Текст книги "Долина кукол"

– А как же! Я всегда читаю светскую хронику. Но соображай: он встречался со мной, когда она и так у него уже была, верно? Значит, он по ней не больно сохнет. Мне говорили, что он содержит ее уже где-то c полгода, но, заметь, он не настоял на том, чтобы она бросила сцену и посвятила ему всю себя. Поэтому я и решила, что он вполне созрел для перемены партнерши. Вот я и стану его новой любовью! Оба раза, когда были вместе, мы прекрасно повеселились. Я сразу поняла, что ему приглянулась. Думаю, причина в том, что я не такая, как все остальные, – ну, знаешь, я легенда, знаменитость и так далее, вся эта чушь, – вот он и струхнул немного. Вот возьму и позвоню ему прямо сейчас!

– Не надо, Хелен!

– Ну что еще? Господи ты боже мой! Если он занят, он просто скажет «нет», и мы сегодня c ним не встретимся. А если я буду сидеть и не звонить, он может совсем не появиться!

– Хелен, но он же приедет в Филадельфию.

– Откуда мне знать, что это так?

– Мы c Алленом тоже едем туда. Я вам даю слово, Джино там обязательно будет.

– О’кей! – Хелен снова повеселела. – Может, все складывается к лучшему. Следующие десять дней обещают быть весьма напряженными и суматошными. После премьеры в Филли устраивают большой прием. Мы c Джино забежим на него на секундочку и сейчас же удерем ко мне в номер и зададим шороху. Вот посмотришь, Энни, как только я затащу его в койку…

Неделя до премьеры в Нью-Хейвене, до дня, который Нили назвала «днем бегства», прошла в постоянных потрясениях и была полна бурных событий. В контору то и дело приходили сценаристы и устраивали взволнованные заседания-разбирательства по поводу радиошоу Эда Холсона. Хелен звонила Энн по нескольку раз в день, иногда чтобы просто поболтать, но в основном для того, чтобы пожаловаться на Джино. Ее костюмер видел Джино вместе c Адель Мартин три вечера подряд в «Эль-Марокко», о чем он тут же сообщил Хелен, которая стала выспрашивать Энн, что же это за «коммерческий контракт», которым так занят Джино.

– Но, Хелен, – пыталась объяснить ей Энн, – он всегда встречается c Адель после одиннадцати вечера, ведь она занята в выступлениях. Они, наверное, просто выпивают по стаканчику, вот и все.

– Я бы тоже от этого не отказалась, хоть на минутку c ним бы встретилась.

– Уверена, что он слишком высоко вас ценит, чтобы заставлять дожидаться его допоздна.

В разгар всей суматохи и волнений c новыми претензиями стал приставать к Энн и Аллен. Поскольку, занятая последними предпремьерными приготовлениями, Хелен оставила их на время в покое, между ними снова установились прежние свободные и дружеские отношения. Но однажды, когда они сидели в клубе «Аист» и Энн безмятежно помешивала соломинкой шампанское, делая вид, что прихлебывает его, он вдруг спросил:

– Энн, и как долго это будет продолжаться?

– Что именно?

– Когда мы наконец поженимся?

– Поженимся? – ровным бесцветным тоном повторила Энн.

– Но ведь это предполагалось c самого начала?

– Аллен, а я уже было решила, что ты все правильно понял. Я хочу сказать…

– Я только сказал, что подожду. Я и прождал уже целый месяц.

– Но, Аллен, я не хочу выходить замуж.

Когда он снова заговорил, в его глазах появилось какое-то странное выражение.

– Мне бы очень хотелось выяснить для себя, чтобы определиться, тебе не нравится сама идея брака или же не нравлюсь лично я?

– Ты же знаешь, что к тебе я отношусь хорошо и сказать, что ты мне не нравишься, не могу. По-моему, ты очень мил.

– Боже мой! – почти простонал Аллен.

– Ну не могу же я сказать, что люблю, если это не так, – сказала Энн, чувствуя себя совершенно несчастной.

– Тогда скажи мне кое-что. Ты вообще любила кого-нибудь?

– Нет, но…

– А как ты сама считаешь, ты способна любить?

– Конечно!

– Но не меня, да?

Энн снова поболтала соломинкой в бокале c шампанским, внимательно следя, как лопаются пузырьки. Она боялась смотреть Аллену прямо в глаза.

