Текст книги "Опасная профессия"
Автор книги: Жорес Медведев
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]
Я, конечно, снова написал Волстенхолму, сообщив, что весьма энергичные усилия Энгельгардта и Шемякина не принесли положительного результата. Между тем по линии спецотдела из Министерства здравоохранения в ИМР было направлено письмо, которое требовало «указать Медведеву на недопустимость его поведения и принять необходимые административные меры». Вслед за этим в институт пришло письмо из международного отдела АМН СССР, в котором предлагалось сообщить, «какие конкретные меры были приняты партийной организацией и дирекцией института по отношению к Ж. А. Медведеву в связи с нарушением им норм переписки и контактов с иностранцами». Спецотдел нашего института (спецотделы, или «первые отделы», ведали секретностью, и в них обычно работали отставные профессионалы КГБ) потребовал от меня объяснений в письменном виде. Я написал краткое объяснение, приложив к нему русский текст лекции.
До конференции в Шеффилде оставалось два с половиной месяца. Нужно было найти оказию для отправки Волстенхолму текста лекции на английском, которая (около 40 машинописных страниц) была уже готова. В июле в МГУ собирался Международный конгресс микробиологов, в работе которого принимали участие и несколько сотрудников ИМР. Среди британских микробиологов, приехавших на конгресс, я хорошо знал Ральфа Купера (Ralf Cooper), который в 1958–1959 годах в рамках обмена аспирантами между Московской сельскохозяйственной академией им. К. А. Тимирязева и Ротамстедской сельскохозяйственной станцией в Англии работал под моим наблюдением на кафедре агрохимии и биохимии. Его темой были азотфиксирующие бактерии, и меня попросили ему помогать просто потому, что я владел английским языком. Но мы стали друзьями, ходили вместе в лыжные походы зимой и за грибами летом и впоследствии переписывались. В июле 1966 года Р. Купер, работавший теперь в Хэтфилдском колледже, приехал в Москву с сыном не только на конгресс микробиологов, но и как турист. Вместе с сыном Паулем тринадцати лет Ральф побывал в гостях и у нас в Обнинске. Когда он уезжал на заседания конгресса, Пауль оставался с нами в Обнинске. Мы с ним ходили купаться, плавали на байдарке, собирали в лесу грибы и ягоды. Сам Ральф немного говорил по-русски и хорошо знал все наши проблемы. В 1959 году я уже отправлял с ним в Англию небольшую статью, которая была напечатана в журнале Nature. Он пообещал отредактировать текст лекции, улучшив мой английский, перепечатать его и передать Волстенхолму. Я также попросил его отправить один экземпляр в США Бернарду Стрелеру.
В конце августа пришло письмо от Ральфа, в котором он сообщал, что Волстенхолм попросил его быть моим представителем на конференции и объяснить аудитории причины отсутствия лектора. Ральф выполнил эту просьбу. Мою лекцию зачитал для собравшейся аудитории Б. Стрелер. Вскоре я получил письмо и от Волстенхолма, в котором он подробно рассказал мне о том, как прошла лекция и кто присутствовал на обеде в честь лектора. Среди них были Р. Купер, Б. Стрелер и Алекс Комфорт (Alex Komfort). А. Комфорт, ставший вскоре знаменитостью не только в области геронтологии, был тогда известен как автор книги «The Biology of Senescence» («Биология старения»), которая считалась лучшим учебным пособием по геронтологии. Я получил также письма от Стрелера, Купера, вице-канцлера Шеффилдского университета, и некоторых участников симпозиума. Наконец – в полной сохранности – пришла по почте магнитофонная запись всего заседания, продолжавшегося около двух часов. Пришло также и порадовавшее меня письмо от научного редактора эдинбургского издательства «Oliver and Boyd». Это издательство уже давно готовило английский перевод моей книги «Биосинтез белков и проблемы онтогенеза», изданной в Москве в 1963 году. Для английского издания текст ее несколько раз дополнялся. Редактор издательства сообщал, что они приняли меры к тому, чтобы выход английского издания был приурочен к началу симпозиума в Шеффилде и сигнальные экземпляры экспонировались для участников симпозиума.
