Текст книги "Металлическое чудовище"

24. РУШАРК

Колоссальная фигура двигалась ровно, мы на ней чувствовали себя, как в колыбели. Чудовище не скользило, оно шагало.

Колоннообразные ноги поднимались, сгибались в тысячах суставов. Пьедесталы ног, огромные и массивные, как платформы шестнадцатидюймовых орудий, опустились с математической точностью.

Деревья леса под этими ногами падали, как камыш на пути мастодонта. Далеко снизу доносился треск. Густой лес замедлил продвижение чудовища не больше, чем трава помешала бы человеку.

За нами в зелени леса оставался след из глубоких черных ям, с такими же ровными и гладкими краями, как на отпечатке в долине маков. Это отпечатки ног существа, которое несло нас.

Свистел ветер. Взлетел выводок птиц, они отчаянно били крылышками. Лицо Норалы смягчилось, она улыбнулась.

– Уходите, маленькие глупышки, – воскликнула она и взмахнула рукой. Птицы улетели с криками.

На широких крыльях скользнул к нам стервятник; всмотрелся в нас; полетел в сторону холмов.

– Не будет тебе падали, черный пожиратель мертвых, когда я кончу, – услышал я шепот Норалы. Глаза ее снова стали мрачны.

Становилось все светлее; Норала снова возвысила голос. И теперь, под мерный топот чудовища, ее гимн начал действовать и на меня. И на Дрейка тоже, увидел я, потому что он высоко поднял голову, глаза его горели так же ярко, как и у поющей.

Торжествующий пульс пронизал наши тела. Пульс чудовища, пульс песни!

Утесы приближались. С грохотом падали деревья, их треск сопровождал боевую песнь стоявшей рядом со мной валькирии, как дикие аккорды бурного прибоя. Впереди непрерывный лес. Прямо перед нами утесы. Рассвет кончился. Наступил день.

Через гранитные утесы вела расщелина. В ней густо лежала тень. Мы двигались прямо к ней. И тут верх чудовища начал быстро понижаться. Мы опускались все ниже и ниже, на сто футов, на двести; теперь мы всего в двух десятках ярдов над вершинами деревьев.

Вперед протянулась шея, тело гигантской змеи. Вся усаженная пирамидами; пирамидами усажена и голова. Она густо ощетинилась пирамидами, на вершине каждой быстро вращалось колесо. На сотни футов вперед тянулась эта невероятная шея, а сзади, вдвое более длинное, извивалось чудовищное тело.

Теперь мы ехали на змее, на сверкающем голубым металлом драконе, покрытом пиками, копьями и чешуей. Конь Норалы растянулся, собираясь преодолеть ущелье.

И по-прежнему по всему телу проходил дикий торжествующий быстрый пульс. По-прежнему звенела песня Норалы.

По обе стороны от нас раздвигались и падали деревья, как будто мы – морское чудовище, а они – рассекаемые нами волны.

Теперь утесы окружили нас. Мы опустились еще ниже; теперь до поверхности не больше пятидесяти футов. Чудовище потоком стремилось вперед.

Нас окутала глубокая тьма. Туннель.

Мы плыли по нему. И вырвались из него в более широкое место, полное рассеянным светом. Свет проходил через отверстие в высокой, много тысяч футов, каменной стене. Впереди, в миле от нас, снова щель, но такая узкая, что едва ли через нее пройдет человек.

Неожиданно металлический дракон остановился.

Пение Норалы изменилось, стало более звонким и высокомерным. Прямо перед нами шея чудовища раскололась. Мне пришло в голову, что Норала – душа этой химеры; чудовище улавливало и понимало все ее мысли, повиновалось им.

Как будто она действительно часть – не только чудовища, но невероятно более громоздкого существа, лежащего в пропасти. Металлическое чудовище отдало Норале часть себя, превратилось в ее коня, в ее бойца. Но у меня не было времени размышлять над этим.

Отделившаяся часть продвинулась вперед. В нее устремилось множество существ, угловатых, круглых, прямоугольных. Они соединились и превратились в колоссальный столб, у которого немедленно выросло множество рук.

По руками вперед двинулись большие шары, за ними десятки огромных пирамид, не менее десяти футов в высоту каждая. Многочисленные руки застыли. Титанический Бриарей [8]8
  В античной мифологии сын бога неба Урана и богини земли Геи. Чудовищное существо с пятьюдесятью головами и сотней рук


[Закрыть] несколько мгновений стоял перед нами неподвижно.