– Энн, по-моему, ты боишься секса.

Энн взглянула на него и сказала:

– Полагаю, что сейчас ты скажешь, что мои чувства еще не проснулись, что я ни в чем не разбираюсь и ты постараешься все это изменить, то есть разбудить во мне женщину.

– Совершенно верно.

Энн пригубила шампанское, опять стараясь не встречаться c ним взглядом.

– Наверное, тебе и раньше приходилось слышать подобные разговоры, – сказал Аллен.

– Нет, такое можно услышать только в самых низкопробных фильмах.

– Все это кажется банальным как раз потому, что постоянно случается в жизни. А смеяться над истиной проще всего.

– В чем ты видишь истину?

– Ты просто боишься жизни, ты не знаешь, что такое жить по-настоящему.

– Значит, такое у тебя сложилось обо мне впечатление? И только потому, что я не бросилась сразу тебе на шею и не спешу стать твоей женой. – В ее глазах мелькнуло подобие легкой улыбки.

– Неужели ты действительно убеждена, что нормально быть девственницей в двадцать лет?

– Но девственность еще не порок и не болезнь.

– Может быть, в Лоренсвиле все так считают. Но мне помнится, ты говорила, что вовсе не хочешь быть похожей на тамошних обитателей. Так позволь мне изложить тебе некоторые реальные факты. Большинство двадцатилетних девушек уже давно не девушки. Более того, многие из них переспали в первый раз c парнями, к которым они относились совершенно спокойно. Попробовать в первый раз, что это такое, их заставили любопытство и естественное сексуальное влечение. По-моему, ты еще ни разу ни c одним парнем не обнималась как следует. Так как ты можешь судить, нравится тебе что-то или нет, если ты не пережила этого сама? Неужели ты всегда такая спокойная и сдержанная, неужели у тебя не бывает никаких других эмоций, влечений и желаний? Неужели нет человека, рядом c которым ты можешь оттаять и расслабиться, дать волю своим чувствам? Ты вообще когда-нибудь кого-нибудь обнимала просто так, потому что тебе вдруг захотелось это сделать? Женщину, мужчину или ребенка? Энн, я не могу до тебя достучаться, между нами как будто невидимая стена. А я тебя люблю. Я не могу позволить, чтобы ты превратилась в еще одну старую деву новоанглийского образца. – Аллен схватил ее руки и сжал их. – Ну взгляни на меня, хотя бы на секундочку. Я не поверю, что нет человека, к которому ты была бы неравнодушна. Мне иногда так и хочется взять тебя за плечи и хорошенько встряхнуть, может быть, тогда на твоем идеальном личике появятся наконец живые человеческие чувства. Неужели прошлый четверг тоже ничего для тебя не значил?

– Четверг… – Энн лихорадочно пыталась вспомнить, что же было в тот день.

– Это был День благодарения, Энн. Мы его отмечали в ресторане «Двадцать один». Господи, неужели тебя действительно ничего не трогает? А я так надеялся, что ты пригласишь меня на этот день в Лоренсвиль и познакомишь c матерью и тетей. Мне так этого хотелось!

– В пятницу кому-то обязательно нужно было быть в конторе, а мисс Стайнберг уехала в Питтсбург к семье.

– А ты? Ты единственный ребенок у своей матери. Разве вы не близкие люди? Что она думает о нас c тобой? Ты понимаешь, что ты вообще никогда даже имени ее не произносишь?

Энн продолжала вертеть в руках соломинку, мысленно отвечая на все его вопросы. Сначала она писала матери каждую неделю, но, получив от нее несколько писем, довольно сухих и натянутых, как будто та отвечала дочери лишь из чувства долга, перестала ей писать. Ее мать совершенно не волновали ни Нью-Йорк, ни Нили, ни Генри Беллами.

– Я позвонила матери после того, как газеты сообщили о нашей помолвке.

– Как она к этому отнеслась?

В ушах Энн зазвучали слова матери:

«Ну что же, Энн, тебе лучше знать, что ты делаешь. Все в Лоренсвиле уже узнали о твоей помолвке из бостонских газет. По мне, так все нью-йоркские мужчины одинаковы, и никто не знает ничего об их семьях. Я уверена, что твой жених не может быть родственником Куперов из Плимута».

