Текст книги "Мама Нади Рушевой"

С Пушкиным в сердце

Пушкинская тема – одна из любимых в нашей семье. Среди первых ее реликвий – работа маслом отца Нади, названная «Сказка», где изображён великий поэт, рассказывающий сказку своим детям.

Помню, в 1957 году пятилетняя Надя, слушая «Сказку о царе Салтане» А. С. Пушкина, которую перечитывал ей вслух папа, играючи, нарисовала тридцать шесть рисунков. В нашей домашней библиотеке собраны многие сочинения о поэте. Пополнение было делом общесемейным. Каждый, где бы он ни побывал, привозил что-то новое. Мы бережно храним произведения А. С. Пушкина на моем родном тувинском языке. Их перевели известные тувинские писатели Сергей Пюрбю, Степан Сарыг-оол. Обсуждение новинок, работа с ними, сотворчество были постоянным нашим общим делом. Так, Надя сделала суперобложку к «Пиковой даме». Это работа в области книжной графики особенно порадовала отца, так как сам он в 1950—1960-е гг. занимался художественным оформлением тувинских книг. Особенно ему дороги были иллюстрации к тувинской сказке Салчака Тока «О Кодур-ооле и Биче-Кыс». Он их делал для издательства города Кызыла в 1958—1961 годах.

В 1959 году семилетняя Надя впервые побывала в Ленинграде, посетила последнюю квартиру поэта на Мойке 12. С тех пор пушкинские герои всё чаще стали появляться в её рисунках. Всё чаще притягивали к себе Надю Пушкинский музей, выставки, спектакли и связанные с именем поэта места: Михайловское, Захарово, Остафьево, Суханово.

Вы не представляете себе, как Надя с доброй улыбкой, с лёгким юмором рисовала тогда. Так появились Пушкин-ребёнок, Пушкин-отрок. Вот он, кроха, на руках у матери, на прогулке с няней. Вот таинственно беседует с сестрой Олей. Я с Николаем Константиновичем вместе с ней радовались, смеялись, шутили… «Всегда стараюсь вытянуть детскую тему даже там, где она едва намечена», – говорила Надя.

Так, Александр Сергеевич стал для неё, как она сама постоянно повторяла, «самым-самым родным поэтом». Особенно мне нравилось, как Надя изображала Пушкина-лицеиста. Да, вы только взгляните на это: во время экзамена чтение перед Державиным, занятия в лицее, счастливый круг друзей. Одного из лицеистов Надя нарисовала с лёгкой грустью, второго – с юношеской восторженностью, ну прямо, как своих однокашников. Это напоминало – как будто наша Надя продолжает пушкинские зарисовки на полях его тетрадей.

В последующие 1965—1967 годы Надя, читая произведения А. С. Пушкина, проиллюстрировала для себя «Повести Белкина», «Маленькие трагедии», «Бахчисарайский фонтан», роман «Евгений Онегин». Затем Надя своё видение вносит в такие темы, как поэт и декабристы, южная ссылка, любовь в жизни Пушкина, последние дни и часы поэта.

Что-то общее у Нади с Пушкиным есть. Например: мы живём в Царицыно и школа Нади, где училась она до последних дней, тоже здесь, а у Пушкина – Царское село и Пушкинский лицей. Родная Надина бабушка по отцу – lКарцева Нина Алексеевна – преподаватель математики. Она часто приезжала в Царицыно в нашу семью, чтобы помочь Наде с трудной для нее математикой. Там у Саши Пушкина – преподаватель математики Яков Иванович Карцев.

Сейчас Государственный музей А. С. Пушкина в Москве хранит фонды А. С. Пушкина и Надежды Рушевой, готовит их выставки. Теперь это два музея: пушкинский в Санкт-Петербурге и нашей Нади в школе №470 в Москве

Для обоих характерно использование графики. Наш отец, как художник заметил, что стиль Надиной линейной графики был схож с линейно-штриховой графикой А. С. Пушкина. Однако он сложился задолго до знакомства её с зарисовками поэта. Надя тогда уточняла: «Я их заранее вижу. Они проступают на бумаге, как водяные знаки, и мне остаётся их чем-нибудь обвести». Помню случай, как мне муж долго объяснял, что такое графика.