Потом шары на концах его рук начали вращаться – все быстрее и быстрее. Я видел, как на них раскрываются многочисленные пирамиды, превратившись в войско звезд. Ущелье осветилось яркими фиолетовыми вспышками.

Звезды, которые до того стояли неподвижно, присоединились к бешеному вращению шаров. Превратились в колоссальные вращающиеся колеса. Потом снова остановились. Свет их стал ярче, ослепительней; они как будто собирались с силами.

Я чувствовал, как под нами нетерпеливо дрожит чудовище.

От звезд отделился ураган молний! Водопад электрического пламени полился в щель, ударяясь о гранитные стены. Нас ослепил свет, оглушил грохот.

Скала перед нами задымилась и раскололась, полетели в облаках пыли осколки.

Щель расширилась, как пробоина в песочном вале, когда в нее врывается вода. Снова водопад молний; мощное оружие разрывало гранит, раскалывало его на части.

Щель постепенно расширялась. Стены ее плавились, и столб продвигался вперед, посылая перед собой потоки молний. Мы ползли следом. Вокруг нас вились облака пыли от расколотых скал; но до нас они не доходили, их относил сильный ветер, дувший сзади.

Мы продолжали двигаться, ослепленные, оглушенные. Непрерывно лился вперед поток голубого пламени; непрерывно ревел гром.

Послышался еще более громкий звук, вулканический, хаотический, заглушивший собой гром. Стороны ущелья дрогнули, прогнулись наружу. Раскололись и обрушились. Нам в лицо ударил яркий дневной свет.

Столб-разрушитель задрожал – как от хохота!

Звезды закрылись. Обратно в тело чудовища устремились шары и пирамиды. Столб скользнул назад, присоединился к телу, от которого отделился. По всему телу пробежала волна торжества, пульс радости, колоссальный, металлический, молчаливый хохот.

Мы скользнули вперед, из ущелья. Платформа под нами дрогнула.

Я почувствовал, что мы поднимаемся. Ошеломленно оглянулся. В скале за нами дымилось широкое отверстие. Из него валили облака пыли, грозя затопить нас. Весь гранитный барьер, казалось, дрожит. Мы продолжали подниматься.

– Смотрите, – прошептал Дрейк, разворачивая меня.

Менее чем в пяти милях от нас лежал Рушарк, город Черкиса. Как будто ожил древний город, лежавший мертвым много столетий. Восстановленная страница из сгоревшей книги Древней Персии. Город Хосровов, перенесенный каким-то джинном в наше время.

Он был построен на невысоком холме в центре долины, чуть большей, чем долина металлического Города. Долина ровная, словно дно первобытного озера; холм, на котором стоял город, единственное возвышение на ней.

За городом узкая извивающаяся река. Долина окружена высокими крутыми утесами.

Мы медленно приближались.

Город почти квадратный, окружен двойной стеной из обтесанного камня. Первая стена в сто футов высотой, с башенками, парапетом и несколькими воротами. В четверти мили за ней вторая стена.

Сам город, по моей оценке, занимал не менее десяти квадратных миль. Он поднимался широкими террасами. Прекрасный город, усеянный цветущими садами и зелеными рощами. Множество каменных домов с красными и желтыми крышами, к небу устремляются высокие шпили и башни. На вершине холма широкая площадь, на нее выходят большие белые здания с золотыми крышами: храмы и дворцы.

Вокруг города поля и огороды. На них множество маленьких фигур. Среди них я заметил всадников, блестело их вооружение. Все спешили к воротам, под защиту укреплений.

Мы приближались. Со стен послышались слабые звуки гонгов, резкий рев труб. Я видел, как на стенах появились солдаты; множество маленьких фигур с блестящими телами; свет отражался от их шлемов, от наконечников копий.

– Рушарк! – выдохнула Норала. Глаза ее были широко раскрыты, на губах жестокая улыбка. – Смотри, я перед твоими воротами. Смотри, я здесь. Никогда не было мне так весело!

Созвездия ее глаз ослепляли. Прекрасна, прекрасна была Норала – как Изида, наказывающая Тифона за убийство Осириса; как мстительная Диана; от нее исходило сияние гневной богини.

Вились пламенеющие волосы. От всего ее тела исходила яростная сила, запах разрушения. Она прижалась ко мне, и я вздрогнул от этого прикосновения.