Вспомнив свой разговор c матерью, Энн едва заметно улыбнулась и сказала:

– Она ответила, что я сама себя лучше знаю. И как всегда, она ошиблась.

– Когда же я c ней познакомлюсь?

– Не знаю, Аллен.

– Ты что, хочешь работать у Генри Беллами всю оставшуюся жизнь? Это предел твоей мечты?

– Нет…

– Так все-таки, чего же ты хочешь, Энн?

– Говорю тебе, что не знаю. Я знаю лишь то, чего я не хочу делать! Я не хочу возвращаться обратно в Лоренсвиль. Ни за что! Лучше умереть! – Она даже вздрогнула. – Я не хочу выходить замуж – пока не полюблю. А мне так хочется влюбиться! Аллен, пойми, мне ужасно хочется полюбить. Я хочу иметь детей – дочку, например. Я бы так любила ее, всегда была бы c ней рядом…

Аллен просиял, услышав эти слова.

– Умница. С тех пор как мы познакомились, ты впервые была со мной так откровенна. Может быть, ты и не любишь меня, но ты стремишься к тому же, к чему и я. У нас будет маленькая девочка – перестань, не возражай, пожалуйста. – Он прижал палец к ее губам, заставляя ее замолчать. – И наша маленькая девочка будет учиться в самых лучших школах и станет светской львицей. При твоей внешности и происхождении мы сможем – а я сделаю все, что от меня зависит, – попасть в высшее общество, вращаться среди людей респектабельных. Вот посмотришь, мы добьемся всего. Хватит c меня Майами и «Копакабаны», мы поселимся в Ньюпорте, в Палм-Бич.

– Пойми же наконец, Аллен, я тебя не люблю.

– Ты сама сказала, что сейчас ты никого не любишь. Но я заметил, как засверкали твои глаза, когда ты говорила о своем желании полюбить и иметь ребенка. Тебя переполняют живые чувства, им только нужно дать выход, они проснутся. Ты принадлежишь к типу женщин, как мне кажется, которые, раз испытав, что такое секс, потом не знают удержу, а в постели становятся просто ненасытными…

– Аллен, прекрати сейчас же!

– Не зарекайся! – улыбнулся он. – Все может быть! Не отказывайся от того, чего еще не попробовала. Не хочу хвастаться, но я не мальчик и кое-что умею. Я расшевелю тебя. Ты будешь еще умолять меня…

– Я не собираюсь здесь сидеть и выслушивать подобные намеки!

– Ладно, перестал. Больше не скажу ни слова. И до Рождества приставать со свадьбой тоже не буду. Назначим день свадьбы после него.

– Нет, Аллен…

– Я всегда получаю то, чего хочу, запомни, Энн. А я очень хочу тебя. Я хочу, чтобы ты меня полюбила. И ты обязательно меня полюбишь! Теперь все, молчу. Ни словечка на эту тему до Рождества.

Их разговор состоялся во вторник, а в среду участники шоу «Все звезды» отправились в Нью-Хейвен готовиться к вечерней премьере, которая была назначена на пятницу. В четверг Генри Беллами сказал:

– Да, между прочим, Энн. Завтра в час дня мы едем поездом в Нью-Хейвен. Я заказал тебе номер в отеле «Шафт».

– Мне?

– А разве ты не хочешь поехать? Нам c Лайоном нужно будет готовить все к премьере, и я решил, что ты тоже, наверное, будешь не прочь к нам присоединиться. В конце концов, Хелен твоя подружка, и c крошкой О’Хара ты в приятельских отношениях.

– Я поеду c огромным удовольствием! Я никогда не присутствовала на первой премьере шоу-программы.

– Да неужели? Тогда не забудь пристегнуть боковые ремни, премьера в Нью-Хейвене – это все равно что боевой вылет!

Декабрь, 1945 год

Они встретились на Центральном вокзале. Было свежо и прохладно. Гладко выбритое лицо Генри казалось утомленным и слегка отекшим. Лайон приветливо и тепло улыбнулся Энн.

Разместились они в вагоне-салоне, где мужчины сразу же открыли свои дипломаты и погрузились в изучение контрактов и других юридических документов. Для них пребывание в поезде было всего лишь продолжением обычного рабочего дня.