«Графика – от греческого слова grapho – пишу, черчу, рисую. Графика – это вид изобразительного искусства, включающий рисунок (основное средство графики) и печатные художественные произведения (гравюра, литография, линогравюра и др.), основанные на искусстве рисунка (в основном чёрно-белого) на бумаге».

А мне очень надо было знать это, так как наша дочь очень любила графическое искусство. Представление, истинное наслаждение, затем увлечение графикой у Нади появились с греческих ваз в Москве и Ленинграде. Вот как она говорила об этом: «Я люблю ходить по Москве, посещать музеи, картинные галереи. Особенно люблю наш Музей изобразительных искусств имени Пушкина. Я там довольно часто бываю. Уже, наверное, лет пять… первым делом, как прихожу, иду в античный отдел смотреть греческие вазы».

Ведь в этих вазах действительно за линией следовала фигура греческих богов, божеств, зверей, птиц.

Русское графическое искусство было в нашей семье предметом постоянного внимания. Муж и Надя особенно любили художников-новаторов, в работах которых появляется литография (А. Е. Орловский, О. А. Кипренский, С. Ф. Галактионов), офорт (А. Е. Егоров, К. П. Брюллов), классическая гравюра резцом (Н. Н. Уткин и его школа).

Особый интерес вызывал период конца XIX века (В. Е. Маковский, В. А. Сомов, П. И. Коровин, И. Е. Репин, В. И. Суриков, В. М. Васнецов, В. В. Мате, И. И. Левитан), в советской графике яркие, звучные плакаты В. В. Маяковского, М. Н. Черемных, В. Н. Дени, Д. С. Моора.

Меня особенно радует оценка немецких специалистов: «Работа Н. Рушевой – высший образец линейной графики». К Наде по технике рисунка ближе Анри Матисс. Поэтому, наверное, Елена Сергеевна Булгакова подарила моему мужу после просмотра рисунков Нади к роману «Мастер и Маргарита» альбом Анри Матисса с подписью «Наде – победительнице».

В 1968 году, когда Наде исполнилось 16 лет, художник-график Жуков познакомил её со старейшим писателем-пушкинистом Арнольдом Ильичом Гессеном.

Арнольд Ильич в одном документальном фильме так рассказывает о ней: «На 95-м году своей жизни я привык ничему уже не удивляться. Но – Надя Рушева! Откуда у этой девочки такое глубокое и изящное чутье художника? Откуда такое ясновидящее проникновение в дух и настроения Пушкина и его эпохи? Я тогда работал над своей новой книгой «Жизнь поэта», которую задумал иллюстрировать только рисунками самого поэта. Но до 14 лет Пушкин не рисовал! Надя! Восполните этот его невольный пробел? – И я дал ей почитать в рукописи две свои первые главы «Детство» и «Лицейский Парнас». Надя не сразу ответила. Подумала несколько минут. Потом сказала: «Попытаюсь».

Через месяц мы снова встретились. В ее папке лежало более семидесяти рисунков. Они были совершеннее прежних, перенесли нас в знакомый с детства пушкинский мир».

А. И. Гессен подарил нашей Наде книгу с надписью: «Буду рад, если я, девяностолетний писатель, встречусь с шестнадцатилетней Надей на страницах моей новой книги о Пушкине».

Это была её первая работа по заданию. Надя изображала тогда шумный быт большого пушкинского дома, заботливость Пушкина-отца, его игры с детьми, даже кормление малыша из ложечки за семейным столом.

