Текст книги "Полная переделка"

ЧАСТЬ IV. СУД

Глава 1

Вторые сутки я ломаю себе голову. Что же все-таки произошло? Ничто так не способствует развитию наблюдательности и способности к логическим умонастроениям, как одиночная камера.

Я сижу в своей маленькой, уютной одиночной камере в Первой городской тюрьме и думаю. И ничего не могу понять. Я не могу понять, например, почему вчера кто-то подошел к двери камеры, покрутил диск замка и ушел. Никто не вошел, меня никто не звал, не приглашал на очередной допрос. Это странность номер один. Диск замка служит для его открытия. Не развлекается же дежурный тем, что ходит и крутит диски. Раз диск крутили, значит, дверь должны были открыть. И не открыли. Почему?

Вчера же, но немного позже, я снова слышал характерный звук вращения диска. Причем несколько раз подряд. Потом кто-то стучал в дверь. Я подскочил к ней, толкнул – дверь была заперта. Это странность номер два. Совсем большая странность. Стучать в дверь камеры, да не просто стучать, а колотить в нее кулаками, колотить снаружи – согласитесь, это случается в хорошей тюрьме не каждый день. Колотить в дверь изнутри – это нормально. Но снаружи…

Но и это еще не все. Ни вчера, ни сегодня меня не вызывали к следователю, хотя следствие явно не закончено. Меня не выводили на прогулку, хотя до этого я маршировал по тюремному дворику ежедневно, хотел я этого или нет. И наконец, последнее. Сегодня ко мне не пришел Айвэн. Если бы он просто не зашел ко мне в какой-то день, я бы не придал этому значения. В конце концов, у него в тюрьме могут найтись и другие заботы, кроме посещения приятелей по рыбалке. Но когда он был у меня вчера, я вдруг почувствовал, как мое сердце потянулось к нему. Никогда не думал, что нас связывает что-то большее, чем наше озеро. Да и он, если не ошибаюсь, принял мои невзгоды очень близко к сердцу. Добрый старый Айвэн…

Так что же все-таки произошло? Я строил самые невероятные предположения, но тут же отбрасывал их. Они не выдерживали ни малейшей критики.

Звякнул сигнал раздатчика. Где-то заработал мотор, зашелестела лента транспортера, и из окошка на меня посмотрел обед. Тридцать секунд – вполне достаточный срок, чтобы вынуть из ниши раздатчика три тарелки. Но я, должно быть, так задумался, что успел взять только одну тарелку с супом. Остальные поехали дальше. Бог с ними. Не так уж много калорий мне здесь нужно. К тому же на пустой живот думается лучше. И стало быть, у меня появились шансы, что что-нибудь я в конце концов придумаю.

Но я так и не придумал. Если бы меня держали неделю на воде, я бы тоже не придумал. Покушение в тюрьме? Маловероятно. И в чем оно выражалось? В возне с диском замка? Хорошо, допустим даже это. Но почему меня не вызывают на допрос?

С этим вопросом я и заснул. Увы, я уже не помню, сколько раз за последние недели я ложился спать с вопросами и просыпался с вопросами. Целый выводок вопросительных знаков – от солидных, респектабельных вопросов до маленьких шустрых вопросиков…

На следующий день у дверей моей камеры возня продолжалась часа полтора. Крутили диск, уходили, приходили, захлебывалось визгом сперло, изнемогая в схватке с металлом. Наконец дверь открылась, и меня попели на допрос. Наверное, испортился замок, Все объяснилось настолько просто, что мне стало даже обидно. Только и всего.

Следователь задавал вопросы, которые должен был задать. Я давал ответы, которые должен был дать. Я просто отрицал все, что мог отрицать. Я ничего не объяснял. Мне нужен был суд.

У следователя было выражение лица ребенка, которому сначала показали игрушку и тут же отняли ее. Мне показалось, что вот-вот он заплачет.

– Мистер Рондол, – обиженно сказал он, – ваше запирательство бессмысленно. Вы же интеллигентный человек. Вы адвокат. Вы говорите: нет, нет, нет, а факты кричат: да, да, да. Где логика, где смысл?

Я вздохнул и пожал плечами.