Дикое возбуждение вспыхнуло во мне. Жизнь, человеческая жизнь показалась ничтожной. Сам город превратился с груду игрушек.

Раздавим его!

Чудовище под нами встряхнулось. Мы двинулись быстрее. Громче слышались барабаны, гонги, трубы. Ближе стены, все больше на них человеческих муравьев.

Мы шли по стопам последних беглецов. Чудовище замедлило шаг, терпеливо ждало, пока они достигнут ворот. Но ворота уже закрылись. Те, что опоздали, застыли перед ними; потом бросились к стенам, прижимались к ним в поисках убежища.

Чудовище приближалось, медленно опускаясь. Теперь оно превратилось в веретено в милю длиной, на его выпуклом центре стояли мы втроем.

Мы остановились в ста футах от внешней стены. И более чем на пятьдесят футов возвышались над ней. Сотни солдат стояли за парапетом, напряженно ждали лучники с большими луками, приложив стрелы к щеке; десятки воинов в кожаных латах держали в правых руках копья, другие готовили пращи.

На равных интервалах размещались приземистые мощные орудия из дерева и металла, возле которых лежали груды больших округлых камней. Я понял, что это катапульты; вокруг них копошились солдаты, укладывая на место снаряды, оттягивая назад толстые веревки; выпущенные, они метнут вперед снаряд. Со всех сторон тащили все новые баллисты, собирали отовсюду батареи, чтобы противостоять сверкающему чудовищу, нависшему над городом.

Между внешней и внутренней стенами скакало множество всадников. На внутренней стене так же густо, как на внешней, толпились солдаты, лихорадочно готовясь к обороне.

Город кишел. От него, как от огромного рассерженного улья, доносилось непрерывное гудение.

Невольно я подумал, какое зрелище должны мы представлять для тех, кто смотрит на нас – невероятно огромное живое металлическое чудовище. Они должны решить, что это дьявольская военная машина, которой управляют колдунья и два ее спутника в человеческом облике. Я представил себе, что такое чудовище смотрит на Нью-Йорк, как в панике бегут от него тысячи людей.

Послышались трубные звуки. На парапет поднялся человек в сверкающих алых доспехах. С ног до головы он был одет в кольчугу. Из-под шлема, напоминавшего плотно прилегающие шлемы крестоносцев, на нас смотрело бледное жестокое лицо. В яростных глазах ни следа страха.

Люди Рушарка злы, как сказала Норала, злобны и жестоки – но они не трусы, нет!

Человек в красном вооружении поднял руку.

– Кто вы? – закричал он. – Кто вы трое, пришедшие к Рушарку сквозь скалы? Мы с вами не ссорились!

– Я ищу мужчину и девушку, – ответила Норала. – Девушку и больного мужчину, которых ваши воры украли у меня. Приведи их ко мне!

– Ищи их в другом месте, – ответил он. – Здесь их нет. Поворачивай и ищи в другом месте. Уходи быстрее, или я передумаю, и ты вообще не сможешь уйти!

Норала насмешливо рассмеялась, и под ударами этого смеха черные глаза воина яростно сверкнули, белое лицо приняло еще более жестокое выражение.

– Маленький человек с большими словами! Муха, грозящая громом! Как тебя зовут, маленький человек?

Насмешка язвила глубоко, но в своем гневе человек не оценил угрозы.

– Я Кулун! – крикнул человек в алом вооружении. – Кулун, сын великого Черкиса и командующий его армией. Я Кулун, брошу тебя под копыта своих лошадей, сдеру с тебя кожу и прикреплю к столбу, чтобы отпугивать с поля ворон! Достаточный ответ?

Она перестала смеяться; задумчиво взглянула на него… глаза ее наполнились адской радостью.

– Сын Черкиса! – услышал я ее шепот. – У него есть сын…

На жестоком лице появилось насмешливое выражение; он явно решил, что она испугалась. Но разочарование наступило быстро.

– Слушай, Кулун! – крикнула Норала. – Я Норала, дочь другой Норалы и Рустума, которого Черкис пытал и казнил. А теперь, лживое отродье нечистой жабы, иди и скажи своему отцу, что я, Норала, у его ворот. И приведи с собой девушку и мужчину. Иди, говорю я!

25. ЧЕРКИС

На лице Кулуна появилось выражение крайнего изумления, смешанного со страхом. Он спрыгнул с парапета в группу своих людей. Послышался громкий трубный звук.