Энн читала журнал, но никак не могла сосредоточиться. Яркий солнечный свет, сиявший в окнах, резко высвечивал холодную зимнюю наготу местности, по которой мчался поезд. Энн сразу вспомнила Лоренсвиль, потому что в Нью-Йорке человек забывал, какой ледяной и мрачной может быть зима. Неоновые огни, вечно спешащие толпы, заполненные машинами и такси улицы превращали снег в серую грязь, а эту грязь – в какую-то мутную воду, исчезавшую так быстро, что уже и представить себе было невозможно, что где-то за пределами города раскинулись пустынные снежные равнины внешнего мира. О, зимнее одиночество! Долгие вечера, проведенные вместе c матерью и тетушкой Эми в их большой чистой кухне. Иногда, правда, они ходили в кино или поиграть в кегли или бридж. Энн мысленно возблагодарила Бога за то, что Он дал ей силы бежать от такой жизни. Боже, молила она, не заставляй меня возвращаться назад, никогда и ни за что.

Когда они подъехали к полутемному вокзалу Нью-Хейвена, щелкнули, закрываясь, замки дипломатов, мужчины встали и потянулись, разминаясь после долгого сидения в одном положении. По усталому лицу Генри было видно, что он предчувствует, что ничего хорошего его здесь не ждет, и такое уже случалось c ним не раз.

– Ну что, пошли – прямо на передовую, – сказал он.

Лайон взял Энн за руку:

– Пошли, девочка. Ты должна получить массу удовольствия от первой премьеры в Нью-Хейвене. Ради бога, не слушай Генри, а то он все тебе испортит.

– Я бывал здесь раз пятьдесят, – жалобно начал Генри. – Но лишь в очередной приезд вспоминаю, насколько я его ненавижу. Нью-Хейвен в любое время не подарок, так и жди неприятностей, но если у них идет шоу Хелен Лоусон, тогда это уже полный облом.

Гостиница «Шафт» имела мрачный и неприступный вид.

– Иди умойся и приходи к нам, мы будем в баре, – сказал Генри. – Кстати, на твоем месте я не стал бы сразу звонить Хелен. В Нью-Хейвене к ней страшно подойти, вполне может прикончить. Она наверняка сейчас в театре. Я схожу туда и покажусь ей. Он совсем рядом.

Энн быстро распаковала сумку. Хотя комната была маленькая и унылая, настроение взволнованного ожидания, в котором все время пребывала Энн, не покинуло ее. Ничто в этот день не смогло бы испортить ей настроение. Она чувствовала себя как девушка, впервые в жизни одна отправившаяся в далекое путешествие, ее переполняло предчувствие чего-то совершенно чудесного и необыкновенного, что вот-вот должно c ней случиться.

Энн подошла к маленькому окну и посмотрела вниз, на улицу. Ранние зимние сумерки уже опустились на город. В сером полумраке постепенно загорались уличные фонари. Напротив гостиницы неуверенно мигала неоновая вывеска какого-то ресторанчика. Услышав резкое треньканье телефонного звонка, Энн быстро оглянулась и направилась к телефону. В трубке раздался голос Нили:

– Я только что вернулась c репетиции. В театр заходил мистер Беллами, ему нужно было повидать Хелен. Он мне сказал, что ты здесь. Я страшно рада!

– Я тоже. Как идут дела?

– Кошмарно, – выпалила в своей обычной манере Нили. – Вчера вечером у нас была репетиция в костюмах, и мы пробыли в театре до четырех утра. Хелен пытается увести еще одну песню у Терри Кинг. Терри в бешенстве убежала вчера c репетиции, а сегодня днем явился ее администратор на разборки c Гилом Кейсом. Терри уверена, что Хелен не сможет отобрать у нее эту песню. А танец c «Гаучерос»? Жуть одна! Готова поспорить, что его выкинут из шоу, а Чарли и Дик получат пинок под зад, их уволят, – весело прибавила Нили.

– Да, похоже, что дела плохи. Хелен уже вернулась к себе?

– Нет, она еще в театре. Заперлась в своей гримерной вместе c Генри Беллами. Понятия не имею, как им удастся все уладить.

– Ты хочешь сказать, что завтра премьера не состоится?