– Увы, я ничем не могу помочь вам.

Когда допрос был закончен, я спросил следователя:

– Как поживает мой друг мистер Берман?

Следователь замер на мгновение и посмотрел на меня.

– Он в больнице. А почему вы спрашиваете?

Почему я спрашиваю? Может быть, нельзя говорить, что он мой друг? Но почему же?

– Я знаком с Айвэном много лет. Я сижу в тюрьме, где он работает. Могу я спросить, что с ним?

– Да, конечно, конечно, – кивнул следователь. – Его, очевидно, пытались ограбить. Его ранили. Состояние тяжелое, но он жив.

Ограбить. Ранили. Ограбить Айвэна Бермана! Похитить сто футов лески? И крючки! Бедный Айвэн!

Следователь пытливо смотрел на меня и молчал. Он ждал, что я скажу. Он тоже, наверное, не очень верит, что его пытались ограбить. Но я ничего не скажу. Я не знаю, кто этот следователь. Кто ему платит и кто доплачивает.

– Если вам доведется увидеть его, передайте привет от меня, – сказал я.

Бедный старый Айвэн… Зачем он им понадобился?

Знакомая комната. Все тот же судья – контролер Ивама со своим вечно удивленным выражением лица и кустиками седых волос, торчащими из ушей. И даже тот же обвинитель, что был на процессе Гереро. Анатоль Магнусон бросил на меня быстрый взгляд и едва заметно пожал плечами. Что я могу сделать? – хочет сказать он. Так уж все получается. Ему немножко даже неловко. Мы знакомы столько лет, стояли по разные стороны барьера, но после процессов часто выходили вместе и выпивали вместе рюмочку—другую в баре, что напротив городского суда. А сегодня он должен обвинять меня. Но, что поделаешь, от сумы и от тюрьмы…

Те же машины с зажженными сигналами включения. Та же публика. Нет, это я уже ради красот стиля. Публика не та же. Тим Тивертон из «Шервуд икзэминер». Рядом два человека с блокнотами и карандашами. Ах да, судья-контролер ведь запретил вносить в зал фото – и кинокамеры, и газета прислала художников. А вон еще элегантные молодые люди поглядывают на меня и делают какие-то наброски. Я их не знаю. Наверное, из «Геральда». Вот ты и дожил, Язон Рондол, до своего звездного часа. Сладкое бремя славы. Адвокат-убийца. Роли меняются. Защитник на скамье подсудимых.

А вон Гизела. О, сегодня она успела накраситься дома и выглядит просто отлично. И костюм новый, которого я еще не видел. Гладкий, светло-серый: что ж, ей идет. Господи, как печально она смотрит на меня. В сущности, она прекрасная девушка. Просто замечательная девушка. Хотя и опаздывает регулярно на пятнадцать минут. Интересно, а если договориться с ней, чтобы она начинала свой рабочий день на четверть часа позже, будет ли она и тогда опаздывать? Наверное, будет. Есть вещи, которые сильнее людей.

Кончились формальности, кончилось чтение обвинительного заключения, бумаги скормлены машинам.

– Ваши свидетели, мистер Магнусон, – кивнул судья-контролер.

– Обвинение вызывает патрульного полицейского второго класса полиции Джоллы Вашингтона Смита.

Знакомое лицо. Давненько мы не виделись.

– Ваше имя?

– Вашингтон Смит.

– Положите правую руку ладонью вниз на регистрационную машину.

На табло вспыхнуло его имя и личный номер.

– Где вы работаете, мистер Смит?

– Полиция Джоллы. Патрульный полицейский второго класса. Я всегда…

– Отвечать только на вопросы.

– Слушаюсь, сэр.

– Где вы были в ночь на двадцать пятое октября?

– Я ехал вместе со своим напарником Теренсом Брэндом на патрульной машине, сэр. Часа примерно в три мы получили по радио сообщение из полиции Джоллы, что на второй дороге замечен труп, в кювете лежит машина. Мы поехали туда.

– Куда именно?

– Я уже сказал, сэр, на вторую дорогу.

– Вторая дорога, если не ошибаюсь, тянется от Джоллы до Бистера. Хотя это местная дорога, ее протяженность восемьдесят семь миль.