С укреплений обрушился дождь стрел, туча копий. Подпрыгнули приземистые катапульты. Они выбросили град камней. Я съежился под этим ураганом смерти.

Услышал золотой смех Норалы, и прежде чем они могли долететь до нас, стрелы, копья и камни были будто перехвачены множеством невидимых рук. И упали вниз.

Из гигантского веретена вперед устремилась большая рука, молот, усаженный кубами. Он ударил в стену вблизи того места, где исчез одетый в алое вооружение Кулун.

Камни стены раскалывались от этого удара. Вместе с частью стены падали солдаты, были погребены под камнями.

В стене появилась щель в сотню футов шириной. Снова устремилась вперед рука, ухватилась за парапет, оторвала часть стенного укрепления, словно оно из картона. Рядом с брешью на стене образовалась ровная плоская открытая площадка.

Рука отступила, и из всей длины веретена выросли другие руки, увенчанные молотами; они угрожающе нависли.

Со всей длины стен послышались вопли ужаса. Неожиданно дождь стрел прекратился, катапульты застыли. Снова прозвучали трубы. Смолкли крики. Наступила тишина, ужасная, напряженная.

Снова выступил вперед Кулун, высоко подняв обе руки. Все его высокомерие исчезло.

– Мир, – закричал он. – Мир, Норала. Если мы отдадим тебе девушку и мужчину, ты уйдешь?

– Иди за ними, – ответила она. – И передай Черкису мой приказ: пусть он тоже придет с двумя!

Мгновение Кулун колебался. Ужасные руки взметнулись выше, грозя ударить.

– Да будет так! – крикнул он. – Я передам твой приказ.

И фигура к алом устремилась к башенке, в которой, вероятно, была лестница. Кулун исчез. Мы молча ждали.

Я заметил движение на дальней стороне города. Всадники, пони, везущие повозки, группы пешеходов уходили из города через противоположные ворота.

Норала тоже увидела их. С непостижимым мгновенным повиновением ее невысказанной мысли от металлического чудовища отделилась часть; превратилась в десяток обелисков; я видел, как такие выходили из отверстий-ворот в Городе.

И уже через мгновение колонны оказались далеко, они загоняли назад беглецов.

Они их не трогали, не причиняли им вреда – нет, они вели себя как собаки, загоняющие скот: окружали, преграждали путь, угрожали. И беглецы устремились назад.

С террас и стен снова послышались крики ужаса, вопли. Вдали от нас обелиски встретились, слились, превратились в одну толстую колонну. Она возвышалась неподвижно, карауля дальние ворота.

На стене началось движение, блеснули копья, обнаженные лезвия мечей. К разрушенному укреплению на стене несли двое носилок, задернутых занавесами. Они были окружены тройным рядом мечников, в полном вооружении, с маленькими щитами. Мечников вел Кулун.

Носильщики остановились посередине плоской платформы и осторожно опустили носилки. Один из них отвел занавес вторых носилок, что-то сказал, и оттуда вышли Руфь и Вентнор.

– Мартин! – Я не мог сдержать этот крик; он смешался с окликом Дрейка: тот звал Руфь. Вентнор приветственно поднял руку. Мне показалось, что он улыбается.

Куб, на котором мы стояли, устремился вперед и повис в пятидесяти футах от них. Мгновенно воины подняли мечи; они готовы были ударить пленников и только ожидали приказа.

Теперь я увидел, что Руфь одета не так, как была с нами. На ней была короткая юбочка, не достигавшая колен. Плечи обнажены, волнистые каштановые волосы развязаны и спутаны. На лице ее гневное выражение, как и у Норалы. На лбу Вентнора кроваво-красный шрам, царапина от затылка до затылка, как лента.

Занавеси первых носилок дрогнули; за ними кто-то заговорил. Носилки, в которых принесли Руфь и Вентнора, оттащили. Воины чуть расступились.

Их место заняли лучники. Они опустились на колено. Расположившись парами, они натянули луки, наложили стрелы, нацелившись ими прямо в сердце пленников.

Из носилок вышел гигант. Ростом не менее семи футов; широкие плечи, бочкообразную грудь, большой живот покрывал пурпурный плач, усеянный драгоценностями; в густых поседевших волосах пылающая драгоценная диадема.

