Текст книги "Зеленые холмы Винланда"

Горячий Сивел, издав дикое мычание от ненависти, грузными прыжками помчался дальше, дальше.

– Куда?! – рявкнул Белян. – Назад!

Да и так ясно, куда. К лодке с Аульвом. И ясно, что никакому «назад» Сивел не подчинится.

Ленок, Торм и Свен, Гуннар и Ньял уже стояли по колено в воде. Бессильно луки опустили. Теперь стрелять по уходящей лодке и вовсе никак. Можно угодить ненароком и в своего, в Сивела.

Тем временем Сивел уже по грудь зашел. Еще несколько шагов – и дно потерял. Погрузился с головой, оттолкнулся в последний раз и почти целиком выскочил из воды, бросив широким махом обе руки вперед. Уцепился! Уцепился за корму скрюченными пальцами.

Аульв поворотился, бросив весла. Одно из них вырвал из уключины и заколотил им по корме, норовя по голове преследователю. И ведь попал не однажды. Но Сивел в ярости будто не чувствовал ударов, подтянулся, перекинул ногу через борт.

Аульв еще раз поднял весло. Этот удар мог стать последним для Сивела, но лодка накренилась, щедро зачерпнула морскую волну и – перевернулась, накрыв собой Сивела. А рыжий Аульв с плеском рухнул в воду.

Новгородцы с исландцами напряженно вглядывались в плещущую тьму. Черепашьим панцирем горбилась на волнах перевернутая лодка. А более никого. Не вынырнули – ни тот, ни другой.

– Братка! Братка! – взревел Белян, как подраненный медведь.

И – будто услышал его Сивел. Показалась макушка. Заплясала на воде бестолковым поплавком. Поднапрягся Сивел, цепляясь за осклизлое дерево лодки, взревел истошно, в свою очередь:

– Да подмогните же, лешие!

Тут все и бросились к нему. По плечи в воду вошли, дальше копье длинное протянули:

– Хватайся! Вытянем сообща!

Вытянули. Не только Сивела, но и лодку, которую он ни за что отпускать не хотел, мертвой хваткой держал.

Обессиленные, упали на песок, шумно дыша и прокашливаясь. У Сивела кровь по лицу обильно лилась – розовая, с водой перемешавшись.

– Ранен, братка?

– Царапина, – тряхнул головой Сивел. – Аульв веслом кожу на лбу рассек. Еще бы чуть – и в висок угодил. До свадьбы заживет.

– А что Аульв? – спросил Белян, не мог не спросить.

– Камнем на дно. В кольчуге был тяжелой. Да и я ему ногой поддал уже под водой. Он все за меня пытался цепляться, за собой утянуть. Ну, я и брыкнул по башке. Отцепился…

– Собаке собачья смерть.

– И то верно. Считай, братка, наши все отомщены. Орм, Торд, Веф, Гест… и другие тоже.

– Одно жаль, – подал голос Ленок, смотря и смотря в светлеющее на горизонте небо. – Кнорр вражий нам заполучить не удалось. Эх-х…

Там же, на горизонте, еле виднелось судно. Уходило оно. Уходило от них. Не решились разбойники прийти своим на помощь, сочли за лучшее бежать, пока не догнали.

Да уж теперь не догонишь. Зато хоть можно быть в уверенности, что отныне к этому берегу не пристанут. Оно бы хорошо для спокойствия, но все же если б еще и кнорр заполучить…

Ладно. Придется довольствоваться тем, что досталось. По совести, досталось немало. Прежде всего, лодка. Теперь у них две лодки! Две – всегда лучше, чем одна. Да и семерых сраженных разбойников волны не успели в море унести – там, где пали, воды всего по щиколотку, ну по колено.

А они, все семеро, в кольчугах. Тела на берег вытащили, разоблачили до портков. Как рассвело маленько, по мелководью еще побродили, выискивая оружие брошенное. Четыре меча нашли, ножей справных полдюжины, три копья, два топора боевых… Да, худо бы пришлось обитателям усадьбы, когда б люди Аульва их врасплох застали.