Ах, Магнусон, Магнусон, все тот же Магнусон. Любит щегольнуть эрудицией и памятью. И показать свою объективность.

– А, понимаю, сэр. Конечно, сэр. По радио нам сказали, что машина замечена проезжим приблизительно в районе восемьдесят второй мили.

– Хорошо, продолжайте, мистер Смит.

– Мы направились туда и действительно вскоре заметили лежавшую в кювете машину. Она лежала на боку. Машина была пуста.

– Что вы сделали?

– Мы вызвали по радио подъемный кран, сказали, где точно машина, а сами начали искать труп. Мы нашли его довольно быстро. Мой напарник, у него зрение…

– Нас не интересует зрение вашего напарника. Продолжайте.

– Слушаюсь, сэр. Мой напарник заметил ноги…

– Почему ноги?

– Я не знаю, сэр, почему человек лежал головой на обочине, а ногами на самой дороге, – язвительно сказал Смит.

Молодец Смит, и прокуроры время от времени нуждаются в небольших уроках. Магнусон едва заметно улыбнулся. Он умел, как говорят боксеры, держать удар.

– Хорошо, мистер Смит, продолжайте. Что вы сделали, когда нашли труп?

– Я наклонился над телом и взял его руку. Пульс не прощупывался. Мы снова вызвали полицию, дали им свои координаты И стали ждать оперативную бригаду. Они приехали очень быстро.

– Как быстро?

– Я не засекал время, сэр…

– Мистер Смит, я был бы рам очень благодарен, если бы вы воздержались от своих в высшей степени остроумных замечаний, – сказал Магнусон.

Молодец Магнусон. Как это было сказано! Сколько сдержанного достоинства, сколько скромности. Нет, не свою честь оберегал он а честь суда.

Бедняга Смит покраснел. На щеках у пего показались желваки. Покатались и остановились. Суд есть суд.

– Слушаюсь, сэр. Я точно не заметил, но мы были примерно в пяти милях от Джоллы, и бригада приехала минут через десять.

– Хорошо. Что вы делали потом?

– Мы посмотрели, как работала бригада. Ну, снимали, как лежит труп и тому подобное. Потом они уехали и увезли тело. Мы продолжали патрулировать вторую дорогу.

Меня так и подмывало спросить и то, и другое, и третье. Всегда ли, например, кто-нибудь патрулирует маленькую, второстепенную дорогу по ночам. Но терпение.

– …Когда уже начинало светать, мы получили еще одно сообщение из Джоллы. Сержант Лепски сказал, чтобы мы были особенно внимательными. Если мы увидим высокого человека шести футов двух дюймов, шатена, мы должны арестовать его по подозрению в убийстве. Имя – Язон Рондол.

– Хорошо, мистер Смит, продолжайте ваши показания.

– Спустя примерно час, когда было уже совсем светло, мы заметили человека…

– Что значит «мы»? Вы заметили человека?

– Да, сэр. Я заметил человека, который вышел на дорогу. Я сразу обратил внимание, что он высокого роста. Я начал думать, как нам лучше действовать, но человек неожиданно поднял руку. Мы остановились, и я вышел из машины. Если человек вышел на шоссе, подумал я, да еще поднял руку, останавливая полицейскую машину…

– Почему вы уверены, что этот человек мог различить, полицейская перед ним машина или нет?

– Во-первых, сэр, цвет машины. Было уже довольно светло. Во-вторых, маячок на крыше не был выключен, и не заметить его мог только слепой.

– Хорошо, продолжайте.

– Я вышел из машины. Человек подошел, достал из кармана пистолет и протянул нам. При этом он сказал, что его зовут Рондол. Язон Рондол. Я надел на него наручники, и мы сообщили в Джоллу, что преступник сдался. Капитан Мэннинг приказал нам не ехать в Джоллу, а ждать их на дороге. Вскоре приехали капитан Мэннинг и сержант Лепски. Они взяли Рондола в свою машину. Мы думали…

– Суд не интересует, что вы думали, мистер Смит. Придерживайтесь только фактов.

