Текст книги "Река, текущая вспять"

Глава вторая
В дилижансе

В моем распоряжении было все красное кожаное сиденье, очень удобное. Я закуталась в свое одеяло и, убаюканная мерным покачиванием дилижанса, почти сразу уснула. И тогда произошла вот какая странность: мне стало сниться, что лошадей уже не две, а четыре и они мчатся во весь опор. Они сметали перед собой ночь, неудержимо пожирая дорогу, переносились одним прыжком через мосты и броды, и гривы их развевались по ветру. Шерсть у них блестела от пота, от взмыленных боков валил пар. Дилижанс едва касался земли. Старик-кучер правил стоя, щелкая кнутом и понукая лошадей: «Й-ях! Й-ях!» Я проснулась, все еще очумелая, и высунулась в окошко. Было свежо. Теперь совсем стемнело; лошади, которые и ночью хорошо видят, шли ровной рысью. Двое моих спутников не шевелились, я видела их неподвижные спины. Мне захотелось окликнуть их: «Все в порядке?» – просто чтобы услышать человеческий голос, но я подумала, что они, может быть, задремали, а лошади сами бегут куда надо, и смолчала. Долго смотрела на звездное небо, а потом опять уснула спокойным глубоким сном. Так прошла эта первая ночь в дилижансе. Мне и в голову не приходило, что будут еще другие ночи. Много ночей…

Парня звали Грегуар. Ему было шестнадцать лет. Не ревнуй, Томек, но вспоминаю я его с нежностью и, как вспомню, не могу удержаться от улыбки. У дилижанса было четыре узких окошка и еще одно маленькое оконце впереди, и то и дело в самый неожиданный момент в каком-нибудь из них появлялась лохматая рыжая голова Грегуара – то просто так, то вверх тормашками; то он показывал язык, то корчил страшные рожи. Среди дня это меня смешило, а вот ночью иногда пугало. Вообще-то он сидел впереди рядом со стариком, и я слышала, как они разговаривают и смеются. Но долго сидеть спокойно он не мог и, чуть что, покидал свое место и снова принимался валять дурака.

В первые дни нам изредка встречались другие путники – на дороге или на постоялых дворах, где мы иногда останавливались. Но чем дальше на юг, тем становилось безлюднее. И вот в конце первой недели, насколько мне помнится, настал и прошел день, за который мы не встретили ни единой живой души: с тех пор не было никого, кроме нас троих. Изменился и ландшафт. Никаких больше рек, деревьев, полей. Теперь мы катили по уходящей в бесконечность пыльной дороге через бескрайнюю равнину… Грегуар завел манеру пристраиваться на подножке и болтать со мной. Он приваливался головой к окну, и мы полусонно перебрасывались словами:

– Грегуар, а ты с этим стариком давно работаешь?

– С Иоримом? Да всю жизнь. Как мой отец, и дед, и прадед. Они с ним всегда работали.

– Так он, значит, старый-престарый?

– Да, очень старый…

Бывало, разговор прерывался молчанием, потом через несколько минут продолжался:

– Так сколько же ему лет?

– В будущем месяце исполнится сто…

– Сто лет!

– Ага, сто лет. Справлять будет в Бан-Байтане.

– В Бан-Байтане? Ты хочешь сказать, мы туда только в будущем месяце доберемся?

– Ничего я такого не говорил. Хочешь воды попить?

Не дожидаясь ответа, он с ловкостью акробата перебирался к заднему рундуку и приносил мне кружку воды и горсть вяленых фруктов или кусок сыра. Он охотно болтал со мной о чем угодно, но, едва речь заходила о нашем путешествии, из него было слова не вытянуть.

– Грегуар, а почему у вас только и пассажиров, что я одна?

– Тебе не нравится? Не устраивают условия?

Не устраивают условия? Совсем наоборот. С течением дней и ночей мне даже начинало представляться, что я – принцесса, а дилижанс – моя карета; что Иорим, старик-кучер, – мой отец-король, а Грегуар… мой принц! Мне ужасно нравилось разбивать лагерь для ночевки. Можно было размять ноги. Грегуар так и скакал туда-сюда. Разжечь костер, приготовить еду, обиходить лошадей – он все умел. Я помогала ему как могла. Мы ели в добром согласии, и самая простая похлебка казалась необычайно вкусной. Перед сном Грегуар мыл Иориму ноги в тазике с мыльной водой, безмолвно и неспешно.