– Ну нет! Занавес уж всяко поднимется, – радостно успокаивала ее Нили. – Но суматоха будет еще та. Энн, ты знаешь, Мэл ко мне приехал.

– Он, наверное, приехал c нами на одном поезде.

– Нет. Он приехал вчера вечером. – Немного помолчав, Нили сказала: – Энн, я… то есть мы это сделали.

– Что именно?

– Сама понимаешь что.

– Нили, ты хочешь сказать, что вы…

– Ага, то самое. Было страшно больно, и я не могла кончить. Но Мэл сделал так, что я все равно кончила, по-другому.

– О чем ты говоришь, не понимаю!

– Он меня лизал.

– Нили, побойся Бога!

– Прекрати, Энн. Перестань вести себя как старая дева. Держись проще. Если ты ничего не чувствуешь к Аллену, это еще не доказывает, что я потаскушка. Я, между прочим, люблю Мэла.

– Поэтому, значит, все позволено.

– Да, черт возьми! Мы оба хотим друг друга. Сейчас никто не женится только для того, чтобы иметь право заниматься любовью. Мэл любит и уважает меня сегодня ничуть не меньше, чем вчера. Наверное, даже больше, потому что теперь он любит меня по-настоящему. И я его люблю. Кроме того, пока мы не можем жениться. Ему надо помогать родителям. Но если наше шоу будет иметь успех, я смогу рассчитывать на сто долларов в неделю, тогда мы сможем пожениться.

– Но, Нили, то, чем вы занимались… – Энн от смущения не могла выговорить ни слова, они застревали у нее в горле.

– Тебя смущает, что я позволила ему себя лизать? Послушай, Мэл говорит, что если двое любят друг друга, то не может быть ничего ненормального в том, как они это делают. И кстати, ощущение при этом божественное! Ох, мамочки, прямо ночи не могу дождаться, скорей бы она пришла. Энн, когда он берет мою грудь, я чувствую это всем телом, даже внизу, в этом самом месте, поверь мне. Наверняка кончать обычным способом не так здорово…

– Нили, ради бога, замолчи!

– Подожди, придет и твоя очередь. Тогда сама убедишься, что я права. Увидимся после спектакля. Следи за мной на сцене. Во втором действии у меня три строчки текста.

Лайон поджидал ее за столиком в баре.

– Генри все еще в театре. – Лицо его выражало истинное сочувствие по отношению к Генри. – Я заказал тебе имбирного пива. Пойдет?

Улыбаясь, Энн посмотрела на свой стакан:

– Наверное, мне стоило бы научиться прихлебывать виски маленькими глоточками. Я чувствую, что даже официанты смотрят на меня c неодобрением.

– И ты так же на них смотри. Никогда из ложной скромности не позволяй никому вынуждать тебя делать то, чего тебе не хочется. Сохраняй свое «я». Оставайся всегда сама собой.

– А есть ли что сохранять? Пока не уверена.

– У каждого человека есть свое «я». Даже два. Одно – подлинное, другое – для окружающих. Мне кажется, тебе нравится изображать из себя Пятницу, пока ты пытаешься разобраться в себе самой и найти свое подлинное «я».

– Мне помнится, ты говорил, что я настоящий борец…

– Думаю, что да, но борец за других.

Энн медленно потягивала пиво. Лайон предложил ей сигарету и спросил:

– Я что-нибудь не так сказал?

– Нет, что ты. По-моему, ты сказал мне сущую правду. – Энн весело посмотрела на него. – Но один раз я все-таки сражалась по-настоящему. Я…

– Да, ты сумела переехать в Нью-Йорк. Но признайся мне, Энн, это что, так и останется единственной славной победой в твоей жизни?

– А ты? – Ее глаза вдруг гневно сверкнули. – Война кончилась, и жизнь продолжается. Неужели тебе снова придется сражаться?

– Именно этим я и занимаюсь в данный момент, – тихо сказал он.

– Похоже, что, когда я c тобой, я не в состоянии сказать что-нибудь веселое и приятное, – расстроенно произнесла Энн. – Но сегодня не я завела этот разговор. Пожалуй, мне сейчас лучше будет выпить виски.

Лайон сделал знак официанту, и тот принес два бокала. Энн подняла свой и произнесла:

– Может быть, если я волью в себя его содержимое, я сумею сказать что-нибудь такое, что тебя рассмешит.

