоб не хуже была. Князь, у нас сейчас появились новые фрязины, я думаю, среди них найдутся такие умельцы.

Иван Васильевич посмотрел на сына довольным взглядом. «Соображает!» – промелькнуло в его голове.

Между тем сын взглянул через плечо отца на послание Фридриха. Буквы были незнакомые.

– По-немецки написано, – пояснил отец.

– Дьяк-то прочитал? – поинтересовался сын.

– Прочитал, – ответил князь.

– И что там?

– Император хочет обменяться послами, – ответил отец.

– Что, думаю, дело хорошее, – сказал сын, собираясь уйти.

Князь остановил его, указав на кресло.

– Не торопись, Иван. Послушай, нам надо расширять свои связи, крепить хорошие отношения, родниться с соседями.

После этих слов лицо сына вытянулось, а сам он напрягся. Отец почувствовал, что разговор может быть тяжелым. Он этого не ожидал. И опять вспомнил слова дьяка. «Накаркал, черт», – подумал он.

Сын дернулся:

– Если, князь, речь идет о моей женитьбе, то без моего согласия не думай меня женить. Не выйдет.

У отца перехватило дыхание. Ему, великому князю, государю, смеет перечить его сын! Да где это видано?

– Будет так, как я скажу! – грубо произнес он.

– Нет, отец! – Он назвал его не князем, как принято, а отцом! Вторая дерзость.

Князь сказал с угрозой:

– Смотри, сын, пущу по миру!

На это Иван отвечать не стал, только спросил:

– Ты мня за этим позвал? Тогда я пошел.

На второй день он уехал в Суздаль, данный ему отцом в управление.

Узнав об этом, Иван Васильевич разразился гневом. Даже хотел послать погоню, но раздумал, решил не рубить сплеча, хоть и не хотел отступать от своей затеи. Немцы молчали, и он приказал посольскому дьяку продолжать поиск. И нашли – дочь манкутского князишки из Крыма. Когда посольский дьяк доложил князю, что невесту нашли, то Иван Васильевич, услышав о манкутском князе, набросился на него с кулаками.

– Ты кого мне нашел? – кричал он.

Дьяк выдержал княжеское бешенство. Когда князь немного успокоился, он боязливо сказал:

– Государь, прости, но в Польше нет, в Литве нет. У немцев тоже. Что делать?

Князь понимал, что дьяк прав. Поразмыслив, велел созвать совет, но бояре боязливо ответили:

– Князь, те видней. С кем ты мирно хочешь жить?

– Да со всеми! Но что делать с Иваном? Вон, – и кивком показал на дьяка, – нашел какого-то ман…

– Манкутского князя, – подсказал тот и добавил: – Крымского.

Решил Иван привлечь к этому делу свою мать, Марию Ярославовну. Она знала норов Ивана Младого. И, признаться, этот норов все больше нравился самому Ивану Васильевичу: «Станет великим князем, твердой рукой поведет княжество. Мыслит умно, сам видный. Не зря Казимир ему почет оказал не только как родичу, но и как смышленому юноше», – думал он.

Иван, получив весточку от своей бабушки Марии Ярославовны, тут же оседлал коня. Двое суток бешеной скачки – и Иван увидел позолоченные купола, возвышающиеся над Кремлем. Он спрыгнул с коня. Провел рукой по его мокрым бокам, стреножил и пустил пастись. Сам, выбрав старую ветвистую березу, прижался к ней спиной. Идти в Кремль ему было нельзя. Бабушка предупреждала, чтобы его никто не заметил, а день был в разгаре. Его потянуло ко сну. Он сел на оказавшийся рядом с березой пенек и уснул. Проснулся, когда солнце коснулось верхушек леса.

Легко поднявшись, широким шагом двинулся по пыльной дороге. На человека, с головы до пят покрытого дорожной пылью, никто не обратил внимания. Проскользнув в группе ремесленников мимо зевающей стражи, он, придерживаясь теневой стороны улицы, направился к бабушкиным хоромам.

Еще в раннем отрочестве, когда Ивана Молодого забрали у няньки и отдали на воспитание дядьке, княжич навещал здесь бабушку Марию Ярославовну и даже пугал ее – взбирался на могучий дуб, росший за оградой, и по его ветвям подходил к окну, чтобы постучать в него. Бабушка каждый раз вздрагивала, а узнав бывшего воспитанника, говорила:

– Фу, чертенок, напугал до смерти!

