Текст книги "Опасная профессия"
Автор книги: Жорес Медведев
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 16 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]
Реальное правозащитное движение в СССР началось в результате судебного процесса над писателями А. Синявским и Ю. Даниэлем, который был формально открытым и продолжался с осени 1965 до февраля 1966 года. Этих авторов литературных произведений, иногда сатирических, обвиняли по статье 70 УК РСФСР, предусматривавшей лишение свободы до семи лет «за антисоветскую агитацию и пропаганду, проводимую в целях подрыва или ослабления советской власти». Литературные произведения, опубликованные во Франции, под эту статью явно не подходили, и сам по себе суд в значительно большей степени мог служить и служил антисоветской пропагандой. Синявского приговорили к пяти, Даниэля к семи годам лишения свободы. В движение за освобождение писателей включились сотни людей. Но власти решили не сдаваться. Поскольку ни литературу, ни публицистику нельзя было считать антисоветской пропагандой и агитацией, в конце 1966 года был принят дополнительный закон (Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 16 сентября 1966 г.) 190.1, рассматривавший как преступление «систематическое распространение заведомо ложных клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Сроки по этой статье, до трех лет, были немного скромнее. Именно по этой статье предполагалось преследовать авторов и распространителей самиздата и тамиздата, и нам с Роем необходимо было теперь это учитывать.
Лично я примерно в тот период решил сосредоточиться, в дополнение к научным исследованиям, на работе по защите прав ученых. Советская практика резко ограничивала возможность сотрудничества советских ученых, даже в полностью открытых областях, со своими коллегами в других странах. Существовало множество ограничений на переписку, обмен литературой, участие в международных конференциях и симпозиумах. Все еще доминировало представление, что большинство научных дисциплин можно разделить на «материалистические» и «идеалистические». Ученые не могли подписываться на иностранные журналы, а лишь на их копии, которые изготовлялись и подвергались цензуре во Всесоюзном институте научной и технической информации. При этом некоторые статьи оригинальных изданий в копии не включали и их заголовки удаляли из содержания. Публикация тех или иных результатов исследований в иностранных журналах соответствующего профиля была почти нереальна для тех советских ученых, которые хотели следовать всем действующим правилам. Публикации же в советских журналах не имели мировой научной аудитории. Существование научных журналов на украинском, армянском или грузинском языках было вообще напрасной тратой средств в угоду национальному престижу. (Кстати, научных академических журналов нет ни на голландском, ни на греческом, ни на каких других языках небольших наций, есть лишь научно-популярные.)
Особенно раздражало наличие почтовой цензуры личных писем, отправляемых за границу и получаемых оттуда. Случаи пропажи писем участились в 1967 году. Именно в тот период я начал собирать фактический материал по теме «Международное сотрудничество ученых и национальные границы». Основной целью этой работы было показать, что развитие науки ведет к ее международной интеграции. В определенной степени это относилось и к другим сферам деятельности, не только творческим (литература, музыка, живопись), но и к техническим. Я не идеализировал капитализм – свободную рыночную экономику, слишком зависимую от ограниченных ресурсов планеты. Именно борьба за ресурсы вела к войнам. Плановая экономика казалась мне логичной и оправданной. Но государственная идеология советской системы, которая вводила жесткий контроль не только в экономическую, но и в интеллектуальную деятельность людей, в их духовное развитие и творческую активность, становилась чем-то вроде политической религии. Разочаровывал низкий культурный уровень советских лидеров. Лидеры стран с государственной коммунистической идеологией, подобно лидерам религиозных обществ, оправдывали свою власть доктринами, которые невозможно обосновать. Монархии были пережитком прошлого. «Великая культурная революция», которая развернулась в Китае в 1966 году без какого-либо объективного повода и начала использовать массовый террор хунвейбинов против интеллигенции именно в 1967 году, стала ярким примером опасности тоталитарной коммунистической диктатуры. С другой стороны, в Греции, на родине демократии, власть в 1967 году захватила хунта полковников, установившая военную диктатуру и применявшая террор против коммунистов. Неограниченный рост потребительства не имел перспектив для людей, живущих в условиях ограниченных ресурсов биосферы Земли. Но рост культурных ценностей, как я считал, не может иметь пределов. Данте, Леонардо да Винчи, Моцарт и Пушкин сделали для будущего всего человечества больше, чем освоение космоса.