– Буду рад посмеяться. Но для этого тебе вовсе не обязательно пить виски.

Одним глотком она проглотила половину бокала. Затем, поморщившись, слабым голосом заметила:

– Вкус отвратительный, но ничего смешного мне по-прежнему не приходит в голову.

Лайон взял у нее бокал.

– А почему тебе так важно меня рассмешить?

– Я видела тебя тогда, в «Ла Рондо», ты был c Дженнифер Норт. Вы все время смеялись, и я решила… – Энн протянула руку, чтобы забрать у него свой бокал, и подумала: «Что же такое я говорю?» Она сделала еще один глоток.

– Не смущайся, допивай до конца. Вообще, идея c виски была неплохая. По крайней мере, видно, что сейчас ты сражаешься за себя.

– А ты, Лайон, за кого сражаешься?

– За тебя.

Их взгляды встретились.

– Тебе вовсе не надо этого делать, – тихо сказала Энн.

Он быстро взял ее за руку. Бриллиант, подаренный Алленом, будто рассвирепев, так и впился ей в руку. Но она и виду не подала, что ей больно, что почувствовала режущую остроту его граней. Глаза Лайона были совсем близко.

– Ага, сразу видно, что вы оба уже успели заглотнуть пару стаканчиков, – услышали они бодрый голос Генри Беллами, решительным шагом направлявшегося к их столику; на ходу он делал знак официанту принести ему чего-нибудь выпить.

Энн поспешно выдернула свою руку из руки Лайона. У нее на пальце действительно осталась царапина от врезавшегося в него кольца. Генри уселся, вздохнул и спокойно заметил:

– Не обращайте на меня внимания, продолжайте держаться за руки. Черт побери! Вы оба молоды, не упускайте момент! То есть я хотел сказать, что, когда молод, ты считаешь, что так будет всегда, что молодость вечна. Но в один прекрасный день просыпаешься и соображаешь, что тебе уже пятьдесят. А имена, которые попадаются в колонке некрологов, совсем не чужие, не каких-то незнакомых стариков, это имена твоих современников и друзей.

Ему принесли то, что он заказывал, и он осушил свой бокал одним глотком.

– Успокойся, Генри, – сказал, смеясь, Лайон. – Не может быть, чтобы дела действительно обстояли так плохо. – Под столом он снова нашел руку Энн и решительно и ласково сжал ее.

– Все гораздо хуже, – твердил Генри. – На этот раз, как я чувствую, нас ожидает нечто совершенно невыносимое. Либо Хелен звереет, либо я старею.

– Подожди, ты же знаешь, что всегда и везде, пока не пройдет премьера в Нью-Йорке, Хелен кидается на всех, как ядовитая барракуда, – небрежно бросил Лайон.

Генри вытащил записную книжку и уставился на лист, исчирканный множеством записей.

– Хочешь послушать, какие жалобы она мне выдала? И учти, это еще только цветочки. Перечисляю: в сцене c ударными инструментами плохое освещение; ее вечернее платье для второй сцены просто говно; когда она исполняет балладу, оркестр играет слишком громко; песня, которую поет Терри Кинг, держит все шоу, а эта дура воет, как плакальщик на похоронах; танец кордебалета в сцене сна слишком затянут; после всех ее песен гасят свет в зале, и ей придется слишком часто выходить раскланиваться; Хелен желает, чтобы дуэт, который она исполняет c актером, был переделан в соло только для нее – ее партнер, видите ли, все время фальшивит; Терри Кинг слишком жестко ведет свою роль, и из-за этого все шоу размагничивается, и так далее и тому подобное. – Генри покачал головой и сделал знак официанту принести ему еще стаканчик.

– Господи, как я ненавижу этот бар, – говорил он, оглядывая зальчик и махая рукой, здороваясь c импресарио и продюсерами, приехавшими на премьеру. – Ненавижу всех этих сукиных сынов, собравшихся здесь в надежде увидеть, как наше шоу провалится. – Он улыбнулся какому-то знакомому, сидевшему на противоположной стороне бара. – И притягивает их сюда Гил Кейс. Им до смерти хочется поглазеть, как продюсер-джентльмен сядет в лужу. Он слишком часто щеголял перед ними своим гарвардским дипломом. – Генри снова тяжело вздохнул. – Это самый поганый бар в мире, именно здесь я провел несколько самых поганых ночей в моей жизни.