Торм-молчальник тела мертвые хотел в море спихнуть – рыбам на прокорм. Но Белян настоял на захоронении в яме. Все-таки, считай, в бою погибли… Единственное, на что согласился, – чтобы всех семерых в одной яме, а не по отдельности. Ну, и Тили-обжору туда же, до кучи. Иначе копать бы не перекопать! И так-то много чести.

А Гру-корсар и Канут-кубарь получили свою порцию палок по пяткам. Причем сам Торм-молчальник наказывал – смачно, с оттягом. На том и прощены были. Впредь неповадно будет.

5

Отдыхать недолго пришлось. День да ночь. День да ночь. И снова – настороже. Вот-вот склеринги явятся. И навряд с добрыми намерениями теперь-то… Незадачливые похитители по морю за полдня вернулись, склерингам же идти берегом и лесом к усадьбе аккурат день да ночь, день да ночь.

Что явятся, то и к старице Берит не ходи, не спрашивай. Да и старица сдала что-то в последние дни. Возраст все-таки. Лежала, в потолок смотрела. Жаль. А то бы поднять ее над частоколом в полный рост, как только склеринги явятся, – и она их всех зачаровала бы взмахом рук, как удавалось ей прежде. Но сила, похоже, исчерпалась. Жаль. Ведь явятся склеринги, явятся… Сказано про них: миролюбивы массачузы, если с ними по-хорошему. А разве это по-хорошему – юниц похитили, да еще в камышах перебили воинов краснокожих изрядно.

И поди докажи, что один из троих похитителей уже наказан шеей сломанной и остальные двое тоже наказаны сурово. Поди докажи, что склерингов в камышах постреляли чужаки, которые для обитателей усадьбы враги не меньшие, чем для склерингов. Все бледнолицые для краснокожих на одно лицо. Как, впрочем, и краснокожие для бледнолицых.

Шептался Ленок со своей скво Ту-ки-си постоянно, выяснял что-то, убеждал, думал вслух. Все-таки единственный из всех что-то такое знал про массачузов, пожил среди них. Приходил к костру на малый совет – Белян, Сивел да Торм-молчальник, – головой качал сокрушенно.

– Договориться, конечно, с массачузами, можно. Однако сложно. Смотря с кем… Черная Сова – вождь мудрый, многое повидал, знает цену случайности. Быстрый Волк тоже за нас будет, он как-никак братом моей скво приходится, а с ней я уже говорил. Только молод слишком Быстрый Волк, голос его большого веса не имеет. А вот Громкий Ворон – с ним вряд ли… Не верит он нам, да и на место Черной Совы метит. Так что…

– Воевать будем? – подхватил Сивел с готовностью.

– Эх, Сивка, – поцокал языком Ленок, – воин ты, пожалуй, знатный, но рыжий Аульв напоследок все же сильно, видать, по голове тебе дал, ум отшиб напрочь. Их, склерингов, полтораста-двести воинов, я же сказывал. А нас всего-навсего – неполный десяток… если старицу немощную тоже считать.

– Ну, а что?! – горячился Сивел. – Или прикажешь в две лодки погрузиться и в море сбежать? Там и сгинем при первом же шторме!

– Я тут не приказываю, – тушевался Ленок лукаво. – Белян у нас глава. Прикажет, так и в лодки погрузимся.

Белян загодя зеленел лицом, слыша про ненавистное море. Мотал головой, отрицая.

Торм-молчальник… молчал, молчал. Сказал все же:

– За дорого жизни свои продадим. Викинги мы или нет?

Гм! Кто викинги, а кто и новгородцы. Да и жизнь продавать не хочется, пусть и за дорого.

– Ты вот что, Торм, – стрельнул взглядом Ленок, – ты топор свой снова закопай там, откуда выкопал. Склеринги, явившись и у тебя его приметив, сразу решат, что мы сами мир нарушили и войны с ними хотим. Закопай, Торм, закопай. Топоров боевых у нас теперь предостаточно… трофейных. Выбери из них, а этот закопай.

– Так и поможет?! – хмыкал Торм недоверчиво.

– Не помешает, – стоял на своем Ленок. —

В переговорах мирных всякая мелочь важна. Переговоры мирные – то наука целая.

– О, какой ученый среди нас! – бурчал Торм, лишь бы последнее слово за собой оставить.