Если бы вместо глаз у Смита были лазеры, он давно бы испепелил Магнусона. Бедняга не понимал все это шаманство, великий ритуал судебных условностей, что он свидетель обвинения, что говорит он все то, что от него ожидают, и что Магнусон вовсе не хочет его оскорбить.

– Слушаюсь, сэр. Сначала в машине капитана был сам капитан, Рондол и сержант Лепски. Потом сержант вылез, пересел в нашу машину, и мы поехали вперед.

– Благодарю вас, мистер Смит. Вы нам понадобитесь еще раз несколько позже, а сейчас я предоставляю свидетеля защите.

Поскольку я отказался от защитника, защита – это я. Нет, еще рано.

– Защита, свидетель в вашем распоряжении, – сказал судья-контролер.

– У защиты нет вопросов к свидетелю.

– Хорошо. Мистер Магнусон, продолжайте.

– Обвинение вызывает эксперта полиции Джоллы Линдли Линмаута.

У эксперта была такая же аристократическая внешность, как его имя: длинное, лошадиное лицо с крупными желтыми зубами, мутноватый взгляд.

– Ваше имя? – спросил Магнусон.

– Линдли Линмаут.

– Положите правую руку ладонью вниз на регистрационную машину.

Хотя я уже знал, что Линдли Линмаут не ржет, а говорит человеческим голосом, мне подумалось, что вдруг машина сейчас сообщит: Линдли Линмаут, жеребец пяти лет…

– Где вы работаете и ваша должность?

– Полицейское управление Джоллы. Эксперт технического отдела.

– Где вы были в ночь на двадцать пятое октября этого года?

– Я спал, с вашего разрешения, у себя дома. Ночью меня разбудил звонок из полиции. Я быстро оделся и явился туда. В управление только что доставили машину. На переднем сиденье, спинке переднего сиденья и ковриках были следы крови…

– Вы исследовали эти следы?

– Нет, я занялся рулем и ручками машины. Капитан Мэннинг просил меня поторопиться. К счастью, отпечатки были довольно четкими. Я применил обычную процедуру номер семь-два, состоящую из…

– Опустите технические детали, мистер Линмаут. Нас интересует только суть дела.

– Как я сказал, отпечатки были довольно четкими. Они принадлежали двум людям. Мы наложили их на регистрационную машину. Одни принадлежали покойному владельцу машины коммивояжеру Стефану Расковски. Регистрационная карточка его машины была на месте, и ее данные и данные, сообщенные регистрационной машиной, сошлись. Другой набор отпечатков принадлежал адвокату из Шервуда Язону Рондолу. Я тут же сообщил об этом капитану Мэннингу.

Неплохо, неплохо, подумал я отрешенно, словно оценивал детективный роман. Пока все у них идет на высшем уровне. Щели все законопачены так плотно, что их корабль не только на плаву, в трюме абсолютно сухо. Отличная работа. Я узнавал руку метра. Профессор Ламонт учил меня: будьте всегда адвокатом дьявола, Рондол. Я не знал, что такое адвокат дьявола, и он объяснил мне. Оказывается, католическая церковь, прежде чем причислить кого-нибудь к лику святых, назначает самое тщательное расследование жития кандидата, и специально выделенное лицо подвергает сомнению все заслуги потенциального святого. Он-то и есть адвокат дьявола. Так сказать, профессиональный скептик.

Пока что Ламонт выполнил роль адвоката дьявола неплохо, совсем неплохо. Конечно, можно было бы погонять Смита и узнать, всегда ли на второй дороге по ночам патрулируют машины. Но все это слабо, совсем слабо.

– Вы проделывали еще какие-нибудь анализы по делу Рондол а? – спросил Магнусон свидетеля.

– Да. Вскоре мне принесли пистолет, также найденный на обочине второй дороги. Кольт тридцать восьмого калибра. Я снял с пего отпечатки. Рукоятка была протерта, но торопливо, очевидно. Во всяком случае, мне удалось получить два отпечатка. Они оказались идентичными отпечаткам Рондола на руле.

– Вы исследовали пулю, извлеченную из тела убитого?

