Текст книги "Красная карма"

Пассаж «Брэйди» был типичным примером этого убожества: крытая торговая галерея, наполовину заброшенная и весьма напоминавшая дешевый восточный базар. В дальнем его конце, около железных штор закрытых лавок, торчали проститутки в ожидании клиентов из иммигрантского племени, решивших спустить здесь свою месячную зарплату.

Жан-Луи остановил машину у входа в пассаж и изложил спутникам свой план. Эрве никак не мог сосредоточиться. Справа от них, в мутном удушливом воздухе с запахом угольной пыли, ему подмигивали тусклые лампочки витрины с афишами кинотеатра «Брэйди».

В программе на эту неделю значились два фильма по цене одного – «Маска Сатаны» Марио Бавы и «Ужасы черного музея» Артура Крэбтри. Пока Эрве разглядывал тень листвы, трепетавшую на тротуаре (что делало афишу еще более зловещей), его посетило одно давнее воспоминание. К любому страху, навеянному фильмом, всегда примешивался еще и другой – страх находиться в темном кинозале, этом приюте сатиров, развратников с хищными руками. Все годы отрочества Эрве проходили под знаком этой пытки; ради удовольствия смотреть на большом экране фильм с эпизодами, вызывавшими у него смертельный ужас, он был готов претерпевать другой, интимный ужас, связанный с тем, что кто-то неизвестный в темноте попытается залезть к нему в штаны.

Внезапно его хлопнули по спине: ну да, это же брат, это реальность, миг настоящего…

– Эй, ты с нами?

– А? Да… конечно…

– Так вот, останешься здесь, у входа в пассаж, вместе с Николь. А я пройдусь по галерее. Если Гоа попробует свалить, ты его задержишь.

– Но я же никогда в жизни его не видел!

– Перепуганный тип, весь в поту и бегущий в твою сторону, – такого описания тебе достаточно?

– А-а… Ну ладно…

Эрве покосился на Николь и заметил, что она явно приободрилась. Интересно, как она себе это представляет? Что их экспедиция на ярмарку послужит достойным продолжением студенческих демонстраций? Что она сейчас схватит дилера ЛСД и повалит его на тротуар одного из самых злачных парижских бульваров – вот так вот, одной левой?

Эрве сунул руки в карманы и состроил самую свирепую физиономию, на какую был способен, – правда, она вряд ли бы кого-нибудь напугала, но сойдет и такая. Тем более что он не один: они с Николь вполне достойная пара…

А Жан-Луи уже исчез из виду.

47

– Интересно, за кого он нас держит, – буркнул Эрве, закуривая сигарету.

– Он сыщик! – решительно заявила Николь. – И знает, что делает.

«Ишь ты, как она в него верит!» – подумал Эрве и прошелся взад-вперед по тротуару. Арабы в обвислых пиджаках и кепочках не по сезону покупали билеты в кассе кинотеатра «Брэйди».

Нет, хватит пялиться на эту киношку, нужно следить за пассажем. И он устремил взгляд на торговую галерею. Редкие посетители держались поближе к стене, плафоны заливали пространство зеленоватым светом.

Эрве не испытывал никакого страха, никаких опасений, он даже и не ждал ничего особенного. По его мнению, все это мероприятие было потерянным временем, чистой показухой… Но делать нечего – по словам Николь, главным здесь был Жан-Луи, а не он… Внезапно Эрве заметил какую-то суматоху в дальнем конце пассажа и, вытянув шею, увидел лохматого типа, довольно-таки похожего на торговца наркотой… какими он их себе представлял.

Морда как у кабана, коротенькая челка, нависшие брови – точь-в-точь Мефисто! – черные как смоль волосы, спадающие на лоб и на щеки густыми прядями. Слишком просторная кожаная куртка и помятая рубашка придавали ему сходство с самим Жан-Луи.

– Держи его! – прорычал тот издали.

Эрве резко вытолкнул Николь с опасного места действия – как поступил бы любой рыцарь, спасая даму! – и сгруппировался. Ему было безразлично, сможет ли он схватить беглеца; главное – продемонстрировать девушке, какой он отважный!

Столкновение было таким жестоким, что Эрве шлепнулся наземь, не успев даже осознать происходящее.