Одним из главных событий 1967 года была короткая израильско-арабская «шестидневная» война, завершившаяся полным разгромом египетской, сирийской и иорданской армий. Под контроль Израиля перешли Иерусалим, Голанские высоты и вся территория Синайской пустыни до Суэцкого канала. Победа Израиля стала дипломатическим и политическим поражением СССР, который поддерживал и вооружал арабские страны. Но эта победа послужила одновременно мощным стимулом движению советских евреев, а это миллионы людей, за свободу эмиграции на «историческую родину». Во многих отношениях правозащитное движение, порожденное арестами писателей и цензурой, сливалось с более массовыми требованиями права на свободу эмиграции. Это слияние заслоняло патриотический характер правозащитной деятельности. В то же время закрытие Суэцкого канала, ставшего границей между Израилем и Египтом, вызвало экономическую депрессию в Западной Европе, потерявшей короткие морские торговые пути в Индию, Китай и, главное, к арабским и иранским источникам нефти. В связи с этим резко возросла роль СССР как поставщика нефти для Европы. Сильно пострадала и японская экономика. Супертанкеров (500 тысяч тонн и выше) тогда еще не было. Суэцкий канал был жизненно важным для мировой торговли.
В таких условиях какая-либо борьба за демократические реформы в СССР становилась крайне сложной. Наши аргументы состояли в том, что расширение творческой свободы может лишь усилить страну и что знание всей исторической правды служит надежной опорой для правильной национальной и государственной политики, гарантией неповторения ошибок прошлого. Между политическими лидерами и народом должно быть доверие и взаимопонимание.
Политическое развитие стран происходит не только в результате экономических процессов, постепенно меняющих классовый состав общества. Важную роль играют и идеи. Теория становится материальной силой, как только она овладевает массами, – этот тезис Маркса полностью отражал реальную действительность. В 1967 году, при всей противоречивости происходивших событий, массами людей в СССР и в странах СЭВ начинали овладевать идеи социалистической демократии, или демократического социализма («социализма с человеческим лицом»), и идеи свободы интеллектуального творчества, не ограниченного политической цензурой. В наиболее яркой и убедительной форме критика открытой и тайной цензуры литературного творчества была сформулирована Солженицыным в его ставшем знаменитым письме IV съезду Союза советских писателей.
Процесс проникновения новых политических идей вылился в массовое народное движение в конце 1967 года в Чехословакии и привел к событию, получившему название «Пражская весна». Существовало множество причин для того, чтобы политическая цензура в социалистических странах впервые была отменена именно в Чехословакии. Событие это не было исключительно чехословацким феноменом, ему способствовало множество международных исторических факторов и даже то, что наиболее либеральный международный политический журнал «Проблемы мира и социализма» выходил на многих языках именно в Праге и не подвергался, благодаря авторитетной редколлегии, дополнительной цензуре. Сказалось и то, что Чехословакия была очень молодой страной, возникшей лишь в 1919 году как социал-демократия после подписания Версальского договора, пережила нацистскую оккупацию и была насильно реформирована с применением террора в 1945–1948 годах в коммунистическую диктатуру. У Чехословакии не было длительной национальной и политической истории. Чехи и словаки, объединение которых в одной стране было искусственным, все еще искали для себя национальную идею. Другой ключевой фактор состоял в том, что именно в Чехословакии выдвинулся новый популярный коммунистический лидер Александр Дубчек, пользовавшийся доверием народа. И как лидер он сформировался не в «номенклатурном» партийном или государственном аппарате, а пройдя путь рабочего, воина, подпольщика-антифашиста и получив впоследствии юридическое и партийное образование. «Пражская весна» воодушевляла и советскую интеллигенцию, которая воспринимала события в Чехословакии как начало нового этапа в развитии социализма. Мы надеялись, что такой процесс начнется и в СССР.
Глава 10
По Протве в ПущиноВ первых числах июня 1968 года, в начале школьных каникул, мы со старшим сыном Сашей решили совершить байдарочный поход из Обнинска в Пущино, новый город, построенный как научный биологический центр Академии наук СССР. Строительство его началось в 1962 году на правом берегу Оки в очень живописном месте, и к 1968 году здесь уже работали пять научных институтов: биофизики, белка, биохимии и физиологии микроорганизмов, почвоведения и фотосинтеза. Существовал и проект создания там филиала МГУ.
В Пущине в вычислительном центре работал инженером мой старый школьный друг Юра Седов, тоже оказавшийся в Тбилиси в эвакуации в 1942 году. Впоследствии он закончил Институт связи в Баку. Мне хотелось посмотреть новые научные институты.
Нескольких ученых, работавших в Пущине, я знал давно. В Москве строительство новых институтов и даже расширение старых было уже затруднительно – для них просто не было места. Но уезжать далеко от Москвы известные ученые не хотели. Пущино же находилось в Московской области, и директора институтов и некоторые заведующие лабораториями могли работать там, а жить в Москве, получив при этом в Пущине вторую, «служебную» квартиру.