В Обнинске в начале сентября меня ждала более суровая действительность. Осенью, как известно, работников всех городских организаций отправляли на уборку картофеля. И надо было так случиться, что именно 6 и 7 сентября очередь дошла до нашего отдела общей радиобиологии и генетики. Нам отвели поле в два гектара в совхозе в 25 км от города. Картофель нужно было не только собирать, но и сортировать по размеру клубней.
«К суду истории»Мой брат Рой в конце 1962 года начал работу над книгой под условным тогда названием «К суду истории» – о происхождении и последствиях сталинизма. В то время, после XX и особенно после XXII съездов КПСС, это была вполне легальная тема, обсуждаемая во множестве газетных и журнальных статей. Продолжалась реабилитация арестованных и погибших партийных и государственных работников и командиров Красной Армии. Публикация в «Новом мире» повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» стала частью этого процесса и стимулировала поток новых произведений и воспоминаний, направлявшихся в журналы и в издательства. Однако систематического исторического исследования всего феномена сталинизма пока не было. Какую-то работу по этой теме начинали, возможно, и другие историки в СССР и за рубежом, но Рой не был тогда официальным историком и не имел доступа к архивам. Он работал заместителем главного редактора издательства «Просвещение», выпускавшего учебники для школ. После окончания в 1951 году факультета философии и истории ЛГУ Рой был распределен на работу учителем истории в одну из школ Свердловской области. Через несколько лет он получил назначение на должность директора средней школы в поселке Ключевое недалеко от Выборга. Уже как директор школы Рой поступил в заочную аспирантуру одного из институтов Академии педагогических наук, а после защиты кандидатской диссертации работал в издательстве в Москве. Всех подробностей начала работы Роя над книгой о сталинизме я не касаюсь, это тема для него самого. К концу 1964 года рукопись была уже довольно большой, работа над ней шла без всякой конспирации. Брат был членом КПСС, и некоторые из его студенческих друзей и приятелей занимали ответственные посты в Ленинграде, Москве и в других городах. Первые варианты рукописи читали секретари ЦК КПСС Л. Ф. Ильичев и Ю. В. Андропов. Материалы для книги Рой собирал в открытой прессе и в неопубликованных воспоминаниях реабилитированных людей, выживших в тюрьмах и лагерях. В то время сотни бывших заключенных писали воспоминания, дававшие новую картину лагерей Воркуты, Норильска, Урала, Колымы, Караганды и многих других мест. Как мне ясно сейчас, в книгах Р. Медведева «К суду истории» и А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» нередко использовались одни и те же свидетельства.
Смещение Хрущева в октябре 1964 года оказало весьма благотворное влияние на положение советской генетики и естественных наук в целом. Однако на изучение истории СССР приход к власти новых лидеров оказал противоположное действие. Возобладало влияние М. А. Суслова с его призывом: «Не будем сыпать соль на наши раны». Десятки, а может быть, и сотни книг, очерков и воспоминаний, уже находившихся в печати или объявленных к публикации, подверглись ликвидации. Рассыпались наборы в типографиях, готовые тиражи отправлялись в макулатуру. Судьба романа Солженицына, о которой я писал в предыдущей главе, была лишь одним из эпизодов новой политики, направленной на реабилитацию Сталина. На жалобы издателей и редакторов, заявлявших об экономическом ущербе от ликвидации тиражей, повторялась еще одна фраза Суслова: «На идеологии не экономят».
В этих условиях Рой продолжал свою работу, хотя объем доступной информации сильно уменьшился. Одновременно значительно расширился переход этой информации в «списки», в самиздат, в циркуляцию между друзьями. Рукопись Роя к 1966 году прочитали Александр Твардовский, Константин Симонов, Юрий Трифонов, Владимир Лакшин и некоторые другие известные писатели. Осенью 1966-го к Рою через своего знакомого публициста Эрнста Генри (псевдоним Семена Николаевича Ростовского, в прошлом советского разведчика-нелегала, жившего в 30-е годы в Германии, тоже прошедшего через лагеря) обратился академик А. Д. Сахаров с просьбой предоставить ему возможность прочитать рукопись «К суду истории». Э. Генри, автор важного исследования о репрессиях в Красной Армии, знавший Роя, читал рукопись и рассказал о ней Сахарову. К этому времени труд Роя, обновлявшийся и дополнявшийся каждые полгода, составлял почти 800 машинописных страниц. Для самиздата это слишком большой объем, поэтому в свободной циркуляции текста не было. Один экземпляр рукописи всегда хранился у меня в Обнинске. Кроме того, я сделал два микрофильма. В 1964 году у меня дома появилась очень хорошая установка для микрофильмирования, ее смонтировал инженер лаборатории А. Стрекалов. Особая, высококачественная мелкозернистая пленка позволяла фотографировать две страницы в одном кадре.