– Если кто здесь ученей меня и языком массачузов получше владеет, я ж готов ему уступить! – снова стрелял лукавым взглядом Ленок.

– Ты, Торм, все же закопай топор, – заключал Белян малый совет у костра.

– Да закопаю, закопаю! А дальше? Что дальше делать станем?

– Ждать…

– И надеяться, – добавлял Ленок. – Ждать и надеяться.

Ничего иного и не остается.

* * *

Склеринги явились на третьи сутки. На опушке показались. Всего шестеро. Все те же – Черная Сова, Громкий Ворон, Олений Рог, Зуб Щуки, Быстрый Волк, Сильный Бизон. Хотя как знать? Может, в чаще остальное войско хоронится. Числом этак с полторы сотни… И войско то лишь сигнала дожидается, чтобы с гиканьем и посвистом на усадьбу кинуться.

Черная Сова копье воздел повыше. Помахал. На острие копья – тряпица белая.

– Чего это он? – озадачился Сивел на башенке. – Или знак своим подает к атаке?

– Какой знак, Сивка? – спросил Ленок со двора, запрокинув лицо к башенке.

– Тряпица белая на копье!

– Не, – выдохнул Ленок с облегчением. – То не к атаке знак. То они переговорить хотят.

– Откуда знаешь?

– Так я и научил, пока у них был. Мол, если кто тряпицей белой машет, значит, не сразу войной идут, а переговорить готовы.

– А потом?

– А потом – как случится. Может, переговорят, а потом и войной пойдут. Все зависит от того, как переговорят.

– Мудрено.

– Мудрено, да мудро.

– Ну, где-то так, где-то так.

* * *

Сложно говорили, долго говорили. Чем закончится, так до последнего и не знали. Ни массачузы, ни новгородцы с исландцами.

Пока говорили, ни разу массачузы трубку с табаком не достали. Сами не закурили, новгородцам не предложили. Дурной знак, дурной.

Ленок запарился, стараясь переводить точней. Все же язык чужой ему знаком не слишком. А тут каждое слово – на вес войны и мира.

Черная Сова сказал:

– Бледнолицые похитили девушек из племени массачузов. А других бледнолицых окрест нет.

Белян сказал:

– Почему массачузы решили, что это совершили бледнолицые, а не кайюги какие-нибудь или тускароры? Сам Черная Сова раньше называл те племена воинственными. Почему не они?

Черная Сова сказал:

– То могли быть и кайюги или тускароры. Но лица похитителей были грязью темной измазаны, зато спины белые. У кайюгов с тускарорами и спины, и лица красны. А кроме того, стрелы, поразившие массачузов в камышах, наконечники имеют железные, не каменные. Такие только у бледнолицых.

Белян сказал:

– Да, деваться некуда. То бледнолицые сделали. Но другие, чужаки. А мы, здешние, только и желаем в мире жить. И это так. Бледнолицые тоже разные и между собой враждуют почище, чем те же кайюги и тускароры с массачузами.

Черная Сова сказал:

– Откуда массачузам знать, что бледнолицые не сговорились между собой и не отправили в море за горизонт тех, кто юниц похищал и воинов стрелами разил? А потом, если сейчас о мире договориться, те другие бледнолицые вдруг возвратятся и объединятся заново с обитателями усадьбы.

Белян сказал:

– Объединиться с чужаками не получится. Да и не возвратятся они. Пойдем, Черная Сова, посмотришь. Покажу.

Пришли к холму насыпанному, свежему. Там, сказал Белян, чужаки свалены. И те, кто массачузов из камышей пострелял, и те, кто юниц похищал.

Громкий Ворон по правую руку от Черной Совы склонился к его уху, бормотал что-то, кося недоверчивым глазом. Понятно, о чем бормотал.

Белян, не дожидаясь, позвал Гру-корсара и Канута-кубаря. Те головой поникли, вздумалось, что Белян сдать их решил краснокожим. Но нет. Белян приказал копать холм, трупы показать, потом снова зарыть. Ну, а кому еще копать, как не Гру-корсару и Кануту-кубарю?! Пусть еще спасибо скажут Беляну, что не сдал… Откопали, показали. Снова забросали песком – холм выше прежнего получился.