Запланированный маршрут составлял почти 120 км по Протве и еще около 30 км по Оке. Собрав нашу трехместную байдарку на садово-огородном участке, расположенном на берегу реки, ниже по течению, но уже за плотиной Обнинского водохранилища, взяв два одеяла, запас продовольствия и воды, мы отправились в поход. Ночевать мы надеялись в прибрежных деревнях, тогда это было просто. За пять рублей легко можно было снять комнату в какой-нибудь избе. Одинокие вдовы военных лет с пенсиями 15–20 рублей радовались любым гостям. Колхозы здесь были бедные, половина жителей в деревнях – пенсионеры, дети которых, закончив школу, любыми способами стремились уехать в города. К 1968 году крестьян для работы на полях и на животноводческих фермах не хватало, поэтому, как я уже рассказывал, в напряженные сезоны местные власти отправляли городских жителей – служащих, а также школьников и студентов и даже солдат из военных частей для временных работ на полях, уборки картофеля и овощей. Животноводство все больше переходило на импортные корма и создание промышленных птицефабрик и свиноферм вокруг городов. Бригады комбайнеров, закончившие сбор урожая в южных областях, перебрасывались с июля по сентябрь по железным дорогам на север и на восток – на целинные земли. Деревни в средней полосе России беднели, и сельское хозяйство требовало все больших и больших субсидий.
Путешествие по Протве оказалось для нас огромным удовольствием. Места вокруг были очень красивые. Но на быстрой Протве немало перекатов. В одном месте, где когда-то была плотина для водяной мельницы, мы перевернулись и потеряли запасы продовольствия. Вскоре, возле деревни Дракино, севернее знаменитой Тарусы, взгляду открылось величественное впадение Протвы в полноводную Оку. На правом высоком берегу Оки мы развели костер, испекли картошку и здесь же переночевали.
На следующий день путешествия часам к пяти вечера увидели вдали высокие дома научного города Пущино. Большие здания институтов строились там по проектам известных архитекторов. Недалеко в небольшом городке Протвино строился на большой глубине под землей самый длинный тогда в мире ускоритель элементарных частиц. Его кольцо по диаметру было почти равно кольцу Московского метро.
На следующий день мы с Юрой Седовым пошли осматривать город. Все институты выстроились по обе стороны широкой Институтской улицы. Вокруг стояли жилые дома. Городского транспорта не было, на работу все ходили пешком. Население Пущина уже приближалось к 25 тысячам. На берегу Оки были пляж и лодочная станция. На противоположном берегу раскинулся уникальный Приокский заповедник, где сочеталась растительность доисторических времен, тайги и южных степей. Там же создали огороженный заповедник для зубров.
Гордостью Института белка были американские ультрацентрифуги, скорость вращения которых позволяла разделять белки по их молекулярному весу. Закупленные через посредников в нейтральных странах за крупные суммы валюты еще в 1960 году, они стали уже анахронизмом. За это время для тех же целей был разработан метод электрофореза белков в гелях, более простой, надежный и, главное, доступный в любой лаборатории. Устаревших импортных приборов было в Пущине множество. Их заказывали еще в период проектирования самого города. Но наука развивалась намного быстрее, чем шло строительство научных городов.
К 1968 году был, в основном в США, расшифрован весь генетический код ДНК, но ни один из 64 кодов не был раскрыт в СССР. Мы могли похвастаться новыми красивыми научными центрами, но до реализации их потенциала, а для этого в основном нужны талантливые ученые, было еще далеко.
В Обнинск мы вернулись через три дня на «Опеле» 1929 года, принадлежавшем когда-то немецкому полковнику или генералу. Этот разбитый при отступлении немецкой армии зимой 1942 года автомобиль нашел в придорожном лесу друг Юры, инженер и бывший танкист. Он восстанавливал его в своем гараже более трех лет, собирая детали вдоль дорог среди разбитой немецкой техники. Капитально ремонтировал он и разбитые немецкие мотоциклы. Поиск и коллекционирование бывшей в боях военной техники, даже римской и средневековой, были, как оказалось, интернациональным хобби, и за рубежом даже выходило несколько специальных журналов. Такую технику покупали военные музеи и киностудии.