Я спала в дилижансе. Грегуар и Иорим – те укладывались под ним, закутавшись в свои одеяла. В иные ночи старик очень громко храпел, и мы смеялись. Утром Грегуар заново раздувал огонь, варил кофе, мы завтракали и с восходом солнца снова пускались в путь. Все время прямо на юг.

Однажды я спросила Грегуара:

– А зачем вы едете в Бан-Байтан?

Он было смутился, потом рассмеялся:

– А вы, мадемуазель?

Я не засмеялась, и он понял, что на сей раз шуточками от меня не отделается.

– Я скажу тебе, когда мы будем по ту сторону вон того.

Я посмотрела туда, куда он указывал пальцем: далеко-далеко впереди гигантская горная гряда заслоняла горизонт.

– Мы что, будем перебираться через горы?

– Придется…

– Там высоко?

– Это называется Небесный Тракт.

– Небесный Тракт?

– Да. Говорят, там, наверху, кажется, будто ты в небе.

– Говорят? А ты – ты что, никогда там не проезжал?

– Никто там не проезжал вот уж больше пятидесяти лет.

– А… И почему это?

– Не знаю…

– А Иорим? Он-то эту дорогу знает?

– Я тебе все скажу, когда переберемся на ту сторону. Если переберемся…

Больше я ничего не смогла выведать.

Два дня спустя мы добрались до подножия гор, и дорога пошла на подъем. Долгожданная перемена после скучной бесконечной равнины. Лошади двигались шагом, и я без труда поспевала пешком следом за дилижансом. Под вечер мы уже поднялись на изрядную высоту, воздух заметно похолодел. Мы разбили лагерь у чудесного зеленого озера. Но купаться в его ледяной воде нечего было и думать. В этот вечер у костра Грегуар едва ли два слова вымолвил. Он то и дело поглядывал вверх, на гребень горы, которую назавтра нам предстояло перевалить, и с трудом скрывал беспокойство. Иорим – тот оставался таким же безмятежным, как обычно.

Уже на следующее утро я поняла, что Небесный Тракт – одно название, что тракт. На самом деле это было что-то вроде ненаезженного проселка, уходящего ввысь бесконечными витками. Иногда нам даже приходилось останавливаться и разбирать каменные завалы, преграждавшие путь. Теперь мы продвигались вперед с большим трудом. Миновал уже полдень, и дорога становилась все уже, как вдруг Грегуар громко вскрикнул. Это был крик ужаса и восторга. Я шла немного отстав, так что сейчас припустилась бегом, обогнала дилижанс – и в свою очередь не удержалась от крика. Дорога словно срывалась в пустоту, и лошади встали как вкопанные. Я схватилась за руку Грегуара, и мы осторожно подошли к краю. Гигантский каньон рассекал гору надвое.

– Посмотри, вон, на дне, – это бывшая дорога, та, по которой ездили во времена Иорима.

– А больше не ездят?

– Нет. Из-за Великого Обвала. Это случилось лет пятьдесят назад. Огромные глыбы сорвались вниз и завалили ущелье. Вот почему мы поехали этой дорогой. Раньше ею пользовались разбойники да контрабандисты.

Мы долго стояли и молчали. В небе, раскинув огромные крылья, парили орлы. «Вот и конец пути», – подумали мы оба и оглянулись на Иорима. К великому нашему удивлению, старик уже не сидел на козлах. Он стоял, прислонясь к отвесной скале, и всматривался в дорогу – узкий карниз, лепящийся вдоль обрыва. Мы сразу поняли, что у него на уме, и в один голос взмолились:

– Иорим, нет!

Он знаком подозвал нас поближе и обратился к нам с такими словами:

– Дети, обратно нам ходу нет. Здесь не развернуться – места не хватит. А я не брошу ни моих лошадок, ни дилижанс со всеми припасами. Мы будем продолжать путь. Я пойду один впереди и поведу лошадей под уздцы. Мне кажется, дилижанс впритирку, но пройдет. Но вы в него не садитесь, потому что есть риск, что он опрокинется в пропасть. Идите сзади и держитесь как можно ближе к скале. Делайте, как я сказал. – И, поскольку мы никак не реагировали, добавил: – Вы же не боитесь, а?

Мы не боялись, нет. Мы всего лишь были в панике, в ужасе и обмирали от страха! Но что поделаешь? Оставалось слушаться.