– Да, в тот же день. Я сравнил эту пулю с пулей, которую мы получили, произведя выстрел из кольта. Микроскопический анализ установил, что обе пули были выстрелены из одного пистолета. Вот увеличенные снимки этих пуль.

– Ваша честь, – сказал Магнусон, обращаясь к судье-контролеру, – обвинение просит зарегистрировать в качестве вещественных доказательств пистолет кольт тридцать восьмого калибра, пули номер один и два, увеличенное сравнительное фото этих пуль.

– Хорошо. Вы закончили с вашим свидетелем, мистер Магнусон?

– Да, ваша честь.

– Мистер Рондол, задавайте вопросы свидетелю.

– Мистер Линмаут, вы, надеюсь, установили по номеру пистолета, кому он принадлежит? – спросил я.

Вряд ли я что-нибудь мог добиться этим вопросом, но мое слишком продолжительное молчание могло показаться им подозрительным. Не следовало настораживать их раньше времени.

– Нет.

– Почему же?

– Потому что номер был тщательно спилен.

– Скажите, мистер Линмаут, легко ли спилить номер?

Эксперт показал мне свои лошадиные желтые зубы. Может быть, он хотел испугать меня ими?

– Все зависит от того, что вы подразумеваете под словом «легко».

Ай да лошадь! Осторожное животное, ничего не скажешь.

– Но все-таки? С точки зрения обычного человека, не оружейного мастера и не руководителя металлургической лаборатории. Вы понимаете меня?

– Да, вполне. – Он пожал плечами. – Спилить серийный номер – операция довольно трудоемкая, поскольку металл, идущий на изготовление оружия, обладает высокой прочностью и твердостью.

– Благодарю вас. А теперь скажите, мистер Линмаут, какие качества, по-вашему, нужны человеку, который спиливает номер на пистолете?

– Качества? Простите, я не…

– Ну, представьте себе человека, который проделывает эту операцию со своим пистолетом. Каков он? Я, разумеется, имею в виду не цвет глаз, а черты характера. Понимаете меня?

– Да, мистер Рондол.

– Прошу прощения, ваша честь, – обратился Магнусон к судье, – обвинение считает вопрос не относящимся к обсуждаемому делу.

– Мистер Рондол?

– Защита намеревается показать, что вопрос вполне уместен.

Я поймал себя на том, что употребляю слово «защита», как когда-то, когда я действительно кого-то защищал. Впрочем, у меня никогда не было такого покладистого клиента, как сейчас. Я – преступник не спорил со мной – защитником. Полная гармония.

– Хорошо, – кивнул судья-контролер, – свидетель может отвечать.

Линмаут пожал плечами, посмотрел на прокурора и вздохнул.

– Что ж, – сказал он, – наверное, у такого человека есть терпение… Ну, настойчивость…

– Еще, мистер Линмаут?

Свидетель наморщил лоб, от чего лицо его стало чуточку походить на человеческое, поскольку лошади, насколько я знаю, лоб не морщат.

– Хорошо, позвольте мне поставить вопрос несколько иначе. Для чего вообще спиливается номер?

– Для того, чтобы по номеру оружия нельзя было найти его владельца.

– Отлично. Можно ли назвать этот акт поступком предусмотрительным? С точки зрения преступника, разумеется.

– Да, наверное.

– Прекрасно. Если у человека хватает предусмотрительности спилить номер на пистолете, как, по-вашему, хватит ли у него предусмотрительности либо надеть перчатки, либо как следует стереть с оружия свои отпечатки пальцев?

– Ваша честь, – снова вмешался Магнусон, – обвинение считает этот вопрос спекулятивным. Мы пытаемся выяснить факты, а не занимаемся построением психологических гипотез.

– Возражение принято, – сказал судья-контролер и посмотрел на главную судейскую машину. Если машина посчитала бы решение судьи ошибочным, на табло заморгала бы красная лампочка.

– Мистер Линмаут, где именно был найден кольт, из которого был убит мистер Расковски?

– Я не могу ответить. Мне об этом не сообщили. Передали пистолет, и все.

– Благодарю вас, – сказал я, – больше вопросов у защиты нет.