Белян сказал:

– Видишь, чужаки войну с нами хотели затеять, да все полегли. Даром, что тоже лицом бледны. А мы войны ни с кем не хотим. Мира хотим. Топор наш по-прежнему в земле зарыт. Вон, видишь, бугорок? Помнишь? Или думаешь, нет его там? Откопать? Показать?

Черная Сова сказал:

– Нет. Не надо. Верю. Но решения моего пока не будет. Мы сейчас уйдем. С племенем своим говорить буду. А завтра снова придем. Утром. Тогда и решение объявлю.

* * *

Не спали. За полночь юркой змеей приполз от склерингов к усадьбе Быстрый Волк, брат Ту-ки-си. Бесшумно. Уж на что Ленок, карауливший на башенке, чуткий ухом и тот проворонил. Только когда склеринг курлыкнул по-ихнему, по-массачузски, встрепенулся Ленок:

– Ась?! Волк, ты?

А ежели б все полторы сотни склерингов таким манером к усадьбе подкрались?

Но Быстрый Волк был один…

– Лазутчик?! – вскочил со шкур Сивел, когда Ленок ввел склеринга в дом.

– Охолони, Сивка, – предупредил Ленок Сивела, схватившегося было за топор. – То не лазутчик. То шурин мой, считай.

– Шурин, говоришь? И на кой твой шурин среди ночи к нам проник?! Оно, конечно, может быть, и шурин, но и лазутчик. А?!

Нет, не лазутчик, оказалось. Не за тем проник Быстрый Волк к ним, чтобы разведать, а за тем, чтобы предупредить…

Склерингов, да, полторы сотни в лесу – хоронятся, пока им знак не будет к штурму. И все идет к тому, что знак будет. Черная Сова настроен мирно, хотя и насторожен. А вот Громкий Ворон сильно против того, чтобы бледнолицых щадить. Остальные колеблются – и Олений Рог, и Зуб Щуки, и Сильный Бизон. Сам Быстрый Волк к Черной Сове склоняется – иначе не приполз бы сюда сейчас. Остальные – все-таки больше к Громкому Ворону.

Как быть? Против полутора сотен неполному десятку всяко не устоять, если пересилит Громкий Ворон Черную Сову… И бежать стыдно, да и некуда. И оборону держать сил надолго не хватит.

И подстрелишь кого из краснокожих при их штурме, так они пуще прежнего разъярятся. А на милость массачузам сдаться – и обсуждать глупо.

– А что если… – сказал Ленок, осенило его. – Скажи-ка, Быстрый, нет ли у вашего племени такого обычая вроде… Сейчас растолкую. Вот у нас есть такой обычай…

* * *

Поутру от леса снова выступил Черная Сова в окружении ближних соплеменников. И Быстрый Волк среди них, будто и не ползал никуда ночью.

На сей раз не трепыхалась на острие копья Черной Совы тряпица. Знать, все решено уже у склерингов, и решено не в пользу пришлых бледнолицых. Что ж, чему быть, того не миновать.

Черная Сова в окружении ближних соплеменников не подошел, как давеча, к частоколу, окружавшему усадьбу. Встал на полпути, руки скрестил. Остальные его – тоже.

– Ждут, – вздохнул Белян, до последнего надеявшийся на мирный исход. – Пойдем тогда навстречу, что ли? Иначе за трусов сочтут.

Пошли. Сам Белян, братка Сивел, юный Ньял, Торм-молчальник, степенный Гуннар. И Ленок, само собой, дабы понять друг дружку сподручней было.

Черная Сова сказал:

– Не должно быть бледнолицых на земле массачузов. Так решил совет племени. Два пути есть у бледнолицых. Или они остаются в усадьбе, но тогда пусть готовятся принять бой. Или они грузятся в свои лодки со всем скарбом, который унести смогут, и больше никогда не пристают к берегу массачузов. Таков обычай у племени массачузов… – Поднял открытую ладонь на уровень плеча, он все сказал.

М-да. Хрен редьки не слаще.