«Чертенок» же от души хохотал. И на этот раз он так же подобрался к окну. Все получилось. Бабушку напугал, «чертенка» заработал. Ее испуг был сильнее обычного. Узнай-ка сразу в этом запыленном верзиле своего любимого внука! Но она вскоре успокоилась. Он осторожно, чтобы не запачкать, обнял ее. Когда остыл жар встречи, она сказала, зачем его пригласила. Заметив, как Иван изменился в лице, спросила, что он думает.

– Пока не знаю, – ответил княжич, но решительно заявил: – Пускай отец сам на ней женится. Да я лучше… – Он не договорил.

Мария Ярославовна сочувствующе поглядела на юношу.

– Ванюша, миленький, – сказала она мягким голосом, – ты не торопись. Мы что-нибудь придумаем. Только прошу об одном: не соверши глупости.

Увидев, что внук о чем-то задумался, она взяла его за локоть:

– Ты мня слышишь?

– Слышу, слышу… – ответил он, продолжая о чем-то сосредоточенно думать.

– Ты вот что, бабушка, утром пошли к Роману. Пускай он придет ко мне. Я буду его ждать у старой березы. Он знает. Там мы собирали сорочьи яйца.

– Ладно, – ответила Мария Ярославовна, вздохнув, – ты поесть-то хочешь?

– Хочу, бабушка, ой как хочу! – ответил княжич.

– Тогда подожди.

Она вернулась, неся тяжелую суму.

– Вот те и на дорогу, – протягивая ношу внуку, сказала она.

Роман Захарьин, сын бывшего новгородского наместника, утром, когда едва рассвело, нашел его под деревом крепко спящим. Будить Ивана не стал. Примостился рядом. Проснувшись, Иван вначале не узнал друга. Слегка напугался, увидев рядом, как ему показалось, незнакомца.

– Эй! – толкнул он его в плечо.

Человек поднял голову:

– Что надо?

– Ромка? Ромка! – Княжич вскочил и закричал: – Давай, друг, просыпайся!

– Да я и не сплю! – протирая глаза, ответил тот. – Что звал-то?

Иван все ему рассказал.

– Да… – услышав рассказ Ивана, задумался, – дела. И что делать-то хочешь? – спросил Роман.

– Что, что? – рассерженно ответил княжич. – Если бы знал, тя бы не звал.

– Слушай, Иван, а что, если ты женишься на этой кривоногой, а на стороне найдешь другую… прямоногую. А?

– Ты что! – рявкнул княжич. – У нас это не в роду. Ни прапрадед мой, ни Димитрий Донской, ни дед Василий Темный, ни отец, никто этим не занимался. И я не хочу!

– Но у твоего прадеда и деда княжны в сердце были. А у тя в сердце никого нет.

– Нет? А ты откуда знаешь?

У Романа от этих слов расширились глаза.

– Что? Есть?

Иван вздохнул, поглядел на друга и ответил:

– Есть!

– И кто она?

– Елена, дочь Стефана Молдавского.

– Ну! Так скажи великому князю, мол, так и так.

– Скажи! – Иван сел под дерево.

– Да, – понял его Роман, – он у тя ой как строг! Недаром кличут «грозным»! Тогда собираем дружбанов – и в Молдавию. – Роман посмотрел на Ивана, сел рядом и не торопил его с ответом, представляя, сколько трудностей ждет их на пути. Да и великий князь как посмотрит! А то на Москву-реку – и голова рыбам на обед угодит.

– Сколько людей соберешь? – спросил Иван.

– Сколько? Думаю… человек двадцать соберу. Денег у мня маловато, – сокрушился Роман.

– Денег из отцовской казны возьму. Мне казначей не посмеет отказать. Ты людей собирай, только смотри, чтобы все в тайне было.

– Без тя знаю! – ответил Роман. – Ты дорогу-то на Молдаву знаешь? – поинтересовался Роман.

– Нет. Надо сыскать, кто знает, – сказал Иван.

– Кто знает? – усмехнулся Роман. – Купцы, да и те не все знают. А их не возьмешь.

– Они одни не ездят, – заметил Иван.

– Это понятно. Искать опасно. Ты спросишь, а он возьми и скажет кому. А это до великого князя дойдет. Те-то что. Ну… выпорет тя великий князь. А мне… головенку… рыбам отдаст.

– Не отдаст! – неожиданно твердо сказал Иван.

Роман даже посмотрел на него.

– Ладно, думаю, найду всех. Но только ответь мне: добрались, а она, может, уже замуж вышла. Что тогда делать будет? – поинтересовался Роман.