Рой тогда еще не был знаком с Сахаровым, «секретным» академиком, работавшим в основном на «объекте» в Горьковской области. На первую просьбу Андрея Дмитриевича Рой не откликнулся. В своих воспоминаниях о Сахарове он пишет: «Обстановка в стране изменилась, и мне пришлось внести в свою деятельность элементы конспирации. Круг знакомых Сахарова был мне не известен, и я опасался, что обсуждение моей рукописи среди столь необычных людей может в чем-то осложнить мое положение».
Сахаров, однако, повторил свою просьбу, Рой не смог отказать и передал ему папку с рукописью через Э. Генри. Спустя месяц Сахаров, также через Генри, передал Рою приглашение и телефон той же квартиры в Москве, которую я посещал дважды в 1964 году. Сам Сахаров пишет в своих «Воспоминаниях»: «Книга Медведева о Сталине была для меня в высшей степени интересной» (Париж, 1990. С. 360).
Опасения Роя в отношении Сахарова, к сожалению, оправдались, в своих воспоминаниях он пишет:
«В кабинете Сахарова был еще один человек – академик Виктор Борисович Адамский, которого хозяин представил как своего друга… На столе в кабинете лежала не только моя рукопись, но и несколько ее машинописных копий, что меня встревожило. Видимо, Андрей Дмитриевич это заметил и тут же сказал, что он попросил перепечатать рукопись только для самого себя, остальные я могу увезти. Я не стал возражать, так как не предупредил заранее Сахарова о нежелательности перепечаток» (Рой Медведев. Из воспоминаний об А. Д. Сахарове // Медведев Ж. А., Медведев Р. А. Солженицын и Сахаров. Два пророка. М.: Время, 2004. С. 50).
Для академика Сахарова перепечатка рукописи даже в 800 страниц не была проблемой. По его просьбе в машинописном бюро секретного объекта (фактически тогда города с 60 тысячами жителей, известного лишь немногим как Арзамас-16, в котором производились и атомные и водородные бомбы, и боеголовки к межконтинентальным баллистическим ракетам) могли быстро перепечатать и более объемный труд. Однако ни Сахаров, ни Рой не знали тогда о строгих правилах для машинисток в секретных учреждениях. Они обязаны всегда печатать на одну копию больше, чем их попросили те или иные сотрудники. Эта «лишняя» копия уходила в спецотдел секретного объекта. Так что Сахаров получил из машбюро четыре экземпляра рукописи Роя, а пятый пошел в КГБ. Такая практика была мне известна давно из объяснений В. М. Клечковского, руководителя секретной лаборатории биофизики в ТСХА. Он все свои работы на внеплановые темы перепечатывал сам.
Сахаров узнал об этом правиле лишь в 1968 году, когда перепечатывал собственную работу «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Недели через две после перепечатки, вспоминает Сахаров, научного руководителя Арзамаса-16 академика Ю. Б. Харитона вызвали к председателю КГБ Ю. Андропову. Андропов открыл сейф и показал Харитону рукопись Сахарова, которая, по словам Андропова, уже распространялась в Москве. Андропов попросил Харитона поговорить с Сахаровым и обеспечить изъятие рукописи из распространения.
Рукопись Роя Медведева в 1966 году поступала в КГБ, по-видимому, тем же путем, но по частям, она была почти в десять раз больше «Размышлений». И тоже, наверное, шла к председателю КГБ, тогда это был В. Семичастный.