Можно ли вылечить лейкемию?Вернувшись из байдарочного похода, я узнал от Тимофеева-Ресовского, что меня просил приехать к себе на дачу возле Обнинска Солженицын, живший там уже с начала апреля. Александр Исаевич приезжал в Обнинск за продуктами, закупая их обычно сразу на неделю, и иногда заходил к Николаю Владимировичу. На следующий день с утра я поехал в «Борзовку» на частном такси. В Обнинске городского такси еще не было, такого рода транспортные услуги перешли в частный сектор и стоили недорого. До Рождества-на-Истье по Киевскому шоссе в сторону Москвы было около 20 км. Солженицын приехал туда один. Зимой он очень много работал, по 12–14 часов в день, по его словам. Он приехал на дачу в весенний разлив Истьи, чтобы побороть неожиданную болезнь, не обращаясь к врачам. В своих воспоминаниях он впоследствии писал:
«К марту у меня начались сильные головные боли, багровые приливы – первый наступ давления, первое предупреждение о старости… Я очень надеялся, что вернутся силы в моем любимом Рождестве-на-Истье – от касания с землей, от солнышка, от зелени». (Бодался теленок с дубом. Париж, 1975. С. 222).
Я застал Александра Исаевича в бодром и внешне вполне здоровом состоянии. Мы разговаривали, сидя на скамейке у самодельного стола в саду на берегу Истьи. Этот стол в хорошую погоду был главным рабочим местом Александра Исаевича. Самочувствие его улучшилось, и он интенсивно работал. Однако мучила бессонница, он не мог спать, да и просто находиться в горизонтальном положении с одной подушкой под головой. В этом случае кровь приливала к голове, начиналось головокружение и могла произойти потеря сознания. Нужно было несколько подушек. Электричества в садовые кооперативы не проводили, и Александр Исаевич работал от рассвета до заката. Нередко спал полулежа в кресле. Я сказал, что ему необходимо обследоваться в больнице. Гипертония как возрастная патология была одной из проблем старения человека, по которой я собирал литературу. Симптомы у Солженицына свидетельствовали о том, что у него ослабли функции гладкой мускулатуры артерий и вен мозга и наблюдалось высокое нижнее, диастолическое, давление крови. Верхнее иногда доходило до 180–190 мм ртутного столба. К этому заболеванию привели длительный недостаток сна при интенсивной работе мозга и постоянное беспокойство за судьбу рукописи «ГУЛАГа». Без восстановления нормального кровообращения в мозге могло наступить ослабление «короткой» памяти. Давление крови в артериях повышается в результате сокращения сердечной мышцы. Но при расслаблении этой мышцы кровь гонят назад в сердце при лежачем положении тела сокращения гладких мышц в стенках сосудов венозной системы. (При стоячем положении кровообращению в мозге помогает и просто сила тяжести. Кровообращению в ногах сила тяжести, наоборот, мешает.) Солженицыну требовалось интенсивное систематическое лечение и регулярный профессиональный шейно-воротниковый массаж. Но он о больничном лечении не хотел даже говорить. Лечиться в то время можно было лишь по месту жительства, то есть в Рязани, или в больнице Союза писателей в Москве. Он казенным больницам не доверял и пока лечился настойками трав и отказом от соленых блюд. В Москве друзья приводили к нему знакомых врачей, но эффективных лекарств для лечения гипертонии в СССР в 1968 году еще не было. Я предупредил его, что внезапно наступившая гипертония без быстрых мер лечения и длительного отдыха может перейти в хроническую и необратимую форму.
Солженицын, однако, просил меня приехать к нему на дачку совсем по другому поводу. В семье его рязанских друзей, учителей той средней школы, в которой он учительствовал до 1962 года, дочь Алла, десяти или одиннадцати лет, заболела острым лейкозом, раком костного мозга. Врачи считали летальный исход неизбежным. Мать девочки делала все возможное, чтобы узнать о новых средствах лечения, читала научную литературу и доставала для лечащих врачей разные новые зарубежные лекарства. Но болезнь прогрессировала. В 1968 году в еженедельнике «За рубежом» появилась перепечатка статьи из какой-то американской газеты о том, что в США открыто принципиально новое средство для лечения лейкоза – фермент аминокислотного обмена аспарагиназа, выделяемый некоторыми бактериями. Систематическое введение в кровь аспарагиназы избирательно уничтожало только лейкозные клетки. Но аспарагиназа являлась экспериментальным препаратом, не поступившим еще в медицинскую практику. Проводились, однако, достаточно широкие клинические испытания с предварительными положительными результатами.