Он задыхался, в мозгу бешено плясали какие-то искры. Николь вскрикнула и попыталась ударить беглеца своей сумочкой – смехотворная попытка, не очень-то напугавшая бесшабашного Гоа. Эрве еле дышал, у него дрожали колени, а голова клонилась вниз, как будто он искал на тротуаре окурок – или путь к спасению. Но тут сзади подоспел Мерш с револьвером в руке: все, голубчик, шутки кончились! Почуяв близость врага, беглец не глядя размахнулся и задел рукой оружие Жан-Луи. Грянул выстрел, пуля ушла вверх, сквозь кроны деревьев, поранив только солнце.

Крики прохожих. Всеобщая паника.

В этой суматохе – люди с воплями разбегались во все стороны – наркоторговец затравленно огляделся и вдруг, против всякого ожидания, толкнул двойную дверь кинотеатра «Брэйди». Эрве опомнился раньше остальных (Мерш в это время прятал револьвер в кобуру и успокаивал прохожих) и успел нырнуть в темный кинозал. Вот тут он был как у себя дома.

Первое, что он увидел, пробираясь в потемках по залу, было огромное, во весь экран, черно-белое лицо Барбары Стил, пронзенное гвоздями пыточной маски. И в его мозгу кинолюбителя тут же вспыхнуло название фильма – «La Maschera del demonio»[72]72
   В русском переводе «Маска Сатаны». В титрах указано, что фильм снят по произведению Н. В. Гоголя, но главные отрицательные персонажи тут – вампиры, так что режиссер опирался в основном на роман Брэма Стокера о Дракуле и снятые по нему кинофильмы.


[Закрыть], Марио Бава, 1960. Экранизация рассказа Николая Гоголя.

Миг спустя, оглядевшись, Эрве заметил наркоторговца – тот пробежал по центральному, слегка наклонному проходу зала и взобрался наверх по узкой лесенке сбоку от экрана.

«Роковая ошибка!» – подумал Эрве, знавший, что эта лесенка ведет к туалетам, всегда запертым надежнее, чем советские тюремные камеры. Таким образом, негодяй попал в ловушку. Эрве не раздумывая бросился за ним следом – под мрачную музыку Роберто Николози, гремевшую в темноте на весь зал. Потрясающий момент, просто фантастический – синхронность кинокошмара и реальной погони за преступником!

Дверь, ведущая к туалету, распахнулась, и в зале зазвучали недовольные возгласы: публике помешали смотреть фильм. Эрве, прыгая через ступеньки, тоже подбежал к этой двери и толкнул створку. Коридор был залит ярким светом. И тут он остолбенел.

Это было похуже, чем увидеть гремучую змею у своих ног, – и в каком-то смысле открывшееся зрелище вызвало у него такой же ужас.

В тесном закутке два араба со спущенными штанами предавались содомии, а на заднем плане беглец как раз запирался в самой дальней кабинке. Эрве пошатнулся… весь былой ужас перед этими сатирами подкатил ему тошнотой к горлу и даже выше – отдался болью в висках. Темно-багровые члены, грязные трусы, порочное действо, наталкивающее на мысль о сверле дрели… Эрве отступил назад, к распахнутой двери, хотя куда бежать? – впереди эта парочка любовников, а за спиной – кинозрители, орущие наперебой: «Фильм! Фильм!»… О господи!

В следующую секунду послышался шум спускаемой воды, и Эрве понял: продавец наркоты избавился от своего опасного товара.

– Какого черта ты тут делаешь?

Обернувшись, он увидел старшего брата; тот протиснулся мимо него, схватил обоих арабов за шиворот, вытащил их в коридор, пропахший мочой, спермой и дерьмом, и пинком отправил в зал, попутно свалив с ног Эрве.

Николь, как раз подоспевшая к месту действия, успела отскочить от парочки любовников и кинулась было наверх, но Эрве загородил ей дорогу.

А наверху Жан-Луи пытался выбить голыми руками дверь кабины, где укрылся наркоторговец.

Эрве был в состоянии шока. Ему чудилось, что туалеты дышат, что это подобие ада, маленького фаянсового ада с пожелтевшими унитазами, ядовитыми испарениями, загаженными листками туалетной бумаги и черными шлепками кала на кафеле.

