Текст книги "Опасная профессия"

Глава 6

В начале 1965 года Институт медицинской радиологии (ИМР) сформировался как крупнейший в Европе лечебный и исследовательский центр в области радиобиологии. Непосредственно в Обнинске находились администрация института, библиотека и большая клиника на 500 коек, которая специализировалась на применении различных видов радиации для лечения больных раком. Одно из отделений этой клиники разрабатывало методы радиоизотопной диагностики онкологических заболеваний.

Начальные стадии появления злокачественных опухолей в любых тканях состоят в изменении лишь одной клетки, которая в результате соматической мутации теряет специализацию и начинает быстро делиться. Ни сам больной, ни врач не замечают этот процесс до тех пор, пока растущая опухоль не станет влиять на физиологические функции органа. Но радиоактивные изотопы, например йод-131 при начальной стадии рака щитовидной железы, продуцирующей йодсодержащие гормоны, или фосфор-32 в начальной стадии рака печени, ткани которой богаты нуклеиновыми кислотами, при введении в организм в небольших и безвредных дозах накапливаются прежде всего в быстро делящихся клетках опухоли. Эти точки роста опухоли можно обнаружить приборами. Степень злокачественности обычно коррелирует и со скоростью деления клеток.

Применение радиации для лечения рака в недавнем прошлом ограничивалось рентгеновскими лучами – электромагнитным излучением с высокой энергией. Появление атомной промышленности, сначала военной, а затем и гражданской, сделало доступными для медицины несколько других видов излучения радиоактивных изотопов. Гамма-излучение высокой энергии от радиоактивных кобальта или цезия стало вытеснять применение рентгеновских аппаратов. Можно было создавать меченые радиоактивными изотопами соединения, которые избирательно накапливались в тех или иных опухолях, разрушая их клетки. В экспериментальном секторе ИМР был установлен первый медицинский линейный ускоритель – прибор, создающий ионизирующее излучение в широком диапазоне энергий и электронное излучение, применяемые для лечения раковых опухолей. В начале 1960-х годов все эти радиационные технологии, сейчас широкодоступные, были еще экспериментальными. В клинику ИМР из многих онкологических больниц СССР привозили пациентов обычно уже в тяжелом состоянии, после хирургического удаления опухолей, которое оказалось неэффективным из-за метастазов. Применение радиационного лечения продлевало им жизнь. Но случаев полного выздоровления было немного. Пациенты с начальными формами заболевания приезжали в основном из Обнинска и других городов Калужской области. В клинике было создано и хирургическое отделение.

В январе 1965 года завершилось строительство экспериментального сектора института. Вступили в строй корпус, оборудованный для работы с радиоактивными изотопами, виварий и здание для современного по тому времени компьютера. Предполагалось, что с помощью компьютера по результатам разнообразных тестов диагнозы можно будет ставить быстрее и точнее. В то время в СССР еще не производили полупроводники и один компьютер с ламповой электроникой занимал несколько больших комнат. Его обслуживали почти двадцать человек.

По первоначальному проекту в экспериментальном секторе института планировалось построить небольшой исследовательский урановый реактор с графитовыми замедлителями нейтронов. Этот реактор должен был обеспечить применение нейтронного облучения, радиобиологические аспекты которого были мало изучены. Критическая масса природного урана, в котором делящийся изотоп-235 составляет около 0,7 %, находится на уровне 40 тонн. Первые реакторы военного назначения для получения плутония, работавшие на природном уране, были поэтому очень большими. Небольшой реактор, подобный тем, которые ставились на подводных лодках, требовал обогащения уранового топлива изотопом-235 до 25–40 %.

В 1963 году для строительства реактора начали готовить площадку. Однако новые правила строительства реакторов, введенные в 1964 году, требовали очистки вокруг него слишком большой защитной территории. Было принято решение отменить опасное строительство и приспособить для радиобиологических и медицинских целей один из четырех реакторов, уже работавших на находившейся поблизости Карповской площадке – так назывался расположенный также в лесу, за глухим бетонным забором, но по другую сторону Калужского шоссе секретный Обнинский филиал Физико-химического института имени Л. Я. Карпова. В этом филиале разрабатывались технологии выделения плутония, стронция-90, цезия-137 и других радиоактивных изотопов из отработанного ядерного топлива. В ИМР в новом радиоизотопном корпусе была создана лаборатория нейтрон-захватной терапии, которую возглавил Ю. С. Рябухин, молодой радиохимик.