Глава 8
Генетика и радиобиологияК началу 1966 года определились основные научные направления экспериментальных и теоретических исследований нашего отдела в институте. Владимир Корогодин, открывший ранее явление пострадиационного восстановления клеток, начал изучать зависимость этого восстановления от плоидности дрожжевых клеток. Двойной (диплоидный) набор хромосом значительно увеличивал устойчивость этих клеток к облучению по сравнению с гаплоидными. Тетраплоидность (клетки с четырьмя наборами хромосом) повышала резистентность клеток к облучению еще больше. Это открытие противоречило признанной в радиобиологии теории, согласно которой главной мишенью облучения являлось клеточное ядро. Крупные клеточные ядра обычно повреждаются облучением сильнее, чем мелкие, так как являются более легкой мишенью для альфа-, бета– или гамма-частиц облучения. Возникла новая теория радиочувствительности клеток и тканей, которая обращала внимание не столько на размеры ядра или хромосом, сколько на роль повторяемости важных генов в обеспечении устойчивости клеток к повреждениям. Мишенью для облучения было не клеточное ядро, а каждый отдельный ген.
Я быстро оценил значение этого открытия и для геронтологии, предположив, что повторяемость одних и тех же генов и в форме лишних наборов хромосом (диплоидность, триплоидность, тетраплоидность), и в составе ДНК (амплификация) может увеличивать и потенциальную продолжительность жизни клеток и тканей. Экспериментально это можно было показать, например, при исследовании печени молодых и старых мышей. Старение печени сопровождается уменьшением количества, но увеличением плоидности ее клеток и одновременным увеличением их устойчивости к облучению. Полиплоидные клетки могли накапливать больше молекулярных изменений, не теряя при этом способности выполнять, хотя и более замедленно, свои функции. У них был больший резерв важных для жизни генов. Стали намечаться контуры молекулярно-генетической теории старения.
Тимофеев-Ресовский начал готовить книгу по генетическим основам эволюционного процесса, которая объединяла его прежние исследования по популяционной генетике и биоценозам.
В конце 1965 года я тоже приступил к работе над новой книгой, которую озаглавил «Молекулярно-генетические механизмы развития». За ней в перспективе должна была последовать и книга по старению. На 1966 год мы планировали начать исследование возрастных изменений спектра белков клеточных ядер (гистонов) у двух линий мышей, короткоживущей и долгоживущей, в результате старения и под действием облучения. В геронтологии такие планы составляются обычно на много лет.
Кимберовская премияВ конце декабря 1965 года Тимофеев-Ресовский получил из США заказное письмо с обратным адресом Национальной академии наук в Вашингтоне. Когда письмо принесли из администрации института, Николай Владимирович был в кратковременном отъезде, а Елена Александровна и мы с Корогодиным сидели в его кабинете, обсуждая текущие дела. Кризис с увольнением Николая Владимировича на пенсию только что миновал. Елена Александровна была уже уволена, но продолжала работать на добровольных началах. Она все письма читала вслух, а ответ нередко составлялся коллективно всеми, кто находился в кабинете. Обычно Николай Владимирович соглашался с содержанием и подписывал его. Сам писать он не мог из-за плохого зрения. То письмо из США оказалось необычным. Секретарь по международному сотрудничеству Национальной академии США Гаррисон Браун (Harrison Brown) сообщал, что Совет академии принял решение о присуждении Н. В. Тимофееву-Ресовскому Международной Кимберовской премии «За выдающийся вклад в генетику», а именно за его достижения в изучении мутаций. «Премия, – сообщал Браун, – состоит из золотой медали и денежной награды в сумме 2000 долларов. И медаль, и денежная премия по традиции вручаются ежегодно на специальном премиальном заседании Национальной академии ее президентом». Президент Национальной академии США профессор Фредерик Зейц (Frederick Seitz), по словам Брауна, уже обратился с письмом к президенту АН СССР М. В. Келдышу и просил его передать Тимофееву-Ресовскому официальное приглашение приехать в Вашингтон 25–28 апреля 1966 года для участия в ежегодной конференции и получения Кимберовской премии. Все расходы по этой поездке в США Национальная академия брала на себя.