Наконец дверь кабинки сдалась и рухнула. Жан-Луи отскочил, чтобы она не ударила его по голове, потом кинулся внутрь и выволок оттуда беглеца – на четвереньках, вопящего и громогласно рыдающего. Не давая ему опомниться, сыщик сунул его головой в писсуар, висевший напротив кабинок, подержал там с минуту и выдернул наружу, чтобы тот не захлебнулся. Наркоторговец отплевывался – моча текла у него изо рта, из ноздрей, из ушей – и с трудом переводил дыхание.

Свободной рукой Жан-Луи достал из кармана фотографию Сюзанны – еще живой. Эрве никогда не видел этого снимка; интересно, где это старший братец его раздобыл?

– Ты знаешь ее? – взревел Же-Эл, ткнув снимок под нос своему пленнику.

– Нет.

Мерш спрятал фото и покрепче ухватил беднягу за волосы на затылке – для нового купанья в моче.

– Да, да! – завопил тот.

Сыщик швырнул торговца на пол и наступил каблуком ему на шею.

– Прекрати! – воскликнул Эрве. – Ты же его убьешь!

Жан-Луи как будто слегка опомнился, нехотя ослабил нажим и, опустившись на одно колено, грозно крикнул:

– Ну, говори!

– Я ее знаю… да… – жалобно пробормотал тот.

– Она покупала у тебя наркоту?

– Да.

– И что она с ней делала?

– Откуда я знаю?! Это меня не касается.

В ответ Жан-Луи ударил свою жертву кулаком в горло, откуда тут же хлынул фонтан блевотины. Жан-Луи вовремя отодвинулся, предвидя такую реакцию, зато туфли Эрве получили сполна.

– Так что она с ней делала? – повторил его братец. – Я уверен, что она держала тебя в курсе.

– Она собралась… – (похоже, эта затея даже в такой момент веселила торговца), – собралась завести школу.

– Ты что – издеваешься надо мной?

– Да клянусь тебе! Какую-то духовную школу, где ученики узрят Господа Бога благодаря ЛСД!

Наступила пауза, в течение которой Жан-Луи размышлял над услышанным, Николь охраняла дверь туалета, а Эрве не делал ровным счетом ничего. Он уже начал оправляться от шока – и на том спасибо.

Мерш снова занес ногу и на сей раз пихнул наркоторговца лицом в лужу мочи. Голова с мерзким звуком стукнулась о плиточный пол, и Гоа уткнулся носом в ржавую водопроводную трубу.

– Что еще она тебе говорила?

Пленник пошевелил рукой, безуспешно пытаясь высвободиться.

– Отпусти меня, черт возьми! Я задыхаюсь!

Жан-Луи, поддавшись внезапному приступу жалости, убрал ногу. Но не успел его пленник откашляться, как тут же получил жестокий пинок.

– Ну, говори!

– Не знаю я ничего, будь все проклято! Идите на улицу Паради! Там она раздает эту дурь. Какая-то школа йоги…

Жан-Луи отошел от своей жертвы; на его лице заиграла широкая ухмылка, похожая на шрам от удара сабли. Или на трещину. Или на грим какого-то зловещего клоуна.

И Эрве впервые серьезно задумался: а не безумен ли его старший брат?

48

– Ну и хороши же мы! Ох хороши!..

Мерш лупил кулаком по баранке с какой-то мрачной радостью, с веселостью садиста. Да, старший братец пришел прямо-таки в ненормальное возбуждение. Тут, конечно, не обошлось без амфетаминов: он на несколько минут забежал в свое 36-е отделение, и, как видно, не зря.

Эрве не знал, что и думать. Сцена в «Брэйди» перевозбудила его, смешав прошлые страхи с жестокой реальностью настоящего, и этот «коктейль Молотова» буквально взорвался у него в голове.

А что же Николь? Она не произнесла ни слова и смирно сидела впереди, на пассажирском месте, крепко держась за приборную панель: Жан-Луи в своей эйфории гнал «дофину» на сумасшедшей скорости, то и дело въезжая на тротуар и на каждом вираже снося зеркала заднего вида у припаркованных машин.