Вот часть из её «Пушкинианы»: «Вот он, XIX век! – и годовалый Саша вскинут вверх гибкими руками счастливой матери Надежды Осиповны Пушкиной. В полтора годика Саша с няней Ариной Родионовной встретили у Летнего сада императора Павла, и тот, хотя накрапывал дождь, заставил снять у дитя картуз. А вот Саша с сестрой Оленькой в четыре года, в шесть и девять лет.

«За что освистан был я из партера? За то, что заимствовал у Мольера…»

Ведь в рисунках Нади – первая версия темы «Семья и дети в жизни Пушкина» в изобразительном искусстве! И вдруг – гибель… «Умирающий благословляет детей…» Что может быть трагичнее: дети и смерть – рядом. Знаю это по себе. Я, как мать, даже своему врагу такого не пожелаю. А здесь семья теряет отца. Россия и русская литература теряют духовного лидера, отца – основателя становящейся русской литературы. В рисунках Нади мы видим благодарность поэту за его бесконечную любовь к женщине, чьё лицо он любил больше всего на свете и пред чьей душой благоговел: «А душу твою я люблю больше твоего лица» (А. Пушкин). Или покаяние Натальи Николаевны Пушкиной перед мужем за те страдания, которые он вынес. В этих рисунках Нади впервые видим его ловко танцующим со своими избранницами, впервые видим, как перед кончиной поэт благословлял своих четырех детей.

Надя много работала, когда Гессен просил её что-то переделать, она терпеливо выполняла его просьбы. На страницах книги А. И. Гессена эти иллюстрации Нади, к сожалению, не появились. Но прекрасные рисунки «Пушкинианы» остались. Они иллюстрируют жизнь поэта с детства и до последнего дня его жизни.

Это было в начале февраля 1969 года, а через месяц Нади не стало.

Надина одноклассница Наталия Маслова в своей книге «Графика Надежды Рушевой» писала: «А. С. Пушкин и Надежда Рушева – драгоценный слиток! Божественный мир выбрал её, как и А. С. Пушкина, генетически метисного происхождения. Нужна была девочка: тонкая, по-восточному проникновенная, наблюдательная, музыкальная, чувственно-поэтичная, хранящая в своей генетической памяти культуру народов мира, чутко отразившая тончайшие нюансы великой души Александра Пушкина. Надя так и ушла от нас с двойкой за Пушкина, выучив не то, что было задано в школе, а то, что было созвучнее её душе. В драгоценном творческом с ним духовном слитке Надя Рушева ушла в вечность».

– Подготовка книги «Последний год Надежды» далась Николаю Константиновичу нелегко, особенно тяжело – самые последние дни жизни Наденьки. В этой книге он описывает самые интересные дни из жизни дочери в 1968—1969 годах (она умерла 6 марта 1969 года) – часть из них описаны даже по часам. И торопится писать, чувствуя свою близкую кончину… Отпечатав и подшив в две папки подготовленный текст, он сам умер через два дня – 23 октября 1975 года (через 6 лет после смерти дочери).

В этой части дневника Николай Константинович Рушев вспоминает все детали поездки с дочерью в Ленинград с 28 февраля по 5 марта 1969 года.

29 февраля 1969 года. Ленинград

«Красная стрела» примчала нас на залитый огнями Московский вокзал. В пути дочка хорошо выспалась, бодро умылась и собралась

Нас встретили молодые супруги, режиссеры Ленинградской студии документальных фильмов И. П. Калинина и М. С. Литвинов. Весело, как старые друзья, они справились о самочувствии, взяли наш чемоданчик, большую папку с рисунками и, не торопясь, повели к заказанному такси на площади Восстания.

Здесь Надюша приостановилась, оглядывая перспективу красочных транспарантов Невского проспекта. Настроение у неё праздничное и торжественное:

– В четвертый раз в жизни довелось! – тихо отметила она.