Магнусон бросил на меня быстрый взгляд. Я тебя понимаю, говорил взгляд, что еще тебе остается делать? Я бы на твоем месте тоже цеплялся не то что за соломинку, за паутинку бы ухватился. Что делать, что делать, каждому свое.

– Обвинение вызывает врача полицейского управления Джоллы мистера Постелвейта.

Врач оказался настолько бесцветной личностью, что у меня было впечатление, будто сквозь него можно свободно смотреть. Он есть, и его нет. Удивительно, что регистрационная машина все-таки среагировала на его руку. И голос его был под стать внешности – никакой. Так, легкое сотрясение воздуха.

– Скажите, мистер Постелвейт, что показало вскрытие убитого? – спросил Магнусон. Он тоже недоверчиво поглядел на врача, стараясь убедиться, что тот не исчезнет на его глазах. – Только, пожалуйста, без медицинских терминов и излишних для суда подробностей. Вы меня понимаете?

– Не совсем. Дело в том, что пуля, войдя в тело, не консультировалась со мной, какой путь ей выбрать, поэтому…

– Мистер Постелвейт, – Магнусон изумленно посмотрел на него, – я не ожидал от представителя вашей профессии такой игривости тона. Отвечайте на мой вопрос!

Ай да сгущение воздуха, ай да безликий доктор!

– Пуля попала между… простите, я забыл, что нельзя пользоваться терминами. Ну, скажем, в спину.

– Стреляли спереди или сзади?

– Безусловно сзади. Входное отверстие на спине.

– С какою расстояния стреляли?

– Почти вплотную, семь—десять дюймов, не более.

– Что послужило непосредственной причиной смерти?

– Пуля прошла через сердце, смерть была мгновенной.

– У обвинения больше вопросов к свидетелю нет.

Судья-контролер кивнул мне:

– Можете допросить свидетеля.

– Благодарю, ваша честь, у защиты вопросов к свидетелю нет.

Магнусон снова вызвал Смита. Он следовал хронологии событий. Теперь он попросил полицейского рассказать, как нашли капитана Мэннинга.

– Я сначала поехал из Джоллы. Проехал миль десять – машины капитана не видно. Я тогда связался с сержантом, и он тут же приехал. Мы начали возвращаться и все время следили за левой стороной дороги.

– Почему именно за левой?

– Потому что слева лес, да и кювет слева не такой глубокий.

– Хорошо, продолжайте.

– Ну, вскоре я заметил следы шин на обочине. Мы остановили машину и пошли в лес. Ярдов через двести мы увидели машину капитана. Она буквально стояла в кустах. Мы подошли к машине. Сержант пытался открыть двери, но они были заперты.

– Но сначала вы ведь заглянули в машину?

– Да, сержант посмотрел в окно первый. Тут и я заглянул. В машине был только капитан Мэннинг.

– Почему же он вам не открыл двери? Ведь изнутри, по-моему, дверь всегда можно открыть?

– Да, но капитан не мог нам открыть, потому что на его руках были браслеты и он был прикован к рулю. Цепочка охватывала спицу руля.

В зале впервые с начала суда послышался легкий смешок.

– Как же вы открыли машину?

– Сержант выбил стекло.

– В каком состоянии был капитан?

– Я не доктор, но я заметил, что вся правая половина лица у него была разбита.

– Что сказал вам капитан?

– Что арестованный сбежал.

– У меня все, ваша честь, – сказал Магнусон.

– Ваши вопросы, мистер Рондол.

– Благодарю вас, ваша честь. Мистер Смит, – я повернулся к полицейскому – в своем первом показании вы говорили, что капитан Мэннинг приказал вам по радио ждать его на дороге.

– Да.

– А разве два полицейских не могли доставить одного безоружного человека да еще в наручниках?

– Наверное, могли.

– А если без «наверное»?

Смит пожал плечами и покосился на обвинителя, но тот смотрел прямо перед собой и. казалось, мало интересовался происходящим.

– Могли.

– Хорошо. Значит, требование капитана не ехать в Джоллу с арестованным и ждать его прямо на дороге можно считать необычным? Так ведь?

– Да, пожалуй.

– А без «пожалуй», мистер Смит?

– Да.

– А как вы объясните такое требование начальника полиции?