Кулун и мечники окружили его, и он подошел к разрушенному месту на стене. Посмотрел вниз, потом невозмутимо взглянул на поднятую молотообразную руку, все еще нацеленную на брешь. Кулун по-прежнему держался рядом с ним. Человек подошел к самому краю разрушенных укреплений и принялся молча рассматривать нас.

– Черкис! – прошептала Норала; шепот ее звучал гимном Немезиде [9]9
  В греческой мифологии – богиня мести


[Закрыть]. Я чувствовал, как тело ее с ног до головы дрожит.

Волна ненависти, страстное желание убивать охватило меня, когда я разглядывал глядящего на нас человека. Его лицо – маска зла, холодной жестокости и черствой похоти. Немигающие, злобно-ледяные черные глаза смотрели на нас, наполовину скрываясь за толстыми щеками. Свисал тяжелый подбородок, рот застыл в неизменной жестокой улыбке.

И когда он смотрел на Норалу, в глазах его мелькнуло выражение желания.

Но от него исходило ощущение силы, грозной, злой, жестокой – но непреодолимой. Таков был Черкис, потомок, возможно, самого Ксеркса Завоевателя, который три тысячелетия назад правил большей частью известного тогда мира.

Нарушила молчание Норала.

– Черак! Приветствую тебя, Черкис! – В ее звонком голосе звучало безжалостное веселье. – Смотри, я только чуть-чуть постучала в ворота твоего города, и ты поторопился мне навстречу. Приветствую тебя, жирная свинья, плевок жабы, толстый червь под моими сандалиями!

Он не обратил внимания на оскорбления, хотя я слышал, как ропот поднялся среди его воинов, а глаза Кулуна жестко сверкнули.

– Поторгуемся, Норала, – спокойно ответил он; голос у него глубокий, полный зловещей силы.

– Поторгуемся? – Она рассмеялась. – А чем ты будешь торговать, Черкис? Торгуется ли крыса с тигрицей? У тебя, жаба, ничего нет.

Он покачал головой.

– У меня есть эти, – и он указал на Руфь и ее брата. – Ты можешь убить меня и, наверно, многих моих людей. Но прежде чем ты пошевельнешься, мои лучники прострелят им сердца.

Она смотрела на него, больше не насмехаясь.

– Моих ты уже убил, Черкис, – сказала она медленно. – Поэтому я здесь.

– Я знаю, – тяжело кивнул он. – Но это было давно, Норала, и я с тех пор многому научился. Я убил бы и тебя, Норала, если бы нашел тогда. Но теперь я бы так не поступил, я поступил бы совсем по-другому, потому что я многому научился. Мне жаль, что те, кого ты любила, умерли так, как они умерли. Мне искренне жаль!

В этих словах таилась какая-то насмешка, какая-то скрытая издевка. Неужели он имеет в виду, что за эти годы научился причинять большие муки, применять более изощренные пытки? Если и так, Норала, очевидно, не заметила такой возможности истолкования его слов. Она казалась заинтересованной, гнев ее уменьшился.

– Нет, – бесстрастно продолжил низкий хриплый голос. – Все это теперь неважно. Ты хочешь получить этого мужчину и эту девушку. Они умрут, если ты шевельнешь пальцем. А если они умрут, я победил тебя, потому что не дал исполниться твоему желанию. Я выиграл, Норала, даже если ты меня убьешь. Вот что сейчас важно.

На лице Норалы появилось сомнение, и я уловил в глубине черных злых глаз презрительное выражение торжества.

– Бесплодной будет твоя победа над мной, Норала, – сказал он и смолк.

– Что ты предлагаешь? – заговорила она неуверенно; с замирающим сердцем я услышал сомнение в ее голосе.

– Ты уйдешь и больше не будешь стучаться в мои ворота, – в этой фразе была сатирическая угрюмость, – уйдешь и поклянешься никогда не возвращаться. И тогда я отдам их тебе. А если нет, они умрут.

– Но какие гарантии, какие заложники тебе нужны? – Голос ее звучал обеспокоенно. – Я не могу клясться твоими богами, Черкис, они не мои боги. По правде говоря, я, Норала, не знаю богов. Я скажу да, возьму этих двоих, а потом нападу на тебя и уничтожу. Ты ведь так бы поступил на моем месте, старый волк?