Грегуар помог Иориму надеть лошадям шоры (только со стороны пропасти), потом вместе со мной занял место позади дилижанса. И начались самые длинные в нашей жизни километры. Так это было медленно! Сколько хватало глаз тянулась ненадежная дорога, словно хлипкая полочка, подвешенная к отвесной стене горы. Иногда экипаж останавливался. Это лошади упирались и отказывались идти дальше, хоть и не видя, но страшась зияющей справа пропасти. Иорим шептал им на ухо что-то, чего мы не могли расслышать, что-то, что было его с ними секретом, и они соглашались продолжить путь: шаг, три шага, десять… и дальше, до следующей остановки.

Я шла, лепясь к скале, обеими руками цепляясь за рубашку идущего впереди Грегуара. Что будет, если лошади вдруг встанут окончательно, если мы не сможем пройти дальше? Эта ужасная мысль неотступно преследовала меня. Я думала: случись такое, мы-то с Грегуаром могли бы взять припасы и вернуться обратно. А Иорим? Он тогда останется один над пропастью, запертый дилижансом… А лошади? Бедные животные…

Часто у меня начинала так кружиться голова, что я уже не знала, куда смотреть. Вниз? Этого надо было избегать пуще всего. Вверх? Еще того не легче. Ветер гнал тучи над горой, и казалось, что гора валится на нас. Тогда я закрывала глаза или упиралась взглядом в клетчатую рубашку Грегуара и давала себе клятву: если выберусь отсюда живой, никогда, ни за что не влезу даже на табуретку!

Будто всего этого мало, пришлось нам пережить еще и не такой жуткий момент: посреди крутого поворота лошади в очередной раз уперлись и встали, и Иориму никак не удавалось заставить их сдвинуться с места. Мы ждали, безнадежно тянулись долгие минуты, как вдруг чудовищных размеров орел спикировал чуть ли не нам на головы и сел на крышу дилижанса над рундуком, нос к носу с нами. Лошади заржали, забились, шалея от страха.

– Ну, ну! Тихо, тихо… – успокаивал их Иорим.

– Кыш! Кыш, паршивая тварь! – крикнул Грегуар.

Но хищник и глазом своим жестоким не моргнул. Он смотрел на нас и словно насмехался: «Что это вы тут делаете на моей территории? Крыльев у вас, мне кажется, нет? А вы в курсе, что в здешних местах лучше бы их иметь? Известно ли вам, кроме того, что я способен унести в когтях целую лошадь? А уж таких тощих детишек, как вы…»

– Кыш отсюда, говорят тебе, кыш, проклятая птица! – бормотал сквозь зубы Грегуар, и рубаха его под моими пальцами была мокрой от пота.

Спустя полчаса этого невыносимого напряжения я уткнулась лбом ему в спину.

– Грегуар, пожалуйста, сделай что-нибудь, я больше не могу…

Так оно и было. Ноги у меня начинали подкашиваться, голова кружилась. Еще чуть-чуть, и я бы, наверное, упала в обморок.

Так вот, Грегуар, как ни трудно в это поверить, тут же смекнул, что надо сделать. Как будто только и ждал, чтоб я попросила. Решение дикое, но гениальное. Он с величайшей осторожностью подобрался к рундуку и открыл крышку. Пошарил внутри, вытащил что-то и помахал этим в воздухе. Немного отступил и обратился к орлу:

– Хочешь копченой колбаски? Понюхай, как вкусно пахнет! А в рундуке ее еще полным-полно, представляешь? Это будет получше какой-то там сырой конины, а? Ну-ка, попробуй… цып-цып-цып…

Орел явно заинтересовался и, склонив голову набок, оценивающе уставился на колбасу. Грегуар помахал ею, а потом бросил на край открытого рундука.

– Поди сюда, поди, мой птенчик… Это еще только закуска, главные блюда внутри: ячменный хлеб, вяленое мясо, кукуруза, козий сыр, пироги… ну-ка, ну-ка…

Орел неуклюже перескочил поближе к колбасе и долго к ней примеривался. Я затаив дыхание смотрела на его клюв, острый как бритва. Теперь – пан или пропал. Любят орлы копченую колбасу или не любят? Никогда бы не подумала, что моя жизнь будет зависеть от ответа на этот идиотский вопрос.

О чудо, орлу колбаса пришлась по вкусу! Он разодрал ее и проглотил в мгновение ока. Потом просунул голову в рундук.