– Я не могу объяснить поступки своего начальника, мистер Рондол. Спросите капитана Мэннинга.

– С удовольствием. Когда до него дойдет очередь. Но все же, мистер Смит, вы опытный полицейский, вы – не автомат. Как, по-вашему, почему капитан Мэннинг не разрешил вам доставить арестованного, то есть меня, в Джоллу?

Он был неглупым человеком, этот Смит. Он чувствовал, куда я клоню. Мало того, я готов был поклясться, что он все прекрасно понимал. Он снова посмотрел на Магнусона, ожидая от него помощи, но что мог сделать обвинитель, если вопрос вполне корректен?

– Лишняя мера предосторожности. Очевидно, капитан Мэннинг считал, что будет спокойнее, если такого преступника доставит в Джоллу он сам.

– Понимаю, мистер Смит, понимаю. Преступник действительно опасный…

– Защита, – прервал меня судья-контролер, – воздерживайтесь, пожалуйста, от неумеренной иронии. Здесь суд, а не… – он замялся, подыскивая сравнение, – …ночной клуб.

Наверное, бедный Ивама был в ночном клубе так давно, что имел о нем самые смутные представления. Остроумие в ночном клубе? А может, он был последний раз в ночном клубе еще в прошлом столетии?

– Хорошо, ваша честь, – я покорно наклонил голову. – Итак, мистер Смит, мы остановились на том, что капитан хотел принять всевозможные меры предосторожности. Так?

– Да.

– Когда он приехал к вам, он приказал, чтобы преступника пересадили в его машину. Так?

– Мы уже говорили об этом.

– Я не спрашиваю вас, о чем мы говорили или нет. Потрудитесь отвечать на вопросы, мистер Смит. Задержанного посадили в его машину. Так?

Судя по тому, как он на меня посмотрел, мы вряд ли когда-нибудь с ним подружимся. Что делать, жизнь надо воспринимать такой, какая она есть.

– Да, – буркнул Смит.

– Скажите, – продолжал я, – сколько обычно находится в полицейской машине сотрудников, когда транспортируется человек, подозреваемый в убийстве?

Магнусон начал ерзать на своем месте. Нет, опасности он еще не чувствовал – он не мог ее чувствовать, – но ему явно не нравилась моя линия. Он прекрасно понимал, куда я гну.

– Обычно три, с водителем. В крайнем случае два…

Теперь уже не только Смит и Магнусон понимали мою тактику. Похоже было, что и в зале многие догадывались, каков будет мой следующий вопрос. Во всяком случае, тишина была необычной.

– Почему же в таком случае капитан Мэннинг приказал сержанту ехать с вами?

Смит стоял в углу, отбиваясь от наседающего противника. За ним родное полицейское управление, героический капитан с разбитой физиономией и шансы на продвижение. Перед – назойливый негодяй, который загнал его сюда своими гнусными вопросами. Господи, кому нужен этот суд, эта дурацкая комедия? Рявкнуть бы сейчас на этого адвокатишку: руки вверх! Врезать бы по физиономии – он бы знал, как крючкотворствовать, как выкручивать наизнанку слова честных людей…

Я улыбался. Я догадывался, что думал сейчас храбрый мистер Смит.

– Я жду ответа, – деликатно напомнил я о себе.

– Не знаю, – угрюмо сказал полицейский. – Спросите самого капитана.

– Благодарю вас за совет, Смит, – важно сказал я, – я обязательно им воспользуюсь. Ваша честь, – повернулся я к судье-контролеру, – у защиты больше вопросов нет.

– Хорошо. Мистер Магнусон, у вас есть еще свидетели?

– Нет, ваша честь. У обвинения больше свидетелей нет. Я думаю, – едва улыбнулся он, – нам больше и не надо.

– Сегодняшнее заседание окончено, – сказал судья-контролер. – Если у защиты есть свидетели, то, учитывая несколько необычный характер защиты, она может передать суду их список, дабы суд мог вызвать их на следующее заседание.

– Благодарю вас, ваша честь, – поклонился я и вручил судье-контролеру список моих свидетелей. А что еще делать, если адвоката уводят из зала суда обратно в камеру?