– Итак, подведем итоги, – проговорил он. – Картина начинает проясняться. Несколько месяцев назад у Сюзанны случился духовный кризис. Политика – это, конечно, хорошо, но ей этого мало. Постель – тоже хорошо, но и она должна приносить какое-никакое духовное удовлетворение. И вот наша малышка обращается к религии. Притом не к первой попавшейся, а к индийской, индусской, восточной! Сюзанна ищет – и Сюзанна находит. Она начинает заниматься йогой. Сближается с учителем-индусом – этим самым Гуптой. Увлекается очень странными практиками, связанными с тантризмом. Выбирает в любовники всяких мао, которых считает кем-то вроде ангелов, – мол, эти непорочные создания помогут ей перейти в иную реальность. И вдобавок распространяет ЛСД, чтобы привлечь ко всей этой хрени окружающих – соучеников из центра йоги или студентов своего факультета… в общем, не знаю я точно кого… Господи боже мой! Да эта девчонка даже не подозревала, во что вляпалась!

Жан-Луи говорил с каким-то надрывным упорством. Он сидел в странной – если не комичной – позе, подавшись вперед, стиснув пальцами баранку и почти касаясь ее подбородком.

Они уже ехали по улице Паради; Эрве узнал эти места – отсюда было недалеко до центра йоги.

– Здесь! – внезапно воскликнул он. – Это здесь!

Жан-Луи резко свернул, и машина уткнулась в тротуар. Они, пошатываясь, вышли. Мастерские, лавчонки, склады… Хрусталь, фаянс, фарфор… Девятнадцатый век, когда здесь выделывали изящную посуду и хрустальные безделушки… А нынче – череда мрачных зданий, где, впрочем, до сих пор жива была память о ремесленниках с мозолистыми руками и грузовых повозках.

Ворота вели во дворы, дворы – в магазины, магазины – к подъемникам для товаров… Решетки, платформы, тачки и наверняка до сих пор во всех углах – бесконечные стопки и штабеля посуды…

А сегодня ко всему этому прилагался еще и бонус – отвратительная вонь от неубранного мусора. Они шли, перешагивая через валявшиеся дощатые ящики, ведра, полные очистков, – через все эти мерзкие отбросы, которые копятся в Париже, как цветы на могилах. И наконец открыли застекленную дверь центра йоги.

49

Жан-Луи уже приготовился заорать во всю глотку: «Полиция!» – и выстроить присутствующих лицом к стене для личного обыска, но здесь не было ни души. Эрве удалось усадить брата на один из пластиковых стульчиков (он инстинктивно чувствовал, что в этих индуистских стенах нужно вести себя потише) и тем самым несколько утишить его ярость.

Правда, это переднее помещение, обклеенное афишами и уставленное экзотическими статуэтками, выглядело вполне невинно и чем-то напоминало мелкое агентство путешествий.

А потом наконец появились индусы.

Поздоровались, представились. Индусы тут же сели рядком, точь-в-точь как в бюро по выдаче пособий безработным; каждый держал в руке глиняную плошку с chaп — чаем с молоком и пряностями, запах которого приятно щекотал ноздри.

Эрве мало что знал об Индии, если не считать второсортных индийских кинокартин, – он ходил смотреть их вместе с бабушкой по четвергам после обеда; там были сплошные почитатели богини Кали[73]73
   Кали – одна из супруг бога Шивы; гнев ее настолько ужасен, что грозит существованию мира, поэтому особая тема в мифологии – усмирение Кали. Особенно почитается в Бенгалии, где ей приносили кровавые жертвы; также известна как защитница богов и дарующая освобождение. Последователи различных тантрических сект поклоняются Кали как высшей реальности.


[Закрыть], женщины в сари с обнаженными пупками и махараджи в тюрбанах, пышных, как итальянское мороженое.

– Вы хотели со мной встретиться?

Эрве поднял глаза и увидел высокого человека в белом одеянии, расшитом серебряными нитями, и с красной шалью на плечах. Кроме того, человек носил тюрбан шафранового цвета и полуседую бороду завитками.

– Меня зовут Дхритиман Гупта, – провозгласил он торжественным медоточивым голосом, слегка поклонившись. – Чем могу быть полезен?

Говорил он, конечно, с акцентом – едва заметным, но назойливым, как камешек в ботинке. Мерш вскочил – стремительно, точно разжатая пружина. Сейчас он вновь выглядел разъяренным, готовым разобраться с первым, кто попадется под руку. Все в его фигуре было наперекосяк – криво сидевшая куртка, помятая рубашка, обвислые джинсы… В сравнении с величественным Гуптой он выглядел бездомным бродягой.