Письмо Брауна очень нас обрадовало, хотя ни Корогодин, ни я никогда не слышали о существовании Кимберовской премии. Когда через два дня Тимофеев-Ресовский вернулся в отдел, оказалось, что и он ничего не знает ни о Кимбере, ни о Кимберовской премии. Среди московских генетиков, которым мы позвонили, тоже никто понятия не имел о ее существовании. Но Б. Л. Астауров вспомнил, что в аудитории мемориального Менделевского симпозиума в Брно он видел стенд с надписью: «Лауреаты Кимберовских премий». А я, будучи начинающим фотолюбителем, много наснимал своим «Зенитом» в Брно. Просмотр чехословацкой коллекции снимков неожиданно дал результат. На одном из них была видна часть Кимберовского стенда, на котором можно было различить очертания необычно большой барельефной медали с изображением Дарвина, Менделя, Моргана и Бетсона и несколько фотографий лауреатов. Был виден портрет Курта Штерна (Kurt Stern), крупного специалиста в области генетики человека, Г. Мёллера, открывшего радиационный мутагенез, и Дж. Бидла (Beadle J.), создателя биохимической модели работы гена и автора теории «один ген – один фермент». Мёллер и Бидл были также лауреатами Нобелевской премии.
Мы, сотрудники отдела, ждали, что М. В. Келдыш пришлет Тимофееву-Ресовскому поздравление письмом или телеграммой. Но к середине января никаких посланий из АН СССР не было. Тимофеев-Ресовский написал личное письмо Келдышу, которое один из сотрудников отдела отвез в Президиум АН СССР. В это письмо была вложена фотокопия послания от Брауна. Ответа опять не последовало. Зная уже мои способности преодолевать бюрократические преграды, Николай Владимирович попросил меня заехать в Президиум АН СССР и узнать положение дел. В свой ближайший библиотечный день я приехал в старинный особняк, построенный П. А. Демидовым в середине XVIII века, где размещался Президиум АН. За этим зданием раскинулся Парк культуры и отдыха им. Горького. Секретарша Келдыша, почтенная дама, тут же открыла письмо Тимофеева-Ресовского и, просмотрев его, отправила меня в иностранный отдел АН, находившийся в бывшем флигеле. Там никакого письма президента Американской национальной академии Зейца от 9 декабря 1965 года не было зарегистрировано, и сотрудники отдела ничего о нем не знали. Они предположили, что письмо могло быть передано главному ученому секретарю АН, академику Н. М. Сисакяну. Сисакян, физиолог растений, бывший лысенковец, которого я знал уже очень давно, потерев лоб, вспомнил: «Да, было такое письмо Зейца, но мы переслали его Н. Н. Блохину в Академию медицинских наук». Там-то я и нашел послание Зейца. Н. Н. Блохин, президент АМН СССР, пока на него не ответил, поручив международному отделу АМН прежде выяснить статус Кимберовской премии, установить список всех ее лауреатов и узнать, кем был сам Кимбер и каким образом он создал свое состояние. Поручение Блохина пока не выполнили, так как про Кимберовские премии не было никаких сведений ни в Большой советской, ни в Британской, ни в Американской энциклопедиях. Не имея сведений о статусе премии, Блохин не стал принимать никаких решений. Заведующая международным отделом АМН В. Г. Захарова очень просила меня узнать что-либо о Кимберовской премии. Кимберовская медаль, хотя и золотая, не вызывала у нее эмоций, но 2000 долларов были в то время приличной суммой. В СССР именно в 1965 году изменилась валютная политика правительства и появились магазины «Березка», где можно было покупать товары за иностранную валюту. За 2000 долларов там можно было купить автомобиль «Волга».