Второе, конечно, предпочтительней. Выйдя в море, можно вдоль берега, вдоль берега – до тех границ, где земля массачузов кончается и начинается земля, например, кайюгов или тускароров. Но это три дня и три ночи плыть! А то и четыре. А то и пять. Ладно, рано или поздно доплывут, хотя это ж какой запас воды и еды брать надо. Но, положим, доплывут. Дальше-то что? Кайюги и тускароры воинственны. У новгородцев же с исландцами оружия хоть и в достатке нынче, но, на голом берегу высадившись, превратятся они в живые мишени, как давеча лихие люди Аульва.

А если выбрать первое, то бишь укрыться за частоколом и принять бой – сколько они продержатся? Пусть те же три дня и три ночи. А то и четыре. А то и пять. Рано или поздно массачузы их одолеют. Не умением, так числом.

В общем, что так, что эдак не станет бледнолицых на земле массачузов. Вот и выбирай из двух зол.

Из двух зол Белян выбрал третье.

Белян сказал:

– Обычай племени массачузов нельзя не уважить. Вы хозяева на этой земле, а мы всего лишь гости. Но и у нас есть свои обычаи. И тут вам решать, уважить ли обычай гостей или нет. Все-таки гости…

– Непрошеные гости! – злобно каркнул Громкий Ворон, влезший поперек Черной Совы в разговор.

Черная Сова не моргнул глазом, будто Громкого Ворона и не было здесь, и не каркал никто.

– Говори, – сказал Черная Сова Беляну.

– Мы, конечно, в море не уйдем… – сказал Белян.

И Громкий Ворон в нетерпении забряцал оружием. Чего ждем, Черная Сова?! Сам видишь, не желают бледнолицые по-хорошему!

– Не уйдем, – повторил Белян. – Как ни посмотри, то на бегство похоже. Так что остаемся мы. И поражение признаем, лишь когда последний из нас здесь мертвым ляжет. Но ведь и немало массачузов с нами вместе полягут.

– Угрожаешь, бледнолицый?! – Громкий Ворон готов был ввязаться, невзирая на присутствие вождя.

– Но есть и у нас обычай, – Белян в упор смотрел на Черную Сову, будто Громкого Ворона и не было здесь, и не каркал никто. – Есть обычай, который может нас с вами если не примирить, то ссору прекратить.

– Говори, – повторил Черная Сова Беляну.

– Мы выставляем бойца. Вы своего бойца выставляете против него. Если ваш нашего одолеет, мы признаем поражение и сдадимся на милость победителей. А если одолеет наш…

– Тогда нам сдаться?! – каркнул Громкий Ворон. – Черная Сова! Он насмехается над нами!

И снова Черная Сова не услышал и не увидел Громкого Ворона.

* * *

Склеринги вышли из лесу. Все полторы сотни. Все в боевой раскраске, с томагавками, с копьями. Но не напали всем скопом на горстку бледнолицых. Черная Сова подал им знак – и они вышли из лесу. Черная Сова сказал им что-то на своем языке – и они образовали круг. В том круге и быть поединку.

Белян желал выйти сам, но братка Сивел его переспорил. Негоже главе выходить на поединок с кем-либо, кроме главы. А от массачузов вызвался, само собой, Громкий Ворон – он даже приплясывал от нетерпения, корча страшные гримасы: убью, мол!

– Ты, братка, только того этого… не убей его, ладно? – озаботился Белян. – Ты его как-нибудь уложи в беспамятство, но не убей только.

– Постараюсь, братка, – оценивающе щурил глаз Сивел. – Я ж себе не враг.

Себе не враг, да. А враг – вот он, Громкий Ворон. И не одному Сивелу враг, но и Черной Сове, хоть и скрытый до времени. Если Громкий Ворон одолеет бледнолицего, то недолго быть прежнему вождю… Черная Сова мудр и все отлично понимает. Потому он-то и послал давеча Быстрого Волка в стан пришлых. Не то чтобы послал, но закрыл глаза на то, что Быстрый Волк пропал вдруг в ночи из лагеря массачузов. Черная Сова не хотел смерти бледнолицых, но обычай есть обычай. Как племя решит, так тому и быть. Ступай, воин, растолкуй бледнолицым про обычаи наши – пусть они подумают, вдруг придумают чего-нибудь.