Вчетвером мы поехали на Московский проспект, к новой гостинице «Россия». Нам был заказан отдельный номер на двоих, на седьмом этаже с видом на площадь и памятник Чернышевскому. За большими окнами – красивый рассвет…

Нас привезли на Крюков канал, на Ленстудию документальных фильмов и познакомили с молодым кинооператором Юрием Николаевым, редактором и со всей съемочной группой, и директором киножурнала «Рядом с Пушкиным». После просмотра Надиной «Пушкинианы» было краткое совещание. Режиссер Ирина Павловна заключила сердечно и тепло:

– Милая Надежда! Мы готовим ко Дню поэзии киножурнал из трех страниц: «твоя Пушкиниана», спектакль Кишиневского театра «Пушкин в ссылке» и юная балерина в партии Марии из «Бахчисарайского фонтана» в театре Оперы и балета имени Кирова. Мы увлеклись с твоей выставкой; она ещё открыта в Доме ученых. Нам очень нравится не только твое творчество – «чистейшей прелести – чистейший образец…», но и ты сама! Как хотелось бы стать твоими друзьями. Мы решили отказаться от репетиций по придуманному для тебя сценаристами тексту… Ничем не будем стеснять твоей фантазии! Торопиться тоже нет нужды. Мы поедем по твоим любимым пушкинским местам. Куда бы сегодня хотела?

– Большое спасибо, – просто ответила дочка. – Первым делом на Мойку, 12, Летний Сад, а потом в Лицей.

Поехали дальше по набережной Невы, через Фонтанку, к Литейному мосту.

За Финляндским вокзалом, в Доме ученых в Лесном нас уже ждала зав. культсектором Е. С. Шалина. Они помогли спокойно разобрать выставку. Они сожалели, что о ней не было рецензий и информации в газетах и что не было обсуждения.

Музейные стильные рамки и стекло мы завезли обратно на Мойку, 12. Я остался, чтобы все сдать в фонды и выверить по акту количество рисунков. Надя с группой поехала до Русского музея. Там до его закрытия она в одиночестве обошла несколько любимых залов с русскими иконами, полотнами Карла Брюсова, Александра Иванова, Валентина Серова, Николая Рериха и скульптурами из дерева Степана Эрзи. Она влюблена в его «Грезу».

Как и уговорились, я дождался дочку у касс Русского музея. Она сразу заметила, что я огорчен: на душе у меня было горько от пропажи на выставке лучших композиций Нади «Письма Татьяны» и «Пляж в Царыцине» (1966 г.).

От площади Искусств мы пошли на Невский проспект ужинать в кафе «Дружба» и всю дорогу дочка утешала меня. Но я напомнил ей, что «Пляж в Царыцине» был особо отмечен акад. А. А. Сидоровым, а в «Письме» я впервые увидел Татьяну в её девичьем возрасте! Ибо все мастера (Репин, Зичи и др.) рисовали её этакой дамочкой в 28 лет, которая уже прекрасно знает, что последует за такое письмо. А ведь милая Татьяна Ларина была в смятении: «Посылать или нет?» – «…Я плакать, я рыдать готова…» Вот ведь как у Пушкина!

– И на твоем рисунке Татьяне 16 лет? Представляю, как огорчится пропажей рисунков и наша мама, – заключил я.

Но дочка загадочно улыбнулась…

– Всё-таки я вас утешу, как в сказке курочка Ряба: «Не плачь, дед, не плачь, бабушка, я снесу вам новое яичко и не простое, а золотое…». Нарисую по памяти «Письмо Татьяны» и «Пляж».

Мы возвратились в «Россию». Я написала открытку маме, а дочка, как всегда перед сном, немножко порисовала и читала Г. Гессена «Все волновало нежный ум…».

1 марта 1969 года

Просыпаюсь, как всегда, первым. Умываюсь, бреюсь, убираю постель, заряжаю фотоаппарат. Всё делаю тихо, чтобы дать дочке поспать лишние полчаса.

