Текст книги "Хазарская охота"

Глава 19
Волчья яма

Время приблизилось Дикой Охоты,

В рощах священных намек позолоты.

С. Яшин

Карта, найденная в рюкзаке Кости, была снята профессионально, и Виктория была уверена, что маршрут, проложенный алым пунктиром по перевалам и лесным урочищам, через распадки и горные реки, в конце концов, приведет ее прямиком к сокровищу.

Два дня пути по горам были позади: короткие дневки у костра и вновь упорный путь на юг, вверх по каменистым, осыпающимся склонам, и снова вниз в туманные влажные долины. Каждый дневной бросок неумолимо приближал ее к загадочной отметке – алому кресту на высоте.

Весь съестной припас она оставила Глебу, надеясь подстрелить в горах какую-нибудь дичь, но за два дня ей так и не удалось поохотиться. По вечерам, устроившись поближе к костру, Виктория раскрывала рюкзак, доставала лабрис, всматривалась в сияющее лезвие, и в стальном зеркале, в ярких всполохах пламени возникало другое лицо: чистое и твердое, словно сквозь сталь на нее смотрела богиня этих гор и лесов. Чтобы прогнать наваждение, она трогала пальцем изгиб лезвия и, вздрогнув от боли, жадно тянула солоноватую кровь из раны. Она поступала так, как ей велел инстинкт: эта алая, солоноватая жидкость была единственной добычей в пустых зимних горах, и голод отступал.

За эти дни она стала еще тоньше и легче. Шла, почти не оставляя следов на тонком снегу, замерзшем песке, на заиндевелой траве: точно невесомый дух, затянутый в призрачный камуфляж. Временами ей казалось, что еще немного, и она взлетит над тропою. Оставался последний подъем. Лес заметно загустел, и среди дня стало темно от сумрачных елей. Потеплело: с еловых лап срывались прозрачные капли, и она пила хвойную росу с незнакомой прежде благодарностью и даже благоговением. Одиночество и тишина разбудили в ней другое существо – чистое и чуткое, даже морок погони и ненасытное стремление к кладу стихли и отодвинулись куда-то далеко, остались за перевалом.

В долине она еще раз развернула карту. До отметины было километра три, не больше.

Она прошла еще немного, петляя между еловых стволов и зарослей лещины. Вечерний снег был расчерчен заячьими и лисьими следами, изредка попадался след косули и крупный волчий нарыск. Она не заметила, когда исчезли звериные тропы: синий снег был чист. Впереди темнел завал из беспорядочно наломанных веток. Виктория шагнула по запорошенному валежнику, и нога, не находя опоры, провалилась в пустоту. Отчаянно извернувшись, она успела ухватить еловый корень и зависла над провалом. В метре от нее лежал корявый ствол с толстыми обломанными сучьями. Левой рукой девушка стянула с плеч рюкзак, размахнулась и попробовала зацепить лямкой за ветку, но земляной козырек под нею обвалился, рюкзак вылетел из рук, и она скатилась в земляной зев.

Жесткий удар о гладко утрамбованное дно отозвался хрустом в затылке и выключил сознание. Она нескоро пришла в себя, медленно села, ощупала отбитые ноги и безнадежно посмотрела наверх. Края волчьей ямы сходились сужающимся конусом. В недоступной выси плыли вечерние облака. Снизу медленно полз холод. Эта яма была вырыта очень давно, но устроена надежно: самой ей не выбраться, а помощи ждать – неоткуда. Передатчик, спички, сигнальные ракеты остались в рюкзаке, и эта ночь, скорее всего, станет для нее последней. В потемках она достала из-за поясного ремня лабрис и поднесла его к лицу, словно хотела прочесть свою судьбу.

Вся ее короткая странная жизнь и шалая удача мелькнули в памяти, как злая насмешка. И смерть ее будет насмешкой. Она будет долго гнить в этой яме от оттепели к оттепели, пока ее сильное совершенное тело не обратится в землю. Глупая, безвестная смерть… И она впервые заплакала, громко, навзрыд, как плачут обыкновенные женщины, раздавленные судьбой.