В марте 1965 года ИМР провел свою первую научную конференцию, на которой были представлены более 70 докладов от лабораторий клинического и экспериментального секторов. Шесть докладов на конференции представил наш отдел радиобиологии и генетики. Мой доклад был посвящен разработке количественного определения удельной активности ряда ферментов. Эта новая методика в перспективе могла быть использована для определения возрастных аномалий структуры ферментативных белков. Тимофеев-Ресовский сделал доклад по генетике популяций.

В марте 1965 года завершилось также формирование лаборатории молекулярной радиобиологии и был объявлен конкурс на должность заведующего. Ученый совет принял мою кандидатуру единогласно. Конкурентов у меня на этом конкурсе не было. Решение ученого совета утверждалось в Президиуме АМН СССР заочно, а в Обнинском горкоме КПСС с персональным вызовом. Члены Бюро горкома около часа задавали мне различные вопросы, но возражений не прозвучало.

Инициативу Чехословацкой Академии наук о проведении в Брно мемориального симпозиума, посвященного столетнему юбилею открытий Грегора Менделя, быстро поддержала ЮНЕСКО. Масштаб мероприятий был расширен до того уровня, на котором в 1959 году отмечалось столетие выхода книги Чарльза Дарвина «Происхождение видов». Хотя главная работа Г. Менделя была опубликована в феврале 1865 г., Международный мемориальный симпозиум запланировали на август 1965 г., так как большие научные конференции принято проводить в летнее время. В соответствии с предварительной программой в первой части симпозиума, которая должна была проходить в Брно, намечались доклады лауреатов золотой медали Г. Менделя. Вторая часть программы, уже в Праге, предполагала большую международную конференцию по всем проблемам генетики. Она проводилась по типу международного конгресса, и для участия в ней приглашались генетики со всего мира. Отдельный симпозиум на этой конференции был посвящен мутациям, и председательствовать на нем было предложено Тимофееву-Ресовскому.

Все три академии СССР – АН, АМН и ВАСХНИЛ – приняли решения об участии в менделевских торжествах. Делегацию в Чехословакию от ВАСХНИЛ возглавил В. Н. Столетов, министр высшего и среднего специального образования РСФСР. Оформление зарубежных командировок советских ученых в соцстраны СЭВ проходило проще, нежели в капстраны. Тимофеев-Ресовский, однако, мало верил, что он сможет поехать в Чехословакию. Президент Академии наук Чехословакии профессор Ф. Шорм (F. Šorm) направлял всем лауреатам золотой медали Г. Менделя личные приглашения. Однако, зная реалии нашей страны, для советских лауреатов (Астаурова, Дубинина, Лобашева, Рапопорта, Тимофеева-Ресовского и Цицина) он послал отдельное приглашение и в Президиум АН СССР. Но главный ученый секретарь АН академик Н. Б. Сисакян, недавний активный критик «менделизма», ответил Шорму, что АН СССР займется оформлением командировок лишь для собственных членов. В отношении М. Е. Лобашева, как он объяснял, следует писать в Ленинградский университет, а в отношении Тимофеева-Ресовского – в АМН СССР. Вскоре в АМН СССР было получено письмо с приглашением Тимофеева-Ресовского, а копии его поступили к директору ИМР Г. А. Зедгенидзе и самому лауреату медали Менделя. Николая Владимировича приглашали в Чехословакию с супругой.

Помимо персонально приглашенных и лиц, командируемых академиями, из которых формировалась делегация, на менделевские торжества в качестве туристов могли поехать и другие специалисты, самостоятельно оплатив расходы на дорогу и гостиницу. Оформление в этом случае было значительно проще. Обдумав ситуацию и представив все трудности «делегатского» оформления, я решил ехать в Чехословакию как турист, взяв на это время очередной отпуск. Так было надежнее. Визы и заграничные паспорта не требовались, достаточно было заплатить в каком-то отделе Интуриста 600 рублей, заполнить две или три анкеты и получить «путевку-удостоверение». Характеристика все же требовалась, но по упрощенной форме, с места работы, без утверждения в горкоме и в обкоме КПСС. Сложное «выездное дело» не заводилось. Туризм в страны СЭВ уже поощрялся, и Прага среди восточноевропейских столиц была наиболее популярным городом. Там советских граждан встречали очень радушно. Туристами собирались ехать в Чехословакию в основном молодые генетики из разных институтов и вузов. Набиралась группа почти в сто человек.