Энн и Лайон обменялись улыбкой, понятной только им двоим. Энн огляделась вокруг. Для нее это был самый прекрасный зал во всем свете. «Ах, если бы можно было остановить это мгновение, – говорила она себе. – И что бы со мной ни случилось в дальнейшем, я наверняка переживаю сейчас самый счастливый день в своей жизни».

Они наскоро пообедали в старомодной гостиничной столовой. Генри и Лайон были знакомы чуть ли не c каждым из посетителей. Из актеров, участвовавших в шоу, никто так и не появился. Они, без сомнения, сидели по своим номерам, жадно глотая бутерброды и подправляя растрепавшиеся прически. Не обращая внимания на шум разговоров и общую взволнованность, Энн не отрывала глаз от Лайона. Иногда их взгляды встречались, они оба на мгновение замирали, не замечая больше никого вокруг. Энн никак не могла поверить, что это происходит именно c ней и именно так, как она представляла себе в своих мечтах.

Генри сделал знак официанту принести счет и заметил как бы вскользь:

– Энн, я вижу, что ты очень нервничаешь перед этой премьерой – ты к еде даже не притронулась. Не страшно, поешь потом. После спектакля Гил Кейс устраивает роскошный ужин.

Все билеты были проданы. Так как на премьеру понаехало множество представителей разных театральных профессий, в зале чувствовалось то приподнятое возбуждение, которое бывает лишь на премьерах в Нью-Йорке. Энн сидела в третьем ряду, между Генри и Лайоном. Погас свет, и оркестр заиграл музыкальную увертюру. В темноте Лайон взял ее за руку. Энн ответила робким пожатием, голова ее кружилась от счастья.

Спектакль открывался красивым музыкальным номером. Костюмы хористок были свежими, новенькими и броскими, и девушки, еще несколько часов назад выглядевшие вялыми и невзрачными, теперь, в своем персиковом гриме, казались настоящими красотками. Уже через несколько минут стало ясно, что спектакль будет иметь шумный успех, – вся атмосфера как бы накалилась от невидимого тока, связавшего в единый организм зрителей и участников шоу. Когда на сцену вышла Дженнифер Норт и, озаряемая прожектором, прошлась между рядами хористок, громкий вздох восхищения прокатился по залу. Она двигалась медленно, плавно извиваясь в такт музыке, расшитое золотыми бусинками платье плотно, как перчатка, облегало ее роскошное тело.

– Боже всемогущий! – прошептал потрясенный Генри. Перегнувшись через Энн, он обратился к Лайону: – Послушай, дело верняк, мы своего не упустим. Видишь, там сидят Вайс из фирмы «Двадцать первый век» и Мейерс из «Парамаунт». Она, несомненно, получит пятилетний контракт c одной из них.

– Но условия должны быть соблазнительными, – ответил Лайон. – Она же втрескалась в Тони Полара и бросит его только в том случае, если контракт будет настолько хорош, что его нельзя будет не подписать.

– Тони никогда на ней не женится. Предоставь мне уладить этот вопрос. Я обо всем позабочусь.

– А вот и твоя подружка, – быстро сказал Лайон.

Энн посмотрела на сцену, но Нили уже уходила c нее, сопровождаемая двумя хористами.

Когда на сцене появилась Хелен, действие пришлось приостановить, потому что зрители устроили ей такой восторженный прием, что он больше напоминал мгновенное массовое помешательство. Хелен стояла спокойно, слегка улыбаясь, и принимала как должное их любовь и восхищение. Она действительно была уверена, что и зрители, и актеры собрались на сцене только благодаря ей; ради нее заполнен до отказа зал и играют все музыканты в оркестровой яме; и сценарий, и книга, по которой он написан, также были созданы только для нее одной. Защищаемая огнями рампы, Хелен царственно принимала всеобщее поклонение. Если бы здесь находился Джино, он бы, несомненно, вместе со всеми кричал так же неистово и аплодировал так же горячо. Конечно, после спектакля он бы снова стал умолять Энн «отодрать» от него Хелен, но в данный момент все любили Хелен до самозабвения.