Она вызвала в памяти всю свою короткую странную жизнь, уместившуюся в несколько минут воспоминаний.

Огромная квартира в переулке Грановского в центре чопорной старой Москвы – пустая и заброшенная. Старомодно роскошные апартаменты с мебелью из карельской березы и чешским хрусталем когда-то дышали запахами и голосами ее детства, а теперь отдавали тленом. Она была слишком юной, чтобы научиться пить старинный воздух этого дома, как благородное вино, и некому было научить ее этому. Она бывала здесь наездами, ненадолго вселяясь в мрачноватые залы, словно летняя бабочка, случайно залетевшая на пыльный чердак.

В семь лет она осталась сиротой. Что на самом деле случилось с ее родителями, она так и не узнала. От приюта ее спас Роман Быховец, бывший сослуживец ее отца. Он никогда не был другом ее семьи, как можно было бы предположить, но тем не менее он стал единственным близким ей человеком в огромном, пустом и испуганно притихшем мире. Официально Быховец возглавлял службу безопасности крупной корпорации, занимавшейся сырьевым экспортом. Он нанял для нее гувернанток и сумел оформить опеку. Целый год он приучал девочку к себе: водил ее за руку в школу, возил на каток и в музыкальную школу. Потом он уехал и изредка посылал ей красивые игрушки. Виктория быстро взрослела, и игрушки сменились на сувениры: веера и мантильи, и ярко-алые башмачки из тонко выделанной телячьей кожи. Все эти вещи символизировали Испанию – страну, где Быховец работал. Он вернулся внезапно в последний день мая, в тот день ей исполнилось шестнадцать лет, и через несколько дней она проснулась рядом с ним, в постели своих родителей, и даже не удивилась внезапности этой перемены, словно так было запланировано с самого начала, с той минуты, когда свет был отделен от безвидной тьмы. Они не стали любовниками, но он посвятил ее в странное искусство, которому не было названия. Таинственные и волшебные ритуалы исполнялись с точностью до секунды, вещества, добавляемые в напитки, тщательно отмерялись и использовались в едва заметных дозах, а любовная пластика, которой он терпеливо и холодно обучал ее, напоминала асаны йогов и делалась на счет, как простые физические упражнения.

Он учил ее спать, не сминая постели, и пить воду так, что края губ оставались сухими, видеть кожей и слышать кончиками волос. Два месяца она не покидала комнат с занавешенными окнами и зеркалами, укрытыми вуалью. Пищу, напитки и все необходимое ей доставляли молчаливые люди со стертыми, сумрачными лицами. Все это время она не ступала на землю, не видела солнца и не смотрелась в зеркало. И когда она случайно взглянула на себя в блестящий никелированный титан в ванной, то увидела, что радужка ее глаз выцвела до палевого цвета и приобрела свойства зеркала. Теперь в солнечные дни она была вынуждена носить черные очки, чтобы кровь, прилившая к радужке ее глаз, не пугала людей.

Обучение продолжалось все лето, и в последний день августа Быховец сказал, что в школу она не пойдет, и даже больше того – она уже никогда не вернется в мир обычных людей, но теперь она может отомстить за смерть родителей. Он назвал несколько имен. Некоторые были ей известны, другие Виктория слышала впервые. Она не просила доказательств или подтверждений вины этих людей, она поверила каждому его слову, и с этой минуты жила лишь этой затаенной местью.

Именно Быховец рассказал ей о тайном обществе «Хозаран». «Хозаран» вел многоцелевую деятельность на Ближнем Востоке и активно соперничал с фирмой «Лабиринт» в подрядах на продажу нефти. «Хозаран» не только претендовал на финансовое господство, его лидеры планировали восстановить хазарский каганат в масштабе планеты.

– Известно, что они убивают не только идейных врагов, – говорил Быховец, – но и единоплеменников, равнодушных к идее всемирного каганата. Твой отец отказался работать с ними.

– Он был один из них? – с ужасом спросила Виктория.