– Иди, иди давай… гули-гули-гули… Не стесняйся, заходи, гостем будешь… кофею подам…

Не успел кончик хвоста скрыться в рундуке, как Грегуар подскочил и захлопнул крышку. Тут же лошади тронулись и в несколько секунд одолели поворот, перед которым так долго упирались. Иориму даже пришлось придерживать их:

– Тпру! Тпру! Не балуй!

Орел в рундуке кричал и бился, производя страшный шум. Но он мог бушевать сколько душе угодно, для нас это уже опасности не представляло. И совсем уж нам полегчало, когда за поворотом дорога стала заметно шире, так что Грегуар сумел протиснуться между дилижансом и скальной стеной и проведать Иорима. Скоро он вернулся ко мне:

– Все в порядке. Иорим сказал, что самое трудное позади. Теперь нам больше не грозит опасность сорваться в пропасть. Можем даже, если хочешь, сесть в экипаж.

И в первый раз за все путешествие Грегуар уселся напротив меня. Иорим оказался прав: еще через сотню метров мы перестали жаться к стене и поехали просто по горному склону. Какое это было облегчение – видеть твердую землю по обе стороны! И деревья! Я была так счастлива, что не удержалась – в подражание Грегуару открыла дверцу и, цепляясь руками и ногами, перелезла к Иориму, который опять занял привычное место на козлах. Я примостилась рядом, а что сказать – не знала. Тогда я поцеловала его.

– Спасибо, Иорим! Спасибо!

– Ох, мадемуазель Ханна, – проворчал старик, несколько озадаченный моим появлением. – Это вы сейчас неразумно поступили. А ну как упали бы, ногу подвернули…

Глава третья
Бан-Байтан

Весело разбивали мы лагерь в этот вечер. Прежде всего надо было выпустить нашего приятеля орла. Вид у него, когда он вылез из рундука, был далеко не орлиный. «Так со мной обойтись – СО МНОЙ!» – казалось, возмущался он, ковыляя вперевалку. Потом вспомнил, что умеет летать, и покинул нас, не прощаясь. К счастью, припасам он большого ущерба не нанес. Видимо, заточение отбило у него аппетит…

Мы расположились у горной речки, в которой Грегуару удалось поймать несколько крупных рыбин. До чего они были вкусны, зажаренные на костре! Помню, я еще искупалась в водопаде. У меня захватило дух, и я завопила – такая ледяная была вода, и так это было здорово. После ужина Иорим, выпив водки, запел какую-то старинную, незнакомую мне песню. В ней говорилось о лошадях, о придорожных кабаках и девушках. От некоторых пассажей он сам же начинал смеяться. А нам было смешно, что он смеется. Мы сидели у костра, пока огонь не догорел. Прежде чем лечь спать, я все-таки напомнила Грегуару о его обещании:

– Теперь, когда мы перебрались через горы, ты должен мне все сказать… Зачем вы едете в Бан-Байтан?

Если б я знала тогда, Томек, что предстояло мне услышать от Грегуара, я поостереглась бы выспрашивать. Только вот ведь какая штука: я любопытная, и вся эта таинственность начинала меня бесить.

– Скоро, – нехотя отозвался он, зевая, – скоро узнаешь. И кстати, кто тебе сказал, что мы уже перебрались через горы?

Он был прав: у нас ушло еще три дня, чтоб добраться до перевала и приступить к спуску. Я чувствовала, что Грегуар меня избегает, что он боится предстоящего разговора. И решила ждать и не приставать к нему с вопросами. И однажды, когда лошади плелись шагом по полуденной жаре, он влез в дилижанс и уселся на кожаное сиденье напротив меня. Момент настал: наконец я все узнаю.

– Ладно, – начал он. – Задавай свои вопросы. На этот раз я отвечу. Спрашивай.

Я предчувствовала, что Грегуар сейчас откроет мне что-то важное. Сделала глубокий вдох – и как в омут головой:

– Зачем вы едете в Бан-Байтан?

– Кто «вы»? Иорим или я?

– Начнем с тебя.

– Я? Я сопровождаю Иорима.

– А Иорим?

Грегуар посмотрел мне в глаза, потом через силу улыбнулся печальной улыбкой:

– Иорим едет в Бан-Байтан умирать.

Я остолбенела.

– Но… но почему?

– Потому что там он родился сто лет назад… и там решил умереть. Вот.

– А… а что там вообще?

– Там ничего нет. И никого. Пустыня.