Эрве мигом забыл те давние фильмы с западными актерами, загримированными «под индусов», – он испытал то же потрясение, что и в первый раз, когда увидел гуру. Индия… она была воплощена в этом высоком величавом человеке в длинном белом одеянии; его смуглое лицо мерцало, как глина, влажная от дождя.

– Это полиция, папаша! – грозно рявкнул Мерш.

И он судорожно зашарил по карманам, разыскивая свое удостоверение.

– Что же вам угодно? – спросил Гупта самым что ни на есть умильным тоном, который окончательно взбесил Жан-Луи.

Тот продолжал рыться в карманах, но документа так и не обнаружил.

– Вы выглядите очень… напряженным, – сказал Гупта и, не дав сыщику опомниться, сунул руку за ворот его куртки и принялся массировать ему затылок.

Эрве и Николь изумленно переглянулись: эта сцена показалась им сюрреалистической. Взбешенный полицейский как будто утратил способность управлять собой.

– Сядьте…

И Мерш покорно опустился на стул. А пальцы индуса продолжали массировать его шею в каком-то одном потайном месте. Мало-помалу плечи Жан-Луи расслабились, тело обмякло. Сыщик отчего-то покорялся загадочным манипуляциям Гупты…

А вскоре его голова упала на грудь: он спал!

– Полагаю, вашему другу следует немного отдохнуть… Он в этом очень нуждается.

Голос Гупты был мягким, благостным, как бальзам. Даже слушая его, можно было погрузиться в сон.

– Что вы с ним сделали? – спросил обеспокоенный Эрве.

– Здесь мы практикуем абхьянгу — так называется аюрведический массаж, – ответил индус и, почувствовав замешательство собеседника, спросил: – Но вы ведь пришли сюда не затем, чтобы говорить о массажах, верно?

– Нет, не за этим.

Гупта обернулся к двери в глубине комнаты и предложил:

– Там, позади дома, у нас есть двор и даже маленький садик. Пройдемте туда, и мы сможем спокойно побеседовать.

Эрве замялся: разве можно оставить здесь брата, завалившегося на стуле, как пьяница? А впрочем… ладно, будь что будет.

Выйдя следом за хозяином, они свернули направо, в какой-то коридор. Напоследок Эрве оглянулся, бросил взгляд на Жан-Луи и констатировал, что капитан покинул свой корабль.

50

– Вы оба ведь не полицейские, верно?

– Нет, мы студенты.

Гупта направил указующий перст на Эрве:

– А я вас помню. Вы однажды приходили на занятия вместе с Сюзанной.

– Точно!

Прикрыв глаза, Гупта втянул в себя предвечерний воздух. Дворик был тесный, но все же сюда ухитрились втиснуть несколько горшков с растениями, садовый стол и стулья из кованого металла, окрашенные в белый цвет.

Весь этот ансамбль напоминал лесную поляну или даже оазис. В общем, некое уединенное место, над которым висело предвечернее солнце, напоминавшее драгоценный медный диск – приятный глазу, теплый для рук.

Гупта сделал глубокий вдох, взглянул на них:

– Знаете, что говорят в Индии? Первый массаж – это ветер…

«Ну и ну, – подумал Эрве. – Ничего себе начало…»

И он сосредоточился на лице этого человека – продолговатом, смугло-золотистом, с густыми седыми бровями и длинной бородой, придававшей ему вид пустынника, анахорета не от мира сего. Глаза, блестящие, как два черных агата, смотрели на окружающих с легкой иронической усмешкой.

– Так чем я могу быть вам полезен? – снова спросил мудрец.

Эрве и Николь переглянулись. Ну, кто начнет первый?

– Мы пришли поговорить с вами о Сюзанне Жирардон, – начал Эрве.

– Я хорошо знаю Сюзанну. Надеюсь, с ней ничего не случилось?

Эрве замялся, и Николь перехватила инициативу:

– Она погибла.

Гуру изумленно поднял брови:

– Во время демонстрации?

– Нет. Ее убили.

Гупта отреагировал странно – каким-то почти женственным взмахом руки, выражавшим нечто вроде усталости, или отвращения, или пренебрежения…

– Но… при каких же обстоятельствах?..

Эрве оборвал его, не дав договорить, – брат сейчас сказал бы: «Здесь допрашиваю я».

– Нам пока мало что известно, и мы хотим задать вам несколько вопросов.