– Да, по материнской ветви он принадлежал к «царской расе» хазарских правителей.

– Значит, и я тоже?

– Все не так просто… Через тонкое ветвление кровь Ашинов передалась и тебе. Об этом говорят твои скулы и твои волшебные глаза, немного раскосые, но безупречно большие, и твои рыжеватые волнистые волосы. Но по древнему закону кровная принадлежность к Хозарану передается только по материнской линии. Твоя мать была славянкой, поэтому для них ты не представляешь ценности, но ты нужна мне!

С этого вечера они стали партнерами по странной игре, которую вел Минотавр, таково было его прозвище, известное немногим.

Должно быть, это зловещее прозвище было связано с названием корпорации, которую он возглавлял. Он и вправду был похож на быка с раздутыми ноздрями, округлыми и крепкими мышцами и мощным торсом, густо покрытым золотистыми курчавыми волосами. Он был бы даже красив, как рыжий бык, похитивший Европу, как золотой телец в обличии мужчины, если бы не его карие глаза навыкате, лишь добавлявшие сходства с быком.

Через год, когда ее сверстницы слушали школьный вальс с букетами в руках, она летела в горную страну, в центр секретной подготовки. Каскадное обучение и задания нарастающей сложности не производили на нее никакого впечатления, она неизменно была первой: быстрой, ловкой, жестокой и отрешенно бесстрашной. Наука убивать оказалась сродни любой другой науке. Им, Ангелам Смерти, юным шахидкам, внушали, что они вроде космических чистильщиков, отправляют в переработку бесполезный мусор, и их деятельность благотворна для человечества. Одновременно им прививали тихую ненависть к огнестрельному оружию, предлагая безболезненный и утонченный арсенал гибели. Человек мог умереть от излучения камня, заключенного в перстень, в определенный день и час превращающегося в лазерный кинжал, от сочетания цветочных запахов, от мягкого прикосновения губ к выемке между ключиц или от зеленой маслины, вызывающей паралич дыхательных путей.

Последующие полгода ей предстояло отработать стоимость обучения. Все это время она перелетала из страны в страну, менялись ландшафт и угол падения солнца, цвет кожи сопровождающей ее охраны и виды оружия, но не менялось задание: убивать, незаметно, без привлечения внимания, имитируя естественное происшествие. Иногда она видела, что погибшим вкладывают в рот золотую монету, иногда этого не происходило, и тогда монету получала она, как поденную плату. В тот день, когда таких монет скопилось тринадцать, ей объявили, что стажировка закончена. Она вернулась в Москву. В аэропорту ее встречал Минотавр.

– Ты стала еще красивее, Виктория, – он погладил ее по волосам и поцеловал. – Ты – моя Победа, мой маленький совершенный солдатик.

А теперь о деле: через час мы летим на Крит на виллу «Хозарана». Вся эта вполне интернациональная братия в последнее время проявляет недюжинный интерес к хазарской коллекции С*-ского музея. Легенда о хазарском золоте в горах Чечни получила неожиданное подтверждение. Я представлю тебя Сафарди как элитную наемницу. Сафарди сведет тебя с руководством музея. Будешь действовать по обстоятельствам. Но запомни главное: хазарский клад ни в коем случае не должен попасть в руки «Хозарана»!

– Условия сделки? – равнодушно осведомилась Виктория.

– Девочка моя, сокровище бесценно, и твой гонорар будет просто фантастическим!

– Мне не нужны деньги. Я хочу быть свободной, абсолютно свободной! Обещай, что когда все кончится, ты отпустишь меня.

– Хорошо, – нехотя согласился Минотавр. Вдвоем они полетели на Крит, и Минотавр познакомил ее с Сафарди. Прощаясь, он сжал ее ладонь и заглянул в холодные светлые глаза.

– Помни наш уговор, – предупредила Виктория. – Это задание будет последним.