Я сразу послал телеграмму в Калифорнийский университет профессору М. Лернеру. Ответ, отправленный экспресс-почтой, пришел очень быстро. В письме от 1 февраля 1966 года Лернер объяснил:
«Кимберовская генетическая премия была учреждена Джоном Кимбером, одним из наиболее успешных животноводов и птицеводов США. Он был пионером в применении точных генетических и статистических методов для улучшения пород животных и, начав с небольшой фермы в 20 милях от Беркли, здесь в Калифорнии, превратил ее со временем в многомиллионное всемирно известное дело, способствовавшее улучшению селекции животных во всем мире… В соответствии с пожеланиями Кимбера было решено, что Золотая медаль и денежная премия будут присуждаться не за отдельные, даже крупные, открытия, как Нобелевские премии, а за общий вклад ученого в генетику… Премия была установлена в 1955 году… Лауреатами премии в прошлые годы стали: В. Е. Касл, Г. Мёллер, С. Райт, А. Стертевант, Ф. Добжанский, Т. Сонненборн, Г. Бидл, М. Демерец, Дж. Холдейн, К. Штерн, М. Дельбрюк и А. Херши…»
Вскоре бандеролью прибыли и печатные материалы о Кимберовской премии, общее описание ее статуса и серия листовок с портретами, биографиями и научной характеристикой лауреатов этой премии. Сам Кимбер был тогда жив, его ферма процветала и рассылала материалы о присуждении премий в научные музеи и институты многих стран. Кимберовская медаль, необычно большая и отлитая из чистого золота (весом 400 г), несомненно, представляла собой произведение искусства работы всемирно известного скульптора Мальвины Гоффман, ученицы Огюста Родена. Скульптуры Мальвины Гоффман были выставлены во многих музеях мира. На лицевой стороне медали были выгравированы слова: «Кимберовская Генетическая Премия Национальной Академии Наук» и «За выдающийся вклад в генетику». Имя лауреата гравировалось на обратной стороне медали. Это была единственная в мире премия специально по генетике. Один из лауреатов премии Макс Дельбрюк был учеником Тимофеева-Ресовского и работал вместе с ним в Германии в 1934–1939 годах. Позже он эмигрировал в США.
Все полученные материалы о Кимберовской премии были переданы в международный отдел АМН СССР. В феврале 1966 года секретарь по иностранным делам Национальной академии направил письмо президенту АМН СССР Н. Н. Блохину и копию этого письма в Обнинск лауреату премии. Однако ответа из АМН СССР не последовало. Сам Николай Владимирович отправил в США письмо, в котором благодарил за присуждение ему премии. Однако в отношении приезда в США лауреату пришлось ограничиться выражением туманной надежды, которая гасла с каждым днем.
Прошел март, за ним апрель. В конце июня Тимофеева-Ресовского вызвали в АМН СССР вместе с директором ИМР Г. А. Зедгенидзе. Их принял Н. Н. Блохин. В довольно сухой форме он сообщил, что «по мнению авторитетных инстанций, присуждение премии Тимофееву-Ресовскому является провокацией американцев». Под «авторитетными инстанциями» явно подразумевались инструкторы из ЦК КПСС. Блохин настоятельно рекомендовал отказаться от этой премии и заявил, что Президиум АМН СССР премии Кимбера не признает и вступать в переписку с американской академией по этой проблеме не будет. Блохин считал, что в СССР есть более заслуженные генетики и что Тимофеев-Ресовский был выделен американцами по политическим соображениям.
Нелепость такой позиции Блохина была вопиющей. Равным Тимофееву-Ресовскому по международному статусу в генетике был в СССР лишь покойный Н. И. Вавилов. Николай Владимирович, естественно, отверг рекомендации Блохина.
Мы с В. В. Корогодиным решили, что выходом из создавшегося тупика может быть только публикация в научном журнале сообщения о присуждении Тимофееву-Ресовскому Кимберовской премии, а также краткого описания ее статуса и заслуг ученого. К статье прилагались две фотографии – самого лауреата и Кимберовской медали. Цель была – срочно опубликовать эту заметку в разделе «Новости и хроника» журнала «Генетика». Редактор журнала профессор П. М. Жуковский поддержал эту идею. Заметка была напечатана в августе, но Главлит почему-то не разрешил публиковать фотографии. Номер журнала «Генетика» с краткой статьей о присуждении Кимберовской премии по генетике Тимофееву-Ресовскому был сразу выслан в США профессорам Зейцу и Лернеру, что быстро продвинуло решение проблемы. Тимофееву-Ресовскому снова прислали приглашение приехать в США, но одновременно предложили провести церемонию вручения в Москве. Николай Владимирович выбрал второй, более надежный вариант. «Мне было бы исключительно приятно вновь посетить Вашу страну, – писал Н. В. в ответном письме, – встретить там моих старых друзей и завязать новые знакомства. Но мне кажется, что в ближайшие годы подобное желание неосуществимо реально…»
Его письмо было отправлено в США как заказное и с уведомлением о вручении. Уведомление вернулось в Обнинск с личной подписью Зейца. После этого наступило долгое молчание, хотя какие-то действия со стороны американской академии, безусловно, предпринимались. Видимо, между академиями и их президентами шел какой-то спор. Но это лишь поднимало проблему на более высокий уровень. В конечном итоге в Москву для вручения Кимберовской премии Тимофееву-Ресовскому приехали секретарь Национальной академии в Вашингтоне Гаррисон Браун и ее вице-президент профессор Г. Б. Кистяковский.