– Нет, думаю, нет. Но если так, – он вздохнул, – значит, так угодно Господу нашему. И будет у мня жена кривоногая, – с горечью сказал он.

Роман оказался деловым парнем. Как он и говорил, набрал человек двадцать. В основном это были боярские дети, умеющие себя защитить. Отряд был готов к тайному отбытию, но их задерживало отсутствие проводника, который не даст заблудиться.

Знающим дорогу на Молдавию был служка купцов Елферьевых, который не раз ходил с ними на юг. Роман нашел его. Тот согласился, но запросил за это тридцать рублей. Роман покряхтел, но согласился, поинтересовавшись, когда его хозяева собираются в Кафу.

– Да они давно собрались, – сказал тот, – но не могут отъехать. Договорились было, да корабль кто-то сжег, то еще какая беда. Уж не с ними ли вы? – напугавшись, спросил он.

– Не… мы сами, – ответил Роман.

– Ну, слава те! – облегченно вздохнул служка, боясь лишиться такого заработка.

«Тридцать рублей – это кусок землицы, домишко, скотинка, живи да радуйся!» – вот какая была у него мыслишка, и он ею жил.

Узнав, что отцовский казначей вот-вот даст задуманную сумму, Иван позвал Романа и служку, чтобы обсудить, каким путем им двигаться в Молдавию.

– Тут есть много путей. Можем из Москвы аль из Владимира. Можно из Коломны.

Но все предложения были неподходящие. Там трудно скрыть, кто есть Иван, а это через несколько дней будет знать великий князь. И не было сомнений, что тот немедленно пошлет погоню.

– Тогда один путь – Дон, – сказал знаток.

– Дон так Дон, – согласился Иван.

– Но там казаки, – произнес Роман, – говорят, злыдни те еще!

– Да-а, хотя мы прошли, – ответил служка.

Этими словами он как бы подвел черту, что дальнейшие разговоры не имеют смысла.

– Дон так Дон, – повторил Иван.

Когда Мария Ярославовна услышала от Ивана, что они пойдут Доном, у нее чуть сердце не остановилось. За свою долгую жизнь она всякого наслышалась о казаках. В ее голове отложилось, что это разбойники чистых кровей и душегубы. Им своего внука отдавать она не захотела. И ей на ум пришло одно решение, но для этого нужен изворотливый, умный и хитрый человек. Но где такого взять? Подумав, она вспомнила, что знает такого. Звали его Наум – бывший слуга ее покойного мужа, великого князя Василия. Наум отличался ловкостью в разных делах. Сообразительный, находчивый, к тому же умеющий держать язык за зубами, он завоевал у княжеской семьи, в которой служил, полное доверие.

Правда, Наум с тех пор, конечно, успел состариться. Да не беда. Услышав, что у бывшей хозяйки в нем снова появилась надобность, весело улыбнулся. Придя домой, взял поношенный чувал, набил его на дорогу нужным тряпьем. Туда же сунул вяленое мясо, рыбу, кусок сала, пару буханок хлеба и, сказав своим, что его ждут в Москве, оседлал лошаденку, и вот он уже готов отправляться в дальний путь.

Мария Ярославовна, увидев у своих дверей странного мужичка в замызганной епанче, его не узнала. Лицо его скрывал надвинутый на лоб капюшон.

– Ты кто будешь, мил человек? – спросила она, остановившись напротив.

Незнакомец отбросил капюшон.

Мария Ярославовна отступила на шаг, вглядываясь в его лицо.

– Никак Наум? – неуверенно произнесла она.

– Наум, Наум! – Мужик рассмеялся.

Засмеялась и Мария Ярославовна.

– Так быстро! – подивилась она.

– А что, матушка, тянуть?

– Молодец! А ты, я вижу, почти не стареешь.

– Да не, матушка, началось.

И он, отбросив капюшон, показал ей полуседую шевелюру.

– А вот по лицу не скажешь, – заметила Мария Ярославовна.

Только разбегавшиеся от уголков глаз морщинки выдавали его годы.

– Поди, голоден? – полюбопытствовала она.

– Да… не, – замялся он.

– Пошли, – приказным тоном сказала старуха.

Он послушно двинулся за ней. Она привела его в поварню.

– А ну, бабенки, накормите-ка дорогого гостя.

– Сидай. – Повариха кивнула на ослон у стола и стала выставлять остатки разной снеди для дорогого гостя.