Добыв этот проклятый клад, она должна была получить полную свободу. И тогда… Что тогда? Ее сердце ответило неровным стуком. Может быть, она навсегда покинет лабиринт смерти и научится любить и желать. Может быть, она вернется к Глебу и будет рядом с ним всегда… никогда…

Прошло несколько часов, в лесу стемнело. Сжавшись в комок, Виктория берегла последние остатки тепла. Ей чудились мягкие шаги и чье-то едва слышное дыханье. Должно быть, вокруг ямы бродили звери, принюхивались и бесшумно уходили прочь. В яму заглянула полная луна.

Внезапно мертвенный лунный свет погас, кто-то быстро заглянул в яму, щелкнул, точно ударил кресалом, и бросил в яму кусок горящего мха. Виктория подняла глаза и зажмурилась: ей показалось, что сверху на нее смотрит ангел из ее девчоночьих снов, так совершенно было молодое лицо, подсвеченное игрой пламени.

Послышался треск и стук сухого дерева. Сверху в яму спустилась лестница из тонких еловых стволов, крепко связанных лыком. Виктория подползла и вцепилась в перекладину, тот, кто был на краю ямы, легко поднял ее вместе с лестницей. Едва встав на ноги, Виктория шатнулась и вцепилась в одежду своего спасителя. Лесной богатырь забросил за плечо ее карабин и рюкзак, подхватил ее на руки и зашагал куда-то широким, сильным шагом. Вскоре показалось зимовье. Внутри было темно и жарко натоплено. Отшельник засветил лучину.

На печи, сложенной из обмазанных камней, в глиняном горшке благоухало варево. Словно прочитав ее мысли, хозяин избушки протянул девушке деревянную лопатку. В горшке оказалась пресная похлебка из необмолоченных зерен и дикой моркови, приправленная лесными орехами.

– Спасибо, – девушка робко коснулась его руки, – Меня зовут Виктория, а тебя?

Парень неуверенно пожал ее руку.

– Это даже хорошо, что молчишь. Послушай, здесь можно достать воды?

Отшельник кивнул, он уже разгадал желание золотоволосой. Он и сам любил плескаться за порогом избушки. У крыльца стояла алюминиевая бочка, кем-то забытая в горах. Он зачерпнул воды из ручья, поставил бочку на очаг.

Виктория даже захлопала в ладоши и сразу же спрятала в ладони смущенное лицо. Вскоре от воды пошел пар, и Отшельник вынес бочку на крыльцо.

– Не смотри, – улыбаясь, попросила Виктория.

Но Отшельник впервые не понял ее. Он видел, что его нечаянная гостья совсем не против того, чтобы он смотрел. Пожав плечами, Виктория стянула камуфляж и, не глядя на Отшельника, плеснула на грудь ковшик горячей воды. Дымящиеся струи тонкими ручьями вились по телу. Ее кожа искрилась в лунном свете, и теплый пар волновался вокруг нее, как прозрачное облако.

Отшельник глухо вскрикнул. Виктория обернулась, и никого не увидела: только треск веток в чаще, словно уходил напролом раненый, внезапно ослепший зверь. Не умея плакать, он только глухо стонал.

Отшельник вернулся в избушку далеко за полночь. Виктория спала, завернувшись в пушистую шкуру. От ее солнечных волос, от белых обнаженных плеч и шеи струился аромат дикого меда. В эту ночь Отшельник не спал. Он до утра караулил горящий очаг, изредка оглядываясь на спящую девушку и слушая ее затаенное дыхание.

Глава 20
Бой с тенью

– Ты меня не предашь?

– Я тебя не предам.

Вам к лицу камуфляж,

Словно ночь городам.

М. Струкова

Глеб не помнил, сколько дней пролежал, не прикасаясь к воде и пище. Зимний свет робко заглядывал в избушку и тут же пугливо таял, скукоживался среди наползающих теней. Рана гнала жар по телу. Боль заглушала жажду погони. Глеб тупо разглядывал стены, ржавые капканы, сеть на косуль. В окно влетал ворон с зубастым клювом, садился на бедро и копошился клювом в ране. От боли Глеб терял сознание, и там, куда уносилось его свободное, бестелесное существо, не было ни врагов, ни друзей, ни боли, ни жалости, ни абсолютного света, ни беспросветной тьмы, только бесконечный путь по мирам, сквозь пестрый рой образов и маскарад личин. Даже мстительные обеты и клятвы, данные перед памятью Наташи, остались за гранью беспредельного одиночества.