– Ну… разумеется, если я могу чем-то помочь…

Непонятно было, действительно ли Гупта искренне удивлен или просто прикидывается. Для многих людей беседа с этим индусом могла бы стать утешением. Но только не для Эрве – он нюхом чуял, что собеседник кривит душой, избегает правды и достоин доверия не больше, чем зыбучие пески.

В эту минуту служитель в длинном балахоне принес чай. Эрве взял в обе руки свою чашку и невольно втянул ноздрями аромат напитка. Кардамон, корица, имбирь…

– Как долго она посещала ваши занятия? – спросил он, поставив глиняную посудину на стол.

– Мне кажется, около шести месяцев.

– А в чем именно заключается ваше учение?

– Это йога.

– Какой вид йоги? – вмешалась Николь.

– О, их бесконечно много… Жители Запада считают йогу некой разновидностью гимнастики, но на самом деле это прежде всего философия, аскеза… Сводить йогу к простым движениям – все равно что рассматривать молитву как обыкновенное словесное упражнение.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Ну, скажем так: мы практикуем некий синтез, включающий в себя простейшие, базовые позы хатха-йоги.

– То есть нечто подобное дереву?

– Да, пожалуй, именно так.

– А какой была Сюзанна? – продолжал Эрве. – Я имею в виду: какой она была ученицей?

– Весьма усердной. Насколько я помню, она даже начала осваивать санскрит.

– И тантризм?

Гупта не смог сдержать удивления:

– При чем здесь тантризм?

Эрве и Николь снова переглянулись. Похоже, сейчас этот индус говорил искренне.

– А какие у нее были отношения с другими учениками? – продолжала Николь.

– Она была очень общительной и завела тут много друзей. Так мне казалось.

Вот сейчас Жан-Луи наверняка потребовал бы у Гупты подробный список его учеников – ведь убийцей вполне мог быть какой-нибудь свихнувшийся любитель йоги, заприметивший Сюзанну во время занятий, – но Эрве смолчал. Он не был ни сыщиком, ни следователем. И не имел никакого права на такие действия…

Николь наверняка думала точно так же и поэтому только спросила:

– А среди ваших учеников не было никого… особенного?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, жестокого, фанатичного… угрожающего…

– Никоим образом! – Гупта сделал паузу. – Неужели вы полагаете, что убийцей может быть кто-то из здешних учеников?!

Николь, не ответив на вопрос, встала со словами:

– Извините, я ненадолго отойду.

Оставшись наедине с йогом, Эрве спросил наудачу:

– Меня сразу же поразил ваш прекрасный французский. Где вы его учили?

– Я родился в Бенгалии, но вырос в Пондишери[74]74
   Пондишери – портовый и торговый город, построенный французами в Индии в XVII веке; ныне автономная территория, отошедшая к Индии в 1954 году.


[Закрыть].

Эрве кивнул и умолк – больше ему нечего было сказать. Пондишери был столицей французской части Индии – вот и все, что он знал.

Зато Гупта решил продолжить беседу:

– Я не очень понимаю, кто ведет расследование – этот заснувший полицейский?

– Да, он.

– А вы… какова ваша роль?

– Мы ему помогаем. В настоящее время полиции не хватает специалистов.

– Понятно, – промолвил индус, которому явно ничего не было понятно.

Вернувшаяся Николь положила перед ним фотографии истерзанной Сюзанны. В первый момент индус в ужасе отшатнулся, но тут же овладел собой: несомненно, сказалась долгая практика владения эмоциями.

– Это… это ужасно!

– Скажите, это действительно так называемая «поза дерева»?

– Н-ну, если угодно… да…

– И что же она символизирует?

Гуру с трудом проглотил слюну.

– Ее называют врикшасана… Она символизирует связь земли и неба. А человек при помощи глубокого дыхания олицетворяет такую связь. Это поза осознания себя и Всего Сущего. Поза равновесия…

Такие отвлеченные сведения ничем не могли им помочь. И Николь решила вести атаку на другом поле.

– А в Париже большое индусское землячество?

«Убийца – индус? – подумал Эрве. – Странно, что никто пока не выдвинул такую гипотезу».

– Вы хотите знать количество индусов, проживающих здесь, в городе? Нет, оно ничтожно. Всего несколько тысяч, не более.

– И все они, как правило, индуисты? Или нет?

– Да.

– А вам не приходилось слышать о каких-нибудь сектах или сообществах, практикующих тантризм?