В марте или в апреле 1965 года в дирекцию ИМР пришло письмо из международного отдела АМН СССР, в котором директору института предлагалось подготовить и выслать в АМН «выездные дела» на Н. В. Тимофеева-Ресовского и Е. А. Тимофееву-Ресовскую. Одновременно предлагалось провести медицинское обследование командируемых за границу и представить письменное заключение о состоянии их здоровья. Требовались и характеристики, которые нужно было утверждать сначала на партийном бюро института, затем в горкоме КПСС Обнинска и в Калужском обкоме. Анкеты для «выездного дела» отправлялись в международный отдел АМН СССР, а оттуда в иностранный отдел Министерства здравоохранения. Характеристики из обкома шли туда же. Где принималось окончательное решение – неизвестно. Это, безусловно, зависело от личности командируемых. Среди других лауреатов медали Менделя я хорошо знал Б. Л. Астаурова. Он был специалистом по генетике тутового шелкопряда. В прошлом руководил исследованиями в Среднеазиатском институте шелководства в Ташкенте и вывел несколько новых высокопродуктивных гибридов шелкопряда. Он первым открыл возможность гибридизации путем пересадки ядер в яйцеклетки, у которых было предварительно удалено собственное ядро. Эта цитологическая технология в последующем развилась в современное клонирование. Астауров убедительно доказал, что наследственные признаки и пол потомства гусениц шелкопряда полностью зависели именно от ядра яйцеклеток, а не от их цитоплазмы. В 1965 году Астауров работал в Москве в Институте морфологии животных АН СССР. К началу мая он уже прошел все этапы оформления поездки в Чехословакию и готовил свой доклад. Труды юбилейного симпозиума предполагалось печатать на английском. Тимофеев-Ресовский и его жена в это же время заполняли обширные и сложные для них анкеты «выездного дела». Им нужно было перечислить всех близких родственников, живых и покойных, – детей, родителей, братьев и сестер. И не просто перечислить, а указать, когда и где родился, когда и где умер, где работал, кем работал и последний адрес каждого. Следовало также указать: все места и даты собственной работы, была ли судимость, если была, то по какой статье, был ли за границей, когда, с какой целью, есть ли родственники за границей, где живут, когда уехали, жили ли на оккупированной территории, если жили, чем занимались, социальное происхождение (оба из дворян, чем и гордились), есть ли репрессированные родственники, по какой статье. У Тимофеева-Ресовского были репрессированы два брата, у Елены Александровны брат и две сестры. Их старший сын тоже был репрессирован, но в Германии.

Я помогал Николаю Владимировичу и Елене Александровне составлять эти анкеты и выслушивал при этом, что они об этой нашей системе думают, сравнивая с тем, как такие вопросы решаются в цивилизованных странах. Николай Владимирович иногда доходил до гневного состояния и поносил своим могучим басом всё и вся, невзирая на лица. Хотелось ему послать эту канитель с анкетами куда подальше, но велико было желание на склоне лет поехать в европейскую страну, встретить старых друзей, блеснуть среди равных ему по калибру ученых. Сейчас я уже понимаю, что действительно равных Тимофееву-Ресовскому по способности сжатой, логичной, яркой устной презентации научных данных и идей не было, наверное, во всем мире. Его лекции были искусством.

Характеристику на Тимофеева-Ресовского довольно долго обсуждали в партийном бюро института. Только в июне она ушла в горком, а оттуда в обком. Выездную комиссию международного отдела по социалистическим странам возглавлял в 1965 году секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов. Теоретический журнал этого отдела «Проблемы мира и социализма» выходил на русском и множестве других языков именно в Праге, и мы с братом знали одного из сотрудников этого журнала, талантливого журналиста и литературного критика Юрия Карякина, имевшего квартиры в Москве и Праге. Карякин обратил на себя внимание несколькими очень смелыми по тому времени статьями о произведениях Солженицына. Его очерки появлялись и в «Правде» в рубрике «От специального корреспондента». Карякин помогал мне наводить справки о прохождении бумаг Тимофеева-Ресовского по разным инстанциям. В конце июня я узнал, что эти бумаги застряли в международном отделе АМН и не поступили в Министерство здравоохранения. Калужский обком КПСС тоже еще не утвердил характеристики. Каждая из этих инстанций не была «директивной» и не могла принимать самостоятельные решения по вопросам международного сотрудничества. Явно какие-то более высокие инстанции не принимали «выездные дела», остановив их на полпути телефонными звонками. Это делалось для того, чтобы не объяснять впоследствии причину отказа позицией ЦК КПСС.