Со скрипом открылась дверь, ворон лениво взмахнул крыльями и растворился в сумрачном воздухе. Глеб очнулся и повернул голову:

– Виктория! Вика!!! – позвал он, в эту минуту он был готов простить ей все и ликовать, как соскучившийся пес.

Дверь покачивалась на скрипучих петлях. Снаружи клубилась тьма. Глеб пошарил карабин и уронил слабую руку. Из темноты шагнул человек в камуфляже – высокий, стройный, быстрый в движениях. Над Глебом склонилось знакомое лицо, из тех, которые невозможно забыть или перепутать; тонкая бледно-оливковая кожа, красивые губы, каштановая прядь, падающая на глаза. Яркая, точно промытая радужка глаз и странный взгляд, сосредоточенный в межбровье.

– Тень, – выдохнул Глеб. – Утопленник хренов, – и отвернулся к стене, чтобы не видеть беспечной и обаятельной улыбки внезапно воскресшего.

Тень достал подсумок с ампулами и хирургическими инструментами, одноразовые шприцы и сделал несколько уколов. После сварил на печной конфорке пахучее снадобье и напоил Глеба. Остальное втер в распухшее колено. Он лечил Глеба одному ему известными средствами. Что-то сродни средневековому колдовству и искусству филиппинских хиллеров.

– Ты откуда взялся, заботник? – впервые за дни болезни улыбнулся Глеб. – Мы тебя уже отпели…

– Да вот пришлось шифроваться, – в тон ему ответил Тень. – В этом джипе тебя не должно было быть, и тут на тебе!

– Так… Колись… Все рассказывай, брат милосердия. Ты тоже ищешь хазарское золото?

– Деньги, золото, бриллианты – это нижний полюс могущества и власти, – уклончиво ответил Тень. – Высший – знание и святыни веры.

– Так ты охотник за святынями? Никогда бы не подумал!

– Пока я лишь охотник за охотниками. К примеру, я с интересом наблюдал твой фокстрот с этой рыжей. Потом вижу – женские следочки бегут в горы, ну, думаю, пора спасать мужика. Золото подождет…

– Так, значит, все-таки золото?

– Даже если так, что с того? Деньги не пахнут.

– Не пахнут, а прямо-таки воняют!

– Старая песня, – усмехнулся Тень. – Древняя Хазария как империя абсолютного зла! Наивно и плоско, как русский лубок. Византийские и мусульманские авторы в один голос твердят, что Хазария была мирным и толерантным государством, центром учености и культуры. Ее посланниками были купцы рахдониты, ее учением – Тора, ее целью – создание всемирного еврейского царства. Что с того, что Хазария приносила окрестным племенам некоторые неудобства? Точно такое же зло творили все остальные народы.

И если начистоту, твои предки, все эти лохматые викинги, славяне в вышитых рубахах и мифические русы были охочи до чужого добра ничуть не меньше хазар.

– Есть одно отличие, – заметил Глеб. – Зри в корень, Тень! В корень слова. Русское слово «добро» одновременно означает и «богатство» и нечто хорошее, воистину доброе. Добро должно быть нажито честно, для моих предков оно могло быть добыто в военном походе, созидательном труде или удачной охоте.

– Добро должно быть с кулаками, – ядовито заметил Тень. – Одна беда – добро у кулаков отняли, а самих порешили. Никакого добра в природе не существует. Зло в одном измерении является добром в другом, поражение и гибель одной системы является условием расцвета и жизни для другой, и так без конца.

– Насчет добра не знаю. А вот зло точно существует, и я благодарен судьбе за то, что видел его в лицо, хотя и недолго.

– Ну и где же прячется этот враг?

– Он в любой лжи. Кровь не лжет, лжет только примесь. Если зло выдает себя за добро, значит, оно то самое – абсолютное…

– Но ведь и ты, правдолюбец, тоже ищешь хазарское золото! – напомнил Тень.