От начала и до самого конца она оставалась центром и звездой всего спектакля. Каждую исполненную ею песню встречали новые и все более восторженные овации. Это были уже не просто зрители, а члены нового культа, объединившиеся для поклонения и обожания Хелен Лоусон. Раскатистый смех, заставлявший Энн морщиться, если она находилась где-нибудь на людях, здесь казался вполне естественным и уместным, от него оживала и вибрировала вся сцена. Нили тоже сумела блеснуть в своей крошечной роли. На сцену снова выходила Дженнифер Норт в потрясающем и раскрывающем все тайны ее тела платье, зрители опять приветствовали ее громоподобными аплодисментами. Терри Кинг тоже одобрительно и много хлопали, после того как она голосом гораздо более нежным и красивым, чем голос самой Хелен, исполнила две прелестные песенки. Но Хелен подавляла, ей нельзя было не покориться, ее уверенность и властность были тоже своего рода талантом.

– По-моему, Терри очень хороша, – шепнула Энн Лайону. – Но до Хелен ей далеко. Она кажется рядом c ней весьма заурядной исполнительницей.

– К сожалению, внешность у Терри совсем не заурядна, – ответил Лайон.

В антракте все столпились в маленьком вестибюле. Гилберт Кейс сделал знак Генри идти за ним, и они прошли в соседний бар.

– Гил, я считаю, что это шоу будет у Хелен самым знаменитым, – сказал Генри, когда они уселись и стали потягивать слабенькое, разбавленное виски.

– Я тоже так думаю, дорогуша, – широко улыбаясь, ответил Гил. – Кое-что подсократим, и будет что надо. Прокат в Бостоне мне не понадобится, все подправим за четыре недели в Филадельфии.

– Сбавь обороты. Все будет так, как ты говоришь, если только подсократишь действительно в нужных местах.

Они молча глядели друг на друга. Затем Кейс заставил себя улыбнуться:

– Отстань, Генри. Ты же знаешь, что я связан по рукам и ногам. Я не могу уволить Терри Кинг. У меня c ней заключен контракт на все время проката шоу.

– И как она умудрилась его заполучить? – заинтересовался Лайон.

Гил пожал плечами:

– Отличный вопрос. Но любая хорошая инженю согласится участвовать в одном шоу c Хелен Лоусон только при наличии такого контракта. Вспомни, скольких мы уже теряли. Бетти Мобил уволили в Бостоне, она, видите ли, получила слишком хорошие отзывы критиков. А Шерри Хейнс? Ее роль выкинули из шоу в Филадельфии по той же причине, что и Бетти Мобил. Продолжать дальше? Невозможно заполучить инженю в спектакль Хелен Лоусон без подписания полного контракта, пойми ты. Правда, если согласен на любую свинюшку, тогда, конечно, можно.

– Хелен не допустит, чтобы она выступала в Нью-Йорке, говорю тебе c полной уверенностью, – спокойно сказал Генри.

– Но умоляю тебя, Генри, поговори c ней, – начал упрашивать его Кейс. – Если я уволю Терри, как я объясню это моим финансовым партнерам? На этот сезон я готовлю еще два шоу, и эти спонсоры мне крайне необходимы. Если я уволю Терри, мне придется до первого июня платить ей по четыре сотни в неделю да еще столько же девице, которую я возьму вместо нее. Прибавь к этому гонорар Хелен, ее проценты со сбора, вот и получается, что я останусь в прогаре.

– Если ты оставишь Терри, все обойдется тебе гораздо дороже плюс постоянные неприятности. Если Терри Кинг останется в спектакле, Хелен начнет придираться к другим номерам и музыкальным аранжировкам. Тебе придется три недели прокатывать шоу в Бостоне. Подсчитай разъездные и прочие расходы, и получится убытков на восемь тысяч долларов в неделю. Потом Хелен неожиданно, в один прекрасный момент, разонравятся все ее костюмы. Она пожелает, чтобы ты пригласил других поэтов переписать слова к песням. Одно это влетит тебе в двадцать пять тысяч. Но как только ты избавишься от Терри Кинг, Хелен тут же переменится, ей сразу все начнет нравиться – и шоу, и даже ты. И вы сможете ехать в Нью-Йорк прямо из Филадельфии. Все очень просто.