Вот… придумали. Оказалось, есть и у склерингов такой обычай, как у новгородцев. Правда, и различие имеется. Суровое различие. Если, значит, склеринг пришибет супротивника, то всем чужакам – смерть. А если, значит, чужак пришибет склеринга, то всем остальным чужакам свобода и жизнь, но сам победитель будет жизни лишен.

А как же! Смерть за смерть, жизнь за жизнь. Чтобы по-честному.

Да-а, все-таки сколько людей, столько и представлений о том, что есть по-честному…

Ну, а если чужак пришибет склеринга не до смерти, лишь до беспамятства? Будет то считаться победой? Оказалось, будет. И даже победителя не лишат жизни. Но изгонят со своей земли – иди туда, куда глаза глядят.

Оно и есть – третье зло из двух неминуемых, меньшее зло. И то – Громкого Ворона еще одолеть надобно…

Громкий Ворон требовал поединка при всем оружии. Но тут уж Ленок как посредник между пришлыми и массачузами растолковал, что никак того нельзя, потому что не по-честному. Ведь каждый своим оружием владеет. А если Сивел выйдет в кольчуге да с железным топором против полуголого склеринга да с каменным томагавком, то заведомо получит преимущество. Нет, давайте все по-честному!

Порешили. Оба поединщика выйдут не оружные. Без рубах, босые, но в портках.

– Ты, братка, только того этого… не убей его, ладно?

* * *

Гомонили массачузы оглушительно, древками копий стучали, ногами топали – своего поддерживали.

Громкий Ворон наскакивал и наскакивал. Бойцом он оказался искусным – тут ни прибавить, ни убавить. Сивел уже сбил себе дыхание и не столько о нападении думал, сколько о защите. Уже трижды оземь грянулся, тогда как супротивник – ни разу. Были они одного роста и веса одного. Но Громкий Ворон, как бы и условий не нарушив, маслом натерся – выскальзывал из всякого захвата. Кроме того, все норовил пяткой в лоб Сивелу угодить – с разворота, корпусом вращая. Неизвестный новгородцу прием. И ведь угодил-таки не единожды уже. Нарочно в лоб метил – с повязкой на голове Сивел вышел, память об ударе веслом от Аульва не зажила еще. И теперь кровенила сильно.

– По башке! По башке! Ответь ему, Сивка! – верещал Ленок.

– Дава-ай! – рычал Торм-молчальник, нарушив обычное свое молчание.

– Держись, братка! – громовым басом гремел Белян. – В ноги прыгай! Вали!

Навряд ли Сивел слышал своих. В висках стучало громче остального шума. Впрочем, Беляна мудрено не расслышать.

Очередной раз споткнулся Сивел, выпустив из объятий склизкого Ворона.

Тот отпрыгнул, изготовился снова угостить пяткой в лоб. Визгнул дико. Нога пошла вверх.

Сивел не уклонился в сторону, а поднырнул. Не из хитрости, а просто падая. Нога Ворона просвистела над ухом. И Сивел, уже совсем падая, ухватился цепкими пальцами за портки противника. Да как ухватился! За мотню!

Громкий Ворон упал навзничь. Сивел, вмиг опомнившись, наматывал и наматывал на кулак мотню со всем защемленным в ней содержимым. Однако прием! Так, глядишь, и в веках останется как самый действенный для русичей, призванных к соблюдению порядка!

Массачузы подняли совсем уже неимоверный шум, требуя соблюдения правил. Но то-то и оно, что заранее в правилах поединка не оговорили, что льзя, а что нельзя. Пяткой в лоб раненый, значит, льзя, а за мотню цеплять нельзя?

– Рви! Рви! Отрывай напрочь! – зашелся в восторге Ленок.

– Не убей, братка! – взревел Белян.

Громкий Ворон потерял пыл, судорожно сучил ногами, колотил ладонями по траве. Но терпел, зараза, ни звука не издал. Лишь глаза чуть не вылезли из орбит.

Сивел, не ослабевая хватки, посунулся ближе к голове противника и другой рукой, локтем, налег на горло Громкого Ворона.

Тот заперхал, засипел. Стал не просто красен лицом, а иссиня-черен.

– Не убей!!! – пуще прежнего взревел Белян.

Не убил…