Гупта не смог сдержать улыбку:

– Не знаю, что вы имеете в виду, говоря о тантризме, но это название означает множество самых разных явлений. Можно сказать, что речь идет о пути индуизма, а также и буддизма; о способе исповедовать данную веру, о чем-то вроде следующей – средней – школьной ступени, если угодно.

– И что из этого следует?

– Граница между тантризмом и, скажем, брахманизмом весьма расплывчата. Это взаимопроникающие учения.

Эрве ровно ничего в этом не смыслил, да и Николь, несмотря на внешнюю самоуверенность, понимала не больше его. А Гупта продолжал разглагольствовать, наверняка желая их запутать.

– Кажется, тантризм неотделим от неких ритуалов, или я ошибаюсь? – перебила его наконец Николь.

– О да, и их бесконечно много.

– И некоторые из них близки к сексуальным практикам?

– Вы правы. Запад увлекся именно этим аспектом религии – кого-то он возбуждал, кого-то шокировал… по-разному. Но это всего лишь одна из… анекдотических сторон данного культа.

– А вы-то сами – адепт тантризма?

Гупта приподнял свои длинные кисти цвета жженой карамели.

Он непрерывно выставлял напоказ эти изящные руки – точь-в-точь джазовый ударник, манипулирующий щетками.

– О да, некоторые из ритуалов, которым я здесь обучаю, несомненно, близки к тантризму; однако это не делает меня адептом данного направления.

– Ну а если бы вы им были, вы признались бы нам в этом?

– Нет.

Эрве и Николь снова переглянулись: они явно оказались в тупике.

– Я сформулирую свой вопрос иначе, – упрямо сказала Николь. – Вы считаете абсурдной возможность существования в Париже секты тантристов?

– Скорее да.

Но Николь все еще не сдавалась:

– А вы не допускаете, что члены некоторых индуистских сект принимают наркотики?

– Какой из них вы имеете в виду?

– ЛСД.

– Абсолютно исключено. Индуистские ритуалы позволяют иногда курение анаши, а садху увлекаются курением гашиша. Но современные химические наркотики, такие как ЛСД, несовместимы с индуистскими практиками.

Эрве понятия не имел, кто такие садху, – он присутствовал здесь как бессловесный зритель.

– А вот хиппи, например, уверены, что могут достичь нирваны именно благодаря ЛСД, – настаивала Николь.

– В индуистском мире, – поправил Гупта, – употребляется скорее термин мокша. Хиппи могут верить во что угодно. Путь к духовному освобождению долог и труден, иногда он проходит через многие реинкарнации. А химические субстанции кажутся мне… как бы это выразиться… жалким смехотворным способом сократить путь к духовному совершенству. Честно говоря, я не понимаю, что именно вы ищете.

Эрве почувствовал, что Николь готова сдаться, и поспешил ей на подмогу:

– Господин Гупта, на этой неделе убийца нанес в Париже жестокий удар. И при этом позаботился придать телу жертвы позу, намекающую на йогу. Кроме того, нам известно, что Сюзанна – на фоне сексуальных отношений – увлекалась эзотерическими ритуалами и хранила дома большое количество ЛСД. Так вот: может, вы и не понимаете, что мы ищем, но, поверьте, все случившееся напрямую касается Индии и ее религии… И в каком-то смысле это даже хорошо, поскольку сильно сокращает число подозреваемых.

Гупта, кажется, уловил в его последних словах скрытую угрозу.

– Должен ли я предположить, что вы подозреваете меня?

На это ему решительно ответила Николь:

– Предполагайте что хотите, господин Гупта, но могу вас заверить, что Жан-Луи Мерш – человек, которого вы сегодня усыпили, – обязательно вернется, чтобы допросить вас, и это будет уже совсем другой разговор.

– Это что же – прямая угроза?

На что Николь ответила с самой очаровательной из своих улыбок:

– Скажем так: с нами вам повезло, мы беседовали очень мягко.

51

– Этот факир просто-напросто усыпил вас, да-да! – орал Жан-Луи, сидя за рулем своей «дофины».

– Нет, это он тебя усыпил.

Мерш заскрежетал зубами: его братец был прав. Вот проклятье – с чего это он ухитрился заснуть прямо на стуле, как распоследний алкаш?!