– Норала, – ответил он, – ничего подобного я у тебя не прошу. Разве я не знаю, кто породил тебя, из какого рода ты происходишь? Разве не держали твои предки слово всегда, до самой смерти, никогда не нарушая его? Между тобой и мной не нужны никакие клятвы богам. Твое слово более свято, чем все боги… о славная дочь царей, принцесса крови!

Теперь громкий голос звучал ласково; не подобострастно, а так, словно воздавал должное равной себе. Лицо Норалы смягчилось; взгляд ее теперь не был враждебным.

Я почувствовал уважение к интеллекту этого тирана; но это уважение не смягчило, а лишь усилило ненависть к нему. Но я понимал всю хитрую изобретательность его действий: он безошибочно избрал единственно возможный путь, чтобы она прислушалась к его словам; тем самым он выигрывает время. Неужели сумеет ее обмануть?

– Разве это не правда? – В вопросе слышалось львиное урчание.

– Правда! – гордо ответила она. – Но почему ты говоришь об этом, Черкис? Ведь твое слово прочно, как текущий ручей, а обещания крепки, как мыльные пузыри. Не понимаю, почему ты так говоришь.

– Я изменился, принцесса; прошли годы после моих злых поступков; я многому научился. С тобой говорит не тот, о ком тебе рассказывали, кого учили – и справедливо – ненавидеть.

– Может быть, ты говоришь правду. Не таким я представляла себе тебя.

– Она как будто была почти убеждена. – По крайней мере ты прав вот в чем: если я пообещаю, то уйду и больше не буду угрожать тебе.

– А зачем тебе уходить, принцесса? – Он спокойно задал этот поразительный вопрос, потом выпрямился во весь свой гигантский рост и развел руки.

– Принцесса? – прогремел его бас. – Нет, царица! К чему тебе снова оставлять нас, царица Норала? Разве я не родственник тебе? Объедини свои силы с нашими. Я не знаю, что это за военная машина, на которой ты едешь, как она построена. Но вот что я знаю: если мы объединимся, мы сможем уйти отсюда, где жили так долго, пойдем в забытый мир, захватим его города и будем править.

– Ты научишь моих людей строить такие машины, Норала, и мы построим их множество. Царица Норала, ты выйдешь замуж за моего сына Кулуна, который стоит рядом со мной. И пока я жив, ты будешь править вместе со мной, править как равная. А когда я умру, править будете вы с Кулуном.

– Так сольются наши царские линии, старая вражда умрет, старая рана залечится. Царица, где бы ты ни жила, мне кажется, людей у тебя мало. Царица, тебе нужны люди, сильные люди, которые пойдут за тобой, будут собирать урожай твой силы, будут исполнять малейшие твои желания, молодые люди, готовые развлечь тебя.

– Забудем прошлое. Мне тоже многое нужно забыть, царица. Приди к нам, о великая, с твоей силой и красотой. Учи нас. Веди нас. Возвращайся и воссядь на трон своих предков, чтобы править всем миром!

Он смолк. Над укреплениями, над всем городом нависла выжидательная тишина. Город будто знал, что судьба его повисла на волоске.

– Нет! Нет! – это крикнула Руфь. – Не верь ему, Норала! Это ловушка! Он позорил меня, пытал…

Черкис полуобернулся, я успел увидеть адскую тень на его лице. Вентнор рукой зажал Руфи рот, прервал ее крик.

– Твой сын… – быстро заговорила Норала, и Черкис тут же повернулся к ней, пожирал ее глазами. – Твой сын… и власть здесь… власть над всем миром. – Голос ее звучал восхищенно, он дрожал. – И ты предлагаешь это мне? Мне, Норале?

– Даже больше! – Огромное тело трепетало от нетерпения. – Если пожелаешь, о царица, я, Черкис, сойду с трона и буду сидеть под твоей правой рукой, буду выполнять твои приказания.

Несколько мгновений она рассматривала его.

– Норала, – прошептал я, – не делай этого. Он хочет выведать твои тайны.

– Пусть мой жених выйдет вперед, чтобы я могла рассмотреть его, – сказала Норала.

Черкис заметно расслабился, успокоился. Обменялся взглядами с одетым в алое сыном; в из глазах вспыхнуло дьявольское торжество.

Я видел, как забилась в руках Вентнора Руфь. Со стены донеслись торжествующие крики, их подхватили на внутренних укреплениях, на заполненных толпами террасах.

– Кулун ваш, – прошептал Дрейк, наклоняясь ко мне и доставая пистолет. – Я беру Черкиса. И не промахнитесь.