– Мне плевать на ваше золото – я должен догнать девушку, – отрезал Глеб.

– Можно узнать, зачем вам эта романтическая погоня?

– Она кое-что знает, – нехотя ответил Глеб.

– Отлично, так и порешим, – усмехнулся Тень. – Мне – золото, тебе – девушка. Тем более что ты явно не хазарин!

Тень развернул военную карту:

– Помнишь дорогу в горы?

– Здесь можно пройти короче, – едва взглянув на маршрут, заметил Глеб. – Я весною тут был.

Глава 21
Утро

Я пил из черепа отца…

Ю. Кузнецов

На рассвете Отшельник подбросил дров в остывший очаг. Виктория проснулась, потянулась с кошачьей гибкостью, прогоняя последние остатки неги, легко спрыгнула с кровати. Взяла лабрис и посмотрелась в него, как в зеркальце, забросила за ухо завиток волос и беспечно посмотрела по сторонам:

– Мне так хорошо и свежо, как было когда-то в детстве… Ты, должно быть, волшебник, и твоя затерянная избушка тоже из сказки?

Отшельник осторожно погладил ее по солнечным волосам и прижал к носу золотистый локон.

– Какой ты смешной…

Виктория выскользнула из его рук, вынула из рюкзака измятую карту, положила на стол и развернула. Через ее плечо Отшельник взглянул на пеструю вязь линий и пунктиров.

– Ты умеешь читать карты? – спросила Виктория. – Смотри вот это – твоя избушка, а это – Богура. Отведешь меня туда? – Виктория показала на красную отметку.

Отшельник кивнул. Виктория торопливо собралась. В последнюю минуту она хотела взять карабин, но Отшельник остановил ее руку.

– Туда нельзя с оружием? – догадалась Виктория, хотя Отшельник думал совсем о другом. Отныне девушка-заря под его защитой, и ей совсем не нужно брать с собою «ручную молнию», в этих горах он убережет ее от любых напастей.

Сжимая горячую ее ладонь, Отшельник повел девушку по тропе. Временами он подхватывал ее на руки, и Виктория по-детски доверчиво прижималась к его груди. От этого «горного парня» веяло мощью и свежестью далекого, уже утерянного истока. От его дыхания и ровного биения крепкого юного сердца приходило незнакомое прежде спокойствие и ясность, и она закрывала глаза в коротком безгрешном блаженстве.

Прошло несколько часов, прежде чем они добрались до Богуры. Отшельник повернул дверь на шарах и первым спустился в пещеру. В подземном зале он щелкнул кресалом и зажег самодельный факел, укрепленный в трещине скалы. Виктория едва слышно ахнула и сделала шаг по рассыпанному золоту.

«Все это – твое, девушка с ледяными глазами. Я последний страж этого золота, и я слышу, как оно шепчет, что устало ждать. Я слышу, как духи этой горы просятся на волю», – беззвучно прошептал Отшельник.

Но Виктория не услышала его голоса, она равнодушно пересыпала из ладони в ладонь золотые монеты. Отшельник зажег еще один факел, и в сумерках пещеры проступил изящный женский силуэт. Это была статуя обнаженной женщины из мерцающей, еще сырой глины. Казалось, она дышала, была пластичной, живой и светилась заключенной в ней жизнью. Красивое тонкое лицо, большие широко раскрытые глаза, волосы, разобранные на тонкие пряди, и каждый волосок прочерчен отдельно извилистым движением резца. Украшения и детали были сделаны с не меньшей тщательностью, точно влюбленный язычник ваял свое божество. На груди лежала золотая древнерусская гривна. В руках глиняная богиня держала маленький изящный топорик.

Отшельник коснулся влажной глины, удивляясь почти живому теплу: в недрах зимней горы было неожиданно жарко. Он погладил статую по щеке, словно желая оживить, коснулся высокой груди и перевел взгляд на Викторию, и она невольно отдалась этой искренней, волнующей игре в пещере сокровищ. Обожание красивого дикаря и его целомудренная дикость волновали ее и будили в ней истинную душу, спящую под заклятием Минотавра. Рядом с Отшельником она становилась тою, кем была всегда: сильной, честной, страстной и стремительной.