Приезд в Москву Георгия Богдановича Кистяковского для вручения Кимберовской премии был символическим. Знаменитый химик и специалист по цепным реакциям, он был не только вице-президентом американской академии, но и официальным советником президента США по вопросам науки. Этот пост был создан президентом США Эйзенхауэром, и Кистяковский сохранил его в период президентства Кеннеди и Джонсона. Георгий Богданович был русским, он родился в 1900 году в Киеве, учился в Петрограде и эмигрировал в США в 1920 году из Одессы во время Гражданской войны. По дипломатическому статусу его в Москве должны были встречать посол США в СССР и представитель МИД СССР. Церемония вручения Кимберовской премии перешла на уровень дипломатических отношений двух стран и могла быть лишь торжественной и публичной. Н. Н. Блохин первоначально хотел ее бойкотировать, но где-то решили иначе. 31 марта 1967 года в кабинете президента АМН СССР собрались около шестидесяти человек, в основном московские и обнинские ученые. Большинство из них пришли или приехали без всяких приглашений. Это стало неожиданным для Блохина, он планировал короткую деловую процедуру. Прибыли Кистяковский и Браун и еще четыре американца, двое из них – журналисты. Обнинские сотрудники по просьбе Тимофеева-Ресовского принесли несколько бутылок шампанского, хотя никакого банкета не предусматривалось. Вводное, очень формальное выступление Блохина для американцев не переводили. Затем Кистяковский зачитал адрес президента американской академии Фредерика Зейца и вручил лауреату сначала зачитанный адрес, затем диплом, золотую Кимберовскую медаль, ее настольный бронзовый дубликат и чек на 2000 долларов. Ответную речь Тимофеев-Ресовский произнес на английском языке. От имени советских генетиков теплую речь произнесла А. А. Прокофьева-Бельговская, профессор МГУ. Официантки буфета разнесли бокалы шампанского, и церемония закончилась.
Как стало известно позже, Кистяковский и Браун приехали в Москву главным образом для подписания договора о научном сотрудничестве США и СССР. В Москве их принимал М. В. Келдыш. Что Кистяковский везет в Москву Кимберовскую медаль для Тимофеева-Ресовского, ни Келдыш, ни Блохин не предполагали и попытались заблокировать эту часть программы визита. Но это означало бы проведение торжественной церемонии в посольстве США, на которую американцы могли пригласить большое число известных советских ученых. Ни Келдыш, ни Блохин не смогли бы бойкотировать эту церемонию, это был бы слишком плохой старт для договора о научном сотрудничестве. Пришлось уступить. Но теперь нельзя было и замалчивать присуждение премии. На следующий день, 1 апреля, в «Комсомольской правде» на первой странице появилось сообщение о заседании Президиума АМН СССР под заголовком «Главная премия по генетике – советскому ученому». Большой очерк о Н. В. Тимофееве-Ресовском опубликовал в журнале «Природа» академик Б. Л. Астауров. Цензура уже не убрала из этой статьи ни фото лауреата, ни фото Кимберовской медали. Опубликовали и фото ее вручения. В благодарственном письме профессору Зейцу сам Тимофеев-Ресовский, по своему обычаю, пошутил по поводу сопутствовавших проблем: «Я ведь был тринадцатым лауреатом…»
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