Он не понимал, что произошло, и, по правде говоря, это его здорово пугало. Злой, перевозбужденный, наглотавшийся метамфетамина, он явился к Гупте, собираясь набить ему морду, – и нате вам! – этот тип в бабьей шали и с бородой, как у Пер-Ноэля, усыпил его, слегка потрепав по затылку! Невероятно!

А главное, Мерш ровно ничего не помнил. Не помнил ни как заснул, ни что видел во сне. Его просто-напросто выключили из списка живых. А теперь, черт бы все подрал, он должен унижаться перед этими ребятишками и выслушивать их отчет. Проклятье!

– Я должен допросить его еще раз, – буркнул он.

– Только перед этим тебе нужно хорошенько выспаться.

– Заткнись! Мне нужна телефонная будка.

Сыщик засек одну такую на бульваре Бон-Нувель, стремительно подрулил к ней и выскочил из машины, обшаривая на бегу карманы в поисках мелочи. Но, оказавшись в кабине, он вдруг с изумлением констатировал, что чувствует себя расслабившимся, отдохнувшим, умиротворенным. И все это благодаря индусу. Что он ощущал – признательность? Ну нет – это был страх! Боязнь всего, что могло сокрушить его привычный тесный мирок, где благодаря амфетаминам царила предельная активность.

Одна монетка, две, три…

Божон… Берто…

– Это я! Какие новости?

– Я только что из морга. Встречался с родителями девушки.

Мерш зажмурился. Ну что тут скажешь: вечно одно и то же горе. Перед лицом неумолимой смерти сыщикам оставалось только собирать обрывки информации и обещать родным поймать виновного.

– А кроме того? – спросил он, чтобы избавить себя и Берто от обсуждения этой жуткой процедуры.

– Я еще раз объехал квартал Деревянной Шпаги – там чисто. Можно, конечно, поискать свидетелей, расклеить объявления и прочее. Только куда их клеить-то? В Сорбонне, что ли, рядом с портретами Ленина и Мао?

Мерш оставил этот вопрос без ответа.

– Ну а досье?

– Тоже ничего. Никаких недавно освобожденных, кто мог бы проходить по таким делам, никаких побегов из психушек. По правде говоря, в Париже я не знаю никого, кто мог бы сотворить такое. А у тебя что слышно?

– Продвигаюсь потихоньку.

– И в каком направлении?

– В индийском.

Берто не потребовал разъяснений – пути Мерша всегда были неисповедимы.

– А ты в курсе насчет сегодняшнего вечера? – внезапно спросил он.

– Ты имеешь в виду Шарлети?

– Говорят, там соберутся все леваки, кроме коммунистов. Самые что ни на есть отборные.

Мерш вздрогнул: черт возьми, может, это и есть тот исторический момент, которого он ждал с самого начала событий?

– Похоже, там будет выступать сам Мендес-Франс, – настойчиво продолжал Берто. – Так что, пойдем?

– Хотелось бы, старина.

Возвращаясь к «дофине», он еще издали заприметил своих соратников, вышедших из машины на перекур. Эрве, похоже, был доволен сведениями, полученными от Гупты во время того странного разговора; правда, на его лице синел след падения в пассаже «Брэйди». Николь вроде бы тоже выглядела удовлетворенной, но по другим причинам: общение с Гуптой явно взволновало ее сильнее, чем Эрве.

Главная разница между ними двумя – или тремя, если считать его самого, – состояла в том, что Николь верила во всю эту лабуду. Именно это и заинтересовало Мерша: девушка разбиралась во всяких индийских чудесах, хотя одновременно явно их побаивалась. А он теперь был твердо убежден, что убийство напрямую связано с этими восточными штучками.

– Вперед, друзья! – торжественно воскликнул он.

– Это еще куда? – спросил Эрве.

– В Шарлети!

Николь бросила наземь окурок.

– Это что – на митинг социалистов?!

В ответ Мерш – решительно пришедший в доброе расположение духа (спасибо Гупте!) – склонился перед ней в шутливом поклоне:

– Мадемуазель, вы вольны поступать как угодно, но поверьте: было бы жаль упустить такой случай – встречу с Историей!

Девушка ответила с гримаской папенькиной дочки из Седьмого округа:

– Фу, опять демонстрация!

Но Мерш уже сменил пластинку:

– Думай что хочешь, но лично я считаю это великим событием!