Отшельник осторожно освободил ее от куртки и камуфляжа. Опустив глаза, он украсил ее обнаженную грудь ожерельем, вложил в ее руки лабрис и опустился на колени, любуясь своим творением. Две женщины чудной красоты – живая и созданная из глины, были похожи как сестры. Отшельник обнял живую «жрицу» и неумело коснулся губами ее губ.

– Ты будешь Берегиней, – и Виктория впервые услышала его беззвучный голос. – Я поручусь за тебя перед духом горы, и он примет тебя.

Отшельник вынул из ее рук топорик и положил рядом со статуей.

В пещере позади них с шумом осыпались мелкие камни, кто-то чихнул, зашуршал и зашаркал. По лицу статуи пробежал слабый блик, и дрожащий выморочный свет электрического фонарика заметался по стенам. Виктория скользнула в скальную нишу позади статуи и замерла.

Бормоча под нос и часто спотыкаясь, по подземелью шел Костя. За плечом у него болтался карабин, словно он был сторожем при сокровищах. Увидев Отшельника, он возликовал:

– Сынок! Это я сделал, я! Я оживил пещерный храм-склеп. А ты думал, твой отец ничего не умеет, что он городской пентюх, неудачник?

Костя взял в руки небольшой оливково-белый череп:

– Вот они, кости самой первой жрицы. Я нашел их в пещере, сделал слепок и восстановил ее облик. О, это целая школа, антропологи называют ее школой Герасимова. Пока я лепил эту статую, вся ее жизнь прошла передо мной, словно я писал книгу!

Подслеповато щурясь, Костя уставился на блестящий предмет у ног глиняной жрицы.

– Лабрис? Откуда?! Она, здесь, эта чертовка? Выходи, подлюка! – взвизгнул Костя.

Виктория выступила из тьмы, и встала рядом со статуей, презрительно глядя на крошечного головастого человечка. В свете факелов она была похожа на бронзовую богиню.

– О, приветствую тебя, Вскормленная Медведицей. – Костя изобразил шутовской поклон. – Среди этих сокровищ вы уже ласкаете другого Мелеагра? Позволь узнать, что сталось с прежним? Его застрелили, задушили или сбросили со скалы?

Уловив угрозу в голосе Кости, Отшельник встал рядом с Викторией.

– Оставь ее, сынок, она не любит тебя! – крикнул Костя. – Ей нужны только эти желтые кружочки и камушки. Чуешь, хазарская подстилка, дух сокровищ требует крови!

Костя перебросил из-за спины карабин и передернул затвор. Подземелье ответило зловещим скрежетом. Виктория плечом отодвинула Отшельника и, не обращая внимания на Костю, направилась к сброшенной одежде.

– Не будет пощады! – вскипел Костя, на губах запенилась слюна, как у бесноватого.

– Не-е-ет!!! – успела крикнуть Виктория.

Грохот выстрела перекрыл ее крик. Отшельник метнулся навстречу летящей пуле. Несколько секунд он стоял, покачиваясь и слепо шаря руками вокруг, потом упал, неловко подогнув ногу. С коротким воплем Костя бросился к сыну. Он тряс его голову, заглядывал в широко открытые глаза. Пуля попала в солнечное сплетение и разбила странный талисман – давно умолкнувшие часы.

– О Боги! Боги! Верните мне сына! – рыдал Костя.

– Подлый актеришка, – прошептала Виктория. – Все сокровища мира не стоили одной капли его крови…

Она склонилась над Отшельником и прикрыла его глаза.

«Прости меня, мальчик. Тебе нет доли в этой бесчестной охоте… Мы скоро увидимся…» – безмолвно пообещала она.

Она молча оделась, взяла лабрис и вышла из пещеры. Через несколько минут внутри глухо громыхнуло. Археолог Веритицын оплатил последний счет.