Солженицын знал от Тимофеева-Ресовского, что я в 1967 году смог «разморозить» некоторые зарубежные гонорары В. Д. Дудинцева. За издание за рубежом повести «Один день Ивана Денисовича» Солженицыну много раз обещали гонорары, но никто их так и не присылал. Теперь Александр Исаевич попросил меня узнать о возможности покупки в США аспарагиназы, за которую он готов заплатить из своего американского гонорара. В США «Один день» издавался в 1963 году двумя разными издательствами и имел большой успех.
Выполнить просьбу Солженицына, причем крайне срочно, – острый лейкоз развивается очень быстро, – было чрезвычайно сложно. Но меня привлекала не только возможность спасти девочку и легализовать гонорар для Солженицына, но и сама научная проблема лечения лейкемии. Эта болезнь является профессиональной для людей, имеющих дело с радиацией, и ее лечение было одной из важных тем в работе клинического сектора нашего института. Именно в это время в институте обсуждался вопрос о создании особого депозитария образцов здорового костного мозга, взятых у работников обнинских институтов, образцы предполагалось сохранять при температуре жидкого азота. В результате облучения именно костный мозг, прежде всего стволовые клетки для образования лимфоцитов, является критическим органом. Гибель этих клеток или их перерождение в раковые приводит к смерти от острой лучевой болезни. Пересаженный здоровый костный мозг от донора не приживается. Но собственный костный мозг из депозитария, клетки которого быстро размножаются, регенерируя всю ткань, мог спасти переоблученных людей. Такая возможность была доказана в опытах на животных.
В Центральной медицинской библиотеке в Москве я в ближайшие два-три дня получил, просматривая журналы по онкологии, необходимые сведения. Публикаций о применении аспарагиназы для лечения лейкемии было уже много, но производила этот лечебный препарат лишь одна фармацевтическая компания и продавала его только научным институтам и клиникам. Для меня это не было проблемой, так как я мог заказать препарат для клиники нашего института. Но цена могла оказаться очень высокой. Списавшись с коллегами из Национального института рака в Вашингтоне, я узнал, что аспарагиназу можно купить по цене от 20 до 75 долларов за 1000 международных единиц активности. На курс лечения внутривенными вливаниями длительностью до четырех недель требовалось от 150 до 200 тысяч международных единиц, что стоило бы несколько тысяч долларов. Однако и законный гонорар от бестселлера мог доходить в то время до 100 или даже до 200 тысяч долларов. Так что деньги были бы не проблема, если заставить издателей реально выплачивать гонорар, даже в том случае, когда его обещали при издании. Официально подписанных договоров не было. Директор лаборатории, производящей аспарагиназу, прислал мне прейскурант на разные партии и был готов срочно выслать посылку при условии гарантий оплаты от издательства. Переписка велась с двумя издательствами, оба находились в Нью-Йорке. Но мне отвечали только секретарши, сообщая, что их шефы обещают рассмотреть эту проблему. В течение трех месяцев я так и не получил положительных ответов. Дело затягивалось, и Солженицын уже выражал недовольство, что втянулся в это дело, обнадежив родителей девочки, состояние которой продолжало ухудшаться. В декабре Алла снова оказалась в больнице с очередным обострением. По рекомендации доктора Брума (J. D. Broome), открывшего антилейкозное действие аспарагиназы, я обратился с письмом к доктору Арнольду Д. Уелчу (Arnold D. Welch), директору института медицинских исследований в городе Нью-Браусвик (штат Нью-Джерси), где по заказу Национального института рака производили аспарагиназу не для коммерческих целей, а для клинических испытаний, в которых участвовали несколько клиник и сотни, а может быть, и тысячи больных лейкемией. Для одобрения нового препарата в практику необходимы обширные клинические испытания, которые могут продолжаться несколько лет. В конечном итоге в начале января 1969 года срочная посылка с 150 000 единиц аспарагиназы в нескольких десятках ампул была выслана в наш институт рейсовым самолетом. Рязанскую девочку Аллу включили в программу клинических испытаний, поэтому препарат выслали бесплатно. В посылке была подробная инструкция по применению. Врачи в Рязани должны были представить отчет о результатах лечения. Я передал посылку Солженицыну, мы встретились с ним в редакции «Нового мира». В связи с уникальностью случая Аллу перевезли из Рязани в Институт рака в Москве, где лечение проводил врач А. И. Воробьев. Это был первый случай применения в СССР аспарагиназы против лейкемии. В результате лечение привело к ремиссии, но не к полному выздоровлению. После двух ремиссий Алла умерла в 1970 году. Клинические испытания в США также не сделали этот препарат радикальным средством от лейкемии. Надежного лекарства от этой болезни нет и до сих пор. Перспективными остаются лишь пересадка костного мозга от близких родственников и применение стволовых эмбриональных клеток.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