Мне вдруг показалось, что перестук колес и цоканье копыт гулко отдаются у меня в голове. В несколько секунд все стало как будто нереальным: кусочки неба в рамах окошек, тонкая пыль, пляшущая в солнечных лучах…

– Семьи у него нет, и это его последняя воля, – продолжал рассказывать Грегуар. – Он бы мог доехать туда и один, несмотря на преклонный возраст, – ты же видела, какой он молодец, – но тогда лошади остались бы там на погибель. Но они-то не выбирали такую судьбу – умереть в Бан-Байтане. А для Иорима лошади, знаешь, все равно что люди… Моя задача – отвести их обратно. Еще вопросы есть?

Мне понадобилось какое-то время, чтоб собраться с мыслями.

– Да. У меня есть еще вопросы. Например, такой: почему вы взяли с собой меня?

– Мы тебя взяли потому… Ну ты же ведь хотела туда поехать, разве нет?

– Грегуар! Не морочь мне голову! Ты обещал говорить правду!

– Ты права. Мы тебя взяли для того, чтобы мне не возвращаться одному…

Тут я, наверное, покатилась бы со смеху, если бы все не было так ужасно. Еле сдерживая слезы, я оборвала его:

– Чтоб тебе не возвращаться одному? Но, Грегуар! Я девочка, и мне всего двенадцать лет! Я ничего не смыслю в лошадях, разве что голову от хвоста отличаю! Какая тебе от меня может быть помощь?

– Ну да, конечно… прости нас… – пробормотал он, теребя пальцы. – Только ты учти, что мы с Иоримом больше года ночь за ночью ждали пассажира, который сказал бы то, что сказала в ту ночь ты: «Я еду в Бан-Байтан».

– То есть ты хочешь сказать, что вы с Иоримом целый год каждую ночь стояли на площади и ждали?

– Именно так. Тебе не верится, да? К рассвету на площади не оставалось ни одного дилижанса, кроме нашего. Каждый раз. И мы грустно возвращались домой. Так продолжалось целый год. Под конец я уже был убежден, что мы так никогда никого и не найдем. Тогда я стал валять дурака, развлекался, окликая проходящих: «Вы не в Бан-Байтан едете, сударь? Молодой человек, может, вам в Бан-Байтан?» Все смеялись – славная, мол, шутка. Так все и шло, пока не появилась ты со своей котомкой и не ответила мне на полном серьезе: «Вот именно. Я еду в Бан-Байтан». Да с таким решительным и неприступным видом! Мы были в замешательстве. Должен признаться, если б решал я, мы бы тебя не взяли: ты казалась мне слишком юной и хрупкой. Но Иорим долго всматривался в тебя – помнишь? И заключил: «Она будет хорошей спутницей, по глазам вижу…»

– По глазам?

– Да.

– А почему вы просто не попросили кого-нибудь? Например, кого-то из твоих друзей…

– Нет. Об этом ни в коем случае никто не должен был знать. Это была наша с Иоримом тайна. Нас бы не пустили. Сама посуди: столетний старик и шестнадцатилетний пацан… Затея не сказать чтоб благоразумная, согласись.

Я улыбнулась. Что касается благоразумия, я была им под стать, правда ведь? Пожалуй, в каком-то смысле мы трое служили примером того, что рыбак рыбака видит издалека.

– Прости, Ханна, что я до сих пор скрывал от тебя правду, – извинился Грегуар. – Не хотел портить тебе путешествие.

«А я, Грегуар, – тут же подумалось мне, – я могла бы всего несколькими словами испортить тебе оставшиеся километры. Стоило бы только, в свою очередь, сказать тебе правду: возвращаться из Бан-Байтана ты будешь один, потому что я пойду дальше на юг…» Но у меня не хватило духу обрушить на него эту правду прямо сейчас, и я только буркнула:

– Спасибо за чуткость.

Мы надолго примолкли – оба были взволнованы, и нам требовалось время, чтобы прийти в себя. Потом без всякой просьбы с моей стороны Грегуар стал рассказывать…

Как уже было сказано, Иорим родился в Бан-Байтане сто лет тому назад. В то время это был процветающий город, где наверняка хорошо было жить. Во всяком случае, туда то и дело ездили с севера. Кто по торговым делам, кто ради удовольствия. И туда-сюда курсировали десятки дилижансов. Они соревновались в скорости и красоте, но самый элегантный, по словам Грегуара, самый удобный – взять хоть красные кожаные сиденья со стеганой обивкой на спинках! – и самый быстрый назывался «Ласточка». И принадлежал он, разумеется, Иориму.