Тимофеев-Ресовский между тем готовил два доклада, один из которых – «Генетика дрозофилы» – был по ранее отправленным в Чехословакию тезисам включен в программу пленарных заседаний в Брно, а второй – «Индукция мутаций» – в программу конференции в Праге. Оба доклада Тимофеев-Ресовский диктовал сразу на английском языке, Елена Александровна записывала. Программы симпозиума и конференции уже рассылались по всему научному миру, и Николай Владимирович начал получать письма от друзей и коллег из разных стран, ожидавших встретить его в Чехословакии. Сомнений у них не могло возникнуть – Тимофеев-Ресовский не только должен был сделать два доклада, но и председательствовать на одном из заседаний в Праге, намеченном на среду 11 августа. Председатель Оргкомитета конференции в Праге обратился к Тимофееву-Ресовскому с просьбой сделать еще один, третий доклад о генетических проблемах эволюции. Он писал, что благодаря участию Тимофеева-Ресовского они надеются привлечь к заседаниям большее международное внимание.

Секретариат юбилейных заседаний так пока и не получил от Тимофеева-Ресовского анкету участника, в которой лауреатам золотой медали Менделя следовало указать, какой из списка отелей в Брно и Праге они выбрали и в каких экскурсиях, визитах и обедах будут участвовать. Лауреатов приглашал на прием в свою резиденцию президент Чехословакии Антонин Новотный (Antonin Novotny). В таких случаях для главы государства готовятся краткие справки на каждого гостя. Группа заведующих лабораториями и отделами нашего института в начале июля обратилась в ЦК КПСС со специальным письмом, в котором энергично ходатайствовала о скорейшем и положительном решении об участии Тимофеева-Ресовского в юбилейных научных заседаниях в Чехословакии. В письме говорилось о роли Тимофеева-Ресовского в возрождении советской генетики. Письмо было достаточно обосновано, и его было трудно проигнорировать. Через несколько дней сотрудник, ответственный за Чехословакию в международном отделе ЦК КПСС, заверил представителя нашего института, что вопрос об участии Тимофеева-Ресовского в мемориальном симпозиуме будет решен положительно. Но это было устное заверение. Официального ответа не последовало. При наличии такового поездка в социалистическую страну могла быть оформлена за несколько часов.

Вскоре наиболее многочисленная группа ученых, отправляющихся в качестве «научных туристов», получив удостоверения, выехала в Брно поездом. Делегаты от академий и лауреаты медали Менделя, которые считались почетными гостями Чехословацкой академии, вылетели в Прагу за сутки до начала заседаний. А Николай Владимирович и Елена Александровна в тот же день выехали поездом… на Урал, к озеру Миассово в Ильменский заповедник…

Золотые медали Менделя лауреатам вручал президент Чехословацкой академии наук Ф. Шорм в торжественной обстановке непосредственно в том храме в Брно, где Мендель много лет работал как ученый и служил как священник. Н. В. Тимофеев-Ресовский получил свою награду и диплом лишь через несколько месяцев из рук Ярослава Никла (Jaroslav Nikl), второго секретаря посольства Чехословакии в Москве. Никакой церемонии по этому случаю не устраивалось, и я был единственным свидетелем этого события.

Поехав в Чехословакию как турист, я много выиграл. Наша программа оказалась разнообразней и интересней официальной и продолжалась не одну, а две недели. Кроме Брно и Праги, мы посетили Братиславу и Карловы Вары. В Праге в какую-то знаменитую пивную меня пригласили Юрий Карякин и несколько его коллег из журнала «Проблемы мира и социализма». Мы пили черное пиво, вкус которого я помню до сих пор, и дискутировали о социалистической демократии.