С улыбкой, осторожно бужу её, лишь называя по имени. Она встаёт легко и сразу. Спокойно умывается, наряжается, расчесывает свои густые волосы, поглядывая в окно.

Включаю радиотрансляцию и, чтобы хоть чем-то сэкономить Надины минуты, с удовольствием застилаю ее постель, чищу нашу обувь, заканчиваю все приготовления. Затем вместе идем в буфет, где с аппетитом завтракаем. Впрочем, дочка, как и дома, ест мало.

Сегодня она свежее и радостнее

– Всё еще не верится, что мы в любимом Ленинграде, что не надо идти в школу, и потом убивать время на задачки. Это как каникулы! А то зимние – я прогрипповала…

Приехали в квартиру-музей А. С. Пушкина. Вдруг из дальних комнат донеслись бодрые голоса и уверенные, быстрые шаги.

Надя воспряла духом и проговорила с улыбкой:

– Вот сейчас выйдет к нам Пушкин…

Но вышел оператор Юрий Николаев и деловито приветствовал нас:

– У меня всё готово к съёмке!

Переглядываясь с Ириной Павловной, режиссер сказал Наде

– Побудь еще минутки три здесь, а потом войди одна, а мы тебя встретим в гостиной. В камеру, пожалуйста, не смотри.

Вместе с оператором он ушел вперед, и опять всё стихло.

Дочка помедлила у рисунков Жуковского и художника Мокрицкого, затем плавно прошла в буфетную. Оглядела ее скромную обстановку, посуду.

Камера стрекотала еле слышно

– Прекрасно! – объявил режиссер. – Пожалуйста, Надя, еще один дубль с остановками у каминных часов и этого круглого стола, затем там, у окон, попробуй порисовать. Я вижу, что тебе очень хочется пустить в дело фломастер!

Дочка так всё и сделала: просто, с естественным интересом, слегка застенчиво, как будто наедине с Пушкиным…

Я осторожно и много фотографировал, двигаясь сзади съемочной группы: и все рабочие моменты с Надей и крупнее – дочку среди изысканной красоты.

– У меня всё хорошо, – заметил оператор. – Прервемся?

– Да! Спасибо! Аппаратуру вниз! Перерыв до вечера! – объявили режиссеры, и мы все услышали, как входили первые экскурсии.

Мы возвратились на Мойку, 12. Съемки продолжались без опоздания и так же четко. Главный хранитель Нина Ивановна Голлер разрешила Наде сесть на пуфик, чтобы виднее был плотный лист, на котором она начала рисовать. Камера запечатлела рождение на наших глазах композиции: Наталья Николаевна собрана на бал, сидит здесь так же на пуфике, у своего туалетного стола с флаконами, а поэт в рубашке, опираясь на подлокотники кресла, грустно смотрит перед собой сквозь пальцы и отговаривает жену…

Мы все переглянулись, понимая Надину прозорливость…

У меня стало тоскливо на сердце:

– Дочка, ты что это… Очень устала?

– Нисколечко! Просто я увидела их, ясно-ясно за сокровенной беседой… Мне оставалось лишь обвести фломастером…

Ужинали мы вдвоем на Невском у «Талона»… и на метро возвратились к себе в «Россию». Наденька попросила меня немного почитать, а сама в это время рисовала: чуткую «Азиньку» (старшую из сестер Гончаровых, в рост, в тревоге вскинула руки к груди) и композицию «Скончался». Она предельно проста, но сильно взволновала меня. Всего три фигуры: Наталья Николаевна, судорожно прижимая платочек к губам, опустилась на пуф. Вокруг неё застыли в скорби В. И. Даль и В. А. Жуковский. Последний, уже в накинутой шинели: ему сейчас идти объявлять народу, стоящему на набережной: «Пушкин умер!».

А читал я в это время Наде совсем о другом…

22 часа. Выпустив на бумагу «теснящиеся образы», дочка преспокойно уснула в свой привычный час.