– Посмотри там, сзади, на рундуке, – добавил тут Грегуар. – Буквы почти стерлись, но название еще можно прочесть. «Ласточку» тогда запрягали не парой, а четверней. Четыре горячих коня, которых Иорим гнал во весь опор и на каждой станции менял на свежую четверку.

– Знаю… – задумчиво отозвалась я. – Я их во сне видела…

Это было золотое время, и так все и шло долгие годы. Подручным у Иорима был прадед Грегуара, который заступил на это место совсем еще мальчишкой, потом дед… А потом произошел Великий Обвал. Проезжую дорогу безнадежно завалило. Жители Бан-Байтана оказались совершенно отрезаны от мира и одни за другими начали покидать город и перебираться на север. Уходили они по Небесному Тракту, который был тогда в лучшем состоянии, чем теперь. Потом стала наступать пустыня. Вода скудела, а там и почти иссякла. Так что даже самые упрямые в конце концов были вынуждены уйти. И тогда великое безмолвие воцарилось в Бан-Байтане. Он стал городом пыли, песка и ветра.

Пока Грегуар рассказывал, перед нами мало-помалу открывался новый вид. Мне казалось, что там, впереди, простирается широкая долина, переливающаяся всеми оттенками охры и золота, но мерцающее марево заволакивало даль, не давая ничего толком разглядеть.

– Мы уже подъезжаем к Бан-Байтану? – спросила я Грегуара.

– Боюсь, что да, – грустно ответил он.

Теперь все стало не так, как прежде. У нас обоих было тяжело на сердце. Иорим – тот знай себе весело насвистывал на козлах своей «Ласточки».

Вечером на привале я украдкой наблюдала за стариком. Мне очень хотелось заговорить с ним, но я не решалась.

– Грегуар, а почему Иорим никогда со мной не разговаривает?

– Иорим никогда не разговаривает с пассажирами, а тем более с пассажирками. Не положено. Однако ты ему очень полюбилась…

– Он прямо так тебе и сказал?

– Прямо так и сказал.

После ужина мы не стали засиживаться, сразу пошли спать. Но ночью я услышала, как Грегуар под дилижансом беспокойно ворочается. «Раз уж тебе все равно не спится, братец мой, – подумала я, – так пускай хоть не зря: пора тебе тоже кое-что узнать…»

Я оделась и вышла в ночь. Через минуту он уже стоял рядом.

– Что-то не так?

– Все так. Просто теперь мой черед открыть тебе один секрет.

Луна озаряла оставшийся позади гребень горы. Мы отошли в сторонку и присели на обломки скал. Иорим мирно похрапывал.

– Грегуар, – начала я, – я не поеду с тобой обратно.

– Ты что это такое говоришь?!

– Говорю, что мы не поедем вместе обратно, как ты рассчитывал…

Он взглянул на меня – я увидела – с ужасом.

– Нет-нет, я вовсе не собираюсь умереть там вместе с Иоримом. Нет, я слишком люблю жизнь. Просто я пойду дальше на юг.

Ужас его сменился недоумением.

– На юг? Но дальше к югу нет ничего! Одна пустыня!

– Знаю. Мне надо на ту сторону пустыни…

Поскольку он вообще уже ничего не понимал, я ему рассказала о моей амадине, о ее болезни, о реке Кьяр, которая течет вспять, и о ее воде, которая дает бессмертие. Грегуар слушал разинув рот, а когда рассказ мой был окончен, схватился за голову и жалобно простонал:

– О господи! О боже милостивый! Выходит, я связался аж с двумя психами!

Наше путешествие втроем завершилось на следующий день ближе к вечеру. На очередном повороте пологого спуска дилижанс остановился. Я подождала минуту-другую и, видя, что ничего не происходит, вылезла и подошла к моим спутникам. Они неподвижно стояли перед мордами лошадей.

– Смотри… – шепнул мне Грегуар.

– Бан-Байтан, – добавил Иорим с гордостью.