2 марта 1969 года

Перед выездом в город Пушкин мы видим новый памятник поэту цветущих лет, но мы останавливаемся перед царскосельским Лицеем у юного, бронзового поэта, мечтательно присевшего на садовую скамеечку в лицейском мундире. Надюша сразу села на низкий гранитный парапет, широко окаймляющий любимый ею памятник, и весело принялась рисовать 17-летнего Пушкина.

В конце аллеи у романтического «Грота» группа остановилась на очередное краткое совещание, но дочка никогда не принимала в них участия и была как бы сама по себе. Она прошла немного вперед по аллее, огляделась и вдруг подняла длинный прутик. Размашисто и весело она стала чертить на снегу Пушкина-лицеиста и его друзей, Катеньку Бакунину, гусара в кивере.

Мы замерли от неожиданности. Но оператор не зевал, а приник к камере и повел плавную панораму. Я успел сделать фото. Очнулись и режиссеры:

– Прекрасно, Наденька! Каков экспромт! Какова фактура! Но надо бы для надежности дубль, и не здесь: снег сероват от копости, да и тени от деревьев полосят, мешают. Поедемте дальше, в Павловск – там снег должен быть почище… И лучше снимать с крыши автобуса через плечо Нади, а сюда с автобусом нельзя.

– Надюш! Сделаешь для нас дубль этим прутиком?

– Пожалуйста! А в Павловске я еще никогда не была.

3 марта 1969 года. Ленинград. Солнце

11 часов. Дочка опять на переднем сидении автобуса и смотрит во все глаза: площадь Декабристов, Медный всадник, набережная Адмиралтейства со львами, Зимний дворец.

Около Пенат мы, наконец, нашли желанную поляну. Мартовское солнце сияло на чистом небе, и темные ели оттеняли белизну снега.

Михаил Сергеевич, слегка волнуясь, обратился к Наде:

– Вот сохранил твой прутик! Попробуй воссоздать вчерашние рисунки. Если хочешь, для разминки черкани виньетку: чернильница, лист бумаги и гусиное перо поэта…

Надя призадумалась, похлопывая прутиком по теплым сапожкам. Оператор с ассистентом полезли на крышу автобуса, я и Ирина Павловна отошли к лесочку, чтобы встать у выхода дороги: к нам приближались на лыжах вездесущие детишки.

Нежно любя детей, Наденька радушно им улыбнулась:

– Пусть себе едут!.. – И сразу играючи принялась выводить на снегу профиль и кудри милого лицеиста, Катеньки Бакуниной, ее подружек, гусара и виньетку. Всё крупно, размером метр на метр.

За ее спиной на высоте автобуса – смена кассеты

Надя медленно выпрямилась, строго глядя внутрь себя, и вновь в легком прямом поклоне сотворила сверх ожидания изящный портрет вдохновенного Пушкина в цилиндре!..

Удивленный оператор отснял снежные рисунки-фантазии в трех выдержках. Вся группа порадовалась за Надин дубль-экспромт и горячо благодарила её за щедрость, бережно усаживая опять на переднее сидение. Я сел на второй ряд.

Не хотелось уезжать от этой преображенной поляны…

За мной слышались тихие восторженные голоса наших друзей:

– Она может создавать чудеса искусства!

– Сильные, одухотворенные рисунки. Очаровывают с первого взгляда.

– Крайняя экономия затраченных усилий.

– И не задается… Сколько благородства! Вот это юность!

По дороге в «Россию» дочка призналась, что обдумывает новые три композиции и, поднявшись в наш номер, быстро нарисовала их пером на сон грядущий.

Я в это время продолжал мусолить вчерашний свой черновик эскиза декораций к телепостановке и, оторвавшись, порадовался с Надей её новым изящным композициям.

Дочка повеселела, выпрямилась и вновь, забавляясь игрой послушного пера, – как бы спела – «Танец Заремы». Очень похожую на Майю Плисецкую в прыжке.

Надя крепко спала.