Гордиться было чем. Возможно ли даже вообразить такой прекрасный, такой тихий город? Солнце, склоняющееся к закату, омывало его золотистым светом. И ни ветерка, ни звука. Только лабиринт узких безлюдных улочек да полуразрушенные стены домов. И все это припудрено искрящимся налетом песка. Бан-Байтан лежал у наших ног, погруженный в сон, – прекрасный и всеми забытый. Кто, кроме нас, видел его за последние пятьдесят лет? Чьи глаза смотрели на него, кроме наших? Мы спустились в город и принялись неспешно колесить по безмолвным улочкам. Время от времени Иорим протягивал руку вправо или влево:

– Кузница… вот это была кузница… а там школа… Здесь мой отец ткал ковры… А на этом месте я сорвался со стены и сломал руку… нет, не здесь, вон там…

Для нас с Грегуаром все здесь было примерно одинаково. Мы видели только разрушающиеся стены да песок. А чтоб старик Иорим в коротких штанишках гонял с оравой других сорванцов по этим улочкам, запруженным народом, – такое было едва доступно воображению. И довольно смешно! За час этого странного паломничества мы добрались до противоположного конца города. Дальше начиналась пустыня.

– Вот он, – прошептал Иорим и остановил лошадей перед домом без крыши, но с уцелевшими дверью и окнами. – Вот… Это был мой дом.

Мы вошли. Внутри, разумеется, ничего не осталось.

В эту ночь я последний раз спала в «Ласточке». Грегуар, как обычно, устроился под дилижансом. Иорим предпочел ночевать в доме. Проснулись мы ни свет ни заря. Странно было сознавать, что вот-вот предстоит расстаться. Я никак не могла в это поверить. Все было как всегда: я помогла Грегуару приготовить завтрак, потом он запряг лошадей, сложил пожитки в дилижанс… Мы молчали. Никто из нас не решался вымолвить ни слова. Под конец Грегуар откопал где-то в развалинах старое кресло и установил его перед домом Иорима.

– Тут вам будет удобно…

– Благодарю тебя, мой мальчик. Неси бутылки.

Грегуар полез в рундук и притащил оттуда несколько бутылок водки.

– Сюда поставить?

– Так, сынок, вот сюда, поближе к креслу.

– Я вам оставлю все-таки и еду кое-какую…

– Как хочешь… но есть я не буду.

– Каравай ячменного хлеба, вы же его любите…

Я смотрела на них, слушала и чувствовала себя третьим лишним. Они оба, должно быть, всю долгую дорогу в мыслях переживали этот момент. И теперь, когда он настал, старались держаться и выполнить до конца все, что взяли на себя. На мой взгляд, Грегуар вел себя очень мужественно, и, когда он отошел за дилижанс, я последовала за ним, чтоб сказать ему это. А не следовало бы. Бедняга там плакал навзрыд. Но быстро взял себя в руки.

– Раз уж я не могу ничего больше сделать для него, может, я могу сделать что-нибудь для тебя, Ханна?

Я подождала, чтоб он вытер слезы и просморкался, а потом попросила зайти к моим приемным родителям, когда вернется в наш город.

– И что я должен им сказать?

– Поцелуй их за меня. И малышку Ходу. И скажи, что я прошу меня простить. И что я вернусь как только смогу. А еще – что я здорова, что путешествую со всеми удобствами, так что даже скучно.

Грегуар улыбнулся.

– Врушка.

– А кстати, – вспомнила я, – ты Иориму про меня сказал?

– Да, он все знает.

– И что он говорит о моем замысле?

– Что это его не удивляет. Что по глазам твоим это сразу было видно. И он дал мне для тебя вот что. Тебе пригодится.

Это был маленький компас в черном кожаном футляре. Я положила его в карман.

– А еще он сказал, что, если идти прямо-прямо на юг, к вечеру почти каждый раз попадается оазис – по крайней мере, в его время было так.

– В его время… почти…

– Уж как есть.

Старик тем временем уже устроился в кресле. Мы подошли к нему и все трое обнялись и расцеловались, просто, без лишних слов. Потом Грегуар влез на козлы, и лошади, послушные его команде, тронулись. А я взяла свое одеяло и котомку, как в первый день, и зашагала на юг.

Отойдя метров на сто, я оглянулась. Мы трое образовали правильный треугольник. Вон Грегуар, такой маленький перед громадой горы, храбро движется к головокружительному Небесному Тракту. А вон в колченогом кресле, с бутылкой в руке – старик, готовящийся умереть. И вот, наконец, я, крохотная точка в этом бескрайнем просторе.

Каждый из нас троих, без сомнения, жалел двух других больше, чем себя, и каждый из троих, должно быть, черпал в этом мужество, в котором так нуждался.